именно у таких сильных людей иногда обострено  чувство  обреченности
Смертных, осознание конечности нашего бытия. А рядом -- раса Перворожденных,
Бессмертных, вожди которых в незапамятные времена приложили руку к Проклятию
Людей,  которое  ведь,  если  разобраться,  и  привело к гибели Нуменора! Вы
должны знать эту историю лучше меня. Его гордое сердце восстает против того,
что наши судьбы были в какой-то мере  предопределены  Бессмертными.  Отсюда,
наверное,  его  неприязнь  к  Дивному  Народу. Я не разделяю его взглядов,--
добавил Теофраст,-- но считаю, что его право -- говорить то, что думает.
     -- А что такое "великая лестница"? -- спросил Фолко.
     Он вспомнил, как вздрогнул хронист в корчме, услышав эти  слова.  Да  и
сейчас  лицо Теофраста омрачилось. Он заговорил тихо и медленно, казалось, с
трудом подбирая слова:
     -- Это очень древняя и непонятная легенда. Она известна  мало  кому  из
смертных  Средиземья.  Я  прочел  о  ней  в эльфийских пергаментах, в той их
части, что  написана  еще  на  староэльфийском.  Когда-то  у  Перворожденных
существовало  предание,  что наш мир пронзает исполинская, почти бесконечная
лестница, берущая начало в подземном мире ужаса и первозданного зла, который
иные именуют Унголиант. Оттуда  она  поднимается  на  поверхность,  проходит
через  наш  мир  и  уходит  в заоблачные выси, в вечно голубое небо и там, в
равнинах необъятной высоты, заканчивается  звездной  пристанью,  к  которой,
устав  от  бесконечных  скитаний по небесным тропам, пристает иногда корабль
Эарендила со сверкающим Сильмариллом на челе.  Ступени  этой  лестницы  были
сложены  из чистого мифрила. Предание не повествует, кто был строителем этой
лестницы, но там было сказано, что Саурон, в зените своего могущества, сумел
разобрать какую-то ее часть, что находилась ближе к земле, и употребил ее на
строительство Барад-Дура, Черного Замка. Поэтому Эарендил и не может  больше
спускаться  под  облака  и  наблюдать за жизнью Средиземья, ради которого он
обрек себя на вечные блуждания по небосводу... Как жаль, что это все -- лишь
красивые сказки!  --  Теофраст  вздохнул.--  Эльфы  когда-то  считали,  что,
поклявшись  Великой  Лестницей,  Перворожденный  или  же смертный дает самое
крепкое обещание. Прислужники же зла, напротив, клялись  нижней  ее  частью.
Вот почему я был так удивлен, услышав от Олмера эти древние слова. 'Хотел бы
я знать, откуда их почерпнул этот золотоискатель...
     Теофраст  мечтательно покивал головой и умолк. Комнату затопила тишина.
Все молчали, а в груди Фолко вдруг появилась незнакомая раньше сосущая боль,
безнадежная тоска по небывалому, по всей ушедшей прелести старого  мира,  по
его магии и по его чудесам. Малыш подозрительно шмыгнул носом.
     -- Да,  нам,  хронистам, нелегко сейчас,-- негромко продолжал Теофраст,
как  бы  размышляя  вслух,--  люди  мало   интересуются   делами   прошлого,
предпочитая  мелкие  и  сиюминутные  заботы  настоящего.  Редко, очень редко
удается встретить настоящего собеседника. Олмер -- один из  них.  Его  жизнь
темна  и  непонятна,  но  он  мыслит  и  рассуждает,  он много знает и много
рассказывает, и поэтому я всегда  с  радостью  встречаюсь  с  ним...  Только
теперь  не в моем доме, ибо, как я заметил, есть тут одни глаза, следящие за
ним  пристальней,  чем  нужно!  --  В  его   голосе   появились   незнакомые
ворчливо-тревожные   нотки.--   Да,   да,   это  касается  тебя,  Сатти,  не
отворачивайся, я это заметил, как только Олмер перешагнул наш порог!
     Девушка  покраснела  и  быстро  закрыла  лицо  ладонями.  Теофраст  еще
несколько   мгновений  внушительно  помолчал,  грозя  своей  юной  помощнице
крючковатым старческим пальцем.
     -- Поэтому, когда он пригласил меня,-- продолжал хронист,-- я и  решил,
что  отныне  буду,  встречаться  с  ним  где-нибудь в другом месте, и судьба
послала мне удачу!
     Он улыбнулся друзьям, словно лучик весеннего солнца упал на морщинистую
кору старого дуба.
