о пути.
Друзья шли по тому же Зеленому Тракту, которым прибыли в Аннуминас осенью, и
первый день прошел без всяких происшествий. На  ночлег  они  остановились  в
одном  из многочисленных постоялых дворов. Фургоны загнали внутрь, распрягли
коней, не торопясь основательно закусили и выпили  пива,  а  потом  улеглись
спать.  К  уныло замершему возле потухающего очага хоббиту незаметно подошел
Торин.
     -- Есть еще угольки?  --  Торин  ловко  выхватил  тлеющую  головешку  и
принялся раскуривать трубку.-- Ну вот мы и в дороге.
     Гном   откинулся,   привалившись  спиной  к  бревенчатой  стене,  почти
скрывшись в темноте; алел лишь огонек его трубки.
     -- Только чем она кончится,--  вздохнул  Фолко,  задумчиво  пошевеливая
рдеющие угли очага.
     -- Загрустил,  брат хоббит? -- вдруг неожиданно жестко и в упор спросил
Торин.-- Не отпирайся, я все вижу. Вижу, как  тебя  всего  трясти  начинает,
стоит кому-нибудь речь о Мории завести! Ну признайся -- страшно ведь? То-то,
что  страшно...  Подумай,  Фолко,  подумай еще раз -- не в игрушки ведь идем
играть! -- Голос Торина стал глух.-- Что там впереди, никто не знает, может,
драться придется. Хватит ли тебя на это? Я ведь знаю -- с самого  начала  не
хотелось  тебе  под  землю  лезть.  Понимаю,  не  хоббичье это дело, да и не
людское. Тебя ведь Хоббитания, как ни крути, крепко держит! Не случайно, еще
в нашу первую встречу, в твоей усадьбе я заметил, как в окно, пока ты  спал,
заглядывала  прехорошенькая  мордашка...  Как ее зовут? Подумай, Фолко, и не
надо только жертв и геройства. Если у тебя сил не хватит или струсишь ты, то
не то даже важно,  что  сам  погибнешь,  а  что  полягут  те,  кто  на  тебя
понадеялся,  те,  кому  ты спину прикрывать вызвался! Ты не думай, что я там
или Малыш такие уж. храбрые. Думаешь, мне самому хочется в  Морию?  Да  я  с
огромным  удовольствием  бы  остался  в Аннуминасе, завел бы свое дело. А то
пошли бы на юг, в Пещеры Агларонда, или в Эребор подались, там война недавно
была, опытные и неробкие в Железных Холмах нужны.  Пойми,  Фолко,  не  своею
волею  мы идем! Ни я, ни Малыш. Так что снова говорю тебе -- крепко подумай!
Иначе можешь оказаться обузой. Времени тебе до Пригорья даю.
     Торин, внезапно оборвав разговор, резко поднялся и скрылся во мраке.
     Гном ушел, а Фолко, казалось, оцепенел возле угасшего огня. Щеки и  уши
пылали,  он едва удерживался от слез. Деваться некуда. Торин прав. Милисента
каждую ночь снится...  Бэкланд,  усадьба,  дядюшка.  Да  что  же  делать,  в
конце-то концов!
     Слезы наконец прорвались наружу.
     "Да в который это уже раз! -- всхлипывая, думал хоббит.-- Видно, совсем
я никуда  не  гожусь...  Только  и  остается,  что  репу  выращивать, больше
ничего".
