Учтиво раскланявшись с остальными Маршалами, Фолко и гномы  уселись  на
свободные места возле длинного стола.  К  немалому  огорчению  Малыша,  на
белоснежной скатерти  сиротливо  ютилось  лишь  несколько  блюд  с  легкой
закуской. Пива не было совсем, вместо него стояли темные  бутылки  старого
гондорского, явно еще довоенной закладки. (Войной все на  Западе  называли
именно вторжение Олмера, а отнюдь не те бесчисленные  походы  и  сражения,
что  последовали  за  гибелью  Короля-без-Королевства.   Время   оказалось
разрезанным надвое - до Войны и  после.  Нечего  и  говорить,  что  теперь
времена "до Войны" почитались истинным Золотым Веком.)
   - Друзья, - король опустил золотую чашу -  единственную  реликвию,  что
осталась в роду роханских королей от  Теодена  Великого,  -  для  всех  на
Западе, Севере и Востоке наш поход закончен. Однако же это не так.
   Эодрейд  умел  поразить  приближенных.  Даже  видавшие   виды   Маршалы
изумленно воззрились на правителя. Малыш и тот  бросил  с  тоской  озирать
стол - не появится ли на нем внезапно что-нибудь посущественнее из еды?  -
и, приоткрыв рот, оторопело уставился на короля.
   Эодрейд выглядел очень внушительно. Ему едва минуло сорок лет, и он был
в расцвете сил; золотые,  как  и  положено  роханскому  правителю,  волосы
ниспадали до плеч, глубокие серые глаза смотрели  жестко  и  пронзительно.
Длинные усы опускались до подбородка - мода, перенятая у восточных племен,
хотя в этом никто не хотел признаваться. Шрамы - лучшее украшение  мужчины
- пересекали его лоб и левую  щеку.  Обычно  король  одевался  подчеркнуто
скромно, однако на праздниках роскоши его одежд могли бы позавидовать даже
короли Нуменора. И мало кто знал, что все эти украшения -  золотое  шитье,
алмазы, сапфиры, изумруды, бархат и парча - все взято взаймы у  гномов,  и
королеве приходится ночами гнуть спину, вышивая  плащи  для  торжественных
выходов подземных правителей...  Порой,  не  кичась  короной,  ей  садился
помогать Эодрейд,  но  об  этом  знало  лишь  несколько  человек  во  всем
королевстве, и невысоклик Фолко, сын Хэмфаста, был среди них.
   - Однако же  это  не  так,  -  повторил  король,  пристально  оглядывая
соратников. Все они, как один, были очень молоды для своих высоких постов:
старая гвардия Рохана вся полегла на  Исенской  Дуге.  Сейчас  королевство
Эодрейда с трудом могло выставить восемь-десять тысяч копий - и  это  лишь
если призвать всех, от пятнадцати  до  пятидесяти.  Впрочем,  народ-войско
иного и представить себе не мог.
   - Война только начинается, друзья, только начинается. - Король поднялся
из-за стола, по привычке держа в руке чашу Теодена, полную до краев.  Так,
с полной чашей, король зачастую и заканчивал пиры - он не любил хмельного.
   - Но...  мы  же  приняли  "Вечный  мир"!  -  пробасил  Эркенбранд,  уже
немолодой,  огрузневший  воин,  прямой  потомок  того  самого  Эркенбранда
Вестфольдинга, что сражался с ратями Сарумана в дни Войны  за  Кольцо.  Он
единственный из старых приближенных Эомунда,  отца  Эодрейда,  кто  прошел
Андуин, Исену  и  дожил  до  этих  дней.  За  ним  единственным  молчаливо
признавалось право перебивать короля.
