Хоббит  не  сразу  разглядел  тропинки, проложенные в этой чаще,-- они
вились между покрытых отвердевшими натеками столбов  точно  так  же,  как  в
живых  лесах  его  Хоббитании. Все тропинки вели к центру Зала, где вознесся
серой громадой сам Замок. Бесчисленные башни и башенки,  галереи,  переходы,
зубчатые  стены,  могучие  выпирающие  контрфорсы  -- все это было сплетено,
связано руками неизвестных мастеров в такой тугой  клубок,  что  можно  было
провести  жизнь,  разглядывая  его вот так, со стороны. Многочисленные узкие
окна-бойницы прорезали  гладкие  поверхности  стен;  на  островерхих  крышах
вздымались  .железные шесты со сложными, непонятными изображениями -- скорее
всего, какими-то гербами.  И  темной  пастью,  живо  напомнившей  о  верхних
Воротах,  глядел  на них провал входа. Фолко огляделся, ища источник ровного
багрового света, озарявшего исполинский Зал, но так  и  не  увидел;  он  уже
хотел  спросить об этом, когда рядом негромко, точно боясь потревожить покой
древнего чертога, заговорил Глоин:
     -- Это Замковый Зал... Свет в нем дают Пламенные  Очи  --  от  них,  из
самого  сердца  Гор,  тянутся  проложенные  еще  при Первом Гноме световоды.
Камень там отполирован так, что получились  гигантские  зеркала,  собирающие
свет  и  рассеивающие  его затем здесь, в Зале. А вон там, видишь, тот самый
Камень Дьюрина...
     Фолко прищурился, силясь разглядеть то, на что указывал  Глоин;  сперва
его  взгляд бессильно блуждал среди диковинных каменных деревьев, и внезапно
с его глаз точно спала пелена  --  на  чистой  площадке  высился  казавшийся
сейчас  залитым  кровью белый остроконечный обломок, невесть как очутившийся
здесь.  Что-то  стремительное  было  в  его  облике,  в  острых  гранях,  во
вздыбившихся,   острых,   точно   копья,   выступах.  Он  был  один  посреди
серо-багрового мира исполинской пещеры, и Фолко понял,  что  этот  камень  и
впрямь достоин именоваться Камнем Первого Гнома.
     Молча,  растянувшись  длинной  цепочкой,  они  шли  через окружавший их
каменный  лес.  Фолко  спросил  Двалина,  зачем  жившим  под  землей  гномам
потребовалось сооружать еще и этот Замок.
     -- Этот  Замок  построили  не гномы, Фолко,-- негромко ответил Глоин.--
Гномы лишь придали ему те очертания, что ты сейчас видишь. Пещера и Замок --
их создали сами Горы...
     Они остановились перед Камнем и некоторое время просто молча  смотрели.
Из-под  него  выбивался  ручеек;  безмолвие  огромной  пещеры  нарушало лишь
негромкое бульканье текущей среди камней воды.
     -- В час, когда молчат все силы -- и Тьмы,  и  Рассвета,  и  лишь  Горы
глядят  на  тебя  багровыми  зрачками  Пламенных  Очей  --  встань на Камень
Дьюрина, спроси совета, и Начавший Начало ответит тебе...-- вдруг  нараспев,
словно зачарованный, произнес Хорнбори.
     И  прежде,  чем  его успели остановить, он одним движением взобрался на
заветный Камень. Подняв правую руку, он заговорил, медленно и  торжественно,
слова  его  падали,  точно  удары  десятипудового  молота.  Он, естественно,
говорил на собственном наречии Гномов, и Торин так перевел хоббиту его речь:
     -- О Дьюрин, Великий Отец Молотов, ныне твои потомки  взывают  к  тебе!
Черный  Ужас  Глубин  вновь  овладел  твоим  древним царством, верхние Ярусы
заняты орками. Подскажи нам, направь наши усилия?
     Голос Хорнбори отзвучал и умолк; несколько мгновений  в  Замковом  Зале
царила  тишина,  а  потом  в  сознании  хоббита как будто зазвучал негромкий
голос; он говорил не словами, вместо них рождались образы, смутные, слабые и
неясные; и понять можно было только один общий призыв -- вниз!
     Однако пришедший ответ -- если это был ответ --  оказался  слабым,  еле
различимым, как будто пришел откуда-то из страшной дали...
