лорину
приглашение Сарумана, еще не зная, что тот уже сплел черные сети коварства и
предательства.   После   этого  я  сказал  себе:  "Радагаст,  не  твое  дело
вмешиваться в Великие  Войны,  занимайся  своими  делами!"  Да  не  вышло...
Старина Гэндальф разыскал меня после Победы, звал с собой. Но я отказался: в
Заморье у меня дел не было, и в отдыхе я не нуждался.
     "Так ты решительно против? -- спросил меня Гэндальф, и я видел, как его
лицо потемнело.-- Ты понимаешь, что тебя ждет?"
     "Что  может  меня  ждать?  --  беспечно  ответил я.-- У тебя свои дела.
Белый, у меня. Карего, свои. Враг пал, и это  прекрасно.  Твои  труды,  быть
может,  и  закончены,  мои же будут продолжаться вечно, пока стоит этот мир.
Нет, это решено -- я остаюсь".
     "Ты, конечно, думаешь, что  сохранишь  все,  чем  владел,  и  всю  свою
древнюю силу?" -- прищурившись, спросил меня Гэндальф.
     И  я  понял,  что он сердится, но тогда я еще не знал, что он хочет мне
добра,  только  на  свой  манер.  Сперва   я,   признаться,   подумал,   что
новоиспеченный глава заканчивающего свое существование Светлого Совета хочет
в последний раз показать свой знаменитый характер.
     "Что  бы  я ни сохранил,-- ответил я,-- ты не уговоришь меня. Я никогда
не променяю бесконечность жизни на бессмертие".
     "Так слушай же, Радагаст Простак, как назвал тебя как-то Саруман! --  в
сердцах вскричал Гэндальф.-- Тебе придется принять на себя все то рассеянное
зло,  что  еще  осталось в Средиземье. Светлый Совет больше никогда не будет
созван, наш Орден прекратил существование, Саруман пал, я ухожу. Твой  посох
теряет  силу!  И  здесь  уже бессилен и я. Ты знаешь, кто распорядился так и
почему не может быть иначе. Тебе придется  идти  к  людям  и  тяжким  трудом
зарабатывать  себе  на  хлеб. Бесконечность жизни ты сохранишь, и мудрость у
тебя останется, а вот силы поубавится, и останется ли что-нибудь, не знаю ни
я, ни пославшая нас Светлая Королева. Ты не изменишь своего решения?!"
     Признаться, мне стало не по себе, но я собрал всю волю и гордо ответил,
что остаюсь, что бы ни произошло. И Гэндальф как-то  сразу  угас,  осунулся,
сделавшись вдруг невообразимо старым.
     "Прощай, Радагаст,-- сказал он, медленно идя к двери.-- Кто знает, быть
может,  ты  и  не  столь  уж  неправ.  Оставайся!  Я  верю, что найду способ
свидеться с тобой. Но умоляю тебя, пригляди за хоббитами! Они  очень  дороги
мне,  я покидаю их с болью в сердце. Ты обещаешь мне это? Тогда я смогу уйти
спокойно".
     "Разве я когда-нибудь не выполнял своих обещаний?" -- сказал я в ответ.
     Гэндальф обнял меня и скрылся за порогом. Потом я узнал, что он покинул
Средиземье вместе с Элрондом и Галадриэлью. А затем,--  он  вздохнул,--  все
произошло так, как предсказывал мне Гэндальф. Мой посох сломался.-- Радагаст
вздрогнул, его лицо искривила гримаса когда-то пережитой нестерпимой боли.--
И я стал тем, кем ты меня видишь -- Пелагастом, лавочником с патентом Короля
Соединенного Королевства!
     Кое-что  я,  конечно,  утратил,  но  все  же не все. Выполняя обещание,
данное Гэндальфу, я стал подыскивать себе новое местожительство,  где-нибудь
поближе  к  его  любимой Хоббитании, когда на мой небольшой дом на восточном
краю Чернолесья обрушились дикие кочевники истерлинги. И тут  я  понял,  что
мои  силы  действительно очень ослабли. Я не мог отстоять свое жилище и едва
спасся сам. Теперь вот живу здесь.-- Радагаст  тяжело  вздохнул.--  Я  давно
заметил  неладное,  но  разбойники меня занимали мало -- это дело людей. Мне
пришлось иметь дело с остатками иного зла, но и тут я мог немногое...  Разве
что  -- подать вовремя нужный совет. Поэтому ты так заинтересовал меня. Тебе
нужно побольше увидеть,  чтобы  нам  можно  было  решить,  куда  направиться
дальше.  Ты  принес  мне очень важные сведения. Храудуном я займусь сам, а с
Могильниками пока ничего не сделаешь. Их  порождения  пока  еще  не  слишком
опасны,  однако  я  обязательно  повидаюсь  со  стариной Бомбадилом -- он-то
найдет на них управу. Тот призрак действительно явился в Аннуминас за мечом,
унесенным Торином. Передай ему, чтобы он не выбрасывал его --  так  умертвия
копят силу, отдаваемую им поклоняющимися Могильникам людьми.