   Эодрейд спокойно кивнул:
   - Верно, Храбрейший. Но разве человек, которому приставили к горлу  нож
и вынудили расстаться с его добром, не имеет права вернуть свое  достояние
силой? У нас отняли плоды наших побед, тарбадская неудача дорого  обошлась
Рохану... И потому для меня мое имя на том  пергаменте,  которому  придают
столь большое значение ховрары, дунландцы и хазги вкупе  с  истерлингскими
варварами, не более чем росчерк, оставленный ребенком на прибрежном песке.
Еще миг - и волна сотрет письмена без остатка... Так и здесь.  Храбрейший.
Я принял мир, потому что иначе войско  могло  бы  понести  слишком  тяжкие
потери  на  обратном  пути.  Я  сделал  так,  что  мы   смогли   вернуться
беспрепятственно. Договор сделал свое дело, и его можно забыть.
   Король вновь обвел всех собравшихся взглядом:
   - Да, я знаю, о чем вы все сейчас  думаете  -  как  же  так,  правитель
Рохана дал слово, а теперь собирается вероломно нарушить его! Признайтесь,
каждому ведь пришла в голову эта мысль, не так ли? Мне она пришла первому,
уж поверьте. Но иного выхода у нас нет. Олмер  был  великим  завоевателем,
что бы о нем ни говорили. И  он  знал,  как  нужно  нападать  -  внезапно,
стремительно, не давая врагу опомниться, на его плечах врываясь в  города!
Вспомните повесть Теофраста  Письменника...  Если  мы  не  переймем  уроки
Короля-без-Королевства -  Исена  может  повториться.  Только  на  сей  раз
уходить будет уже некому и возрождать Рохан  тоже.  На  Дуге  у  нас  было
шестьсот полных сотен! Никогда Рохан не выставлял такой силы,  и  что  же?
Наша рать была стерта в пыль! Я до сих пор поражаюсь,  как  потом  удалось
собрать тридцать тысяч...
   Фолко сидел ни жив ни мертв от изумления. Эодрейд,  благородный  король
Рохана, чье слово считалось крепче камня, готов первым втоптать свое имя в
грязь, покрыв себя вечным позором. Слова рвались у  Фолко  с  языка  -  он
неложно уважал правителя Рохана, они не раз сражались бок о бок, и покорно
склонить голову после ТАКОГО - нет, это не для него!
   - Немного внимания, друзья. - Король поднял руку. - Послушайте меня еще
немного. Суть того, что я хочу сказать вам, весьма проста. Дело в том, что
заключенный нами мир - не обычный мир. Все понимают, что ни мы с  хазгами,
ховрарами и прочими находниками ужиться не сможем, ни они с нами.  Поэтому
одно из двух - либо они уничтожат нас, либо мы  уничтожим  их.  Вспомните,
как сражались дунландцы в этой войне!
   Фолко помнил. Однако он помнил и роковой удар дунландской пехоты в  тыл
уже окружившим воинство Олмера роханцам во время Исенской битвы, помнил  и
страшную месть уцелевших степных всадников... Под кровавыми счетами  черту
не подведешь. Да и теперь чудом  уцелевшие  остатки  дунландского  племени
вновь дали бойцов в армию ховраров. И дрались дунландцы отчаянно...
   -  Долго  так  продолжаться  не  может,  -  говорил  король,  лицо  его
мало-помалу темнело от сдерживаемого гнева. - Настанет день, и нас  сотрут
с лица земли, если мы до этого не внушим всем врагам такой ужас,  что  они
начнут пугать детей в колыбелях нашим именем!
   Фолко опустил глаза. Что-то  ворохнулось  около  сердца  тупой,  ноющей
болью. Знакомые слова... Месть, месть и еще раз месть! - разве он  сам  не
жил по этому волчьему закону последние десять лет?
   Король отпил из чаши - небывалое дело, верный признак того, что Эодрейд
сильно взволнован.