     А  потом  они  шли  к  дальней стене Зала, и уже не задавали друг другу
вопросов и не говорили о пережитом. Хорнбори и Торин шли бок о бок и  теперь
уже  не  спорили.  И  Дори шел, согнувшись под тяжестью мешка за плечами, не
выпуская из рук топора, и Малыш, с обнаженным мечом в правой  и  кинжалом  в
левой руке, и Фолко, с луком и наложенной на тетиву стрелой... Они пересекли
Зал и вступили в очередной коридор, круто уходивший вниз.
     Они  покинули Замковый Зал, и Фолко сразу же почуял неладное. Свинцовой
тяжестью вдруг налился висящий на шее клинок, а еще  не  отошедшее  от  боли
сердце  вдруг забилось судорожно и неровно; мгла окутала все впереди, и свет
их факелов не мог рассеять ее. Серая липкая мгла сомкнулась над  ними,  ноги
отказывались  двигаться,  но  они шли, потому что знали, что так будет и что
через это надо пройти. Что-то вроде цветной картинки билось, трепетало перед
мысленным взором хоббита, он словно видел себя со  стороны  --  сломленного,
задыхающегося   от   несказанного   ужаса,   вытерпеть  который  невозможно,
немыслимо, за которым -- распад его существа; но он  чувствовал  и  то,  что
пока  прикрыт  от  этого ужаса - прикрыт его собственной волей и той древней
силой, что заключена в Кольце Хорнбори и в его, хоббита, собственном клинке.
     Мгла неожиданно отступила. Перед ними открылся полузаваленный обломками
коридор. Они оказались на Седьмом Глубинном -- последнем  из  ярусов  Мории,
ярусе складов и железоплавильных мастерских, ниже которого находились только
Морийские Копи -- десятки миль старых, заброшенных выработок, но блуждать по
их переплетениям было, казалось, бессмысленно -- там нельзя было отыскать ни
воды, ни укрытия, ни хотя бы старого, пусть даже покинутого и разгромленного
жилья.  И  все-таки  Торин  повел  их  вниз  --  их  путь лежал сперва в Сто
Одиннадцатый Зал.
     Обрушившиеся  своды  коридора  красноречивей  всяких  слов  говорили  о
разыгравшейся  здесь трагедии -- то там, то здесь из груды обломков и мелкой
каменной крошки торчала рукоять кирки; в одном месте они  заметили  покрытый
чем-то  темным  гномий  башмак.  Они  ступали  осторожно,  боясь потревожить
древние могилы; Торин опасался, что дорога дальше будет перекрыта, но нет --
между грудами обрушившегося камня и потолком оставалось достаточно места.
     Сто Одиннадцатый Зал оказался неуютным  местом.  Когда-то  его  высокие
своды  поддерживало  несколько  рядов витых колонн -- теперь все они лежали,
разбитые на мелкие куски. Из Зала, когда-то служившего чем-то вроде  весовой
-- в  углу  еще  сохранился  железный  остов  больших  весов для взвешивания
руды,-- вели еще три коридора. Один вел  вниз  --  к  копям,  оттуда  тянуло
знакомым  сухим  жаром;  другой  круто  забирал  вверх,  превращаясь в узкую
лестницу, ведущую куда-то на другой ярус; третий коридор заканчивался глухим
тупиком. Дори простучал перегородку своей  киркой  --  звук  был  тупой,  за
сложенной из тщательно обтесанных камней стеной, казалось, залегала коренная
скала.  Как  и  во  многих  залах  Мории,  здесь  была вода -- она сбегала в
каменную чашу из пронизывающих всю Морию труб.
     Только здесь гномы заговорили. Нужно было идти к Пламенным Очам, на дно
копей -- только там можно было отыскать дверь  в  Подморийские  Пути.  Торин
предложил  всем  поспать  перед  решающим броском, но никто из гномов не мог
даже помыслить о сне. Точно тошнота, страх подступал к горлу, и  приходилось
прилагать  немалые  усилия,  чтобы  не  поддаться  ему. Они решили дать лишь
краткий отдых натруженным ногам и спинам, чтобы потом  сразу  же  спускаться
вниз.  Фолко из любопытства решил пройтись с факелом по залу. Глоин напомнил
остальным о мифриле, спрятанном где-то в стенах зала; Бран и Скидульф решили
пойти  с  ним.  Гномы  начали  от  ведущего  к  копям  коридора,   тщательно
простукивая стены. Гномы едва успели взяться за дело, когда Фолко неожиданно
глянул  в  темную  глубь коридора и предостерегающе крикнул. Стены и потолок
озаряли быстрые вспышки рыжего пламени; они приближались. Вскочили на ноги и
схватились за оружие остальные гномы; Фолко со всех  ног  кинулся  к  своему
луку.