     Продолжая всхлипывать, хоббит ощупью пробрался к своему месту и улегся,
прикрывшись плащом. Слезы высохли, уступив место обиде:
     "И с чего это он взял, что я струшу или подведу?! В Могильниках что  бы
они  без  меня  делали?  Эйрик  его  чуть дубиной не пришиб, кто выручил? От
призрака во дворе кто отбился? Не побежал ведь почему-то. А раз так, то спи,
Фолко, сын Хэмфаста,  и  не  обращай  внимания,  у  тебя  еще  будут  случаи
доказать,  что ты не зря ешь хлеб в отряде! -- Хоббит перевернулся на другой
бок и решил об этом больше не  думать,--  Ничего.  Ничего!  Фродо,  Сэмуайз,
Мериадок и Перегрин шли на куда более опасное и, по сути-то, гибельное дело,
и  ничего,  не  хныкали,  не  стонали! Так что пусть себе Торин говорит, что
хочет. Он тоже не всегда прав... Эх, кабы старина  Гэндальф  не  отсиживался
себе за Морем, а был бы здесь... Толку от нас было бы больше".
     Он  медленно  проваливался  в  ласково обнимающую его пелену спокойного
сна, с его губ вновь сорвалось едва слышимое имя мага, его веки смежились, и
сон окончательно овладел им.
     Он не знал и не мог определить, сколько  прошло  времени,  но  внезапно
увидел  те  белые стены на розовой скале, окруженные дивными садами. Видение
ускользало, таяло, и он напряг все силы,  чтобы  оно  не  исчезло.  А  потом
берег,  деревья  и  скалы  неожиданно помчались прямо на него, словно за его
плечами появились крылья, и спустя секунду он краем глаза заметил их --  это
были  крылья  морской  чайки.  Внизу пронеслась белопенная полоса, мелькнули
зеленые кроны, тотчас слившиеся в сплошной ковер. Его  несло  все  дальше  и
дальше,  все  мелькало  перед  глазами,  и  опомнился  он,  уже очутившись в
заполненном сиянием пространстве, где невозможно было понять, где  пол,  где
потолок, а где стены. Он не заметил, как зелень вокруг него исчезла, уступив
место  мягким светящимся завесам,-- так, наверное, мог бы выглядеть внезапно
оживший и наполненный огнем мрамор. И из этого сияния  прямо  навстречу  ему
выступила  высокая,  одетая в белое фигура старика с длинным белым посохом в
левой руке. Справа висел показавшийся странно знакомым меч в  синих  ножнах.
Еще не видя лица, Фолко с замершим сердцем понял, что перед ним Гэндальф.
     Он замер, точнее, замерло все вокруг него, и лишь старик неспешно шагал
ему навстречу.  Хоббит  видел  густые брови, глубоко посаженные яркие глаза,
лучащиеся небывалой силой, величием и добротой,  и  тут  же  услышал  голос,
исходивший  из  обросших белоснежной бородою губ того, кто был на самом деле
Олорином:
     -- Ты звал меня, и вот мы встретились. Говори же, я слушаю, да не медли
-- времени у нас мало.
     -- Гэндальф...-- пролепетал хоббит, точнее,  понял,  что  пролепетал.--
Так ты теперь в Заморье, да?
     -- И это все, что ты хотел сказать мне?
     -- Нет,  конечно  же  нет,-- зачастил Фолко,-- Но, Гэндальф, нам так не
хватает твоей помощи! У нас тут  такое...  Как  нам  разобраться  без  тебя?
Почему ты там, а не здесь?!
     Улыбка исчезла с лица привидевшегося хоббиту старика.
     -- Что  творится  в Средиземье, мне известно, разумеется, в самых общих
чертах. Но теперь вам придется решать и  разбираться  во  всем  самим.  Я  и
другие  ушли  как  раз  потому,  что  народам  Северного Мира более не нужны
пастыри, они могут жить собственным разумением. Поэтому я здесь,  у  эльфов,
на  земле  моей  юности.  Моей эпохой была Третья. Я противостоял Саурону, а
исполнив возложенный на меня долг, смог вернуться. Таков мой ответ  на  твой
первый вопрос.
     -- Но неужели ты не подскажешь нам? Не посоветуешь? Не все наши тревоги
и страхи родились ныне, кое-какие, похоже, из Предначальных Дней!
