было уже неподалеку. Только теперь Фолко вдруг
подумал, что, наверное,  для  Великого  Орлангура  битвы  людей  и  впрямь
кажутся  очень  красивым  зрелищем.  Могучий,  все  сметающий  серый   вал
человеческих  тел,  неведомыми  силами  согнанный  к  поспешно  возводимой
тхеремцами запруде; длинная вереница высоких повозок со сверкающими сталью
косами на ободах  (о  подобных  боевых  колесницах  хоббиту  доводилось  и
слышать, и читать в Гондоре и  Эдорасе);  строй  верховых  харадримов,  на
конях и велбудах, в блистающих бронях, в алых и золотых  одеяниях;  зелень
степи - хотя ей давным-давно полагалось быть иссушенной дожелта; голубизна
небес; чернота вздыбившегося дыма. Пожалуй, впервые в жизни хоббит смотрел
на разворачивающуюся перед ним драму чуть со стороны, взглядом хоббита,  а
не воина, отличающегося от людей только ростом да  густой  растительностью
на ногах. Это было грандиозно. Страшно. Завораживающе.  Гибельно.  Разумом
Фолко понимал, что совсем-совсем скоро захватывающая  картина,  что  могла
тешить взоры  холодного,  стоящего  вне  Добра  и  Зла  Золотого  Дракона,
исчезнет,  сгинет,  развеется,  подобно  утреннему  туману   под   ветром.
Развеется, едва  лишь  силы  сшибутся.  К  трем  основным  цветам  картины
добавится четвертый - алый, цвет крови. А она,  похоже,  разольется  здесь
настоящим половодьем.
   Невольно хоббит вспомнил  незабываемую  атаку  хирда  в  самой  первой,
победоносной битве с воинством  Олмера  на  полпути  между  Аннуминасом  и
Форностом, вспомнил цветное лоскутное одеяло, бессильно  повалившееся  под
ноги наступающим подземным копейщикам.  Это  случится  и  здесь...  только
теперь серая волна перьеруких захлестнет и похоронит под собой разряженные
харадские тысячи. И ничего тут уже не поделаешь.  Четверым  не  остановить
такое воинство. Успеть бы Эовин спасти - а там  как  Дьюрин  рассудит,  по
присловью гномов...
   Четверо воинов шли через поле - прямо к линиям харадского войска. Время
рассчитано точно: сражение вот-вот должно начаться -  и  тхеремцам  станет
просто не до них. Но как подать о себе весть Эовин?..
   Цилиндрик,  запечатанный  алым  сургучом!..  Детская  забава,  огненная
потеха из тех, что так любят мирные по природе своей хоббиты!..  Авантюра,
безумный риск - а что еще оставалось делать?
   Рука хоббита уже сжала теплое дерево, пальцы уже тянули витой шнурок  -
когда в харадских рядах грянули боевые рога  и  все  до  единого  повозки,
быстро набирая ход, устремились вниз.
   Широко раскрыв глаза, забыв и о сабле, и о луке, Эовин смотрела вперед,
не в силах отвести взор. Там, от края и до края земли,  от  гор  до  леса,
развертывалось покрывало из сотен тысяч живых существ. За  их  спиной  был
только дым. Казалось, он порождает их, своих бесчисленных слуг и рабов,  и
они, послушные злой воле этого облака, идут и идут вперед - чтобы  убивать
и быть убитыми. Передовые отряды подошли уже достаточно близко; можно было
различить отдельных воинов, в легком вооружении, с короткими дротиками или
топорами. Шлемов, щитов, кольчуг Эовин не видела.
   Чувствительный  тычок  в  плечо  заставил  девушку   прийти   в   себя.
Прищурившись, Серый пристально глядел на нее - и от одного  этого  взгляда
из головы Эовин  разом  вылетел  весь  страх.  Их  повозка,  набирая  ход,
катилась вниз по длинному, пологому  склону,  прямо  навстречу  атакующим.
Внизу, под дощатым настилом, слышался мерный топот ног. Сверкали, сливаясь
в гибельный круг, острые косы на  ободах  колес.  Воины  Серого  были  уже
готовы к бою. Наложены стрелы, выставлены копья...
   Справа и слева от повозки Эовин катились вниз десятки других возов.  Их
длинная цепь растянулась больше чем на лигу - и все же  крылья  вражеского
войска могли беспрепятственно окружать боевые возы невольников.
   - Первый удар ничего не решит, - спокойно заметил Серый. Сотник замер в
своей излюбленной позе - руки скрещены на груди - и невозмутимо взирал  на
быстро приближавшиеся вражеские цепи.
