ли  с  минуту  сосредоточенно
смотреть, пристально вглядываясь в камень, то усталость отступала и крепли
решимость и мужество.
   Малыш, окруженный толпой, торжественно прошествовал, прижимая к  животу
драгоценный, отделанный золотом рог; глашатаи трижды возгласили ему славу.
   Малыш и Фолко, усмехаясь, сложили возле Торина на землю  свои  награды;
тот засопел, словно сердясь на что-то,  и  когда  объявили  последний  вид
состязаний - единоборство, - он решительно полез к черте.
   - Погоди, - вдруг остановил его Нефар. - Не отнимай у  молодых  надежды
получить заветную награду. Погоди, во  вторую  очередь  за  золотую  чашу,
которую приготовил Берель, будут сражаться  все  желающие,  там  соберутся
достойнейшие.
   Торин коротко глянул на Нефара, словно раздумывая.
   - Зачем тебе бороться за приз, которым все равно не  воспользуешься?  -
продолжал тот. - К тому же, почтенный  гном,  ты  явно  сильнее  многих  и
многих, и многие будут повержены тобой. А молодость зачастую  неразумна...
Зачем тебе затаившие на тебя обиду? Сразись с  теми,  кто  по  достоинству
оценит воинское искусство противника, даже потерпев поражение от него!
   Торин остался и вместе с Малышом и Фолко смотрел, как выходят  один  за
другим одетые в полный  доспех  воины,  лишь  заменив  мечи  палками;  как
специально выделенные люди  рода  Харуз  окружают  каждую  из  пар,  чтобы
следить за правилами;  и  как  один  за  другим,  с  опущенными  головами,
стараясь не смотреть по сторонам,  уходят  прочь  потерпевшие  неудачу,  а
оставшиеся вновь выходят друг против друга, и так  до  тех  пор,  пока  не
остался один воин, худощавый и горбоносый, с орлиным взором глубоких  глаз
и иссиня-черными прямыми длинными волосами, - человек с Востока, от самого
Баррского Хребта.
   А потом глашатаи объявили, что вызываются к  состязанию  все,  кому  не
нужна женская ласка, кого влечет бой ради боя и  победа  ради  одной  лишь
славы; и немало опытных, изрубленных  в  стычках  бойцов  откликнулось  на
него. Среди прочих вышел и Торин.
   С замиранием сердца следили друзья, как взлетает и падает его  дубинка,
как гном играет ею, словно любимым топором, гвоздя с  неожиданных  позиций
по забралам противников; и  как  одного  за  другим  победил  он  троих  и
неожиданно остался вдвоем с могучим истерлингом в темно-коричневом кожаном
доспехе, низком шлеме с гребнем, также победившим до этого троих. Торин не
снимал надетый поверх доспехов плащ, лишь покрепче подвязал его, очевидно,
не желая обнаруживать свой роскошный мифрильный  бахтерец;  и,  когда  они
сошлись, верх сперва оказался за  истерлингом,  потому  что  плащ  хоть  и
немного, но все же мешал Торину, и его противник мастерски  воспользовался
этим. Один раз ему удалось ударить сверху по хауберку гнома и задеть  того
по наплечнику. И тут Торин взбеленился. Громоподобный клич Народа  Дьюрина
прорвался сквозь гул подбадривающих истерлинга криков: "Барук хазад!" Плащ
отлетел в сторону, и  истинное  серебро  доспехов  Торина  засверкало  под
солнцем. "Хазад аймену!" - и, выбитое, далеко в  сторону  отлетело  оружие
противника; в следующий миг палка гнома, словно  копье,  ударила  в  самое
уязвимое место - в поперечную складку шлема, причем все видели, что  Торин
нарочно изменил направление удара, чтобы не ранить человека...
   И золотая чаша досталась Торину, и он гордо прошел, высоко поднимая ее,
в обнимку с побежденным им истерлингом, помирившись с ним и обменявшись на
память ножами; и Берель, с улыбкой разводя руками,  пригласил  всех  троих
друзей, так отличившихся в тот день, на праздничный пир  с  ближайшей  его
дружиной; и можно  было  лишь  радоваться,  что  все  оказалось  настолько
удачно, если бы не странное чувство  тревоги,  что  появилось  у  хоббита,
когда он увидел маленького карлика, неслышно скользнувшего мимо  трапезных
столов к Берелю, - давнего знакомца, какого друзья не видели со дня  битвы
у Волчьего Камня; и странен был  взгляд,  брошенный  карликом  на  Торина,
безмятежно потягивающего  пиво.  В  сердце  Фолко  вползла  холодная  змея
надвигающейся угрозы.