   - Сейчас никто не ждет нашего удара. Вражьи  прознатчики  доложат,  что
войско ушло в Хорнбург и его вот-вот распустят по домам. А мы в это  время
пройдем тайными тропами через Белые Горы, обогнем  их  с  запада,  отрежем
ховраров и хазгов от помощи Огона  и  Терлинга,  а  потом  начнем  большую
охоту! Живым уйти не должен никто.
   - Мы воины, а не палачи! - прохрипел Эркенбранд.  Глаза  старого  воина
горели от гнева.
   - Знаю. - Голос Эодрейда  зазвенел.  Король  тоже  с  трудом  сдерживал
ярость. - Выбирай, Храбрейший: или мы станем  палачами  сами,  или  другие
станут палачами для нас! А я хочу, чтобы Рохан жил.  Любой  ценой,  и  моя
собственная жизнь, да что там жизнь - честь! - ничто в сравнении с этим. А
уничтожив всех врагов в междуречье Гватхло и Исены  -  и  тем  более  взяв
Тарбад! - мы сможем по-другому говорить с Аннуминасом...  Мы  заставим  их
признать нашу неприкосновенность!.. А теперь я хочу услышать вас. И первым
прошу стать тебя, мастер Фолко!
   Хоббит удивленно поднял брови - он никак не  ожидал  подобного.  Бросил
быстрый взгляд  на  друзей  гномов:  лица  их  были  непроницаемы,  словно
каменные маски. А это  в  свою  очередь  значило,  что  услышанное  им  не
нравится, и притом очень сильно.
   Фолко поднялся. Уловив на себе  неприязненный  взгляд  Эркенбранда,  он
повернулся к старому воину и почтительно поклонился ему.
   - Мой повелитель, быть может, начать лучше было бы Храбрейшему?..
   - Предоставь решать это мне! - непривычно жестко отрубил король.  -  Ты
тоже был и на Андуине и на Исене... как и я, кстати. Так что говори смело.
   Фолко  поднял  брови  -  так,  чтобы  это  видел  засопевший  от  обиды
Эркенбранд: мол, все понимаю, но выполняю приказ,  не  обижайся  на  меня,
Храбрейший, и начал:
   - Мой повелитель, по-моему, это безумие. Войско  утомлено  и  ослаблено
потерями. В поход можно вывести не более шести полных  тысяч  -  остальных
нужно оставить в Хорнбурге и на Исене. А кроме этого, нельзя забывать и  о
восточной границе. За Андуином неспокойно... Но главное даже не это. О мой
король, я немало времени провел в одном отряде с теми же хазгами  и  знаю:
раз изменивший слову перестает быть для них человеком. Если  своему  слову
изменит правитель  большой  страны  -  в  глазах  хазгов  весь  его  народ
превращается из людей, пусть даже и врагов, в хищных зверей, которых нужно
уничтожать безжалостно и беспощадно,  и  чем  скорее,  тем  лучше.  Сейчас
_слово короля Рохана_, - с нажимом произнес последние три слова  Фолко,  -
ценится куда выше золота. Потому что он ни разу не  отступал  от  него.  И
быть может, своим словом ты вернее  защитишь  королевство,  чем  мечами  и
копьями? Это первое и главное. Я мог бы еще много чего сказать о том,  что
план похода хоть и хорош - действительно, никто из врагов не  будет  ждать
нас со стороны моря, а если возобновить  договор  с  Морским  Народом,  то
шансов на успех прибавится, - но намеренно оставлю все эти  рассуждения  в
стороне. Ибо, по мысли моей, королевское слово не может быть  нарушено  ни
при каких обстоятельствах. Я сказал.
   - Молодец! - опускаясь на место, услышал хоббит горячий  шепот  Торина.
Сидевший ближе Малыш просто пожал Фолко руку - и так, чтобы все видели.
   Эодрейд выслушал хоббита молча, лишь на скулах его играли желваки.
   -  Мысли  мастера  Холбутлы  мне  понятны,  -  ледяным  тоном  проронил
властитель Рохана. - Что скажут остальные? Что скажешь ты, Храбрейший?
