неуверенными
рывками, но все же ползла к только что сделанному им топорищу из подаренного
Олмером посоха.
     Хоббит дернулся - все  внутри,  казалось,  оборвалось  --  и  отчаянным
движением  подтолкнул оружие ближе к раскрытой дрожащей ладони гнома. Пальцы
Торина впились в рукоять; опираясь на топор, он стал медленно выпрямляться.
     Волосы зашевелились на затылке хоббита -- никогда еще  он  не  видел  у
Торина  таких  глаз.  Они  выкатились  из орбит, и даже в кромешной тьме под
пологом Фолко видел в них слабый отблеск пробившегося через  случайную  щель
лунного  луча;  эти  широко  раскрытые  глаза  были  так  же  незрячи, как и
несколько мгновений до этого,  когда  Торин  еще  лежал  и  казался  спящим.
Неуверенным  рывком  гном  двинулся к запахнутому полотнищу, закрывавшему на
ночь вход в фургон, и, рухнув тяжелым телом на  жалобно  затрещавший  полог,
вывалился  наружу.  Раздался  глухой  тупой  стук,  и  это вывело хоббита из
столбняка. Его пальцы крепко держали в мокрой от пота ладони кинжал, подарок
Олмера; удушье постепенно отступало. Собрав все силы, он бросился к Торину.
     Тот лежал на земле, нелепо разбросав  странно  вывернутые  руки;  рядом
валялся топор. Хоббит затравленно огляделся -- через желтые тучи проглядывал
бледный  лик  омертвевшей  луны;  мрак был повсюду, призрачный налет ночного
светила только оттенял его непроглядность. Фолко еще  различал  бок  фургона
рядом  с  собой,  но  дальше  все  тонуло  в бездонной и беззвучной темноте.
Холодный, равнодушный взгляд бесчисленных невидимых глаз  по-прежнему  шарил
по  телу хоббита, но теперь у него было оружие, и он мог защищаться. Если бы
у него было время, он наверняка бы попытался вспомнить Аннуминас  и  призрак
Могильников, но здесь все было другое, совсем другое.
     Из  темноты до него донесся сдавленный хриплый стон. Хоббит дернулся --
и сразу же понял, что стонет не Торин,  а  кто-то  другой.  Страх  настолько
парализовал Фолко, что у него не было сил даже нагнуться и посмотреть, что с
другом.  Стон доносился из фургона; что-то случилось еще с кем-то из гномов.
У Фолко страх перерос в неудержимое  желание  бежать,  не  разбирая  дороги,
прочь,  прочь  от  этого  дикого  места.  Перед глазами взвихрилась багровая
круговерть; его колени подкосились, он рухнул возле  неподвижного  Торина  и
больше уже ничего не видел.
     Очнулся  он  от  холода  и,  едва  приоткрыв  глаза,  тут  же  изо всех
оставшихся сил зажмурился -- сверху на него лилась ледяная вода. Чьи-то руки
заботливо приподняли  хоббита,  кто-то  обтирал  платком  ему  лицо,  вокруг
перекликались чьи-то голоса, знакомые голоса его друзей и попутчиков. Хоббит
медленно  поднимался  на  поверхность  из  темного  провала беспамятства. Он
попробовал заговорить -- из горла вырвался стон; тогда он попытался сесть --
это удалось, его поддержали. Только теперь Фолко смог наконец  оглядеться  и
понять, что же с ним происходит.
     Было  раннее  утро,  он  лежал на плаще, предусмотрительно брошенном на
мокрую от росы траву; рядом, стиснув ладонями  голову,  сидел  Торин;  между
пальцев  сочилась вода и виднелись мокрые пряди волос. Вокруг толпились люди
и гномы; последние, как один, имели до крайности  напуганный  и  изможденный
вид  --  у всех за одну ночь ввалились щеки, воспалились глаза, а кое у кого
заметно прибавилось седины в бороде. Люди  казались  пободрее  --  они  были
скорее встревожены, хотя и их лица свидетельствовали о беспокойной ночи.
     Рядом  с  хоббитом  на коленях стоял Малыш, поддерживая Фолко за плечи;
возле него  отжимал  мокрую  тряпку  Рогволд;  их  тесным  кольцом  окружали
остальные.  Рогволд  о  чем-то  настойчиво  спрашивал  Фолко,  но минуло еще
несколько минут, прежде чем до хоббита дошел смысл его вопросов.
     -- Что здесь было? Что было ночью? Что с вами произошло?!