   А когда пир закончился, Берель знаком попросил друзей остаться.
   - Вы показали себя достойными самых трудных и славных свершений во  имя
нашего дела, - сказал он. - На этой неделе выступает отряд, что  пойдет  в
глубокий поиск далеко на восток. Вы должны  присоединиться  к  нему.  Этот
отряд по старым картам будет искать Тропу Соцветий (у  Фолко  остановилось
дыхание) и встретиться там с самим Вождем! Вы достойны этого дела,  и  оно
достойно вас. Идите же и докажите свою верность великому Вождю Эарнилу!



8. ЗА ЛЕСАМИ ЧА

   - И все-таки мы влопались донельзя глупо, - мрачно бросил Малыш,  когда
они шли по улицам городка к своему обиталищу. - Теперь они знают,  что  мы
можем... - Он сделал ударение на "что".
   Возбуждение схлынуло; Торин угрюмо опустил голову,  волоча  драгоценную
чашу так, словно это был  мешок  с  камнями.  Встречные  провожали  друзей
удивленными взглядами... Приказ выступать с  отрядом  Трехзубчатой  Короны
поверг всех  троих  в  неописуемое  удивление.  Ох,  неспроста  опытнейший
Берель, давнишний сподвижник Олмера, включил в отряд трех  бродяг,  только
несколько дней  назад  загадочно  появившихся  на  рубежах  вверенной  ему
Области, да еще в отряд, отправляемый на столь  важное  дело,  к  тому  же
навстречу самому Вождю! Может, эти состязания были только прикрытием, а на
самом деле от Олмера просто пришел категорический приказ - этих немедленно
ко мне? Но как могла весть  о  них  так  быстро  достигнуть  затерявшегося
где-то на Востоке Олмера, а если и достигла - то  ответ  не  успел  бы  уж
точно. Какой же быстротой должен был обладать гонец, которому оказалось бы
под силу такое?
   - Нужно разузнать это, как угодно, но разузнать, - буркнул Торин, когда
Фолко изложил друзьям свои соображения.
   - Я видел здесь карликов, - сказал Малыш. - Может,  что  и  узнаем?  Уж
больно хитрая рожа была у того нидинга, которого мы встретили у Береля.  Я
его из тысячи узнаю! Клянусь бородой Дьюрина, он должен много знать,  если
вхож к самому Берелю!
   - А Нефар? - заикнулся было хоббит.
   - Этот умрет, но не  скажет,  -  отмахнулся  Торин.  -  Чую  ангмарскую
породу, она крепче каменного дуба!
   На следующий день посыльный принес им распоряжение  Береля  явиться  на
сборный пункт в полном вооружении и верхами. Друзья повиновались.
   Выступающая в поход дружина оказалась  многочисленной  -  целая  сотня.
Здесь были собраны бойцы из самых разных племен Средиземья: и  истерлинги,
и харадримы, и ангмарцы, и эреборцы, и  неведомые  Фолко  изгои  восточных
народов;  встретились  и  несколько  Сарумановых  орков.  В  рядах  воинов
мелькнуло  спокойное  лицо  давешнего  мастера  с  боевой  цепью;   друзья
встретили  и  всю  пятерку   знаменитых   стрелков   хазгов,   почтительно
раскланявшихся с Фолко. Появился верхом на караковом коне и Берель.  Рядом
с ним  на  дивном  жеребце  редкой  молочно-дымчатой  масти  ехал  высокий
человек, одетый в длинную вороненую кольчугу, с двуручным мечом  у  пояса;
похоже, это был предводитель отряда, но Фолко не мог  угадать,  откуда  он
родом. Многоголосый гул сразу  утих,  отряд  стал  поспешно  выстраиваться
полукругом.
   Двуручный  меч,  неожиданно  также  оказавшийся  вороненым,  под  стать
доспехам, с легким шелестом вылетел из ножен; сжимая  его  обеими  руками,
предводитель поднял его острием вверх, точно собираясь принести клятву; он
обвел жестким взглядом ряды, и последние обрывки разговоров утихли. Берель
также поднял руку.
   - Слушайте и внимайте словам нового дела! - крикнул  он,  приподнимаясь
на стременах. - Вам надлежит пройти  по  краю  обитаемых  земель  к  тайне
Востока и помочь Вождю разрешить ее. Он нуждается  в  вас.  Вы  выступаете
завтра, на сборы даю один день. Не тревожьтесь  о  дороге  -  у  вас  есть
опытные проводники. Не тревожьтесь о припасах - мы  даем  вам  достаточно.
