жает за то решение, которое он принял. И все же очень, очень холодно держался мистер Боули. Карстерз приказал Джиму немедленно упаковывать вещи, чтобы ехать на следующий день, и неохотно сообщил мисс Бетти о предстоящем отъезде. Она была поражена и растеряна. Она думала, что он проведет с ними весь июнь... - Увы, обстоятельства, с сожалением произнес он, - сложились так, что иначе он поступить не может. Он навсегда запомнит ее доброту к нему и надеется, что она простит ему такой поспешный отъезд.
     Когда он сказал об этом Диане, глаза ее широко открылись, и она рассмеялась, погрозив ему пальцем.
     - Вы дразните меня, мистер Карр! - воскликнула она и побежала в дом.
     Тем же вечером мисс Бетти подтвердила слова Джека, но заметив огорченный взгляд девушки, сочла за благо не распространяться на эту тему.
     На следующее утро, встретив в саду милорда, Диана подошла к нему и грустно спросила:
     - Вы действительно сегодня нас покидаете, мистер Карр?
     - Боюсь, что должен это сделать, мистрисс Ди.
     - Так неожиданно? Значит вчера вы не шутили?
     - Нет, мадемуазель... не шутил. Боюсь, я и так, пользуясь вашей добротой, слишком долго здесь задержался.
     - О, нет, нет! - уверила она его. - Право же, нет! Неужели вы обязательно должны уехать?
     Посмотрев в ее поднятые к нему глаза, Джон увидел в них ответную любовь и побледнел. Ему стало еще хуже от мысли, что он тоже ей не безразличен. Если бы только он считал, что она равнодушна к нему, расставание не было бы таким невыносимым.
     - Мадемуазель... вы слишком добры ко мне... я должен ехать.
     - О, мне очень жаль. Ваше пребывание у нас доставило нам такое удовольствие! Я... - она замолчала и поглядела в сторону на цветы.
     - Вы? - Джек не смог не переспросить ее.
     С легким смешком она снова перевела взгляд на него.
     - Разумеется, мне очень жаль, что вы должны нас покинуть.
     Она присела на скамью в беседке, увитой розами, и похлопала рукой, приглашая его сесть рядом с ней, с тем же естественным дружелюбием, с которым всегда обращалась к нему. Милорд остался стоять на прежнем месте, опираясь рукой о ствол дерева, а другой теребя монокль.
     - Мистрисс Ди... думаю, будет только справедливо, если я расскажу вам то, что сказал вашему отцу, и что некоторое время назад сообщил вашей тете, когда она отказалась мне поверить. Я здесь в некотором смысле под чужим именем. Я не тот, за кого вы меня принимаете.
     Диана сплетала и расплетала пальцы, она решила, что поняла его.
     - О, нет, мистер Карр!
     - Боюсь, что да, мадемуазель. Я... я обычный преступник... грабитель с большой дороги! - он говорил отрывисто, не глядя на нее.
     - Но я знала это, - мягко промолвила она.
     - Вы это знали?
     - Ну, конечно? Я помню, как вы сказали об этом Бетти.
     - Вы мне поверили?
     - Видите ли, - она говорила извиняющим тоном, - я все время думала, почему вы были в маске.
     - И все же вы позволили мне оставаться здесь...
     - Ну, что за глупости, мистер Карр! Конечно, мне все равно, кто вы! Я стольким вам обязана.
     При этих словах он круто обернулся к ней.
     - Мадам, я готов вынести все, кроме вашей благодарности! Вы только из-за нее терпели меня все это время?
     Она крепко сжала пальцы.
     - Ну, сэр... почему же, сэр...
     Пламя погасло в его глазах, он чопорно выпрямился и с поразившей ее сухостью сказал:
     - Прошу прощения. Меня следует публично высечь за такой наглый вопрос. Молю вас, забудьте о нем.
     Диана поглядела в его суровое лицо, одновременно удивленная и оскорбленная.
     - Не думаю, что вполне понимаю вас, сэр.
     - Тут нечего понимать, мадемуазель, - ответил он пересохшими губами. - Просто я чересчур самонадеянно полагал, что чуть-чуть нравлюсь вам сам по себе.
     Она снова поглядела с грустной улыбкой на его полуотвернувшееся лицо.
     - О! - пробормотала она. - О! - и затем вздохнула. - Наверное, это ужасно быть разбойником на большой дороге.
     - Да, мадемуазель.
     - Но вы ведь можете перестать быть им, - произнесла она уговаривающим голосом.