   Перьерукие наступали без всякого  строя,  подбадривая  себя  визгливыми
боевыми кликами. Казалось, вид  надвигавшихся  повозок  ничуть  не  смутил
врагов Великого Тхерема. Воины других народов, быть может,  попытались  бы
расступиться, пропустить набравшие  ход,  щетинящиеся  сталью  повозки;  а
перьерукие словно  бы  ничего  не  замечали.  Даже  напротив  -  казалось,
сверкание кос на ободах только притягивает их.
   - Готовься! - коротко приказал Серый. Невольники подняли луки и  копья.
Эовин же внезапно оробела - ей впервые в жизни предстояло вступить в бой с
теми, кто не сделал ничего плохого ни  ей,  ни  ее  народу.  Убивать  этих
несчастных - за что? Несмотря  на  свои  неполные  пятнадцать,  Эовин  уже
довелось видеть смерть и страдания; и, хотя  девочки  в  роханских  степях
взрослеют  быстро  и  учатся  сражаться  наравне  с  мальчишками,   первой
выпустить стрелу в наступающих Эовин не могла.
   Серый, похоже, понял ее колебания.
   - Либо убьешь ты - либо убьют тебя. - Он жестко взглянул в глаза Эовин.
- Выбирай, но только не медли!
   Перьерукие воины оказались совсем рядом. Разумеется, никаких перьев  на
руках  у  них  не  оказалось:  как   говорил   Вингетор,   перья   служили
отличительным признаком аристократии.  Эовин  увидала  совершенно  обычных
людей, худощавых, высокорослых, с вытянутыми длинными лицами, смуглокожих.
На голове каждый из них носил плюмаж из перьев.
   Свистнула первая стрела,  выпущенная  кем-то  из  перьеруких.  Тхеремцы
поскупились на доспехи, невольников прикрывали только борта повозки; то  и
дело приходилось кланяться шелестящей смерти.  К  ногам  Эовин  на  излете
упала стрела - грубое древко, кое-как укрепленное оперение, наконечник  из
кости... Такими баловались роханские подростки,  получив  первый  в  своей
жизни доспех из толстой бычьей кожи. "Эх, будь у меня кольчуга!.. Пусть не
такая, как у мастера Холбутлы, пусть самая обыкновенная!.."
   - Стреляй! -  гаркнул  Серый.  До  вражеских  рядов  оставалось  совсем
немного. Повозка набрала ход, бешено крутились серпы, готовые врубиться  в
незащищенную плоть.
   Остальные невольники дружно отпустили тетивы, торопясь набросить  новые
стрелы. Промахнуться было невозможно - настолько плотными  оказались  ряды
наступавших. Эовин неуверенно подняла лук...  и  внезапно  обжегшая  левое
плечо боль заставила ее - от неожиданности - пустить первую стрелу.
   Навсегда оставшийся безымянным воин перьеруких  схватился  за  пробитую
грудь и рухнул.
   Несколько мгновений спустя повозка врезалась в толпу.
   Первое, что услышала Эовин, - тупой жуткий хряск. Хряск, через  секунду
потонувший в истошных предсмертных воплях. Давя, рубя  и  калеча,  повозка
прокладывала дорогу через людское море, и борта ее сверху донизу мгновенно
окрасились алым.
   Эовин выпустила лишь одну-единственную стрелу. И замерла от ужаса, не в
силах смотреть и не в силах отвернуться. Девушка застыла, глядя,  с  какой
легкостью  резали  человеческую  плоть  громадные   косы,   как   пронзали
перьеруких длинные копья, рубили тяжелые топоры и пробивали стрелы. Вместо
того  чтобы  расступиться  перед  чудовищем,  воины  перьерукого   племени
бросились на него со всех сторон.  Эовин  видела  их  лица  -  на  них  не
осталось ничего человеческого. Это  были  даже  не  звери,  нет...  словно
какая-то Сила выпила до дна у несчастных души, бросив после этого на убой.
Они словно бы забыли о том, что жизнь дается один раз, что побеждать врага
надо так, чтобы не погибнуть самому, что умирать без толку проще  всего...
Они лезли на повозку со всех сторон, словно пытались остановить ее  голыми
руками. Топорики пытались рубить потемневшие от крови серпы -  бесполезно,
тхеремские железоделы славились по всему Средиземью; сами воины  бросались
под колеса, тщась уцепиться за торчащие  копейные  навершия  и  взобраться
наверх - лишь для того, чтобы им раскроили головы  длинные  топоры  воинов
Серого.