     -- А не слышал  ли  ты,  почтенный,  что-либо  о  людях,  поклоняющихся
Могильникам?  --  перешел к делу Торин, не обращая слишком много внимания на
сказанное хронистом.-- Мы встретили уходящий туда отряд, мы  нашли  странные
следы странных обрядов... И не только в Могильниках.
     Теофраст  быстро  подобрался,  выпрямился  и сделал быстрый знак Сатти.
Девушка поспешно раскрыла тетрадь, и легкое перо в ее  ловких  руках  быстро
заскользило по страницам вслед словам Торина.
     -- Да,  до  меня  доходили  скупые  и  недостоверные  слухи  об этом,--
медленно заговорил хронист.-- Как правило, сведения поступали от проезжавших
через  Пригорье,  но  они  были  туманны  и  разноречивы.  По  сути,  вы  --
единственные  свидетели,  видевшие  все это до конца! Однако старые летописи
Дунаданцев гласят, что еще до Войны за Кольцо  к  югу  от  Поля  Могильников
существовали   какие-то   полузабытые   поселения  странного  народа,  очень
немногочисленного. Они никогда не пытались как-то заключить союз или хотя бы
наладить  торговлю  с  Пригорьем,  никогда  там  не   появлялись.   С   ними
сталкивались  Следопыты,  настоящие  Следопыты  Севера.  Эти поселяне иногда
помогали им выслеживать прислужников Тьмы, но, по-моему, делали  это  больше
из  страха  или  корыстолюбия -- они требовали плату за свои услуги. Их было
очень мало, я уже говорил, и Дунаданцы презирали их. После победы люди стали
быстро осваивать  и  распахивать  все  пригодные  для  этого  земли,  кольцо
арнорских  деревень  стало  быстро  сжиматься  и  вокруг Могильников, и этот
неведомый народ поспешил уйти  из  этих  мест.  Никто  не  знает,  куда  они
сгинули, погодные записи не содержат каких-либо упоминаний о столкновениях с
ними. Они ушли сами. Конечно, связи с увиденным вами пока никакой, но больше
я  ничего  рассказать  вам  не  могу. Будет лучше, если вы поведаете мне как
можно более подробно всю вашу историю!
     Торин, Фолко и Малыш, перебивая друг друга,  принялись  рассказывать  о
таинственном  доме  на  Северной  Стороне  и  обо  всем, что они там нашли и
увидели. Сатти только успевала окунать перо.
     -- Удивительно и непостижимо,-- промолвил  внимательно  выслушавший  их
хронист.--  Но  городская  стража  обо всем знает, и это как-то успокаивает.
Да... кусочек Обманного Камня  светится  так  же,  как  будто  находится  на
кургане!  Значит,  есть  какая-то  связь  между  ним  и теми, что высятся на
вершинах  Могильников.--  Теофраст  поднял  опустившуюся  было  голову.--  Я
благодарю вас за поистине бесценный рассказ. Он будет занесен во все анналы,
уж я постараюсь.
     -- Почтенный,  а не знаете ли вы кого-нибудь из друзей или приближенных
этого Олмера? -- продолжал напрямую задавать вопросы Торин,  и  Фолко  вновь
заметил тень удивления на лице хрониста.
     -- У  него  много  собратьев  по  профессии,--  ответил Теофраст, но не
слишком охотно.-- Это отчаянный и  бесшабашный  народ,  не  очень-то  чтущий
законы.  Им многое прощается -- золота в Средиземье мало, почти все оно -- в
руках ваших соплеменников, почтенные гномы, и люди сейчас заняты разработкой
золотых россыпей и скудных поверхностных жил.  И  они  говорят,  что  у  вас
бывают стычки с ними?
     -- Да  не  жилы  они  ищут!  --  вдруг  встрял в разговор возмутившийся
Малыш.-- Не жилы они ищут, а наши кладовые, что поближе  к  поверхности!  И,
бывает,  докапываются.  Правда,  мало  кому  из  таких счастливчиков удается
выбраться. Вот, к примеру, не так давно...
     -- Погоди, Малыш! -- резко прервал товарища Торин с досадливой гримасой
на лице.-- Они еще ищут и наши старые запасы, о которых  гномы  уже  и  сами
забыли  в  чудовищном  водовороте  последней войны. А насчет остального, что
схватываемся, бывает...
     -- Ну, ну, не будем сейчас обсуждать это,-- примирительно  поднял  руку
Теофраст.--  Кстати,  ваши  слова  навели  меня на интересную мысль: так вот
почему  Олмер  так  настойчиво  интересовался  у  меня  всем,  что  касается
Небесного Огня!