     Он не рискнул ответить.
     - Я уверена, вы можете это сделать. Пожалуйста.
     - Дело не только в этом, - заставил он себя выговорить. - Есть кое-что похуже.
     - Хуже? - переспросила она, широко открыв глаза. - Что же еще вы наделали, мистер Карр?
     - Я... однажды, - Господи, как же трудно было это произнести! - Я однажды... сжульничал... в карты, - вот он и сказал все. Теперь она с отвращением отпрянет. Он закрыл глаза и отвернул лицо, ожидая ее прозрения.
     - Только однажды! - послышался мягкий голос, полный почтительного восхищения.
     Он открыл глаза и рот.
     - Мадемуазель!
     - Боюсь, я всегда жульничаю в карты, - призналась она. - Я понятия не имела, что это так ужасно, хотя тетушка всегда сердится из-за этого и клянется, что больше не будет со мной играть.
     Он не мог сдержать смех.
     - Дитя мое, когда это делаете вы, в этом нет ничего ужасного. Вы же не играли на деньги.
     - О! А вы играли на деньги?
     - Да, дитя мое.
     - Тогда с вашей стороны это было нехорошо, - согласилась она.
     Он стоял молча, борясь с желанием рассказать ей всю правду.
     - Но... но... не надо, сэр, быть таким серьезным, - молящий голос не умолкал. - Я уверена, что у вас было веское оправдание?
     - Никакого.
     - И теперь вы позволяете этому портить вам жизнь? - укоризненно спросила она.
     - А моего позволения не требуется, - с горечью ответил он.
     - Ах, какая жалость! Неужели минутная оплошность должна калечить всю жизнь? Это нелепо... Вы ведь... как это называется... искупили свой грех... Да? Искупили, я уверена.
     - Прошлое нельзя отменить, мадемуазель.
     - Это, конечно, верно, - кивнула она с важным видом. - Но его можно забыть.
     Его рука взметнулась, потянулась нетерпеливо к ней и тут же упала вниз. Безнадежно. Он не мог рассказать ей правду и просить разделить с ним его позор. Он должен один нести свой крест и, главное, не ныть. Он решил взять на себя вину Ричарда, и последствия этого нести ему одному. Эту ношу не отбросишь потому только, что она стала слишком тяжела. Это бремя ему нести вечно... вечно. Он принудил свой разум смириться с этим фактом. Всю свою жизнь он стоял один против всех, его имя никогда не обелить, он никогда не сможет попросить эту милую девочку, сидевшую сейчас рядом с таким печальным и умоляющим выражением прелестного лица, чтобы она вышла за него замуж. Он сумрачно взглянул на нее, убеждая себя, что на самом деле ей безразличен, всему виной лишь глупое его воображение. Она заговорила снова, и он слушал ее мягко льющийся голос, который повторил:
     - Разве нельзя это забыть?
     - Нет, мадемуазель. Это никуда не денется, останется навсегда.
     - Но разве нельзя забыть намеренно? - настаивала она.
     - Это всегда будет стоять у меня на пути, мадемуазель.
     Наверное, деревянный невыразительный голос принадлежал ему. В голосе стучала одна мысль: "Ради Дика... ради Дика. Ты должен молчать ради Дика", - он решительно взял себя в руки.
     - Стоять на пути куда? - спросила Диана.
     - Я никогда не смогу попросить женщину стать моей женой, - ответил он.
     Диана бездумно обрывала лепестки розы. Душистые и нежные, они плавно скользили на землю.
     - Не понимаю, почему не сможете, сэр.
     - Ни одна женщина не захочет разделить со мной мое бесчестье.
     - Думаете, нет?
     - Нет.
     - Вы так уверены, мистер Карр. Ради Бога, вы спрашивали у этой леди?
     - Нет, мэм, и это было бы поступком... э-э... человека...
     - Какого, мистер Карр?
     - Пса! Негодяя! Мерзавца!
     Вторая роза разделила судьбу первой.
     - Я слыхала, говорят, что некоторые женщины... любят... псов... и негодяев... и даже мерзавцев, - заметила она вызывающим голосом. Не поднимая ресниц, она наблюдала, как побелели костяшки руки, опирающейся на дерево.
     - Не та леди, которую я люблю, мэм.
     - О! Вы уверены?
     - Уверен. Она должна выйти замуж за человека с незапятнанной честью, человека, не являющегося безымянным изгоем, который не живет... за счет... игры в кости... или грабежа на большой дороге.