     -- Я  не  могу  давать  советов,-- прозвучал глубокий скорбный вздох.--
Просто я не смог отрешиться от Средиземья, и, хотя у меня теперь совсем иные
дела и заботы, я  сохранил  возможность  иногда  беседовать  кое  с  кем  из
населяющих  Средиземье.  С  теми,  в  ком  жив еще отблеск Первого Костра: с
древними -- то есть с эльфами, гномами и вами, мои милые чудаки-хоббиты.  Но
не  проси  меня о советах -- здесь я не властен. Потому что всеведущих нет и
не может быть, лишь непрестанным трудом Мудрый  может  заслужить  высочайшее
право судить и советовать. Когда-то оно было у меня, и я им воспользовался.
     -- Так что же, ты совсем не можешь помочь нам? -- Фолко показалось, что
он выкрикнул эти слова.
     -- Могу  ободрить  и поддержать в минуты тягостного сомнения,-- ответил
Гэндальф.-- А поднесенное готовым знание, право же, немногого стоит. Я  могу
только  догадываться о первопричине ваших нынешних тревог, а рассказать тебе
о Заморье просто не имею права. Ты ведь уже слышал о  Весах?  Всякое  знание
должно  быть заслужено, так что погоди отчаиваться! А всемогущих, запомни, в
нашем мире нет и не было. Даже Светлая Королева не всесильна.
     -- Но спросить тебя о прошлом, о Войне за Кольцо,  о  судьбе  хоббитов,
ушедших с тобой, о Валарах и Эарендиле я могу?
     -- О хоббитах можешь,-- улыбнулся Гэндальф.-- Можешь их даже увидеть. А
об остальном...  о Войне за Кольцо все, что нужно знать Смертным, изложено в
Красной Книге. Об Эарендиле там тоже сказано достаточно, а о Валарах... тебе
довольно будет знать, что они есть и служба их далека от завершения.  Пойми,
это  не  моя  злая  воля, а все те же Весы. За знание надо платить. Иногда и
собой.
     -- Но почему Эарендилу не было разрешено вернуться после его подвига  в
Средиземье?  Есть  ли  на  самом  деле  Великая Лестница? Куда делся Саурон?
Почему остался Трандуил?
     -- В  одном  вы,  хоббиты,  точно  не  изменились,--  вновь   улыбнулся
Гэндальф.--  Вы столь же несносно любопытны, когда дело доходит до вопросов.
Я не могу ответить тебе -- пока не могу.
     Уже то, что наши помыслы встретились, преодолев гигантские расстояния и
кое-что посильнее их, говорит о многом. Ты сможешь  в  будущем  подняться  и
выше...  Если  не оступишься. Права говорить со Смертными Средиземья добился
тут один я, причем приложив неимоверные усилия. Я еще покажу тебе тех,  кого
ты  хотел  увидеть. И помни -- наша встреча была не последней. И запомни еще
-- держись Пелагаста! А пока прощай!
     Гэндальф сделал шаг в сторону и исчез. Фолко неожиданно увидел  окно  в
сплошном золотистом сиянии. У окна сидели трое, и, присматриваясь, он понял,
что это -- хоббиты. Два из них выглядели очень старыми, один -- так и совсем
древний, а ближе всех к Фолко оказался крепкий хоббит средних лет. Их головы
были склонены, и Фолко не мог разглядеть их лиц, но тут же понял, кто из них
кто. Видение это продолжалось лишь краткий миг, затем все погасло.
     Наутро он пробудился на удивление свежим и успокоенным. Куда-то сгинули
все обуревавшие  его мрачные мысли, и даже не дававшее покоя в последние дни
лицо Милисенты не то что поблекло, но несколько отдалилось. Теперь он рвался
вперед, крепко запомнив сказанное ему во сне Гэндальфом: ты можешь подняться
выше, если не оступишься.  Здесь  понятно  --  поднялся  же  на  самый  верх
Гэндальф  после победы над Барлогом! И кто знает, увидел бы он мага, не будь
до этого Могильников...