     Он успел вовремя. Свет буйного пламени залил ближайшие извивы коридора,
и остолбеневшие  гномы  увидели, как мимо них в зал проползло стремительное,
гибко вьющееся тело, вокруг которого бился  ореол  самого  настоящего  огня.
Существо  заметило  гномов,  замерло,  изогнувшись,  словно  перед  броском;
стоящие ближе увидели два маленьких холодных глаза на черной голове,  вокруг
которой  вились  рыжие  языки не оставлявшего дыма пламени. На мгновение все
замерло, а  потом  раздалось  гудение  тетивы  эльфийского  лука,  и  стрела
вонзилась  под  левый глаз существа и вышла наружу, тут же вспыхнув; но свое
дело она сделала, остановив прыжок чудовища  и  погасив  его  пламя.  Спустя
мгновение  лишь  короткие  синие искры пробегали вдоль длинной черной спины,
круглая голова ткнулась в пол.
     Несколько мгновений никто  не  мог  пошевелиться,  а  потом  потрясение
заговорил Глоин:
     -- Огнистый  Червь!  Огнистый  Червь!  Гном  отступил  на шаг, невольно
подняв ладони к лицу, но тут же опомнился.
     -- Скорее, братья, скорее, нужна сеть! -- крикнул Двалин.-- Я тут видел
где-то...
     Он уже тянул из-под груды щебня сплетенную из тонких  железных  канатов
большую  сетку  --  в  ней  поднимали мешки с рудой. Ему на помощь поспешили
Грани, Гимли, Трор и Бран.
     -- Что ты хочешь делать? -- схватил Глоина за рукав Торин.
     -- Пусти!.. Ты разве не  знаешь,  чем  растапливал  свой  Горн  Великий
Дьюрин?!  Это  же  чудо  из  чудес!  --  Морией, задыхался.-- Огнистые Черви
водились когда-то в самом сердце гор, получая жизнь в огне  Пламенных  Очей.
Первый  Гном  ловил  их  и  плавил на них железо, и все знают, что заклял их
Дьюрин, и что они, если выползают наверх, тянутся к его Горну.  Горн  где-то
неподалеку, ищите его, братья! И еще говорят, что Черви ползут к тому месту,
где  был  убит  их  сородич. Если это правда, то вскоре их здесь будут целые
полчища!
     -- Что ты  говоришь?  --  переспросил  Торин.  Но  мориец  вырвался  и,
размахивая  руками, бросился к стене, принявшись с лихорадочной поспешностью
выстукивать ее киркой. Остальные недоуменно топтались на месте, пока на  них
не закричал Двалин:
     -- Не  стойте,  берите  сеть,  давайте ко входу! Они плавят и железо, и
камень, но задержать их на какое-то время все-таки можно!
     -- Сдурели вы оба, что ли! -- рассвирепел Торин.-- Зачем  ловить?!  Где
держать? Какой еще Горн?!
     В  этот  миг  стена отозвалась на удар Глоина звонким и гулким эхом. Он
наткнулся на пустоту. В следующее мгновение кирки вгрызлись  в  неподатливый
камень.  Работали с невероятной быстротой; только тут Фолко понял, насколько
сильны и неутомимы руки хозяев Подземного Мира.  В  пальцах  Дори  мелькнуло
сверло; из заплечных мешков появились острые и тяжелые клинья -- их забивали
в трещины чем попало.
     В  безумной работе минул час, когда кирка Торина неожиданно провалилась
и сам он с трудом удержался на ногах. Они пробили перемычку, и  теперь  дело
пошло  на лад. Еще через час в стене образовалось отверстие, достаточное для
того, чтобы протиснуться внутрь. Забывший о страхах хоббит юркнул в  черноту
сразу вслед за Торином.
     Факелы  осветили небольшую камеру, доверху заполненную белыми слитками,
которые были уложены  аккуратными  рядами.  Сперва  они  показались  хоббиту
серебряными,  но,  приглядевшись,  он  понял,  что это не серебро. Не было у
серебра такого густого отлива, не было такого блеска, не было такой чистоты.
Позади него раздался общий вздох  гномов.  Мифрил,  мечта  гномов  Северного
Мира,  металл, принесший Мории богатство и славу, лежал сейчас перед ними --
и был в их власти.  Дори  упал  на  колени  перед  сложенными  точно  дрова,
поленницей,   слитками,  прижался  к  ним  лицом.  Остальные  нежно  ласкали
продолговатые поковки, точно детей; Фолко стало неловко,  и  он  отвернулся.
Его  взгляд упал на узкий проход между стопками мифрила; держа в руке факел,
он пошел вперед. Отчего-то вдруг сильно забилось сердце.