     Я  наведу  Диза  на мысль крепче следить за Полем. А вот Мория... Тут я
мало что могу добавить к твоим предположениям. Туда надо идти, и чем скорее,
тем лучше. Будь уверен --  слушающиеся  меня  звери  и  птицы  помогут  вам,
предупредят  об  опасности,  и  они же будут приносить мне сведения о вас. А
после Мории постарайся увидеться со мной, мы вместе все  обдумаем.  Я  пошлю
вести  к  Кэрдану и Трандуилу, но все будет зависеть от того, что ты сможешь
узнать. Вот так! Но ты, я вижу, что-то хочешь спросить?
     -- Что значат твои слова о Западе, Востоке, Севере и Юге?  --  облизнув
губы, жадно спросил Фолко.
     -- Это  твой  путь,--  печально  усмехнувшись,  ответил  Радагаст.-- Не
требуй от меня большего, далеко не всегда предсказывающий может  истолковать
пришедшие  ему в голову слова. И я тоже пока не могу. Но будь уверен: везде,
где бы ты ни был, мои помыслы будут с тобой.  Ты  оказался  первым  хоббитом
после  знаменитой четверки, рискнувшим ввязаться в дела Большого Мира, и это
уже само по себе грозный признак.
     Радагаст умолк и опустил голову.
     -- Расскажи, прошу тебя, расскажи мне что-нибудь о Валарах и о Заморье!
-- умоляюще выдохнул Фолко.
     Радагаст с улыбкой взглянул на него своим единственным глазом.
     -- Расскажу, когда придет время,-- ответил он.-- Не торопись!  К  этому
ты  еще придешь. Твой путь сейчас лежит на юг. Кстати, не очень нравится мне
этот Олмер из Дэйла,-- вдруг перебил себя бывший мат.-- Есть в  нем  что-то,
пока  еще  неопределенное,  но  подозрительное. Ладно, быть может, мы сумеем
прояснить и это... А ты пока иди и погоди рассказывать своим друзьям о нашей
встрече! Всему свое время. Мы еще встретимся, Фолко, сын  Хэмфаста.  А  пока
прощай...
     Ярким  весенним  утром  они  покидали  Пригорье.  Позади  остались  его
добротные дома и высокий частокол. Их обогнал очередной  патруль  из  десяти
конных  дружинников,  поскакавших  куда-то  на  юг.  Обоз съехал с холма, на
котором стояло Пригорье, и неспешно двинулся по укатанной южной дороге.  Три
дня  пути  прошли  без  происшествий, а вечером четвертого, когда солнце уже
приблизилось к западному горизонту, окрасив полнеба багрово-алыми  красками,
ехавшие   впереди   Рогволд  и  Дори  внезапно  подняли  руки,  указывая  на
расположенный на вершине придорожного холма высокий черный камень.  Фолко  и
Торин  подъехали к ним. Трехгранная каменная игла высотой в два человеческих
роста стояла, намертво врытая в землю, а внизу,  в  ложбине,  где  меж  двух
холмов проходил Тракт, Фолко разглядел арнорскую заставу. Он оглянулся -- то
здесь,  то там по равнине были рассыпаны крохотные огоньки далеких деревень,
в расположенных вдоль Тракта  поселениях  путешественники  получали  кров  и
пристанище.  Хоббит  взглянул  вперед  --  там  лежали  непроглядные  густые
сумерки. Земли впереди них затягивали вечерние туманы, и ни  одного  огонька
не  было  видно.  Он  с  внезапной растерянностью глянул на Рогволда и вдруг
понял, что означал каменный клинок,-- они достигли рубежей  Арнора.  Впереди
расстилалось Глухоманье.

         * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

        Глава первая. ЮЖНЫЙ ТРАКТ

     Дул  ветер,  и  ночной  дождь мерно барабанил по натянутой над фургоном
парусине, навевая сладкий сон. Фолко открыл глаза и поежился -- сквозь  щели
прорывались  холодные  струи  воздуха.  Рядом сопели под одеялами гномы, уже
светало, и пора было подыматься. Хоббит  вздохнул  и  сел,  обхватив  руками
колени.