     Шла первая неделя апреля, но все вокруг уже начинало пышно  зеленеть  и
расцветать.  И  хотя  небо затягивали серые ровные тучи, Фолко казалось, что
это один из самых ясных дней в  его  жизни.  Они  двигались  через  коренные
арнорские   земли,   не  опасаясь  нападений,  но  все  же  ночью  оставляли
кого-нибудь сторожить их коней и фургоны.
     Время от времени Фолко ловил  на  себе  одобрительные  взгляды  Торина;
перемена в его настроении не ускользнула от внимания вожака отряда. Никто не
провозглашал его предводителем, но как-то так получилось, что все спрашивали
его  мнение, даже Рогволд. Ловчий тоже заметно изменился после того, как они
покинули столицу. Его поступь вновь стала свободной, мягкой и  легкой,  речь
обрела знакомые металлические нотки, а взгляд -- обычную сосредоточенность и
уверенность.  Под  стать  ему  были  и отправившиеся с ними люди -- среднего
возраста, коренастые,' сильные, опытные. Они не скрывали, что не  собираются
лезть  в  Морию;  их  задачей было оставаться на поверхности, охраняя запасы
отряда и поддерживая связь с Аннуминасом. Люди и гномы шли мирно  и  дружно,
не считаясь родом, а делая одно дело. Так прошло четыре дня.
     На  пятый  день  отряд вступил в хорошо знакомую троим путникам долину,
где осенью (Фолко теперь казалось, что это было давным-давно; время же после
того, как он покинул Хоббитанию, он уже  мерил  годами)  довелось  разнимать
сцепившихся  на  пыльной  полевой  меже крестьян. День уже угасал, когда они
перевалили через гребень  гряды,  и  они  решили  заночевать  в  Хагале.  До
Пригорья неторопливым ходом оставалось еще полных четыре дня дороги.
     В  деревне мало что изменилось -- разве что прибавилось несколько новых
изб на окраинах. Селяне не  забывали  об  осторожности,  и  их  добровольная
стража  остановила  отряд  у  крепких деревенских ворот. К счастью, Торина и
Рогволда узнали, и вскоре путников встретил самый радушный прием. Услышав об
их появлении, с какого-то дальнего поста примчался Эйрик,  трактирные  слуги
уже  сдвигали  столы,  кто-то послал мальчишек в Харстан, и пир затянулся на
полночи.
     Друзья узнали, что зима прошла спокойно, если не  считать  трех  стычек
хагальских  дружинников  под водительством Эйрика с разбойниками. Ангмарские
отряды ни  разу  не  побеспокоили  селян,  и  это  показалось  всем  хорошим
признаком. Фолко долго не мог решиться спросить о Суттунге, а когда набрался
храбрости,  ему ответили, что еще несколько месяцев этот неугомонный человек
подбивал харстанцев отомстить за обиды и поджечь деревню соседей, после чего
всем уходить на север; там, дескать, у него есть настоящие друзья,  там  они
смогут  жить  свободно и безбедно, под надежной защитой. Его сначала просили
угомониться, грозили даже сдать в Пригорье новому Капитану  Дизу;  говорили,
что  Эрстер  впал в немилость и был сильно разобижен. Однако Суттунг не стал
дожидаться, когда его сородичи потеряют терпение, и в одну  прекрасную  ночь
исчез вместе с семьей и несколькими близкими друзьями, такими же оголтелыми,
как и он сам. О них не вспоминали.
     Деревенский  отряд  увеличился вдвое за счет примкнувших к ним соседей,
рассказывал тем временем хоббиту Эйрик. С хорошего осеннего урожая прикупили
оружия, кое-что смогли выковать свои местные  умельцы.  Деревенская  дружина
достигла  почти  двух  сотен  мечей  и  служит  теперь надежной защитой всей
округе.
     -- Да, кстати! -- вдруг хлопнул себя по лбу Эйрик--- Тут еще один  слух
о Храудуне прокатился. Он ведь тогда, как помните, бежал.
