ешавшиеся  с  бешеным  конским
ржаньем; донеслись и удары стали о сталь.
     -- Бой...-- прошептал Малыш и потащил меч из ножен.
     Из-за крайних домов внезапно вынырнули десяток или полтора всадников --
на высоких,  прекрасных  каурых конях, с зелеными щитами и зелеными флажками
на копьях. Они летели, не разбирая дороги, прямо через поле к лесу, один  за
другим забрасывая за спину свои зеленые с белым крестом щиты. Вслед им из-за
плетней вынырнули пешие с луками и арбалетами; мелькнули черные стрелы, один
из  коней  вздыбился и рухнул, его наездник успел ловко спрыгнуть, но тотчас
упал и сам, схватившись за пробившую его насквозь стрелу. Остальные  мчались
дальше; расстояние быстро увеличивалось, казалось, им удастся уйти; однако в
лесу взревел низкий рог, и навстречу им полилась укрывавшаяся там до времени
конница.  Вились  зелено-черные плащи; наставлены были копья, и метко били с
ходу многочисленные арбалетчики. Несколько людей  и  коней  из  спасавшегося
бегством отряда упали, однако уцелевшие сомкнулись с удивительной быстротой;
колено  к  колену, голова к голове, они плотным кулаком ударили в неуспевшие
сбиться  вместе  ряды  своих  противников.  Хряск,  лязг  и  единый,  словно
вырвавшийся  из  одной груди вопль -- и семеро прорвавшихся, оставив копья в
телах  корчащихся  на  траве  врагов,  скакали  дальше,  к  лесу,   разметав
пытавшихся противостоять им.
     Однако  арбалетчики  не  дремали  --  уходившие  всадники  оказались  в
подвижной,  сотканной  из  коротких  черных  росчерков  сети.  Падали  кони,
бессильно опускались на землю их пытавшиеся подняться седоки... Последний из
уходивших упал на самом краю спасительных зарослей.
     Победители неспешно объехали распростертые тела, добив двух раненых. На
поле боя  стало  вдруг  очень  тихо -- только теперь Фолко заметил, что и из
деревни больше не долетает ни звука.
     Конные  воины  спешились,  подобрали  восемь  тел  своих.  Распоряжался
кряжистый человек, в черном шлеме с высоким и тонким острием, на которое был
навязан  длинный  пук черного конского волоса. Он сидел на высоком караковом
жеребце неподалеку от места, где укрывались друзья, и они услышали его  речь
-- быструю,  отрывистую,  совсем  не  похожую  на  плавный  говор обитателей
Аннуминаса.
     -- Эй, Фараг, скажи  хельги-баану,  чтобы  его  хазги  перестали  рвать
челюсти соломенноголовым! Нам нужно спешить, пусть выводит их из деревни!
     Получивший   приказание  воин,  горяча  коня,  поскакал  к  деревне,  а
начальствующий уже поворачивался к следующему:
     -- Принеси садок с улагами, Глофур! Мне надо отправить донесения, и  вы
все -- собирайте наших, бросьте обдирать тела, если не хотите ломать камни в
Дунхарроу или кормить бродячие дубы в Фангорне!
     К  нему подбежал одетый в темное невысокий человечек с большой плетеной
корзиной. Открыв ее, он запустил туда  руку  и  извлек  какое-то  незнакомое
хоббиту  зеленоватое  существо  длиной  в  локоть  с перепончатыми крыльями.
Гибкое тело извивалось, подобно змеиному, раздавался слабый, ни  на  что  не
похожий посвист. Командир вытащил из-за пазухи какой-то предмет, сунул его в
кожаную  трубку  на  ошейнике  существа  и  подбросил  крылатую тварь вверх.
Кожистые крылья с шипением рассекли воздух, существо взмыло вверх  и,  часто
махая крыльями, полетело на север.
     -- Ну и страшилище,-- прошептал рядом Малыш, широко разинув рот.
     Тем   временем  из  деревни  мало-помалу  потянулись  пешие,  и  хоббит
мгновенно забыл о диковинной летучей ящерице -- шли люди,  подобных  которым
он  никогда  не  видел  ни  в Пригорье, ни в Аннуминасе, ни на Южном Тракте.
Низкие, немногим выше гномов, почти такие же кряжистые, они  шли  вперевалку
на  толстых  кривых  ногах;  под  опущенными  наличьями  шлемов  лиц было не
разглядеть, за спинами торчали рога  необычайно  длинных  и  толстых  луков.