     Фолко кивнул, желая показать, что понял, о чем его  спрашивают;  но,  с
трудом  начав  говорить,  вдруг  ощутил, с каким усилием пробивается в столь
недавнюю память. Он лишь смог выдавить, что проснулся среди ночи,  что  было
плохо, так плохо, как никогда раньше, очень страшно, ничего было не сделать,
а  потом застонал Торин и сказал что-то, а потом дотянулся до топора и полез
наружу, а потом упал куда-то, и он, Фолко, полез за  ним,  и  снаружи  стало
совсем скверно, он тоже упал, и потом все было темно.
     Слушавшие  переглянулись,  а  затем Рогволд задал те же вопросы Торину.
Тот ответил с трудом, еле-еле выталкивая из  себя  слова  --  изо  всех  сил
заставляя  себя.  говорить,  как будто воля гнома мстила неведомому врагу за
охватившее его помрачение:
     -- Оно вышло из Ворот Мории. А потом Оно подступило к моему  сердцу,  и
сердце  стало  холодным,  словно снег на горной вершине, и я бы погрузился в
вечный сон в Чертоге Ожидания на грани между сном и смертью,  но  мне  стало
больно,  и  я  очнулся,  а  потом  Оно  накрыло  того, кто был возле меня --
хоббита, но его сломить оказалось еще труднее, он  сумел  овладеть  собой  и
даже  подтолкнул  ко мне топор. Я видел Его так четко, что, казалось, сейчас
смогу  рассечь  Его  надвое  --  голубоватое  бесформенное   облако,   кусок
студенистого  тумана  --  и  я  попробовал  дотянуться  до  него,  попытался
разбудить друзей, но внутри у меня все помутилось, и я с трудом мог  понять,
что  нужно делать, кроме того, что нужно попытаться прогнать Его, но когда я
выскочил из фургона, а это оказалось нелегко, ноги меня, не  слушались.  Оно
столкнуло  меня во мрак, хотя и не смогло заморозить и лишить жизни -- я уже
не так просто поддавался. Я уже лежал, ни руки, ни ноги не повиновались мне,
но я видел бросившегося мне на помощь хоббита и  видел,  как  Оно  растаяло,
задев мимоходом беднягу Фолко.
     Наступила  мертвая  тишина;  сам  Фолко  тоже остолбенел, он никогда не
слышал, чтобы Торин так говорил; ледяной червячок страха  вновь  зашевелился
где-то на дне его сознания. Тем временем Торин с усилием поднялся, оперся на
топор и продолжал, обводя собравшихся тяжелым взглядом:
     -- Вы  спросите  меня  --  как  Оно  выглядело, что хотело сделать, как
нападало, как  можно  от  него  защититься?  Отвечу  так  --  Оно  никак  не
выглядело. У него не было ни рук, ни ног, ни головы, ни тела -- был какой-то
сгусток  тумана,  как  я  уже  сказал,  который глазами я толком и не видал,
ощущал чем-то иным. Насколько я успел понять. Оно не охотилось специально за
нами или за мной. Оно вообще не имеет никакой  воли,  разума,  а  тем  более
цели.  Оно  вырвалось  из  Мории  и растаяло в небе, растаяло, словно дым от
костра. Вы спросите: почему же  лишились  чувств  только  мы  с  Фолко?  Мне
думается,  лишь  потому,  что  спали  не  так крепко, как остальные, а когда
вскочили, то как бы вдохнули грудью его яд, как отравленный воздух... Только
это был не воздух, конечно... Наши мысли пытались найти противодействие  Его
силе  -- и Это неведомое врезалось в нас, тогда как над сознанием остальных,
худо-бедно, но спавших и не сопротивлявшихся,  это  пронеслось,  как  ураган
проносится  над  залегшим  в  песок,  но  валит с ног пытающегося устоять. Я
догадываюсь, что из-за чего-то вроде  этого  тангары  покинули  Морию.  Надо
учиться  борьбе,  а  главное  --  постараться  понять  Его природу. Ведь Оно
действует на нас, гномов, куда сильнее, чем на людей?
     -- Ты ошибаешься,-- медленно проговорил Рогволд.-- Я тоже не забуду эту
ночь до конца моих дней, и да хранит дух Великого Короля меня от  подобного!
Теперь ясно, почему отсюда ушли жители... Итак, что будем делать?
     Словно давно сдерживаемый паводок нашел наконец брешь в теле плотины --
так со  всех стороны грянули возмущенные, перепуганные, растерянные возгласы
и вопли людей. Фолко от неожиданности присел  и  даже  зажал  уши;  крики  в
первый  момент  оглушили  его.  Рогволду  стоило  немалых усилий хоть как-то
утихомирить их. Фолко с удивлением и легким  испугом  взирал  на  искаженные
злобой  и  животным  страхом лица этих людей, в смелости и отваге которых он
мог убедиться сам.