     Фолко  замер,  не в силах двинуться; однако Теофраст не заметил этого и
продолжал:
     -- Я догадывался, что  Олмер  не  совсем  обычный  золотоискатель.  Мне
казалось,  что его больше интересуют старинные клады -- отсюда и его вопросы
про Могильники:  там  ведь,  согласно  поверью,  зарыты  огромные  богатства
королей прошлого -- отсюда и Небесный Огонь. По бытующему среди охотников за
желтым  металлом  поверью,  зарытое  под  землю  золото  притягивает  к себе
Небесный Огонь, чаще всего  ударяющий  именно  в  такие  места.  Да,  теперь
понятно, а я-то ломал голову!
     Теофраст  покивал  с  легкой  усмешкой,  как  человек,  решивший  долго
казавшуюся очень сложной задачу.
     -- А Небесный Огонь -- это что такое? -- снова  влез  Малыш,  очевидно,
успевший выспаться за первую часть их беседы.
     -- Небесный  Огонь,--  терпеливо пояснил Теофраст,-- это очень редкое и
удивительное явление. В ясные звездные  ночи,  а  иногда  и  днем,  небосвод
внезапно  прорезает  бесшумная  огненная  стрела.  Ее  видно  бывает во всем
Арноре, но определить, куда она попала, очень трудно. Говорят,  что  это  --
отгоревшие  свое звезды, а может и нет, не знаю. Так считают эльфы... Обычно
появление Небесного  Огня  означает  начало  или  же,  наоборот,  завершение
каких-либо важных событий, затрагивающих все Средиземье. Так было, например,
сразу  после  смерти  Великого  Короля  и незадолго до его воцарения. Старые
хроники утверждают, что Небесный Огонь видели в год гибели последнего короля
Гондора  Третьей  Эпохи,  после   которого   править   Минас-Тиритом   стали
Наместники,  линию  которых  ныне продолжают потомки славного Фарамира, сына
Денетора, владельцы замка Эмун Арнен. Можно привести еще примеры.
     -- И  что  же,  от  них  не  остается  никаких  следов?  --   продолжал
допытываться Малыш.
     -- Со   следами   сложнее,--  покачал  головой  хронист.--  Видишь  ли,
почтенный гном, они всякий раз оказываются разными, да и известно  их  очень
мало.  Бывает, что на этом месте оказывается оплавленный камень, а бывает --
расщепленное дерево, словно в него попала исполинская молния. Известен  один
случай,  когда  Небесный Огонь поджег крышу сарая в одной из наших деревень.
Вот, собственно, и все. Никто ничего не знает в точности,-- повторил он.
     За окнами к тому времени совсем уже смерклось. Видно было, что Теофраст
устал, да и у хоббита давно уже бурчало в пустом животе. Друзья поднялись  и
стали  прощаться,  договорившись  прийти  завтра  и принести с собой Красную
Книгу. Теофраст и Сатти проводили их до дверей.
     Они побрели назад, к "Рогу Арахорна",  шагая  в  молчании  и  размышляя
каждый о чем-то своем. Фолко задрал голову и посмотрел на ясное ночное небо.
Ярко горели на востоке Реммират, Звездная Сеть, и через все небо протянулась
усыпанная  мелкой  звездной пылью Тропа Эарендила. Откуда-то из этих высоких
пределов приходит чудо Небесного Огня, помнить  о  котором  велел  Пелагаст.
Почему?  Что  это  значит?  И  почему им интересуется этот загадочный Олмер,
которому  служит  горбун?  Есть  ли   какая-то   связь   между   русобородым
золотоискателем  и обладателем того властного голоса, остановившего Санделло
в Пригорье? Фолко  помнил  тот  голос  очень  хорошо,  но  на  принадлежащий
русобородому  он  вроде  бы  не  походил.  Золотоискатель...  А ведь Рогволд
говорил как-то, что Санделло одно время прибился к этой братии, может,  этот
Олмер  действительно  всего  лишь  золотоискатель, точнее -- вожак какого-то
отряда добытчиков, живущих  по  собственным  законам  и  оттого  не  слишком
любящих  встречи  с  королевской  стражей? Да и вообще, почему мы так к нему
прицепились?!  Ну,  говорил  невесть  что...   ну,   Санделло   возле   него
обнаружился... ну. Небесным Огнем интересовался и Могильниками... Так все же
понятно. Теофраст все это очень хорошо объяснил. Кто их знает, этих Больших,
во что они там верят?