   Грузный Эркенбранд с трудом выбрался из кресла.
   - Что могу сказать я, старый и немощный? - Голос его все еще дрожал  от
обиды. - Мой король давно уже живет плодами собственных мыслей, да  еще  и
дает в Коронном Совете первое слово чужакам и наемникам, пусть даже весьма
искусным!
   Внешне Фолко остался невозмутим, хотя внутри у него все тоже сжалось от
обиды. "Ах ты старый, выживший из ума пень!  И  это  после  всех  битв,  в
которых я сражался под роханскими стягами!"
   Рядом с хоббитом  яростно  засопел  Малыш,  уже  готовый  броситься  на
обидчика.
   - Храбрейший, обида помутила твой разум, -  холодно  бросил  король.  -
Мастер Холбутла и впрямь получает содержание из  моей  казны,  поелику  не
имеет никаких ленных владений в пределах Рохана, что, я  вижу,  было  моим
немалым упущением! Но ты запамятовал, Храбрейший, благодаря кому мы  взяли
Эдорас столь малой кровью!.. Впрочем, мы сейчас говорим совсем  о  другом.
Что скажешь ты о моем плане?
   - Что  я  могу  сказать...  -  Эркенбранд  побагровел  так,  что  Фолко
испугался,  как  бы  гордого  старика  не  хватил  удар  прямо  здесь,  за
пиршественным столом. - Наверное, план хорош... Но хотелось  бы  услышать;
что, кроме собственного убеждения, положил король в основу своего решения?
Разорвать договор с соседями, сколь бы худы они ни были, -  такого  у  нас
еще не случалось!
   - Верно. Не случалось. - Эодрейд отрывисто кивнул. - У  меня  и  впрямь
нету никаких твердых доказательств, что враг тогда-то  и  тогда-то  начнет
вторжение. Напротив, ховрары и хазги ослабли, их рати изрядно потрепаны...
Разумеется, им нужно будет время, чтобы  оправиться.  Но  что  они  станут
делать несколько лет  спустя,  когда  подрастут  молодые  воины?  На  кого
обратится острие их удара?.. Не на нас ли?..
   На краткое время наступила тишина.
   - А почему повелитель так уверен, что оно не обратится на междоусобицу?
- негромко заметил Торин, после того как  Эодрейд  кивнул  головой,  давая
желающим знак говорить. - Почему  бы  и  не  сделать  так,  чтобы  ховрары
вцепились в горло хазгам или  же  они  вместе  -  хеггам?  Или  чтобы  все
ополчение  Минхириата  и  Энедвэйта  не  напало  бы  на  владения   Огона?
Король-без-Королевства мастерски умел ссорить своих врагов и не давать  им
объединиться...
   - Плести интриги... - поморщился Эодрейд.
   - Однако это лучше, чем отказываться от собственного  слова!  -  встрял
Маленький Гном.
   - Так, я слышал всех, кто служит Рохану, не принадлежа к нему по крови.
А вы, мои остальные Маршалы? - Эодрейд сел,  упираясь  локтями  в  стол  и
опустив подбородок на сцепленные пальцы рук.
   Военачальники закряхтели и задвигались. Видно было, что никому  из  них
не улыбается противоречить своему королю. Наконец решился Брего,  один  из
командиров конных тысяч - ударной силы роханского войска.
   - Э... э... О мой король... - Брего не умел произносить речи, это знали
все. Злые языки поговаривали, что проще  научить  пса  петь  торжественные
гимны,  чем  Третьего  Маршала  Брего  ораторскому   искусству.   Впрочем,
косноязычие не мешало ему оставаться дельным командиром и храбрым  воином.
- Король мой, значит... Мыслю я... э... опасно это. Ну да. Опасно. Вот.
