я тебе за пивом сбегаю, а? Что-то  ты  у  нас  заговариваться
стал, друг Торин...
   Однако тот лишь отмахнулся.
   - Ну, зато теперь нам все стало ясно,  -  пожав  плечами,  сменил  тему
Малыш. -  В  Рохане  и  без  нас  справятся.  Брего  хоть  и  косноязычнее
собственного жеребца, но дело-то знает. А Эовин мы бросить не можем,  хотя
Эодрейд тогда нас точно проклянет...
   - Да пусть проклинает, - отмахнулся Фолко. - Как бы нам самим  себя  не
проклясть, вот о чем думать надо. "Не пред людьми, перед собой будь  чист"
- кто сказал?
   - Да, сказано верно, - кивнул Торин. - Я согласен с Фолко.  Эодрейд  на
нас взъярится... что ж, найдем у кого полками  командовать.  У  Беорнингов
или в Королевство Лучников подадимся...
   - Чего гадать? - нахмурился Фолко. - Сперва Эовин спасти,  а  потом  уж
голову ломать...
   - И то верно, - согласился Торин...
   Сборы не заняли много времени. Фарнак и его друзья таны не  поскупились
- достали и выносливых хазгских лошадок, и  всего  остального,  потребного
для дальнего и опасного пути через пустыню. Гномы увязывали последние тюки
с поклажей, когда в дверь постучали.
   Торин, прихватив на всякий случай топор, пошел отворять. Времена, когда
можно было крикнуть: "Входи, не заперто!" - давно и безвозвратно миновали.
   - Кто?
   - От тана Фарнака с приветом и словами: "Я проводник из  Кханда!"  -  И
гость назвал пароль.
   - Тогда заходи, - откинул Торин запор.
   Проводнику пришлось изрядно нагнуться, чтобы не расшибить лоб о  низкую
притолоку. Высокий,  поджарый,  узколицый,  весь  прокаленный  солнцем,  в
просторной белой одежде, с накинутым  на  голову  белым  же  капюшоном;  в
движениях его сквозила мягкая, ленивая грация опытного воина, хотя  оружие
на виду он не носил. Серые глаза эльдринга смотрели прямо и остро.
   - Мой тан рассказал о  вашем  деле,  -  кхандец  неожиданно  улыбнулся,
блеснув ослепительно белыми зубами. -  Это,  я  вам  скажу,  по  мне!  Чем
безумнее, тем лучше!

   По барханам скачущий - он подобен птице,
   Соколу иль кречету голубых кровей,
   Ну а кто размеренно едет по дороге -
   Так его мужчиною непристойно звать! -

   неожиданно продекламировал он. - А зовут меня Рагнур.  Так  прозвали  в
дружине - полное-то мое имя куда длиннее... Нам пора в  дорогу.  Тракт  от
Умбара до Хриссаады, столицы Харада, я знаю  как  свои  пять  пальцев.  Не
сомневайтесь, выручим девчонку!
   Дневная жара спадала, уступая место мягким волнам  катящейся  с  океана
прохлады. Четверо всадников миновали ворота Умбара.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ. 1732 ГОД. РАЗГАР ЛЕТА