Кое-кто  нес  коричневые  щиты,  небольшие  и  круглые, с черными и красными
конскими головами; навстречу им из леса вели низких и казавшихся  необычайно
длинными  лошадей.  Наездники вскакивали в седла движением опытных конников,
не касаясь стремян; зоркий хоббит рассмотрел притороченные  у  лук  короткие
копья.
     Их   спутники   казались   обычными   людьми  --  высокими,  стройными,
темноволосыми. Они были разнообразно и  хорошо  вооружены  --  мечи,  копья,
арбалеты, секиры, шипастые боевые дубины; на длинных, сужающихся книзу щитах
красовалась незнакомая эмблема -- черная трехзубчатая корона в центре белого
поля.
     Отряд  садился  в  седла, и тут Фолко, вглядевшись, увидел за спинами у
нескольких всадников странно знакомые тщедушные фигурки.
     -- Нидинги...-- прошипел Торин, щурясь и вглядываясь в ряды конных.  --
Нидинги  вместе  с  конными  арбалетчиками и какими-то хазгами, которые рвут
челюсти у побежденных! Славная компания!
     Тем временем конница скорой рысью двинулась  через  поле  к  мосту,  по
которому  вчера прошли трое друзей. Победители поймали с десяток коней своих
противников; теперь на них везли тела своих -- их было едва полтора десятка.
     Вскоре все стихло, отряд скрылся за изгибом холма, а гномы и хоббит все
лежали в своем убежище, не решаясь поднять голову.
     -- Ну что? -- громким шепотом спросил Малыш.-- Что дальше?
     -- Надо бы деревню посмотреть,-- выдавил из себя Торин, и  было  видно,
что  ему  вовсе не улыбается тащиться туда, но он превозмогал себя.-- Может,
там еще есть живые... Надо же выяснить, что здесь произошло?
     -- Ага, а если они еще в деревне? -- возразил здравомыслящий Малыш.
     -- Так вот и надо подобраться незаметно, посмотреть. Хотя  вряд  ли  --
этот вожак торопил их не для того, чтобы сбить нас с толку!
     Осторожно,  краем  леса,  они  подкрались  как можно ближе к околице. В
деревне все молчало, только время от времени раздавался  неспешный  перестук
копыт.
     -- Кони  бродят...--  прошептал  Фолко.--  Кони  бродят  возле  мертвых
хозяев...
     Он вздохнул и зябко  поежился.  Он  впервые  увидел  настоящий  бой  со
стороны,  и  это  ему  весьма  не понравилось. Беспощадность никогда не была
свойственна хоббичьей натуре, и они с трудом выносили столкновения с  ней  в
открытую.  Смертельная  схватка  никак  не  походила  на красивые гравюры из
старинных книг, изображавшие великих героев, развевающиеся знамена и бегущих
врагов.
     Они тихо обогнули край дома и  оказались  на  единственной  деревенской
улице.  И тут война показала хоббиту, какой она бывает на самом деле -- не в
книгах и не на картинках.
     На дороге вповалку лежали мертвые тела --  много,  несколько  десятков,
скорченные  трупы, истекшие кровью, которая скопилась кое-где в углублениях,
точно дождевая вода. Над отвоевавшими воинами с громким жужжанием  кружились
рои  крупных сине-зеленых мух. И повсюду -- в заборах, стенах, деревьях -- и
в телах -- торчали длинные, очень толстые стрелы. Все погибшие были пронзены
насквозь, словно на них и не было  никаких  доспехов,--  черные  зазубренные
наконечники торчали наружу. Фолко почувствовал дурноту, не лучше выглядели и
гномы.
     Они  осторожно  оторвались  от  ограды  палисадника и медленно пошли по
улице, старательно обходя тела. Все погибшие -- и от этого хоббиту стало еще
хуже -- были совсем юношами,  почти  мальчиками.  Хоббит,  сперва  с  трудом
заставивший  себя  взглянуть  на  них,  теперь,  точно  завороженный, не мог
оторвать взгляд от красивых, правильных лиц, от рассыпанных в дорожной пыли,
испачканных кровью светлых волос, от их уже  начавших  поволакиваться  мутью
глаз. На валявшихся тут и там щитах погибших был хорошо знакомый ему герб --
белый  скачущий  конь  на  зеленом  поле.  Молодые воины, все как один, были
роханцами. Земля кое-где вокруг тел была взрыта, некоторые лежали с мечами в
руках; проходя мимо одного из домов, друзья долго не могли оторваться, глядя
на пригвожденных стрелами к стене троих молодых воинов, так и не выпустивших
из рук все же успевших обагриться чужой кровью  клинков.  Из  груди  торчали
толстые черно-оперенные стрелы, ушедшие так глубоко в дерево, что Торин лишь
с  огромным  трудом  вырвал  их,  когда  они  молча,  не сговариваясь, стали
укладывать погибших в тень.