     И  вот  дня  три  тому  весть  поспела:  две деревни лигах в тридцати к
востоку  от  нас  насмерть  поссорились,  настоящее  побоище  учинили,  дома
пожгли...  Говорили,  что  в  одной  поселился какой-то чудной старик, вроде
чем-то помогавший приютившим его селянам, а их за это  невзлюбили  почему-то
соседи. Знакомое дело! Не иначе, как опять Храудун, лиходейщик проклятый! --
Эйрик грохнул по столу тяжелым кулаком.-- Эх, поймать бы -- да за бороду! Мы
бы уж с ним разобрались!
     -- Вечно  ты,  Эйрик,  в  чужие  дела лезешь,-- укоризненно заметил ему
Рогволд.-- Зима прошла, разбойников подвыбили, ангмарцам отпор дали. Отписал
бы ты лучше шерифу, да не проморгал бы сев!
     Эйрик побагровел, но сдержался и ничего не сказал.
     -- Деревня, где он поселился, взяла-таки верх,-- продолжал он.-- Да  на
них  ополчилась  разом  вся  округа,  подтянулась местная дружина, и те, кто
остался из горе-победителей, ушли в леса, а там что -- только  разбойничать.
Вот вам и Храудун!
     На  рассвете,  когда  они  выступили  дальше,  Эйрик  долго провожал их
верхами, и Фолко крепко запомнил сказанные вожаком Хагаля слова:
     -- Тяжело что-то у меня на душе, друг Фолко. Не  случайно  все  это,  и
Храудун этот тоже не случайно. Большая кровь будет, помни мои слова, большая
кровь...
     Отряд  двигался  на юг по спокойной, надежно охраняемой дороге. Повсюду
начинались полевые работы; весна выдалась дружная. Миновало еще четыре  дня,
и перед ними замаячили долгожданные крыши Пригорья.
     Все  эти  дни  у  Фолко  не  проходило то легкое, уверенное настроение,
появившееся у него после удивительного видения Заморья. Он часто  и  подолгу
размышлял над словами Гэндальфа, и чем дальше, тем больше вопросов возникало
у  него.  Почему,  если  маг не может ничего ему рассказать, зачем Гэндальфу
вообще это нужно -- беседовать с кем-то из живущих в Средиземье?  Может,  он
выслушивает их рассказы? Но маг его ни о чем не расспрашивал...
     Предъявив  последний  раз  подорожную  конному патрулю у северных ворот
Пригорья, они неспешно втянулись в поселок. И,  конечно  же,  их  руки  сами
собой направили коней к гостеприимным дверям "Гарцующего Пони".
     Ничего  не  изменилось  в  знакомой  зале,  и  даже  народ,  как сперва
показалось Фолко, был тот же, что и в тот злополучный  вечер,--  не  хватало
лишь людей в зеленом. Немало было выпито пива и спето песен; гномы то и дело
затягивали  свое  знаменитое  "За  синие горы, за белый туман", люди, в свою
очередь, начинали "Сидел король в тот вечер одиноко", и лишь когда сгустился
вечер, хоббиту удалось незаметно ускользнуть и отправиться туда, где, как он
безошибочно определил, его ждали. Он пошел в лавку Пелагаста.
     Окна лавки были темны, но когда Фолко негромко постучал  в  дверь,  она
неожиданно легко распахнулась. Он ступил в черный проем.
     -- Дверь  за  собой запри,-- раздался спокойный знакомый голос, и Фолко
увидел впереди себя слабый, дрожащий огонек свечи и в его  скупом  свете  --
склоненного над книгой человека.-- Обойди там, справа...
     Хоббит осторожно приблизился, Пелагаст поднял на него свой единственный
глаз, и Фолко невольно вздрогнул. Глаз казался бездонным черным колодцем, на
дне которого,  --  подобно тусклому огоньку, билась непонятная прочим мысль.