     -- Дело ясное! - брызгая слюной, говорил Игг.-- Не-ет, пусть здесь  кто
хочет  остается, а я ухожу. Нам тут делать нечего, окочуришься и не заметишь
с этими гномьими вывертами.
     -- Мы подряжались идти до Мории, и мы дошли! -- орал Довбур.-- Мы можем
драться, и мы дрались и готовы драться с кем угодно --  но  только  с  живым
врагом,  если  только меч может достать его! А с этими подземными призраками
-- нет уж, благодарю покорно, наши клинки тут не годятся! Может, у почтенных
гномов найдется нечто получше?
     -- Довбур прав!  Довбур  дело  говорит!  --  поддержали  его  несколько
человек.
     Среди  них были и Алан, и Веорт, и Ресвальд -- самые молодые, отчаянные
и бесшабашные из всех. Мало-помалу они разделились на две группы -- люди  на
одной  стороне,  гномы  на  другой,  и  посредине -- растерянный, испуганный
хоббит, и  мрачный,  спокойный,  необычайно  прямой  и  строгий  Торин.  Он,
казалось,  не  слышал злобных криков своих недавних товарищей, не видел, как
отяжелели взгляды гномов и руки их мало-помалу стали подбираться  к  оружию,
особенно  после того, как Гердинь крикнул, что не намерен погибать за гномье
золото, неизвестно еще кем и как добытое.
     -- Хорош орать! -- возвысил меж тем голос Грольф.-- Собирай мешки --  и
по  седлам.  Нечего  нам тут делать. И вам, гномам, тоже. Уйдем вместе, если
хотите!
     Рогволд молча кусал губы, его голова поникла, пальцы  стиснули  рукоять
меча;  хоббит  бросил  на  ловчего  умоляющий  взгляд  --  у него оставалась
последняя надежда на Рогволда. Меж тем люди  и  впрямь  принялись  увязывать
свою  поклажу,  вытаскивая  ее  из  фургонов.  Торин по-прежнему невозмутимо
молчал,  гномы  начали  удивленно   переглядываться,   видя   его   странное
спокойствие;  меж  тем  Рогволд  решительно  вскинул голову и заговорил, его
голос переполняло холодное презрение:
     -- Гномы пришли сюда не за золотом, почтенный Гердинь, а  следуя  своей
гномьей  судьбе, и не нам подозревать их в корыстных помыслах. Подземелья --
это их мир, и они не звали нас с собой, но вот с тем, что на земле,  обязаны
сражаться  мы!  И  неважно, каков будет наш враг, откуда он выйдет, ибо если
недра принадлежат гномам, то нам, людям -- вся остальная  земля.  А  кто  же
может  оторвать  поверхность  от глубины, дом от фундамента? Наш мир един, и
то, что сегодня угрожает гномам, завтра обрушится на нас, и мы должны  уметь
противостоять  ему. И позор нам. Следопытам, если мы, которых и так никто не
тащит вниз, бросим здесь друзей, с кем рубились плечо к плечу!  Делайте  как
знаете, покрывайте себя позором без меня, я останусь здесь даже один.
     Рогволд  умолк,  вскинул  голову  и  встал  в  один ряд с гномами. Люди
напротив хмурились, чесали  в  затылках,  отводили  взгляды,  кто-то  что-то
бормотал, но лишь Игг стал возражать в открытую.
     -- Мы исходили с тобой немало лиг, Рогволд, сын Мстара,-- начал он,-- и
не тебе  упрекать  меня в трусости! Но объясни мне, чем я должен сражаться с
этим бледным ужасом? Чем, если я, никогда не показывавший в  бою  спину,  не
могу пошевелить ни рукой, ни ногой, ни поднять меч, ни заслониться щитом при
Его  приближении?  Если  холод  смерти проникает до костей и я чувствую, как
жизнь вытекает из меня, словно вода из сита? И еще. С чего ты взял, что  Оно
угрожает  нашему  миру? Это порождение глубин, где безраздельно царят гномы.
От их возни  в  недрах  и  появилось  это  страшилище!  Так  кто  же  должен
противостоять Ему -- мы или они?! Ответь мне на это!
     Игг  мрачно  усмехнулся  и  тяжело  опустился  на валявшийся под ногами
мешок.
     -- Оно так и не смогло убить  Торина  и  Фолко,--  не  отводя  твердого
взгляда  от глаз Игга, заговорил Рогволд.-- Значит, Ему можно противостоять.
Что же до того -- откуда я знаю, что  Оно  угрожает  и  нашему  миру  --  то
посмотри вокруг! Разве эти брошенные дома и зарастающие пашни не есть ответ?