Ваше дело - проложить мечами дорогу к неведомому и обратить его на  службу
нашему делу, ибо вы знаете, что такие места  таят  много  чудесных  вещей,
сила которых необходима, если мы  восстанем  против  наученных  Заморскими
Силами эльфов, гори земля у них под ногами! А теперь будет говорить Отон.
   - Братья! Перед нами путь, где будет раздолье вашим  мечам.  Все  вы  -
известные бойцы, славные среди своих соплеменников. Все вы... почти все, -
он бросил быстрый взгляд на Фолко и гномов, - давно знаете  друг  друга  и
меня и помните закон  нашего  Братства  -  только  смерть  может  помешать
выполнению приказа. В отряде одиннадцать новых воинов - им придется  делом
доказать свое право быть  среди  нас.  Десятники!  Разобраться  по  старым
десяткам!
   Строй сломался, по нему прошло короткое множественное  движение,  и  он
оказался разделенным на десять небольших отрядов - где по девять,  где  по
восемь, а где и по семь человек. Одиннадцать новичков  остались  стоять  в
середине - и среди них гномы и хоббит. Отон спешился, неторопливо прошелся
вдоль строя - и только теперь  хоббит  с  удивлением  сообразил,  что  тот
говорил на Всеобщем Языке!
   Проходя мимо новых бойцов, Отон на время  задерживался  возле  каждого,
задавал два-три вопроса и называл  номер  десятка,  куда  тот  должен  был
отправиться. Когда очередь дошла до друзей, Отон с минуту молча смотрел на
них, прищурив темные глаза, а потом мотнул головой и небрежно бросил:
   - Восьмой десяток...
   Остаток дня прошел  в  сборах.  Грузили  припасы  для  дальней  дороги,
отбирали коней и делали еще тысячу дел, необходимых перед походом.  Друзья
честно работали наравне со всеми; им повезло: в  десятке  не  было  орков,
командовал им немолодой уже уроженец Дэйла, хорошо знавший народ гномов  и
уважавший их. Кроме него, в десятке были еще два истерлинга, два ангмарца,
один выходец из Айбора и один аж из северных областей долины  Андуина,  из
государства Беорнингов. Все  знали  Всеобщий  Язык,  все  видели  недавнее
состязание и поглядывали на друзей с изрядной почтительностью.
   Ночью Фолко опять долго  не  спал.  Вот  он  оказался  в  самом  центре
Цитадели Олмера, познакомился с десятками служащих ему; но он не  видел  в
них закоренелых в грабежах и убийствах разбойников с большой  дороги.  Это
были сильные и смелые люди, и власть Олмера могла держаться среди  них  на
чем угодно, кроме одного - кроме страха.
   Наутро отряд выступил. Друзья ничего не  успели  узнать;  однако  когда
дружина  Отона  проезжала  городскими  улицами,  среди  провожавших  Фолко
нежданно увидел  знакомое  лицо  Келаста  и  едва  удержался  от  вскрика.
Дорвагский разведчик стоял в окружении товарищей,  бесстрастно  взирая  на
проходящие мимо ряды конных. Лишь едва заметное движение его  головы  дало
понять хоббиту, что Келаст заметил его.
   - Эй, Манор! - тронул за плечо могучего истерлинга Торин. -  Когда  нам
скажут, что нужно делать в этом походе? Тут же не так, как в  Арноре,  где
приказывают рубить, не сказав кого и зачем! Я тут недолго, но  думаю,  что
должно быть по-иному!
   - Так и будет! - отозвался Манор, поправляя копье у седла. - На  первом
же привале Отон расскажет все, что нам нужно знать. Он ничего не  скрывает
понапрасну. Сам увидишь...
   У городских ворот их нагнал приехавший пожелать удачи Берель, и тут  же
к отряду присоединился еще один его член - низенький  тщедушный  человечек
со странно знакомой плотно закрытой корзиной; присмотревшись, Фолко  узнал
в ней садок с улагами!
   Три дня они продвигались через страну Олмера  -  не  медля,  но  и  без
ненужной поспешности; взору Фолко открывались богатые селения разных родов
и племен, которые, точно сорванные ветром листья, облепили  могучий  ствол
неколебимо стоящего перед грозою дерева. Отряд Отона  ни  в  чем  не  знал
нехватки. Даже ночевали они не под открытым небом, а  на  имевшихся  вдоль
дороги обширных воинских дворах - опытный командир Отон не хотел  утомлять
своих людей раньше времени.