     -- Вот это  да!  --  ворчал  гном,  вертя  в  руках  сломанный  черенок
стрелы.-- Ну и стрелки эти хазги -- или как их там кликали.
     Они  пошли  дальше.  Фолко с трудом держался на ногах и едва не лишился
чувств, когда чуть дальше им стали попадаться страшно изуродованные  тела  с
вырезанными  нижними  челюстями! При виде ужасной раны, чудовищно менявшей и
без того пугающие мертвые лица, он пошатнулся и поскорее ухватился за  плечо
Торина.
     -- Это те самые, с севера,-- хрипло, давясь словами, выговорил Торин.--
А вот смотри, куда забрались!.. Ну ладно, погодите, мы еще переведаемся!
     -- Смотрите-ка,-- вдруг нагнулся Малыш.-- Что это за арбалет? Чья такая
работа? Раньше не видел...
     -- Дай-ка  сюда,--  потянулся  Торин.  Несколько  мгновений  он  молча,
брезгливо рассматривал протянутый ему другом стреломет. На первый взгляд  он
показался хоббиту таким же, как и гномьи.
     -- Э,  нет, брат хоббит,-- протянул в ответ на его вопрос Торин.-- Это,
друзья, ангмарский конный арбалет. Я таких перевидал немало.  Видите  -  тут
два  зацепа,  этот -- чтобы бить с земли, или стоя, или, скажем, сидя. Чтобы
натянуть тетиву, нужен вот этот ворот... А второй, поближе, чтобы можно было
стрелять на скаку, уперев эту штуку в стремя --  просто  руками  натягивать.
Знакомо...  Но  это  мы  видели,  а вот это -- гляньте! -- это действительно
интересно!
     В руках Торина лежал очень длинный и толстый лук, причудливо  и  сложно
выгнутый,  составленный  из множества тонких пластинок, хитроумно наложенных
друг на друга и скрепленных. Тетива отблескивала металлом; лук был  почти  в
два хоббичьих роста.
     -- Такого  мы  еще  не  видели,--  протянул Торин.-- Вот они, луки этих
хазгов! Ну-ка...-- Он поискал целую стрелу, вытащил одну,  ушедшую  в  землю
почти по оперение, и наложил ее.-- Лучник из меня никудышный, но...
     Он  стал  натягивать тетиву, и его лицо побагровело от натуги, на руках
взбухли вены, лоб покрыли бисеринки пота -- а лук ему удалось растянуть едва
ли наполовину.  Задетый  за  живое,  гном  заскрипел  зубами,  поднатужился,
отчаянным  усилием  дотянул  тетиву  до  носа,  и  в  этот  момент у него не
выдержали пальцы. Черная стрела, куда длиннее и толще всех  виденных  раньше
хоббитом,  сорвалась с басовитым гуденьем, раздался звонкий удар -- и древко
почти на треть ушло в  бревна  противоположной  стены.  Тяжело  дыша,  Торин
опустил лук.
     -- Уф!..-- Он не мог отдышаться.-- Ну и ну! -- Он разглядывал оружие со
странным  выражением  уважения и неприязни.-- Под такими стрелами и из таких
луков я не хотел бы стоять и в хирде,-- тихо прибавил он.
     Торин и Малыш теперь смотрели на лук почти с ненавистью.
     -- Ты видел, как они прошивали из него доспехи? -- повернулся к  Малышу
Торин.-- Вот это силища! Что же будет, если их соберется не десять десятков,
таких луков, а десять тысяч?!
     -- Ничего хорошего,-- буркнул тот.-- А ты еще советовал Рогволду помочь
Наместнику вызвать наших на случай беды.
     Торин нахмурился и ничего не ответил.
     -- Молчишь,-- продолжал Малыш.-- Вот-вот, сперва сдуй пену, а уж. потом
хлебай пиво.
     Оставив  печальное  место  столь несчастливого для Роханской Марки боя,
друзья вновь тронулись в путь -- солнце уже было высоко. Дорогой  они  могли
говорить только об одном -- как все это случилось.
     -- Бывалые  люди,  очень бывалые,-- цедил сквозь зубы Торин.-- Смотри-,
как они их подловили! И сели в засаду до тумана -- чтобы следов на  росе  не
оставить,  и  заманили  искусно.  Ты помнишь следы у леса. Малыш? Хоть там и
натоптано, но я все же ангмарские подковы  разглядел  --  спасибо  Рогволду,
научил  кой-чему. Так вот, их перед роханцами ехало -- ну, человек тридцать,
не больше. А мальчики эти -- кровь молодая,  горячая,  и  погнались...--  Он
отвернулся и вздохнул.-- Ну, а в деревне их и встретили. Стрелы из-за каждой
ставни... И как метко -- всего один конь убит!