     Он увидел, что в карих глазах заблестели слезы, но тут же отвел взгляд и даже отвернулся. Теперь у него не было сомнений: она неравнодушна к нему и знает, что он это понял. Он не мог оставить ее с мыслью, что ее любовью пренебрегли. Нельзя ее обидеть, но она должна понять, что он не может говорить ей о своей любви. Ее не надо обижать, но следует объяснить, что он не может признаться ей в своей любви. Но как же тяжко было все это! Ее душераздирающий взгляд был прикован к нему, а в голосе звучала мольба. Сейчас он задрожал.
     - Обязательно должна, сэр?
     - Да, мэм.
     - Но предположим... предположим, леди это все равно? Предположим она... любит вас... и готова охотно разделить ваш позор?
     Земля у ее ног была усеяна оборванными алыми лепестками, а вокруг и над ней качали и кивали головками розы. Легкий ветерок шевелил ее кудри и кружево платья, но Джон не мог позволить себе снова поглядеть на нее, потому что не смог бы противиться искушению схватить ее в свои объятия. Она была готова вверить себя ему, встретиться с любой опасностью, лишь бы быть с ним. Просто и безбоязненно она предложила себя, а он ее отверг.
     - Невозможно представить себе, чтобы леди так пожертвовала собой, мэм, - произнес он.
     - Пожертвовала! - у нее перехватило дыхание. - Вы называете это жертвой?
     - А как же еще?
     - Я... я... я не думаю, что вы мудрый человек, мистер Карр. И... и что вы понимаете женщин... хорошо понимаете. Возможно, она не сочтет это жертвой.
     - Неважно, как она это назовет, мэм. Она погубит свою жизнь, а этого быть не должно. Никогда.
     Белая роза присоединилась к своим сестрам, так же разорванная на лепестки дрожащими, пальцами.
     - Мистер Карр, если эта леди... любила бы вас... разве это справедливо... ничего ей не сказать?
     Наступило долгое молчание, а затем милорд мужественно солгал.
     - Надеюсь, что она... со временем... забудет меня.
     Диана сидела очень тихо. Она больше не рвала роз, легкий ветер поднял лепестки и осыпал ими ее ноги, нежно и шаловливо. Где-то в живой изгороди запела птица свою полнозвучную рыдающую песнь, и со всех сторон раздалось ей в ответ щебетанье и посвистывание. Солнце заливало яркими лучами весь сад, купая его в золоте и счастье, и только для двоих в беседке свет погас, и мир погрузился в тьму.
     - Понимаю, - прошептала, наконец, Диана. - Бедная леди!
     - Злосчастным был день, когда я вошел в ее жизнь, - простонал он.
     - Может быть, и так, - эти слова ей подсказала раненое сердце.
     Он склонил голову.
     - Я лишь могу надеяться, что она не будет думать обо мне слишком плохо, - чуть слышно проговорил он. - И что она найдет в своем сердце... хоть каплю жалости... ко мне.
     Она встала, мягко касаясь юбками травы, подошла к нему и умоляюще протянула к нему руки.
     - Мистер Карр...
     Он не должен позволять себе глядеть в эти глаза с золотыми искорками... Он должен помнить о Дике... о своем брате Дике!
     Он прикоснулся к кончикам ее пальцев и, поклонившись, поцеловал их. Затем круто повернулся и широким шагом быстро пошел между живыми изгородями в тишину леса. Сердце его разрывалось от жгучей страсти и бессильной ярости. Он должен уйти куда-то, побыть один, побороть демона, который побуждал его во весь голос прокричать правду и, забыв долг ради любви, сбросить с плеч эту тяжкую ношу.
     А Диана осталась среди рассыпанных цветов, заледеневшая, тихая, и в ее глазах ее светилась горькая обида и безнадежная тоска.

ГЛАВА 15
О'Хара принимает решение

     Джим Солтер свернул один из жилетов милорда и аккуратно уложил в огромный чемодан. Затем он поднял кафтан и расстелил его на постели перед тем, как сложить столь хитроумно, чтобы потом ни одна складка не нарушила его безупречности. Вокруг него повсюду были разбросана одежда милорда: мехлинские кружевные воротники и галстуки украшали один стул, шелковые чулки - другой. Роскошные кафтаны висели на спинках, туфли всех видов, и с красными каблуками, и белые, сапоги для верховой езды и домашние туфли, стоя в ряд, ожидали своей очереди, на всех подручных выступах кокетливо восседали парики, а из почти упакованной дорожной сумки выглядывала стопка белых батистовых рубашек.