   - Хватит, Брего, хватит! - Эодрейд досадливо поморщился,  и  все  вновь
удивленно переглянулись: правитель Рохана никогда раньше не позволял  себе
прерывать Третьего Маршала из-за тягучей и малопонятной речи. - Твоя мысль
мне ясна. Опасно идти с  шестью  тысячами  против  троекратно  сильнейшего
врага,  говорите  вы?  Но  мастер  Холбутла  справедливо   заметил,   что,
возобновив союз с Морским Народом, мы увеличим наши шансы. При удаче к нам
присоединится четыре тысячи мечей! С таким войском  можно  смело  идти  на
Тарбад...
   Фолко сжал губы: ему очень не нравился тот принятый разговором  оборот.
Эодрейд перевел речь на чисто  военные  вопросы  -  хватит  ли  сил,  куда
направить  главный  удар,  как  привлечь  союзников,  словно  бы  все  уже
согласились с тем, что договор, подписанный правителем  Рохана,  не  более
чем разрисованный детскими каракулями кусок тонковыделанной кожи.
   - Но корабли Морского Народа уже  ушли,  -  возразил  Фрека,  Четвертый
Маршал. - Потребуется немало времени, чтобы они вновь смогли собрать  свои
силы...
   - Да не пойдут они второй раз-то! - неожиданно  раздался  резкий  голос
Маленького Гнома. - Они ж пираты известные. Честных там по  пальцам  одной
руки пересчитать можно. Ну Фарнак,  конечно  же,  Лодин  тоже...  Говорят,
Хельги ничего... А остальные... Тот же Скиллудр! Где для них добыча? Они у
ховраров все, что могли, уже взяли. А с хазгами  они  не  дураки  в  драку
лезть.
   Мысленно Фолко выругал себя за то, что этот совершенно  очевидный  факт
не пришел ему в голову.
   - Верно! - прогудел Торин. - Морскому люду платить нужно, и  желательно
вперед. Тогда они сражаются, словно арки, когда их Моргот подгонял...
   Эодрейд опустил взгляд, но отнюдь не от осознания  собственной  ошибки.
Казалось, он смертельно устал от непроходимой тупости своих  приближенных,
не понимающих доступных и ребенку вещей. Наступила тишина; и уютный  покой
внезапно показался хоббиту угрюмым и  мрачным,  точно  пыточный  застенок.
Казалось, в  древних  стенах  вновь  ожило  отчаяние  Теодена,  когда  он,
запертый словно медведь в логове, ждал, когда же орки  Сарумана  прорвутся
наконец в его цитадель... Фолко чувствовал сгустившуюся древнюю злобу  так
же четко, как когда-то, десять лет назад, чувствовал приближение Олмера. С
самой гибели Серых  Гаваней  с  ним  не  случалось  подобного;  навалилась
непонятная выматывающая дурнота.
   А Эодрейд тем временем заговорил вновь:
   - Что ж, мнение ваше мне ясно, господа Совет. Признаюсь, я ждал другого
ответа... Конечно, я могу отдать приказ, но мне хотелось бы все же убедить
вас. Старого мира больше нет, я думал, это знают  все.  Пришла  пора  иных
войн. Войн, когда врага уничтожают полностью, от мала  до  велика,  потому
что иначе он уничтожит тебя. Минхириат, Энедвэйт, Эриадор - все  заполнено
ныне пришельцами  с  Востока.  Наши  земли  -  островок,  со  всех  сторон
окруженный волнами варварского моря, моря чужаков. Хегги, хазги,  ховрары,
дунландцы... А за Андуином - какие-то никому не ведомые племена, пришедшие
Манве ведает откуда! И против них - одни лишь мы. Гондор слаб и  сам  едва
отбивается от харадримов вкупе с корсарами Умбара. Мы - последняя  надежда
Добра и Света. Мы должны начать ту великую войну, что покончит с отравными
плодами Олмерова вторжения. Рохан имеет на это право. Мы заплатили за  это
самую высокую цену, какую только могли. Половина наших мужчин легла в  той
войне! Так неужто мы можем позволить себе ждать, когда  враг  соблаговолит
сам напасть на нас?! Нет, нет и еще раз нет! Мы верны заветам Валар.  Силы
Мрака пали, сломав зубы о камни Серых Гаваней. Мы не раз  побеждали  наших
врагов и знаем; у них больше нет никаких магических сил, как,  впрочем,  и
дельных полководцев. Второго Олмера нет и не будет. Мы одолеем!