     Он уперся в гладкую стену, ударил в нее камнем. Звук тупой... Но что-то
уже научило его не во всем доверять глазам и слуху. Вытащив  из  ножен  свой
кинжал, он несильно, наугад ткнул в гладко отполированный гранит, и губы его
сами собой прошептали:
     -- О Элберет! Гильтониэль!
     Он  не  удивился,  увидев,  как  медленно  разошелся  в стороны камень,
открывая низкий черный проход. На клинке медленно угасало голубое сияние...
     -- Фолко! Фолко, где же ты? -- вырос за его спиной Малыш  с  факелом  и
осекся, увидев открывшийся проход.-- А это еще что такое?
     Согнувшись  в  три  погибели,  он,  Фолко  и  Торин поползли по низкому
тоннелю. Он круто загибался вправо, и -- чудное дело! -- их ладони утопали в
толстом слое пыли, невесть как появившейся здесь, и Фолко услышал, как Торин
вполголоса пробормотал:
     -- Сколько же веков тут  не  ходили?  Коридор  внезапно  кончился,  они
оказались  в  небольшом  зале,  пол  которого покрывал столь же толстый слой
пыли. Факелы осветили грубо отделанные стены, простые каменные лавки, низкий
потолок без всяких украшений, а посредине -- огромную каменную наковальню  и
нависший  над  нею  темной  громадой  исполинский  горн.  Над  ним в потолке
виднелось узкое отверстие вентиляционной шахты.
     Торин и Малыш бухнулись на колени.
     -- Горн Дьюрина...-- одними губами прошептал Торин.
     А потом началось нечто невообразимое. В кузню  протиснулись  остальные,
зажглись  новые  факелы, и гномы, сев в круг, вдруг все хором запели тягучую
торжественную песнь на своем странном языке. Фолко не понимал ни слова, но в
слитных гортанных созвучиях ему наяву слышались удары молота.  Дивным  огнем
горели глаза гномов -- это был их звездный час!
     Немало  времени, как показалось хоббиту, минуло с того момента, как они
вошли в Зал Дьюрина, однако на самом деле прошли лишь минуты.  Потом  Грани,
отправленный  назад, в Сто Одиннадцатый Зал, поднял тревогу, и хоббит своими
глазами увидел охоту на Огнистых Червей.
     Черви, как и предсказывал Глоин, стали выползать  из  тьмы  коридора  к
подстреленному  Фолко  сородичу.  Командовал  Глоин; железная сеть падала на
огненные изгибы стремительного тела. Червь отчаянно извивался, стальная сеть
раскалялась докрасна, но гномы специальными крючьями, отыскавшимися в Кузне,
волокли обитателя подземелий к Горну...
     А потом,  когда  в  наглухо  закрытом  каменном  Горне  зловеще  шипел,
извивался,   плевался   огнем  добрый  десяток  Червей,  Фолко  с  интересом
разглядывал оставленные ими следы на камне. Черви  умели  плавить  его  и  в
случае надобности могли прокладывать ходы прямо в скалах, словно их дождевые
сородичи  где-нибудь  на  хоббитанском  газоне.  Торин  собрал всех гномов в
тесный круг. Началось таинство...
     Трудно было хоббиту понять, о чем говорят друзья. С трудом, по обрывкам
фраз, он уразумел, что речь идет о том,  чтобы  воспользоваться  находкой  и
выковать  себе  небывалое  мифриловое  оружие,  соединив в нем силу Кольца и
Памяти Дьюрина. Фолко не очень понял, что  это  такое.  Гномы  заговорили  о
чем-то  давно  знакомом,  словно  начали  сбываться их самые заветные, самые
тайные мечты. То быстро, то медленно падали в  тишине  Кузни  Дьюрина  слова
древних  заклинаний  -  и  ярко  лучилось  золото Кольца, снятого Хорнбори с
пальца и по очереди переходившего от одного произносящего заклинание гнома к
другому. А потом в горнило, к Червям,  сунули  слиток  мифрила  и  несколько
железных  брусков, найденных за Горном. Не пожалели гномы и каких-то пахучих
снадобий из толстых древних бутылей зеленого стекла,  что  стояли,  покрытые
пылью, на полках вдоль стен.
     Ярко,  очень ярко вдруг полыхнуло пламя в Горне, и гномы стали в тесный
круг, закрыв спинами происходящее... Дальнейшее слилось для Фолко  в  долгие
часы,  когда  без  устали  звенели  молоты,  яростно брызгался расплавленный
металл -- ибо в Горне его  можно  было  не  только  калить,  но  и  плавить.