     Третий  день шел с того памятного вечера, когда они миновали, арнорскую
границу, и шестой -- с выхода из Пригорья; Фолко  же  казалось,  что  прошли
долгие  месяцы.  Весь  мир  сжался до узкой придорожной полосы; однообразная
лента старинного Южного Тракта, именовавшегося еще Неторным или Зеленым, шла
напрямик через негустые леса и рощицы, перемежающиеся  небольшими  участками
возделанных   полей,   пажитей   и   покосов.  Дважды  путь  им  преграждали
протянувшиеся с запада на восток лесистые гряды холмов, невысоких  и  сильно
сглаженных  --  далеко  оттянувшиеся  края  Южного  Угорья,  однако Тракт не
сворачивал, он рассекал бугры, словно исполинский меч;  Фолко  заметил,  что
кое-где  ложе  Тракта  было  прорыто прямо в теле взлобков. Сумрачные еловые
боры  северного  Арнорского  плоскогорья  уступили  место  рядам  причудливо
смешанных  друг  с  другом  кленов  и  ясеней;  словно  сторожевые башни, по
обочинам высились исполинские древние дубы. Попадались буки и  грабы;  вдоль
придорожных  канав  уже алели яркие цветы. Теплые южные ветры несли на своих
могучих крыльях благоухание диких равнин Минхириата; от незнакомых  ароматов
и   запахов   у  Фолко  иногда  даже  кружилась  голова.  Пустые,  безлюдные
пространства пышно расцвели, избавившись от умелых, но временами  докучливых
человеческих  рук.  Сегодня,  правда, вдруг задуло с севера; ночью хоббит не
раз просыпался от холода.
     Да, местность менялась, и прямо на глазах.  Деревни  стали  редкими  --
расстояние  между  ними  укладывалось  в  дневной  переход; помня о недоброй
памяти Западном Тракте,  Торин  не  рисковал  останавливаться  на  ночлег  в
необжитых  местах. Навстречу им попадалось все меньше и меньше народа -- шли
только большими обозами, насчитывавшими до нескольких сотен телег и повозок.
     Деревни тоже очень  изменились,  став  крупнее  и  многолюднее.  Каждую
окружал  уже  не  просто  частокол, а настоящая крепостная стена, правда, из
дерева, а не из камня. Ни одна не обходилась без сотни дружинников;  имелись
специальные   почтовые  станции  со  сменными  лошадьми,  чтобы  королевская
эстафета могла как можно скорее достичь ворот  Рохана.  Сперва  эти  деревни
казались  Фолко  надежным прибежищем; однако два дня назад они наткнулись на
большое, уже размытое дождями и поросшее буйной травой пепелище, и он понял,
что здесь не всегда спасают и стены, и дружинники.
     Однако  пока  удача  сопутствовала  им,  и  дорога  была   не   слишком
утомительной  --  ненамного  труднее пути к Аннуминасу. На душе у Фолко было
легко и как-то по-особенному ясно; сомнений  и  колебаний  не  осталось,  он
вновь  поддался  магии  набегающей  дороги  и  пока не заглядывал в будущее.
Памятуя о походах Бильбо и Фродо, он каждый вечер  тщательно  записывал  все
случившееся за день, даже мелкие пикировки между товарищами по отряду.
     За  короткое  время  Фолко  сумел хорошо узнать своих спутников; и если
неистовый Дори, велеречивый Хорнбори, осторожный и основательный  Бран  были
знакомы  еще  по  Аннуминасу,  то  с остальными он сошелся в пути. Вьярд был
немного  трусоват,  любил  пиво  несколько  больше  других,  зато   оказался
непревзойденным  мастером  закалки,  а  также  резьбы по камню; знал он и на
удивление  много  старинных  гномьих  сказаний.  Молодой  Скидульф   впервые
выбрался  за  пределы  своих  пещер  на  севере Лунных Гор, во всем слушался
Торина и пока больше смотрел и слушал, чем говорил  сам.  Фолко  показалось,
что  он несколько самонадеян, зато силен и безотказен в работе. Три сородича
Торина --  молчаливые  Грани,  Гимли  и  Трор  --  редко  вступали  в  общие
разговоры,  предпочитая  короткие  и  недвусмысленные фразы. Они шли в Морию
драться и не скрывали этого, а с кем  --  это,  по  словам  Трора,  им  было
совершенно неважно. Балин, гном средних лет с севера Туманных Гор, оказался,
напротив,  очень  общительным,  много беседовал с Фолко, выспрашивал его про
эльфов, сам рассказывал много историй из  прошлого  своего  народа;  однако,
когда  приходила  пора  наваливаться  всем  миром  на что-нибудь тяжелое или
неприятное или приходила его очередь чистить котлы  и  рубить  дрова  --  он
оказывался  далеко  не  в  числе первых. Зато он неплохо владел топором, что
признавал даже такой  мастер  боя,  как  Торин.  Земляк  Балина  Строн  слыл
знатоком  орочьих  повадок.  Строн  быстро сошелся с Малышом -- характеры их
были схожи: оба веселые, неунывающие, только Строн, как  понял  Фолко,  умел
смотреть  и  видеть глубже, чем Малыш, да глаза его выдавали немалый, подчас
горький, жизненный опыт.