   - Гм... - не слишком  почтительно  промычал  Торин  -  так,  чтобы  все
слышали. - А если мы потерпим неудачу? Истерлинги пока еще очень сильны...
И я не уверен, что Дари Славный вновь выведет в  поле  марийский  хирд.  А
выстоит ли Рохан - пусть даже в союзе с  Морским  Народом,  в  возможности
которого я лично  сомневаюсь,  -  если  против  него  обернется  вся  мощь
Терлинга и Огона вкупе  с  Ангмаром?  Вспомните,  мы  не  смогли  удержать
Тарбад, хотя с нами были и Беорнинги, и часть эльдрингов - немалые силы! А
чем дело кончилось? Земли на четыре  дня  пути  от  Исены...  Смех,  да  и
только!
   Наступило неловкое молчание.  Гном  сказал  чистую  правду.  Успех  был
совсем не тот, на который рассчитывали в Эдорасе, начиная войну...
   Фолко сидел, пристально вглядываясь в лицо короля.  Он  слишком  хорошо
знал Эодрейда. Он помнил ликующее войско и самого  молодого  короля:  лицо
его светилось  от  счастья,  когда  пали  последние  ховрары  -  защитники
Медьюселда,  и  Эодрейд  под  кровлей  своих  предков   звенящим   голосом
провозгласил Восстановление  Рохана.  Хоббит  помнил  деятельного,  умного
правителя Роханской Марки в дни штурмов Хорнбурга и битв за Исену.  И  он,
мастер Холбутла, не мог ошибиться - с королем  что-то  произошло.  Эодрейд
никогда не  упивался  войной.  Мир  для  Рохана  был  достаточно  выгоден:
ховрары, получив хороший урок, едва ли рискнули  бы  напасть  на  Марку  в
ближайшем будущем... Что-то тут было не так, вмешались еще какие-то  силы,
что подталкивали роханского правителя к явно самоубийственному шагу. Какие
силы? Что могло до такой  степени  помутить  рассудок  опытного,  бывалого
полководца, за чьими плечами осталась не  одна  война?  Почему  он  принял
решение, абсурдность которого видна даже выживающему из  ума  Эркенбранду?
Отбросить королевское слово - более страшным преступлением у пришельцев  с
Востока считалось только отцеубийство. И где-то  глубоко  внутри  хоббита,
взламывая застарелую корку льда, вдруг шевельнулось  нечто,  казалось  бы,
прочно забытое, воскрешающее незабываемые дни  погони  за  Олмером.  Нечто
вроде долгожданной боли, когда с хрустом  выдирается  гнилой,  распавшийся
зуб...
   Стены покоя дрогнули и поплыли перед глазами  хоббита.  В  грудь  слабо
толкнулось нечто теплое, и Фолко едва не свалился со стула - оживал кинжал
Отрины! Десять лет, десять долгих лет он верой и правдой  служил  хоббиту,
однако начисто утратив  все  волшебные  свойства,  превратившись  в  самый
обыкновенный клинок, пусть даже и очень хорошей, необыкновенной стали.  Не
веря себе, Фолко коснулся ножен пальцами - так и есть, от старой, потертой
кожи исходило ощутимое тепло. Дремавшие в лезвии с голубыми  цветами  силы
вновь пробудились к жизни.
   На какое-то время Фолко полностью выпал из