     -- Может, зря мы их не закопали? -- робко промолвил хоббит.
     -- Конечно,  хорошего  мало,--  мрачно ответил гном.-- Но хоть снесли в
одно место да ветвями прикрыли и обозначили... Их будут искать и  найдут.  А
что, если бы нас застали за этим занятием?
     -- Как же они так?! -- горько вздохнул Малыш.-- Даже мне ясно -- нельзя
конным в деревню очертя голову лезть!
     -- Их  уж  не  воскресишь,--  бросил  Торин.  Он ехал нахмурившись и не
отрывал взгляда от лесной полузаброшенной тропы, по которой шагали их  пони.
Примерно  в  полумиле  слева  от  них  шла  та самая дорога, приведшая шесть
десятков молодых всадников к горькому и безвременному концу.
     -- Постойте-ка! Слышите!
     С дороги донесся слитный топот многих сотен копыт.
     Пригибаясь и бесшумно скользя сквозь густой подлесок, Фолко метнулся  к
дороге;  гномы остались в глубине зарослей. Хоббит достиг придорожных кустов
как раз в тот миг, когда из-за поворота показалась голова отряда.
     Не жалея коней, по дороге стремительно неслась прославленная  роханская
конница,  и  в  ее  рядах  Фолко увидел уже не юношей, но зрелых, умудренных
годами воинов; зеленые флажки трепетали на их  копьях,  над  первыми  рядами
ветер  развевал  зелено-белый  штандарт Марки; за каждым всадником торопился
заводной конь. Всего хоббит насчитал пять сотен воинов.
     Конные копейщики промчались мимо прижавшегося к земле  хоббита:  сперва
он хотел выскочить на дорогу, но потом сообразил, что с витязями Марки лучше
всего разговаривать не на пустой лесной дороге, а где-нибудь в другом, более
спокойном  месте.  Подождав,  пока  последний  всадник  не скрылся вдали, он
побежал назад, к друзьям.
     -- Вот их и нашли,-- проронил Торин, выслушав хоббита.--  Мы  правильно
сделали, что вовремя ушли -- поди доказывай потом, что мы не в союзе с теми,
что перебили их товарищей.
     Конский  топот  замер  в  отдалении, и некоторое время было тихо; потом
оттуда, из-за лесных стен, от оставленной ими деревни, до них донесся долгий
и невыразимо скорбный звук большого рога.
     -- Нашли,-- выдохнул Малыш.
     Они помолчали, вслушиваясь в тоскливый зов.
     -- Но что мне не нравится больше всего в этой истории,-- вдруг невпопад
заявил  Малыш,--  так  это  их  летучая  тварь!  Вот  как  они  обмениваются
донесениями!  Фолко! Как только увидишь такую -- сперва стреляй, а уж. потом
будем разбираться.
     Они повернулись спинами к оставшейся позади деревне и до  вечера  ехали
молча.

        Глава седьмая. ИСЕНГАРД
     Стояло  жаркое лето. Солнце высушило степь, и, спасаясь от зноя, друзья
держались края  постепенно  загибающихся  к  востоку  лесов.  Далеко  обойдя
Дунланд,  двое  гномов  и  Фолко  пробирались  к Воротам Рохана, чтобы потом
двинуться вверх по течению Исены -- единственной дороге к  Исенгарду.  Южный
Тракт  остался  в  двух  десятках  лиг к юго-западу -- они решили не тратить
время на крюк, к тому же в лесу было легче отыскать и кров, и пищу, и  воду.
Места  здесь  были  глухие  --  на  востоке,  между  лесом  и  горами, лежал
недружелюбный Дунланд, на западе -- степи  Энедвэйта,  куда  часто  выгоняли
свои  табуны  роханские  пастухи, на юге единственной ниточкой тянулся через
пустыню охраняемый Всадниками Марки Тракт.
     По расчетам хоббита, от Мории они шли уже полных две недели. После  той
ужасной  засады,  устроенной роханцам их режущими челюсти врагами, друзья не
встретили ничего подозрительного.