Откуда-то  появились сложные формы, огненной струйкой бежал жидкий металл по
приготовленному для него руслу, а потом вновь его кидали в горнило, и  после
не  жалели рук молотобойцы. Лишь краткие перерывы делали гномы, чтобы наспех
проглотить кусок хлеба и пропустить стакан  пива,  и  вновь  возвращались  к
наковальне...
     Но  не  только  ковали  они.  Наступил  час,  когда  Торин с брезгливым
выражением на лице швырнул в жар Горна меч из Могильников, что так долго вел
Умертвие по их следу. Фолко ждал чего-то  необычного,  но  яростный  пламень
Червей,  так  накаливший  стены  Горна,  что  к  ним  нельзя  было не то что
притронуться, но  даже  стоять  рядом,  молча  поглотил  изделие  неведомого
кузнеца, посвященное мертвому миру, и оно превратилось в сверкающую лужицу.
     Однако,  стоило  хоббиту  зажмуриться,  как до его слуха донесся жуткий
замогильный вой, исполненный  боли  и  бессильной  ярости.  Перед  мысленным
взором  хоббита предстала странная картина: темные холмы, деревья на склонах
-- и  колеблемое  ветром  белесое  существо  в  плаще  и   шлеме,   древнее,
отвратительное,   смертоносное.   И  умирающее.  Меч,  посвященный  Призраку
Могильников, исчез, а вместе с ним  исчезло  и  средоточие  древнего  Мрака.
Налетевший  ветер  изорвал  серый  плащ в мельчайшие, невидимые клочья, шлем
распался ржавой трухой...
     В конце концов хоббита сморил сон. Гномы,  казалось,  совсем  забыли  о
нем;  работа  поглотила  их  целиком. Фолко привык к тяжелым звонким ударам,
перестав замечать их...
     Когда он проснулся, в Кузне стояла  непривычная  тишина;  теперь  гномы
сосредоточенно  тянули из огненной массы длинные и тонкие нити, вили кольца;
с необычайной ловкостью трудились их  пальцы  --  цепочки  кольчужных  колец
росли прямо на глазах... Лишним и ненужным почувствовал себя в тот миг Фолко
-- и молча принялся за готовку.
     Много  часов  прошло,  пока не утомились самые стойкие. Однако оттащить
гномов от горна оказалось не так-то  просто.  Несколько  часов  сна,  наспех
проглоченный кусок хлеба и вяленого мяса--и снова за работу...
     Потянулись  долгие  подземные  дни.  Время  замедлило  свой  ход, Фолко
чувствовал, что бодрствуют они много больше,  чем  обычно,  на  поверхности.
Гномы  экономили  провизию,  стараясь растянуть имеющийся запас на подольше.
Фолко же оказался совсем не у дел. Обычно он забивался в самый угол Кузни  и
молча смотрел, как взлетают и падают тяжелые молоты. Гномы ковали себе новые
топоры  и  короткие  толстые кинжалы, низкие, закрывающие всю голову шлемы с
подвижными забралами, кольчуги, сплошь покрытые чешуей мифриловых пластин...
Иногда они отправлялись вниз по коридору к Копям за новыми  Червями;  ловить
этих  тварей оказалось трудно и опасно, приходилось долго блуждать по гулким
тоннелям в ожидании заветного отблеска на стенах -- и тогда в ход снова  шла
надежная  стальная  сеть,  уже  не  раз,  правда, залатанная. Страхи куда-то
отступили; они напоминали о себе  лишь  постоянным  тупым  чувством  неясной
тревоги, к которому все привыкли и перестали замечать.
     Прошло  не  меньше  семи  длинных "подземных дней" с того часа, как под
руками хоббита открылся проход в заветную Кузню. И вот  у  Фолко  неожиданно
словно  заложило  уши  --  такая  тишина  вдруг настала в Кузне. Работа была
окончена, и гномы гурьбой подошли к растерявшемуся от этой  тишины  хоббиту.
Торин  выступил  вперед и молча, почтительно поклонившись, положил на колени
хоббиту небольшой шлем  с  глухим  забралом,  кольчугу-бахтерец,  кольчужные
оплечья, латные рукавицы, поножи и новые метательные ножи. Фолко задохнулся,
глядя на чудесный подарок; не в силах вымолвить ни слова, он крепко прижал к
груди  драгоценные  доспехи и дрожащим голосом принялся сбивчиво благодарить
друзей; гномы блаженно жмурились -- чувствовалось, что  им  приятны  похвалы
неискушенного и искреннего хоббита.
     А  потом  Торин  набросил на вбитый в стену крюк свою старую кольчугу и
сплеча рубанул по ней с