     Джим нежно уложил в чемодан кафтан и расправил его красивыми складками, размышляя в то же время, куда мог подеваться его хозяин. Его не было все утро и, вернувшись, он выглядел таким больным, что Джим забеспокоился и пожалел, что они должны покинуть усадьбу Хортон столь поспешно. Некоторое время назад милорд закрылся с хозяином, и Джим предположил, что он до сих пор находится там. Он протянул руку за следующим жилетом, но прежде чем пальцы его коснулись узорчатой ткани, он замер и поднял голову, прислушиваясь. Быстрые нетерпеливые шаги послышались на лестнице, а затем в коридоре. Дверь резко отворилась, и на пороге явился милорд. Джим с беспокойством всмотрелся в его усталое лицо и с упавшим сердцем отметил, что синие глаза сверкают, а красиво очерченный рот сжат в одну жесткую линию. Тонкая рука, вцепившаяся в ручку двери, нервно дернулась, и Джим ясно понял, что милорд не в духе.
     - Закончил? - резко проговорил Карстерз.
     - Не совсем, сэр.
     - Если ты, конечно, не против, хотелось бы уехать в этом году, а не в следующем.
     - Да, сэр. Я не знал, что вы торопитесь, сэр.
     Ответа не последовало. Милорд вошел в комнату и, бросив взгляд на разбросанные вещи, оглядел всю комнату.
     - Где мой костюм для верховой езды?
     Дрожь пробрала Джима от макушки до носков туфель.
     - Я... э-э... запаковал его, сэр. Вы хотите его?
     - Конечно, я хочу его! Ты что, полагаешь, будто я поеду в том, что сейчас на мне?
     - Я думал, ваша честь, что вы захотите поехать в коляске.
     - Не хочу. Подай мне, пожалуйста, немедленно алый костюм.
     Он бросился в кресло перед туалетным столиком и взял в руки пилку для ногтей.
     Солтер тоскливо поглядел на его отражение в зеркале и не сделал ни единого движения, говорящего о том, что он готов выполнять распоряжение Карстер-за. Через минуту милорд круто обернулся.
     - Ну! Чего ты стоишь, не двигаясь? Ты не слышал меня?
     - Да, сэр, слышал, но... прошу прощения, сэр... но считаете ли вы разумным ехать верхом сегодня... в первый раз?
     Пилка со стуком опустилась на столик.
     - Я еду в Хорли верхом сегодня! - угрожающим тоном произнес его хозяин.
     - Это ведь миль пятнадцать или побольше, ваша честь. Не лучше ли...
     - Будь ты проклят, Джим, замолчи!
     Солтер сдался.
     - Очень хорошо, сэр, - произнес он и раскопал требуемый наряд. - Я пригляжу, чтобы багаж был отправлен повозкой с Питером и оседлаю кобылу.
     - Не с Питером. С повозкой поедешь ты.
     - Нет, сэр.
     - Что?!
     Милорд изумленно уставился на Джима. В его почтительном тоне звучала твердая и окончательная решимость. Тон милорда стал ледяным.
     - Ты забываешься, Солтер.
     - Прошу прощения, сэр.
     - Ты будешь сопровождать мои вещи, как обычно.
     Джим поджал губы и засунул туфлю в угол дорожной сумки.
     - Ты меня понял?
     - Я понял вас достаточно хорошо, сэр.
     - Тогда все решено.
     - Нет, сэр.
     Милорд уронил лорнет.
     - Какого дьявола? Что ты хочешь сказать этим "нет, сэр"?
     - Я прошу вашего прощения, сэр, что осмеливаюсь возражать, но я не могу и не позволю вам ехать одному верхом с едва зажившей раной.
     В тихом голосе не было ни тени дерзости или вызова, но чувствовалась твердая решимость.
     - Не позволишь, вот как? Ты что, считаешь меня ребенком?
     - Нет, сэр.
     - Или что я не могу сам о себе позаботиться?
     - Я думаю, что вы слабее, чем полагаете, сэр.
     - О, ты так думаешь?
     Джим подошел к нему.
     - Вы позволите мне поехать с вами верхом, сэр? Я вам хлопот не доставлю, и могу ехать сзади, но одного отпустить вас не могу. Вы можете упасть без чувств, сэр...
     - Могу тебя уверить, что вряд ли буду приятным спутником! - произнес Карстерз со злым смешком.