     -- Так  ничего и не узнали толком,-- досадливо буркнул Торин, когда они
пришли домой и расположились у камина.-- Ничего по делу не сказал!  Санделло
он  не знает, Олмера этого -- тоже только так, с его же слов, про Могильники
-- ничего достоверного, про поклоняющихся какие-то старые  слухи...  Никаких
доказательств! В общем, ясно: Книгу пусть уж. копирует -- она твоя, Фолко, я
распоряжаться  не могу. И сразу же выходим! Засиделись мы здесь, засиделись,
а нам хорошо бы до осени обернуться.
     -- А Небесный Огонь как же? -- заступился за Теофраста Малыш.
     -- А что нам до него? -- зло сверкнул глазами Торин.-- До наших  кузниц
он  пока  еще  не  добрался и, помоги Дьюрин, еще столько же не доберется! В
общем, завтра будем спрашивать, как надо.  Надо  выяснить,  что  делается  в
междуречье  Барэндуина и Гватхло и вдоль Сираноны, как обстановка на Зеленом
Тракте, кто живет вдоль него, есть ли разбойники, как поживают дунландцы  --
от них ведь до Ворот Мории всего ничего! И потом, у меня эти волки-оборотни,
волколаки,  из  головы  не  идут. Хранители отбились от них только благодаря
силе мага, нам же придется полагаться только на себя. Ладно,  ночь  пройдет,
утро присоветует -- ложимся спать!
     Торин завершил свою напористую речь и первым подал пример, завернувшись
с головой в одеяло, и вскоре огласил комнату легким похрапыванием. Фолко еще
посидел у гаснущего камина, пошевелил в нем угли. Ему не спалось, и он вышел
на крыльцо  подышать свежим весенним воздухом. Присев на пороге, он не спеша
закурил трубочку. Выпустив первые колечки дыма, он задумчиво достал один  из
всегда  бывших  с  ним  метательных  ножей и принялся привычно крутить его в
руке,  рассеянно  наблюдая  за  игрой  серебристых  лунных  бликов  на   его
отполированном лезвии. И тут он услышал вой.
     Выло  где-то совсем рядом, но едва слышно, глухо, безнадежно-тоскливо и
бессильно-злобно. Хоббит разом вскочил на ноги, сжимая в  кулаке  готовый  к
броску нож и судорожно оглядываясь. Знакомое еще с достопамятных Могильников
чувство напоминало о себе, царапнув точно острым когтем по сердцу; боль была
сильной  и  острой,  и Фолко понял, что на сей раз били прицельно в него. Он
напряг всю свою волю, приказывая невидимому  врагу  отступить,  одновременно
изо  всех  сил  крутя  головой  в  поисках  противника.  Поддаваясь необычно
сильному  натиску  безотчетного  страха,  он  отступил  на  шаг,  к  дверям,
нашаривая  задрожавшей  помимо  его воли левой рукой вделанное в доски двери
кольцо. Давление на него оказывалось куда сильнее пережитого в  Могильниках;
сопротивляться  было  почти  невозможно. Что-то бесформенно-грозное медленно
наползало на него из глубины темного двора, и,  казалось,  он  сейчас  будет
сбит с ног, растоптан, раздавлен, и жизнь будет выжата из него, точно кровь,
по каплям, пока на пороге не останется лишь похолодевшее мертвое тело.
     Зубы Фолко стучали, лоб покрылся холодным потом, глаза расширились. Его
взгляд,  бессильный  пронзить  мрак ночи, напрасно шарил по двору. Его врагу
незачем было обнаруживать себя. Он должен был смять  оставшегося  на  пороге
стража и войти внутрь.
     Как  только  в  смятенном  сознании  Фолко всплыла эта ясная, холодная,
словно  внушенная  кем-то  извне  мысль,  его  помраченный  дух  внезапно  и
неожиданно  укрепился  и  просветлел.  В  этом приказе он прочел предложение
купить жизнь бегством и в ту же секунду понял, что поддаваться этому нельзя.
Там, за дверью, мирным и покойным сном спят его друзья, чувствующие  себя  в
полной  безопасности;  там  могучий,  добрый  и  великодушный Торин, чуточку
смешной, но верный и преданный Малыш, его друзья, готовые пойти ради него на
все,-- он не может отойти в сторону, и будь что будет. Бой так бой! Ему надо
было выстоять. Теперь один на один.
     Ноги словно вросли в деревянную преддверную  плаху,  спина  уперлась  в
твердый  завиток  священной  Бороды Дьюрина, в руке блестел нож; Фолко молча
ждал, изо всех сил сопротивляясь неослабевающему напору злой, нечеловеческой
силы. Словно наяву, он видел  надвигающуюся  на  него  серую,  туго  надутую
полукруглую  чашу,  сплетенную  из появившихся минутой раньше серых нитей; и
тогда он изо всех сил метнул перед собой  нож,  чтобы  лопнула  наконец  эта
стягивающая волю завеса, а там -- будь что будет...