     Среди  людей прокатился неясный гул не то одобрения, не то удивления, и
Фолко понял, что их решимость уходить поколеблена.
     -- Мы теряем время,-- просто и буднично сказал Торин.--  Тангарам  пора
идти к Воротам, людям -- разбивать лагерь, если, конечно, кто-нибудь захочет
остаться.  Но  все остаться и так не смогут -- как ни крути, но первая часть
нашего пути позади, и нам пора отсылать известия в  Аннуминас,  как  и  было
договорено  с Наместником. Вы, люди, сами решите, кому ехать в Столицу, а мы
пока уложим наши заплечные мешки.
     Торин, не оглядываясь, зашагал  к  фургону.  За  ним  молча  потянулись
гномы.   Люди   же  вновь  сбились  в  тесный  кружок,  вновь  раздались  их
встревоженные голоса, но теперь в них все больше  и  больше  слышался  стыд.
Спустя  некоторое  время Фолко увидел, что Довбур и Игг седлают себе четырех
коней и подвязывают седельные сумы. Рогволд, примостившись на плоском  камне
в  стороне,  что-то быстро писал на листке желтоватого пергамента. Остальные
люди стояли вокруг отъезжающих. Немного погодя к ним подошли и гномы.
     Простились спокойно и сурово, без  лишних  слов  и  долгих  напутствий.
Гонцы  должны  были  передать Наместнику послание и рассказать обо всем, что
произошло в дороге. Они собирались двинуться на север не  Южным  Трактом,  а
напрямик,  через  опустевшую  Остранну,  и  затем  выйти на Западный Тракт в
нескольких днях пути к восходу от Пригорья.
     Всадники в последний раз прощально  вскинули  руки,  копыта  ударили  в
пыль,  и  спустя  несколько  минут  фигурки  наездников  скрылись за зеленью
одичавших садов.  Спустя  три  недели  весть  должна  была  достичь  столицы
Северного Королевства.
     Остаток  дня  прошел  в беспрерывных хлопотах. Следопыты подыскали себе
укромное местечко в небольшом овраге, где стояло несколько  старых,  но  еще
крепких  сараев, и решили приспособить их под жилье; гномы переложили вещи в
заплечные мешки, извлекли с самого дна фургонов долго лежавший там без  дела
горный  инструмент;  заготавливались факелы, не были забыты длинные и тонкие
веревки, чтобы тянуть за собой, когда идешь по темному подземному лабиринту,
а также -- на крайний случай -- и изрядные куски белого известняка,  которым
можно  было поставить знак на стене. Добрых две трети провианта перекочевало
в  гномьи  мешки;  рассчитывать  на  то,  что  удастся  разыскать   какое-то
пропитание  внизу,  не  приходилось.  Малыш  упорно  не желал расставаться с
пузатым пивным бочонком; Торин долго пытался урезонить друга,  однако  потом
плюнул  в  сердцах  и ушел, заявив Малышу, что тот, конечно, может взять все
пиво с собой -- если унесет на своих плечах. Маленький Гном, однако, остался
этим премного доволен, и не прошло и двух часов,  как  смастерил  из  ремней
обвязки  для бочонка и, после нескольких попыток, водрузил его себе на спину
и даже довольно бодро прошелся с ним.
     Среди всей этой суеты и беготни, торопливых, сбивчивых сборов и поисков
совсем было потерялся Фолко, сын Хэмфаста,  сидевший  понурив  голову  подле
своего   небольшого   мешка.   Страх   вновь   жестоко  терзал  его  сердце;
аннуминасские сомнения вновь ожили в нем, и сейчас он с  грустью  размышлял,
что   же  будет  делать  под  землей,  в  этой  ужасной  и,  как  оказалось,
действительно  населенной  какими-то  призрачными   чудовищами   Мории.   Он
предпочел  бы  Могильники, сотню Умертвий вместо одного этого существа! Игры
кончились, и хоббит только зябко вздрагивал,  хотя  день  выдался  теплый  и
ласковый.  Он  окидывал  взглядом  зелень  садов и голубизну реки -- сколько
времени ему придется довольствоваться созерцанием черных стен подземелья?
     Во власти этих мрачных помыслов и нашел его также неприкаянно бродивший
из стороны в сторону Рогволд, молодые товарищи которого не допустили его  до
тяжелой  работы.  Старый сотник опустился рядом с пригорюнившимся хоббитом и
ласково положил ему ладонь на плечо.