Упавшие на древние страницы руки Пелагаста казались  сухими  ветвями  дрока,
плечи  и  грудь утопали во тьме, слабые отблески света падали на рассеченные
морщинами щеки.
     -- Садись сюда, на лавочку,-- продолжал Пелагаст.-- Я давно  жду  тебя.
Рассказывай все по порядку. Не бойся сбиться: что нужно, я переспрошу.
     -- Но...  кто  ты?  --  выдавил из себя хоббит, только теперь сообразив
задать сидевшему против него этот самый простой и естественный  вопрос.--  О
тебе мне говорил сам...-- Он осекся, вовремя вспомнив, что все привидевшееся
ему может быть и простым сном.
     -- Сам  Гэндальф,  вернее,  Олорин?  --  чуть  усмехнулся Пелагаст.-- Я
догадывался, что рано или поздно он отыщет тебя. Он всегда был  неравнодушен
к  вам, хоббитам. Ты, значит, видел его! Он, конечно, ничего не сказал тебе,
толкуя про Весы?
     -- Так и есть... Но откуда...-- начал было изумившийся  Фолко  и  вновь
остановился, почувствовав неуместность своего вопроса.
     -- Проклятые  Весы,--  вздохнул Пелагаст.-- Но ничего не поделаешь. Что
же до меня... неужели ты еще не догадался? А еще Книгу читал.  Ну,  впрочем,
это не так важно. Ты же сам пришел ко мне, значит, знал, хоть и не умом. Обо
мне мы еще поговорим, а пока -- я жду твоего рассказа.
     И  Фолко,  подчиняясь властно зазвучавшей в этом спокойном голосе силе,
начал свое повествование. Оно оказалось длинным -- Пелагаст требовал,  чтобы
хоббит  не  опускал  ни одной детали. Он долго и дотошно выспрашивал его обо
всем происшедшем в  Могильниках;  интересовался  Храудуном,  причем,  слушая
Фолко,  еще  больше нахмурился и что-то прошептал. Хоббиту показалось, будто
Пелагаст  сказал  нечто  вроде  "опять  он  за  старое".  Их   Аннуминасские
приключения  он выслушал не так внимательно, остановившись лишь на истории с
явившимся призраком. Он молча покивал при этом, словно находя  подтверждение
каким-то  своим мыслям, а потом вдруг как-то по-особенному щелкнул пальцами,
и в углу вдруг вспыхнули два больших желтых глаза. Не ожидавший этого  Фолко
вскрикнул.
     -- Не бойся,-- повернулся к нему Пелагаст,-- это Глин, мой филин;
     Крылатая  тень  бесшумно  скользнула  прямо  на  плечо Пелагаста. Фолко
увидел круглую голову, большие глаза, сейчас  прикрытые  от  света  тяжелыми
веками. Пелагаст что-то тихо сказал огромной птице, и Глин неслышно взлетел,
тотчас  скрывшись  в  темноте.  Фолко  почувствовал  на  лице упругие толчки
воздуха. И тотчас, словно у него в  голове  вспыхнула  молния,  он  внезапно
понял,  кто  сейчас  перед  ним.  И прежде чем он успел подумать, что же ему
делать дальше, его спина  уже  согнулась,  а  сам  он  склонился  в  низком,
почтительном поклоне.
     Пелагаст усмехнулся.
     -- Понял наконец... Да, я был когда-то Радагастом Карим, одним из Пяти.
А теперь  я торговец оружием в Пригорье... Я последний из Пяти, оставшийся в
Средиземье. Гэндальф ушел, и остальные тоже... Сарумана вроде бы убили...  А
я остался. Мне нечего делать в Заморье, Фолко, сын Хэмфаста. Я не был ничьим
врагом,  мне  служили  растения,  звери  и  птицы.  Один-единственный  раз я
оказался  втянут  в  людские  дела  --  когда  я  на  беду  передал  О