   Смутно и мглисто было эти  дни  на  душе  у  хоббита.  Их  встретили  с
открытой, чуть грубоватой, но искренней дружелюбностью; их умению дивились
и уважали за это; кое-кто даже просил на досуге обучить  их  увиденным  на
ристалищном поле приемам боя. Руки истерлингов,  харадримов,  ангмарцев  и
хазгов ломали хлеб, протягивая половину краюхи хоббиту;  к  его  кружке  с
готовностью тянулись полные ароматным медом  фляги;  ночью,  сжавшись  под
одеялом, Фолко с ужасом все четче и  четче  осознавал,  как  непросто  ему
будет поднять оружие на доверявших ему и делившихся с ним походным ломтем.
   Фолко и его друзья быстро поладили со своими  новыми  спутниками,  хотя
поневоле держались в стороне, стараясь не ввязываться в  общие  разговоры.
Их оставили в покое - здесь за каждым признавалось право  вести  себя  как
вздумается, лишь бы не отступал  в  бою.  Только  хазги,  а  их  в  отряде
оказалось полтора десятка - бросали какие-то странные взгляды на  висевший
на  груди  у  хоббита  заветный  кинжал;  и  взгляды  эти  не  отличались,
признаться, особой приязнью. Фолко спросил совета у друзей.
   - Незачем ссориться с ними раньше времени или давать им  повод  держать
камень за пазухой, - пожал плечами Малыш. - Нужно объясниться в открытую.
   Вечером третьего дня пути Фолко  как  бы  невзначай  оказался  рядом  с
сидевшими в кружок хазгами; окинутый плащ оставлял открытым клинок Отрины.
Хазги словно по  команде  смолкли,  выжидательно  глядя  на  хоббита.  Тот
попытался  заговорить  с  ними  тщательно  подобранными  словами   наречия
Цитадели, малый запас которых он все  же  успел  составить  себе  к  этому
времени, однако старый хазг, один из недавних  соперников  по  стрелковому
спору, остановил его.
   - Говори на языке Заката, - каркнул  он,  поднимая  голову.  -  И  тебе
легче, и мы тебя поймем - тут есть кое-кто, кто его знает.
   - Хорошо, почтенные! Я хотел поговорить с вами как  воин  с  воинами  и
верю, что вы поймете меня. Догадываюсь, что вас смущает эта вещь,  которая
ныне принадлежит мне. Но знайте же, что я получил ее из рук самого  Вождя,
во время  нашей  встречи  на  далеком  и  враждебном  Западе.  Я  не  знаю
подробностей гундабадского боя, но не как презренный грабитель, обдирающий
тела мертвых, обрел я этот кинжал!  В  истинности  этих  слов  сошлюсь  на
хорошо известного вам Санделло, а также Береля.
   Хазги некоторое время помолчали, пока двое или трое из  них  вполголоса
переводили остальным слова хоббита. Потом  они  вдруг  заговорили  вместе,
словно совещаясь; старый хазг, который, очевидно, был у них  за  старшего,
молчал, только быстро переводил взгляд с одного соплеменника  на  другого,
словно спрашивая о чем-то; и  когда  заговорил  он,  все  остальные  разом
умолкли.
   - Здесь никто не проверит твоих слов, - медленно сказал  он.  -  Но  мы
видим - ты говоришь  правду...  Узнай  же,  половинчик,  что  этот  клинок
некогда принадлежал нашему народу, одному из наших вождей.  Несколько  зим
назад часть наших прошла далеко на закат к  самому  Гундабаду...  Там  они
повстречали Вождя. Этот клинок попал к нему, и, клянусь Великой Лестницей,
он попал к нему по праву. Мы удивились, увидав его у тебя... Но теперь все
ясно. Садись с нами, Отмеченный Вождем, выпей круговую!
   Из разговора с хазгами Фолко узнал, что когда-то,  невообразимо  давно,
когда Черного Замка в Мордоре не было еще и в помине, когда в Золотом Лесу
еще жила великая, хотя неведомая и страшная. Сила, когда  весь  Закат  был
свободен - предки хазгов обитали в землях к западу от Туманных  Гор.  Сила
Востока была тогда с ними, и остерегались они лишь яснооких эльфов, живших
севернее их привольных степей.  Тогда  эльфов  было  много,  не  в  пример
больше, чем теперь, - может, поэтому они казались  тогда  менее  опасными,
ибо мало обращали внимания на Смертных и шли собственными  путями.  Однако
хазгов они недолюбливали, потому что  в  совсем  уж  незапамятные  времена
прародители хазгов служили какой-то сверхмировой Силе,  не  имеющей  в  их
памяти ни имени, ни облика; и эта Сила была враждебна эльфам.