     К  морийцам  --  Глоину  и  Двалину  --  Фолко  приглядывался  особенно
пристально  и  расспрашивал  их  больше  других.  Однако  они мало что могли
сказать -- они покинули Казад-Дум  уже  давно  и  не  были  свидетелями  тех
пугающих  событий,  из-за  которых отряд и шел в Морию. Однако они прекрасно
помнили расположение всех морийских чертогов, а главное  --  систему  тайных
знаков,   позволявшую   гномам   особенно  не  утруждать  себя  запоминанием
бесконечных схем запутанных подземных  коридоров,--  выучить  ее  невозможно
было и за всю долгую гномью жизнь. Глоин несколько походил на Хорнбори своим
даром  умелой  и  красивой  речи,  но  никогда не говорил попусту. Двалин не
уставал вздыхать о тех прекрасных временах, когда  гномы-морийцы  дружили  с
эльфами  Остранны,  вместе  добывая  знания  и  совершенствуясь  в искусстве
обработки металла. Он искренне горевал об этом, и Фолко понял, что для  него
прошлое  по-прежнему  живо,  и  ради  того,  чтобы вновь, в который уже раз,
возродить Морию или хотя бы попытаться понять, что же творится там на  самом
деле,  Двалин  был  готов  отдать  жизнь.  В его серых глазах, редкого среди
гномов цвета, читалась непреклонная  воля,  ни  в  чем  не  уступавшая  воле
Торина;  хоббит проникся к Двалину большим уважением. Нечего и говорить, что
оба морийца, как и положено гномам, превосходно владели оружием.
     Гномы рассказали жадно слушавшему их хоббиту много  интересного;  после
долгого  пути  с  ними  Фолко,  наверное,  знал  об  этом народе больше, чем
кто-либо из живых или живших хоббитов, больше, чем даже старый Бильбо,--  во
время его странствий спутники с ним особенно не забалтывались.
     Фолко  старался записывать все, что слышал, но особенно запомнились ему
две истории. Одну чуть ли не  в  первый  день  пути  по  Южному  Тракту  ему
рассказал  Вьярд,  которого  Малыш  заменил на передке телеги, и старый гном
пересел на время в седло. Его рассказ тек медленно и  спокойно,  говорил  он
чуть  напыщенно  --  ведь речь шла о невообразимо далеких днях Предначальной
Эпохи, предания о которой ныне сохранились лишь среди гномов. Он  говорил  о
временах,  когда  мир  был юн, а Великого Дьюрина окружали немые, безымянные
скалы. Первый Гном начинал с немногими товарищами;
     Перворожденные помогали им,  и  среди  приближенных  Короля  Казад-Дума
умом,  искусством и терпением выделялся гном по имени Трор. Он много времени
проводил с эльфами, немало перенял у них, говорили,  что  и  он  был  пленен
неземной  красотой  Владычицы  Галадриэль  и,  желая  сделать  ей  достойный
подарок, стал копить золото и мифрил. Однако тогда еще было далеко  до  дней
великой  славы  Черной  Бездны,  как  звали Морию эльфы, ее главные жилы еще
ждали своего часа, приходилось перелопачивать огромные массы пустой  породы,
и  Трору  это надоело. Он придумал и сделал чудодейственное сито, обладавшее
способностью  выбирать  золото  из  всего,  что  набрасывалось  в  его  зев.