     Однажды вечером над их костром мелькнула тень огромного филина, но  был
ли  это  тот,  что прислуживал Радагасту,-- кто мог сказать? Фолко частенько
расспрашивал Торина, что тот намерен делать в самом Исенгарде; гном  пожимал
плечами  и чуть смущенно отвечал, что и сам пока не знает, но надеется найти
какие-нибудь следы "хозяина". Во всяком случае, прибавлял он,  неплохо  было
бы  поймать  какого-нибудь тамошнего орка и все у него вызнать. И после чего
прикончить! -- неизменно заканчивал в таких случаях Малыш.
     Тридцатого июля хоббит пробудился с каким-то необычным  настроением  --
такого  у  него  никогда  еще  не  было.  Словно  он  стоял  на краю полного
хрустальной влаги колодца посреди пустыни,  словно  подходил  к  углу  серой
глухой  стены,  за  которым  радостно  полыхало волшебное сияние,-- это было
предчувствие чего-то очень светлого, настолько чистого, что весь  окружающий
мир   мог   показаться   лишь   скудным  обрамлением  прекрасному  самоцвету
неизвестности. Что-то слегка грело грудь хоббиту, он почувствовал  исходящее
от кинжала тепло.
     Фолко вскочил, словно ложе жгло ему спину. Гномы спокойно спали -- было
еще очень  рано,  и первый рассветный луч только-только заглянул под зеленые
занавесы сомкнувшихся у них над головами крон. Что-то тянуло  хоббита  прочь
-- в  глубь  густого  букового  леса.  Он  пошел наугад, не задумываясь и не
размышляя, и тотчас  почувствовал,  что  кинжал  стал  холоднее.  Он  сделал
несколько  шагов  назад,  и  кинжал  вновь стал источать слабое тепло. Фолко
задрожал в предчувствии чего-то необычайного и медленно, не  снимая  руки  с
чудесного  подарка Олмера, зашагал через высокий подлесок, поминутно тыкаясь
то вправо, то влево, будто слепой; на самом же деле он ловил то единственное
направление, которое указывал ему клинок. В  те  минуты  он  не  ломал  себе
голову,  что это может быть такое, и не страшился. Судьба вела его к чему-то
необычайно важному, и он не противился.
     Заросли вокруг него становились все  гуще,  а  тут  еще  и  потянуло  в
глубокий овраг. Фолко отошел уже далеко от лагеря, и у него мелькнула мысль,
как  бы  его  не  хватились друзья; но в этот миг ветви раздвинулись, стволы
разошлись в стороны, и он оказался на небольшой круглой полянке на самом дне
оврага, заросшей изумрудно-чистой, удивительно мягкой на ощупь  травой.  Над
полянкой,  подобно  пологу  шатра, смыкались раскидистые кроны; лесной покой
был залит нежно-зеленоватым светом от  пробивающихся  сквозь  листву  лучей.
Посередине поляны хоббит увидел два поставленных стоймя плоских серых камня,
раскрывавшихся  навстречу  ему, точно книга; между стоячими камнями на земле
лежал третий --  плоский,  расколотый  пополам;  из  трещины  рос  неведомый
хоббиту  голубой  цветок. Его венчик напоминал розу, но был почти в два раза
больше, а каждый лепесток не только вплетался в строгую гармонию цветка,  но
и  сам  был  по-особенному  свернут.  Изумленный  Фолко раскрыл рот, а потом
схватился за свой кинжал. Ошибки быть не могло. Цветы на клинке  были  точно
скопированы  с  росшего  сейчас  перед ним. Хоббит наклонился над растением.
Цветок источал сильный, ни  на  что  не  похожий  запах,  в  котором  горечь
удивительным  образом  соединялась  со  сладостью.  От этого аромата у Фолко
закружилась голова, и он невольно присел на камень.
     В это мгновение доселе  неподвижные  ветви  чуть  зашуршали,  по  траве
пробежал  ветер;  синий  цветок  колыхнулся,  задрожал, и его лепестки стали
облетать один за другим. Медленно кружась, они полетели мимо хоббита и, едва
коснувшись  земли,  вдруг  вспыхивали  бесшумным  прозрачным  пламенем.  Как
зачарованный, хоббит следил за их полетом, за их вращеньем и трепетаньем; со
стороны  казалось,  что  это  беззащитные живые существа, которых волокут на
казнь. Стебель цветка гнулся, словно пытался удержать их, и хоббит, холодея,
вдруг прочел в его движениях страстную, беззвучную  мольбу  --  не  дать  им
умереть на земле, которая, казалось, жадно тянула свои черные губы навстречу
очередной  жертве.  Повинуясь  этому странному чувству, Фолко протянул левую
руку -- и в тот же миг обвалился весь венчик.
     Горстка голубых и светло-синих лепестков упала на ладонь хоббита  --  и
ее  пронзила  острая  боль, рука словно ока