   Сам сотник не притронулся ни к копью, ни к луку. Не обращая внимания на
кипящую вокруг жуткую бойню, на взлетавшие брызги  крови,  он  смотрел  по
сторонам, отдавая команды. Самое опасное - застрять в грудах мертвых  тел,
потерять ход и остановиться. Тогда участь всей команды Серого  предрешена.
Прежде чем иссякнут силы у тех, что толкали повозку  вперед,  Серому  надо
было или  выйти  из  боя,  или  найти  такое  место,  где  они  смогли  бы
продержаться...
   Эовин обернулась. Там, на гребне  всхолмья,  неподвижно  стояли  конные
тысячи Великого Тхерема. Стояли, безучастно наблюдая за бойней. Они  могли
не беспокоиться - ни один из воинов  вражеской  армады  не  прошел  дальше
линии боевых повозок. Не потому,  что  невозможно  было  проскочить,  -  а
потому, что никто из перьеруких не уклонился от боя.
   Склон кончился, возы замедляли ход.  Каждый  из  них  напоминал  сейчас
медведя, со всех сторон облепленного свирепыми псами.  Борта  походили  на
шкуру встопорщившегося ежа от множества воткнувшихся дротиков; серпы вязли
в кровавом месиве из мяса и костей.
   Спереди и сзади, где не было смертоносных кос, кипела особенно жестокая
схватка. Перьерукие  выстраивали  живые  пирамиды,  пытаясь  вскарабкаться
наверх; наконечники копий увязали в насаженных  на  них  трупах.  Стальные
резаки рассекали пытавшихся грудью остановить повозку, но на место  павших
вставали все новые и новые. Это казалось невозможным, но это  было  именно
так. Воз Серого оставлял за  собой  широкую  дорогу,  вымощенную  мертвыми
телами;  наверное,  воины  иных  народов  остановились   бы,   попытавшись
справиться с врагом  как-то  иначе,  но  -  не  перьерукие.  С  непонятным
безумством они лезли и лезли на верную смерть.
   Оцарапанное  стрелой  плечо  Эовин  кровоточило,  но  девушка  даже  не
чувствовала боли. Развернувшееся избиение было страшным, неестественным  и
чудовищным, и юная роханка с трудом  удерживалась,  чтобы  не  упасть  без
чувств. Невольники из сотни Серого отлично справлялись без  нее.  Крепость
на колесах прокладывала себе путь сквозь толщу вражеских отрядов и  теперь
ухе вся, без остатка, была залита горячей человеческой кровью.
   Соседние возы, следуя примеру Серого, пробивались все глубже и глубже в
ряды перьеруких, которым успех сопутствовал лишь  однажды.  Эовин  видела,
как, возведя целую баррикаду из  мертвых  тел,  перьерукие  взобрались  по
передку воза, и вскоре через борта  полетели  разодранные  на  куски  тела
рабов...
   - Смотришь? - спокойно осведомился  Серый  у  Эовин.  Сотник  оставался
каменно, неправдоподобий спокойным; казалось,  он  все  знает  наперед.  -
Смотри-смотри. Полезно... Эй, вы, а теперь давайте-ка прямо!..
   Лавируя, подаваясь то назад, то вперед, повозка пробивалась все  дальше
и дальше, навстречу стене дыма.  Ряды  перьеруких  казались  бесконечными;
места убитых тотчас  занимали  новые.  И  у  невольников  начало  иссякать
мужество.
   -  Все  напрасно!  -  Звероподобный  детина,  только   что   зарубивший
очередного врага, внезапно отбросил алебарду, плюхнулся  на  задницу  и  в
голос зарыдал, уткнувшись  бородатой  физиономией  в  ладони.  -  Все  это
зря-а-а...
   - А ну вставай! - неожиданно для самой себя, крикнула на него Эовин.  -
Стыдись, трус! И смотри!
   Она  вновь  растянула  лук,  пустив  стрелу  в  упор.  Перьерукий,  что
карабкался вверх с зажатым в зубах ножом, молча опрокинулся вниз,  и  коса
враз располосовала его тело надвое.
   - Молодец! - услыхала она одобрительный возглас Серого. - Давай дальше!
   За первой стрелой последовала вторая, третья, четвертая... Промахнуться
в такой толчее не смог бы даже слепой. Пронзенные  стрелами  Эовин,  враги
падали один за другим. Бездоспешные, почти беззащитные... Они  размахивали
топорами, швыряли дротики - но Эовин словно  хранила  иные,  Высшие  Силы.
Юная роханка отвечала, в очередной раз отпустив тетиву, -  и  счет  убитым
возрастал еще на одного.