Достаточно было сыпать в него безостановочно даже самую бедную руду, чтобы в
конце  дня  вынуть из него все золото, что было рассеяно в пыль среди серого
горного песка и каменной крошки. Труд облегчился  многократно;  гномы  стали
быстро  богатеть,  в  Морию  повалили  переселенцы из Лунных Гор, где к тому
времени стало неспокойно -- шла очередная война между людьми и орками.  Трор
накопил нужное ему количество благородного металла, выковал из него сказочно
красивую  диадему,  украшенную  покрытыми  тончайшей  резьбой  бериллами,  и
подарил ее Владычице. Сито теперь стало ему ненужным, и Трор попросту  забыл
о  своем  детище.  Однако  не  забыли  другие.  Из-за  него  в Мории едва не
вспыхнула самая настоящая война;  и  тогда  Великий  Дьюрин  приказал  Трору
разбить  свое  творение.  "Ну  вот  уж. нет! -- ответил Трор.-- Я лучше уйду
вместе с ним, если его существование  грозит  нашему  братству!"  Все  стали
умолять  его остаться, и он, поколебавшись, согласился, но спрятал сито так,
что до пробуждения Великого Лиха Дьюрина о нем никто ничего не слышал, ну  а
потом,  понятно,  было  не  до того. С тех пор среди гномов и живет мечта --
разыскать волшебное сито, много полов и стен Мории было  вскрыто  и  поднято
неугомонными искателями, но тщетно...
     -- И  очень  хорошо!  --  прибавил  от  себя под конец Вьярд, но почему
хорошо, так и не сказал.
     Вторую историю, а точнее, короткую притчу, хоббиту поведал Балин.
     -- Почему Казад-Дум столь необъятен, а, как ты думаешь? -- посмеиваясь,
как-то сказал он хоббиту.-- Думаешь, там работала целая  прорва  работников?
Ничуть  не  бывало!  Большая  ее  часть  проложена  при Дьюрине, когда еще и
гномов-то было совсем немного. Так слушай же! У гномов и гор -- одни  корни.
Камни  тоже  могут  говорить,  а  некоторые  -- даже двигаться. Было такое в
Древние Дни, и, говорят, в те сказочные времена создавать великое  Подгорное
Царство Первому Гному помогали сами горы -- послав ему Ролштайн.
     -- Это что еще такое? -- удивился Фолко.
     -- Ха,  Ролштайн!  Это,  сударь мой хоббит, такая штука, что можно весь
мир по-своему переделать,  и  без  всяких  там...-  Он  оглянулся  и  быстро
добавил:  --  И  без  всяких  там  колец  и магов. Ролштайн был с виду самый
обыкновенный камень, правда, довольно  крупный,  говорили,  что  примерно  с
молодого  бычка. Он катился сам, понимаешь, сударь мой Фолко, он катился сам
и прошибал тоннель в любой самой прочной скале. Тангару оставалось лишь идти
за ним, словно пахарю за плугов. Так была проложена большая часть  морийских
коридоров  и  галерей...  Но он мог катиться не только в толще скал, но и на
поверхности.  Рассказывают,  что  именно  Ролштайн  помог  Великому  Дьюрину
отразить первый натиск орков.
     -- А куда же он делся потом?
     -- Никто  не знает,-- вздохнул Балин.-- Его разыскивали долго и упорно,
причем не только гномы.  Этим  ведь  куда  как  сподручно  --  рушить  стены
крепостей!  Но  все  эти  усилия пропали втуне, а у нас появилась пословица:
если увидишь качающийся камень, не спеши кричать, что перед  тобой  Ролштайн
-- лучше сперва посмотри, кто его раскачивает!
     Дождь  тем временем утих, рядом забормотал и заворочался Торин -- нужно
было вставать. Начинался новый  день  их  странствий;  по  расчетам  Торина,
сегодня  им  предстоял особенно тяжелый переход -- до следующей деревни было
никак не меньше десяти лиг.
     -- Ты уже встал, Фолко?  --  удивился  гном,  поеживаясь  от  утреннего
холода.--  Беги  тогда  к  хозяину, пусть завтрак подает. А я пока остальных
разбужу.
     Хоббит наскоро умылся в бочке с дождевой  водой,  стоявшей  возле  угла
дома,  и  отправился  к  хозяину  --  пожилому  хитрому пригорянину, уже лет
тридцать живущему в этих негостеприимных местах. Выйдя от него  на  крыльцо,
хоббит невольно остановился.
     В просторном дворе, обнесенном крепким и высоким забором, кучкой стояли
их фургоны,  по  ступицы  утопающие  в  белесой  утренней дымке. Направо над
забором виднелась высокая  сторожевая  вышка,  налево  --  двускатные  крыши
соседних  домов.  Солнце  едва-едва показалось из-за горизонта, небосвод был
чист; день обещал быть  жарким.  Из-под  фургонных  пологов  уже  доносились
голоса,  появилась  долговязая  фигура  Рогволда; Малыш и один из охотников,
Глен, отправились к трактиру за завтраком, другие люди и гномы уже  выводили
коней  и пони, начиная запрягать. Из-за угла вынырнул Торин вместе с Браном,
рядом с ними шагал, умеряя шаг, командир местной - арнорской дружины в синем
плаще и с перьями цапли на низком вороненом шлеме.
     -- Так вы решит