     Нож  беззвучно  и  бесследно  исчез  в  ночи,  не  сверкнув  ни  единым
отраженным лунным лучиком. Казалось, он  навсегда  канул  в  гасящем  всякое
движение сером болоте.
     Однако  мгновение  спустя  раздался звонкий удар воткнувшегося в дерево
клинка; и этот звук, такой плотный, живой и реальный, крепче самого тяжелого
молота ударил по сковывавшей мозг хоббита тишине, по двору пронесся шипящий,
свистящий  звук,  словно  одинокий  порыв  холодного  ветра   грубо   рванул
склоненные  гибкие  ветки;  серая  завеса,  будто  рассеченная надвое, стала
медленно и нехотя расходиться в стороны, а прямо перед  собой  в  нескольких
саженях  Фолко внезапно прояснившимся взглядом увидел знакомую серую фигуру.
Ее контуры казались зыбкими, как бы тающими  в  окружающем  сумраке.  Фигура
медленно  двинулась на него, он вновь почувствовал настойчивые попытки чужой
силы убрать его с дороги -- теперь  теснило  грудь,  затрудняя  дыхание;  но
теперь враг был прямо перед ним, и Фолко знал, что делать.
     -- Что  тебе нужно? -- мысленно простонал он, прикидываясь сломленным и
пытаясь изобразить это как можно натуральнее.
     В  ответ   раздалось   что-то   похожее   на   торжествующее   карканье
воронов-трупоедов, слышимое только ему. Он не разобрал слов, но понял приказ
точно:
     -- Уйди с дороги. Я должен войти. Иначе смерть.
     Хоббит  не  отступал,  и  тогда  серые  контуры шевельнулись и медленно
поплыли к нему.
     -- Не дерзай встать на пути Кольцеруких!
     -- Ты лжешь, их давно нет, вы лишь  бледная  тень  их  былой  силы!  --
яростно  заорал  про  себя Фолко и отработанным сотнями повторений движением
точно, как на занятии с Малышом, послал второй нож прямо  в  черную  полосу,
идущую чуть ниже того, что он назвал бы лбом этот существа.
     И  одновременно  со  свистнувшим  в  воздухе  клинком  его воля нанесла
ответный удар: "Что ты можешь сделать мне, живому и  сильному,  из  плоти  и
крови,  ты, серый туман прошлого? Ты бессилен здесь! Уходи в свои подземелья
и дожидайся того часа, когда не моя, но стократ более сильная  воля  развеет
по ветру твои последние обрывки! Ну что же ты медлишь?! Вот он я, иди сюда!"
     Нож  исчез,  точно  камень,  брошенный  в  поросший  серой ряской пруд;
призрачное голубое пламя, словно далекая  зарница,  озарило  двор  и  тотчас
погасло.  Его  воля  уже  рвала,  давила,  разметывала остатки подступившего
врага; распластанная по земле серая тень отползала, утекала, словно пролитая
вода; и до внутреннего слуха хоббита  доносилось  лишь  беззвучное  шипение.
Тень  из  Могильников  была  бессильна  против  него. Он отбил ее натиск, он
победил!
     Фолко вдруг обмяк, обессилел и постыдно всхлипнул от разом навалившейся
усталости, словно  ноги  уже  не  держали  его;  он  почти  упал  на  порог,
прижавшись лбом к дверному косяку.
     -- Фолко!  Ты  чего  в  дверь колотишься? -- На пороге стоял заспанный,
недовольно мигающий Торин с лучиной в руках.-- Как ты  здесь  оказался?  Что
тут произошло?
     Хоббит,  не отвечая, нетвердой походкой прошелся по двору, подобрав оба
своих  ножа.  Рукоятки,  сплетенные  из  полосок   тонкой   кожи,   казались
подгоревшими  --  кожа  почернела, сморщилась, а кое-где и обуглилась. Фолко
принялся стирать копоть рукавом.
     -- Да объясни ты толком: что тут стряслось? -- Торину  хотелось  спать,
он был раздосадован помехой и теперь пытался как можно скорее все уладить.
     -- Торин,  здесь  такое  было,--  всхлипнул  хоббит,  вновь обессиленно
приваливаясь спиной к двери.-- Нет, здесь говорить не будем... Пошли,  пошли
отсюда!
     Он  потянул гнома за рукав, и недоумевающий, зевающий во в