   - Теперь держи прямо! - отдал Серый очередное распоряжение. Здесь вновь
начинался пологий склон; если взять чуть влево, то можно было пробиться  к
смутно темнеющему вдали лесу. Остальные повозки, ведомые не столь опытными
командирами (хотя где и как мог  Серый  набраться  такого  опыта?)  сильно
отстали.
   Только теперь Эовин увидела, что  войско  перьеруких  не  беспредельно.
Ряды воинов в серых накидках с плюмажами редели; стала видна  вытоптанная,
истерзанная земля. А впереди, в нескольких лигах от повозки, вздымалась  в
небо исполинская черная стена. Вдоль ее нижнего края сновали мелкие  языки
пламени.
   - Что это?! - воскликнула Эовин.
   - Это горит  сама  земля!  -  крикнул  в  ответ  Серый.  Сотник  сильно
наклонился вперед, всматриваясь.
   - Как так?!
   - Не знаю; похоже, какое-то чародейство!
   Невольники, все, как один, взвыли:
   - Поворачиваем! Поворачиваем!
   - Нет! - зарычал Серый, точно старый вожак на ощетинившуюся  от  страха
стаю. - Вперед! Спасение - только там!
   - Но...
   -  Никаких  "но"!  Оглянитесь   и   посмотрите   сами   -   только   не
останавливайтесь, рубите, рубите, пока нас не разорвали на куски!
   Эовин оглянулась. И  верно  -  мало-помалу,  ценой  неимоверных  потерь
перьерукие  останавливали  одну  боевую  повозку  за  другой.  Сильные   в
движении, возы, остановившись, рано или поздно не выдерживали  натиска.  И
тогда волна смуглых, едва прикрытых серыми накидками  воинов  с  ликующими
криками  врывалась  внутрь...  победные  кличи  мешались  с  предсмертными
воплями ужаса и жалкими, бесполезными мольбами о пощаде...
   Разговоры тотчас оборвались.
   - Эй, внизу! Поднажмем! Осталось уже немного!
   Граница дыма тоже не  стояла  на  месте.  Она  приближалась,  и  притом
довольно быстро. В щели между землей  и  нижним  краем  непроглядной  тучи
бушевал  огонь.  Девушка  уже  могла  различить  рвущиеся   вверх   клубы,
ярко-рыжие, перевитые черными струями дыма... Эовин  затрясло  от  страха.
"Это же верная смерть!" - вопило  все  внутри  ее.  Но  Серый,  нимало  не
смущаясь, вел утлый деревянный корабль  все  дальше  и  дальше,  вниз  под
уклон, навстречу огненному валу.  Воины  перьеруких  по-прежнему  валились
снопами под колеса, падали под ударами топоров, катились вниз,  пронзенные
копьями...
   Но уже сдавали те, кто толкал повозку там, внизу. Скрепя  сердце  Серый
отправил вниз полдюжины  бойцов  покрепче;  Эовин  пришлось  сражаться  за
троих. Закинув лук за спину, она выхватила припрятанную саблю.  Первая  же
голова, показавшаяся над бортом повозки, слетела с плеч - Эовин и сама  не
знала, что в силах нанести такой выверенный удар - четко, с оттягом...  Ее
обрызгало горячей кровью; а на смену убитому врагу уже лезли двое новых...
   Тут ух настала пора взяться за дело самому сотнику. Эовин не разглядела
его замаха - только застонал рассекаемый воздух. Широкий топор на  длинной
рукояти разом снес головы двоим перьеруким, что на беду свою  одновременно
вскарабкались на борт...
   "Он не человек, - внезапно с трепетом подумала девушка. - Человек не  в
силах так ударить. Только... только богатырь вроде Хамы... А  Серый...  на
вид-то... не больно силен..."
   Сотник в  несколько  секунд  очистил  борта  от  прилепившихся  врагов.
Невольники внизу поднавалились, крякнули, ухнули - и вырвали завязший было
воз из завала изрубленных тел.
   Огонь ярился уже совсем близко; Эовин всем телом ощущала горячее,  злое
дыхание пламени. Казалось, там, впереди, горит сама земля и  жадный  огонь
не успокоится, пока не сгрызет под собой все-все, добравшись  до  каменных
Костей Земли, крепче которых ничего нет в целом свете...
   Рабы падали на доски настила  с  жалобными  воплями,  бросая  оружие  и
закрывая головы руками. Казалось, их сотник обезумел, направляя уже  почти
прорвавшуюся сквозь  вражеские  ряды  повозку  на  верную  гибель.  Вскоре
продолжала отбиваться одна только Эовин, вся  забрызганная  чужой  кровью,
точно древнее божество войны.