   - Мы если видим что-то, то никогда не забываем, - покачиваясь, мерно  и
торжественно говорил хоббиту старый хазг. - От деда к  внуку,  от  отца  к
сыну идут Вести, и каждый узнавший обязан запомнить их до самой смерти,  а
умирая - передать наследнику. И слова безымянных свидетелей, давно ушедших
в лоно Матери, живы по сию пору, и  они  повествуют  нам,  как  вздыбилось
ставшее багряным небо  и  великий  огонь  снизошел  с  закатных  небес.  И
сверкающие рати неведомых нам богов ступили  на  крайний  запад  земли,  и
Сила, хранившая нас, пала, увлекая за собой в  пучину  и  западные  земли.
Лишь горстка тех, кто положил начало роду нашему, чудом уцелела  тогда,  в
битве, равной которой не было и не будет. И наши пращуры ушли на восток  и
обосновались у горных подножий. А затем пришли эльфы и создали свою страну
подле ворот в подземное царство гномов, и  другие  народы  Смертных  также
поселились между берегом Великого  Моря  и  Горами.  Долгие,  долгие  годы
протекли - и вот из морских пучин появились устрашающие  корабли,  несущие
полчища закованных в сталь  воинов,  великих  лучников.  Люди  Моря  стали
строить свои гавани, налагая дань на прибрежные племена. Однако  затем  на
Востоке  вновь  поднялась  тень  той,  первоначальной  Силы,  и  вспыхнула
страшная  война.  Короли  Морей  оказали  помощь  эльфам,  и   в   горниле
истребительной схватки сгорели почти все колена нашего рода. Но все  имеет
свой конец, кончилась и война, и снова потекли  мирные  годы,  и  родились
новые люди нашего языка. Однако угроза своими исполинскими  крылами  вновь
затемнила небо над головами хазгов. Короли Морей обосновались  на  крайнем
юге,  и  степи,  ныне  именуемые  Роханом,  были  их   владением.   Короли
потребовали покорности у нашего племени, а когда получили  отказ,  нанесли
такой удар, что нашим предкам пришлось навсегда покинуть родину. И  с  тех
пор мы живем надеждой, что вместе с Вождем отвоюем  наконец  наши  древние
владения и в зеленых степях вновь разольется протяжная песнь людей  нашего
языка.
   Фолко  осторожно  полюбопытствовал,  не  слыхали   ли   его   почтенные
собеседники что-либо о таинственном Волчьем Камне, о котором ему  довелось
узнать во время странствий по югу степей?
   - Волчий Камень? - переспросил старый хазг.  -  Конечно,  слыхали!  Это
поставили свой знак  наши  младшие  братья,  вышедшие  вместе  с  нами  из
западных земель и всегда жившие в дружбе с исполинскими волками. Часть  из
них присоединилась к  Вождю,  но  часть  продолжает  скрываться  на  нашей
прежней родине, надеясь невесть на что.


   На пятый день пути, когда отряд впервые заночевал под открытым небом, к
хоббиту пробрался Келаст. Как сумел дорваг обмануть бдительность  стражей,
выставленных осторожным и опытным Отоном, как проскользнул мимо бдительных
хазгов, мимо костров истерлингов,  способных  различать  шуршание  мыши  в
траве? Он просто возник из тьмы рядом с хоббитом, опустился  беззвучно  на
землю и словно слился с нею. Торин и Малыш остались сидеть  возле  костра,
спинами прикрывая хоббита и дорвага.
   Келаст и его люди не теряли времени даром. Они узнали многое,  выполнив
приказ  старейшин,  теперь  можно  было  и  возвращаться.  Подсматривая  и
подслушивая, взяв трех языков, они выяснили, что острие удара вроде должно
быть повернуто на юг - после сбора в Великой  Степи  всех  служащих  Вождю
сил. Область Олмера могла выставить немало воинов,  однако  сама  по  себе
многочисленным дорвагским племенам она была не страшна, ибо ввязываться  в
войну с ними - хотя бы для того, чтобы не ударили в тыл, значило воевать с
Айбором, который  соратники  Вождя,  напротив,  хотели  привлечь  на  свою
сторону.
   - Но Айбор они могут купить, - возразил Фолко. - И там закроют глаза на
разорение вашей лесной окраины.
   - Для этого с