     -- Ты на распутье, малыш,-- с печальной улыбкой  проговорил  ловчий,  и
Фолко вздрогнул -- голос Рогволда показался ему голосом глубокого старика, в
нем появились и незнакомые хоббиту мягкие нотки.-- Послушай, малыш, послушай
много повидавшего и хорошо пожившего человека. Не ходи туда.
     Фолко  бросил  короткий  взгляд  на  бывшего  сотника  и опустил глаза.
Рогволд точно угадал его мысли.
     -- Оставь гномье гномам, малыш,-- продолжал  Рогволд.--  Ты  хоббит,  и
твои  соплеменники  все же куда ближе к нам, людям, нежели к этому странному
подземному племени. Что ты будешь там делать? Чем сможешь помочь? А здесь ты
будешь нужен, очень нужен! Кто  тише  тебя  сможет  пробраться  по  лесу  на
разведку?  Кто  лучше  стреляет  из  лука? Нам предстоят нелегкие дни здесь,
наверху, но все же не столь тяжкие, как там,  внизу...  И  еще  --  если  ты
пропадешь там, я никогда не прощу себе этого, сынок.
     Ловчий  умолк  и  отвернулся.  Фолко сидел, съежившись -от неловкости и
растерянности. Что такое говорит Рогволд?  Как  не  хочется  идти...  Однако
именно  в  эту  секунду  хоббит  решился.  Оставаться  после  этих слов было
немыслимо -- просто невозможно! Это  значит  навечно  обречь  себя  на  муки
совести.
     -- Я все равно должен идти туда, Рогволд,-- выдавил из себя Фолко.
     По-прежнему смотревший в сторону бывший сотник вздрогнул.
     -- Что ж...-- медленно произнес он, поворачиваясь к хоббиту и несколько
мгновений  глядя  тому прямо в глаза; Фолко не отвел взгляда, и ловчий вновь
опустил голову.-- Что ж, ты тоже стал  невольником  слова...--  Он  внезапно
резко  выпрямился.--  Но уж раз решил -- тогда иди. Только помни -- я полезу
куда угодно, чтобы вытащить тебя.
     Рогволд повернулся и зашагал прочь,  очень  высокий,  прямой,  строгий,
совсем еще не старый. Хоббит провел ладонью по лбу, отирая пот.
     К  вечеру,  когда  солнце  уже опустилось и долина утонула в предночном
сумраке, вдруг оказалось, что все готово и гномам больше  нечего  делать  на
поверхности.  Некоторое  время  все стояли в растерянности, глядя на громады
утесов, озаренные багряным закатным  заревом;  там,  особенно  четко  видные
сейчас, стояли несколько могучих дубов; и между ними находились Ворота.
     -- Пошли? -- полувопросительно, полуутвердительно произнес Торин.
     Гномы, переглядываясь и негромко переговариваясь, принялись навьючивать
на себя  тяжеленные заплечные мешки. Люди кинулись им помогать, на мгновение
над долиной взлетел деловитый говор; но вот все было наконец готово, и отряд
гномов сбился в томительном ожидании, теперь уже нетерпеливо посматривая  на
Торина. Тот глубоко вздохнул и рубанул рукой воздух:
     -- Пошли!
     Тесной  гурьбой  они  все вместе зашагали по дороге к Воротам. Люди шли
вместе с ними;
     Фолко еще раз поймал умоляющий взгляд Рогволда и поспешно отвел глаза.
     Дорога  внезапно  кончилась.  Они  прошли,   точно   под   аркой,   под
сомкнувшимися  над  их головами кронами столетних дубов, и дорога уперлась в
гладкий, отвесный скалистый утес, в серую каменную стену одного из исполинов
Туманных Гор. Дальше идти было некуда. Они пришли.
     Торин повернулся к  Морийской  Стене,  поднял  правую  руку  и  громко,
отчетливо произнес:
     -- Мэллон!
     Серую   гладкую  поверхность  скалы  в  разных  направлениях  пересекли
тончайшие серебристые линии, сплетшиеся в знакомый Фолко и  Торину  узор  со
звездой  Феанора  и гербом Дьюрина -- молотом и наковальней. Однако каменные
створки Ворот не сдвинулись ни на дюйм. Гномы остолбенели.
     -- Мэллон!  --  еще  громче,  с  отчаянием  выкрикнул  Торин,  прижимая
стиснутые  кулаки  к  груди. перед Воротами, не зная, что предпринять; гномы
слишком хорошо знали неприступность своей крепости, чтобы пытаться пробиться
в Морию силой.
     И тут из рядов гномов выступил Хорнбори. Его лицо, казалось, окаменело,
глаза сверкали, он медленно шел на  Ворота,  словно  навстречу  смертельному
врагу;  он  властно простер вперед