   Перьерукие не осмелились приближаться  к  пламенной  стене.  С  хриплым
разочарованным воем они раздались в стороны; путь был открыт.
   Пламя торжествующе гудело,  свиваясь  в  тугие  смерчи.  И  прежде  чем
рухнуть ничком, прячась  за  высокими  бортами,  Эовин  бросила  последний
взгляд назад: там, далеко позади, неспешно тронулась  с  холмов  харадская
конница. Единой катящейся волны перьеруких более не существовало;  посреди
усеянной тысячами и  тысячами  трупов  равнины  уцелевшие  с  ожесточением
добивали невольников в их боевых повозках. Харадские  командиры  правильно
выбрали время удара. Ни раньше, ни позже их сотни  не  смогли  бы  сделать
большего...
   Жар опалял лицо, девушке казалось, что на ней вот-вот вспыхнет одежда.
   -  Голову  накрой!  -  услыхала  она  свирепый  рык   Серого.   Сотник,
единственный из всех, остался стоять, словно пламя не могло причинить  ему
вреда.
   В следующий миг повозка ворвалась в огонь.


   В жизни своей Фолко не видел ничего страшнее.
   Он прошел через  множество  битв,  познал  черное  отчаяние  на  башнях
обреченной крепости Кардана, когда казалось, что рушится весь мир. Изведал
смертную горечь -  после  поражения  на  Исенской  Дуге,  когда  под  ноги
воинства Олмера легло тридцать тысяч  роханских  храбрецов.  Он  дрался  с
призраками и  нежитью,  стоял  лицом  к  лицу  с  самой  Ночной  Хозяйкой,
чувствуя, как злобное чародейство высасывает из  него  жизнь.  Десять  лет
жизнь трепала его, как могла; десять  лет  он  мерил  шагами  все  великое
Средиземье от Вод Пробуждения на Восходе до Синих Гор на Закате,  сражаясь
под знаменами Рохана, Беорнингов, Гондора, Эсгарота, родной Хоббитании,  -
но никогда ему не было настолько страшно, как в тот день.
   Укрывшись за  стеной  брошенного  харадского  лагеря  и  чувствуя,  как
неведомая прежде томительная боль разрывает сердце, Фолко Брендибэк видел,
как катились вниз по склону  боевые  повозки  харадримов.  Не  требовалось
много ума, чтобы понять их замысел. То,  что  на  первый  взгляд  казалось
безумством, на деле было хорошо продуманным планом. Перьерукие набросились
на повозки, точно голодные псы на добычу, напрочь позабыв обо всем.
   С  замиранием  сердца,  чувствуя,  что  дыхание  его   вот-вот   готово
прерваться, Фолко следил, как множество боевых повозок все глубже и глубже
погружалось в рыхлую, неисчислимую массу воинства перьеруких. За каждой из
повозок оставался широкий кровавый след - настоящие курганы изрубленных  и
раздавленных тел. Только что это мертвое  мясо  было  живой  плотью  живых
людей, невесть зачем ринувшихся навстречу собственной гибели...  Фолко  не
чувствовал к ним ненависти, напротив - неожиданно для самого себя  ощутил,
что жалеет их. Тысячи и  тысячи  расставались  с  жизнями  там,  внизу,  -
расставались невесть зачем и непонятно  ради  чего.  Они  уже  никогда  не
вернутся к семьям, их очаги  остынут,  а  сыновья  станут  копить  силы  и
раздувать в собственных душах жажду мести.
   Настанет день, когда она осуществится.
   Сталь серпов на колесах боевых повозок унесла жизни десятков  тысяч.  И
Фолко с неожиданной ясностью понял, для чего они пришли сюда,  на  дальний
Юг. Нет, не только для того, чтобы  вытащить  из  застенков  так  некстати
увязавшуюся с ними Эовин.  И  даже  не  для  того,  чтобы  понять  природу
сводящего с ума Света. Нет.
   Их привела сюда сама всемогущая Судьба, та самая  Судьба,  что  превыше
эльфов, людей и гномов, превыше магов и  призраков,  превыше  Орлангура  и
Валар, превыше даже самого Единого. Привела для того, чтобы хоббит  и  два
гнома убили бы эту войну. В прошлый раз им не удалось остановить Олмера. С
великой щедростью Судьба дарует им второй шанс.
   Вот перед тобой - смертное поле, хоббит. Каждую секунду несколько сотен
на нем расстается с жизнью. Сталь кромсает  плоть,  дробит  кости,  колеса
вминают останки в землю, а надвигающаяся с востока стена пламени довершает
невиданную битву грандиозным погребальным костром, п