     - Что ж, сэр, я понимаю, вас что-то тревожит. Позвольте мне ехать с вами?
     Милорд поглядел на него, насупился и вдруг смягчился:
     - Как хочешь.
     - Благодарю вас, сэр, - Солтер вернулся к паковке, перевязал одну сумку, поставил ее к двери и стал быстро наполнять вторую. Груды белья становились все меньше, пока не исчезли совсем. Тогда он отошел к шкафу, чтобы потом вернуться с охапкой кафтанов и панталон. Довольно долго милорд сидел молча, устремив перед собой невидящий взгляд. Затем подошел к окну и остановился там, спиной к комнате, глядя наружу, затем повернулся и снова сел в кресло. Джим, украдкой наблюдая за ним, отметил, что жесткий блеск в глазах его погас, и теперь там было лишь выражение бесконечной усталости.
     Какое-то время Карстерз молча изучал ногти. Наконец, он произнес:
     - Джим.
     - Да, сэр?
     - Я скоро снова... уеду за границу.
     Солтер не мог бы проявить меньше удивления, если бы Карстерз просто заметил, какая прекрасная погода.
     - Поедем за границу, сэр?
     Джон, слегка улыбнувшись, посмотрел на него.
     - Ты поедешь со мной, Джим?
     - Я поеду с вами куда угодно, сэр.
     - А как насчет этой девчушки в Фиттеринге?
     Солтер покраснел и стал беспомощно заикаться.
     - Дорогой мой, разве я ослеп? Неужели ты думал, что я ничего не знаю?
     - Почему же, сэр... что ж, сэр... да, сэр!
     - Конечно, я все знал! И ты оставишь ее, чтобы ехать со мной?
     - Я не могу покинуть вас, чтобы остаться с ней, сэр.
     - Ты уверен? Мне не хотелось бы, чтобы ты шел против своих склонностей.
     - Женщины это не все в жизни, сэр.
     - Неужели? Я думаю, что все... или очень многое, - задумчиво сказал милорд.
     - Я очень привязан к Мери, но она знает, что я должен быть с вами.
     - Знает? Но справедливо ли это по отношению к ней? Пожалуй, мне не стоит снова тащить тебя на континент.
     - Неужели вы не хотите брать меня с собой? Вы не можете так поступить. Сэр... не собираетесь же вы поехать одни? Я... я... я не допущу этого!
     - Боюсь, что мне без тебя не обойтись. Но если ты передумаешь, скажи мне. Обещаешь?
     - Да, сэр. Если я когда-нибудь передумаю, - ответная улыбка Солтера была угрюмо саркастической.
     - Я достаточно эгоистичен, чтобы надеяться, что ты не изменишь своего решения. По-моему, никто, кроме тебя, не выдержит моего мерзкого характера. Помоги-ка мне снять этот кафтан.
     - Я никогда не изменюсь, сэр. А что касается характеров... Как будто это для меня важно!
     - Нет. Ты - чудо. Мои бриджи. Спасибо.
     Он скинул атласные панталоны и стал натягивать белые лосины.
     - Не эти сапоги, Джим, другую пару, - он прислонился к столу и забарабанил пальцами по спинке стула.
     В комнату постучали, и услышав это, он нахмурился и сделал знак Джиму. Тот пересек комнату и слегка приоткрыл дверь.
     - Хозяин твой здесь? - осведомился знакомый голос, при звуке которого лицо милорда посветлело, а Солтер отступил в сторону.
     - Входи, Майлз!
     Ирландец вошел и окинул взглядом царивший в комнате беспорядок. При виде верховых сапог Джека, он поднял одну бровь и вопросительно взглянул на него.
     Милорд ногой подтолкнул стул.
     - Садись! Я думал ты в Лондоне.
     - Я был там. Вчера я привез Молли, милую мою, домой, а сегодня узнал, что ты уезжаешь.
     - А-а.
     - И поскольку не могу позволить тебе снова ускользнуть из моих рук, то решил, что поеду сюда и удостоверюсь во всем сам. Ты чересчур верткий, Джек.
     - Но я думал заехать к тебе снова, так или иначе.
     - Разумеется. Сейчас и поедешь... чтобы остановиться у нас.
     - О, нет!
     О'Хара положил свою шляпу и хлыст на стол и со вздохом вытянул ноги.
     - Господи, как я устал! Джим, там снаружи моя коляска, можешь отнести туда багаж и поскорей.
     -