ГЛАВА ПЕРВАЯ

   ИЮЛЬ, 14, УМБАР, РЫНОК РАБОВ

   - Фр-р-ха! - Тан Старх брезгливо кривил  губы,  оглядывая  серую  толпу
выставленных им на продажу рабов. -  Акулья  сыть!  -  бросил  он  первому
помощнику. - Кто  их  возьмет-то?!  В  Хараде  покупщики  ныне  разборчивы
стали...
   - Так иных-то где и взять? - принялся оправдываться помощник. - Вон  до
чего дошли - уже и ховрарами не брезгуем! Когда такое было?
   - Акулья сыть! Было, пока этот болван Скиллудр за Олмером не пошел...
   - Вот именно! - поспешил поддакнуть первый. - Бывало, одних  гондорских
красоток  везешь,  то  ли  дело!  И  барыш,  и  спокойствие...  С   руками
отрывали!..
   - Ладно, не трави душу... -  сердито  бросил  Старх.  -  Еще  и  Фарнак
этот...  проболтались  из-за  него  на  рейде,  запоздали  с  погрузкой...
Залбул-то уже ушел, говорят, нас не  дождался...  Кому  теперь  всех  этих
дохляков сбывать станем?..
   Первый помощник счел за лучшее отмолчаться.
   Громадную пыльную площадь невдалеке от городских  стен  Умбара  занимал
рынок рабов - ныне одна из главных статей торговли  морского  города.  Тут
тянулись длинные серые помосты с многочисленными кольцами -  закованных  в
цепи невольников  выгоняли  на  высокое  место  для  всеобщего  обозрения.
Болтали, будто там одновременно продают тысяч по десять рабов - да  только
кто ж считал?..
   Старх, по-прежнему кривясь, лишний раз оглядел свой  товар.  Мало!  Две
сотни голов - и это у него, первого охотника  за  рабами  среди  умбарских
танов! И добро бы головы-то еще  оказались  гондорские  или  там,  скажем,
роханские, так ведь нет! Жалкий восточный сброд,  отребье,  приползшее  на
Запад, держась за самый край  плаща  Олмера  Великого!  Старх  глубоко  их
презирал. Ни на что, кроме как служить двуногим скотом  и  приносить  ему,
Старху, звонкую харадскую монету, они не годятся.
   В шеренгах стояло сто сорок мужчин  и  всего  лишь  шестьдесят  женщин.
Набег оказался неудачен,  кто-то  предупредил  деревенских  обитателей,  и
большинство успело скрыться.  Мужчины  -  глупцы!  -  попытались  драться.
Аккуратно, без лишней крови - труп не продашь,  какая  с  него  польза!  -
Старховы молодцы отрезали сопротивлявшихся от леса, окружили  и  принудили
сложить оружие. Но мужчин-рабов в Хараде последнее время брали плохо.  Вот
женщины - другое дело. Они могут делать почти всю мужскую  работу,  а  что
надрываются и помирают до срока - так не беда, эльдринги новых привезут. И
еще одно, немаловажное  -  бабы  склонны  бунтовать  куда  меньше,  нежели
мужики.
   Но и схваченными женщинами Старх недоволен. Молодые да пригожие  успели
попрятаться, ему достались лишь те, что постарше. Кривясь, точно от зубной
боли, тан косился на широкие, плоские  лица  с  высокими  скулами  и  чуть
раскосыми глазами. Женщины стояли тихо, покорно, сгорбившись и, не отрывая
взглядов от помоста. Старх сплюнул. За  самую  миловидную  едва  ли  дадут
больше пяти монет... в то время как  за  золотоволосых  роханских  девушек
платилось до пяти тысяч! Правда, Старху такие еще не попадались ни разу, о
чем он вельми скорбел, однако в открытую подняться по Неоне и  напасть  на
владения Эодрейда не решался.
   Тан но привычке  практически  не  слышал  буйного  многоголосья  рынка.
Эльдринги-владельцы  никогда  не  расхваливали  свой  товар   сами,   этим
занимались специально нанятые  харадримы-кликальщики,  что  рвали  глотки,
призывая почтеннейших покупателей "...обратить свой милостивый взор именно
на наших богатырей, красавиц, орлов и не смотреть на лихоманкой  траченных
трупаков да уродцев, что насупротив выставлены!"
   Подобные крики таны давно уже пропускали мимо ушей. Харадримы  покупают
- вот пусть для них кликальщики и стараются...
   Серый, безымянный рыбак из  ховрарской  деревни  стоял  в  толпе  рабов
Старха. Ноги его сковывала железная цепь,  одним  концом  прикрепленная  к
общей  для  всего  "гурта"  невольников,  и  он  единственный   в   вялой,
сломленной,  сдавшейся  на  милость  победителя  толпе  смотрел  прямо   и
спокойно. В нем что-то очень сильно изменилось, в этом Сером,  после  того
как он бросился в волны, мечтая покончить наконец с опостылевшей жизнью...
   Он не помнил, что было с ним. На мгновение, когда он уже  погружался  в
зеленоватую пучину, перед мысленным взором внезапно мелькнуло лицо воина -
сильное, суровое лицо с мощной густой бородою. Он был еще молод, этот воин
с притороченным за плечами клинком, но в осанке и облике его чувствовалась
привычка побеждать и  повелевать.  Стоя  на  мощенном  плитами  крепостном
дворе, воин внезапным движением  вырвал  из  ножен  меч  -  клинок  засиял
небесной голубизной - и вскинул его над головой,  словно  подавая  знак  к
атаке...
   И, непонятно почему, этот властный призыв - вперед, на врага, не считая
потерь! - придал сил тонущему Серому. Руки и ноги против  его  собственной
воли вытолкнули тело на поверхность...
   Там его и подобрал корабль Старха.
   - И на кой он тебе! - бранил десятник воина, что  бросил  Серому  конец
веревки. - Старый да седой - кому он нужен? За  него  и  одной  монеты  не
дадут! Смотри - не продадим, сам тогда за него заплатишь из доли добычи!
   - Ничего, старый, да крепкий, -  возражал  эльдринг.  -  Смотри,  плечи
какие! А что седой - то не беда...
   Серый не произнес ни слова, очутившись на палубе "дракона". Он  молчал,
когда его заковывали, молчал все время пути к  Умбару,  молчал  и  сейчас,
стоя на позорном помосте. И лишь в глазах - прежде  бесцветных,  а  теперь
вновь отчего-то становящихся карими - медленно разгорался холодный огонь.
   Он вспоминал. Он мучительно  вспоминал.  Что  сказал  ему  тот  воин  с
голубым клинком?  Откуда  взялось  это  видение?  Или  же  то  был  просто
предсмертный бред, странным образом вернувший его, Серого... или нет,  его
же звали как-то иначе! - к жизни? Он не знал.
   Но то, что он не всегда звался Серым, - теперь он ведал точно.
   Наконец пожаловал и покупатель. Высокий, высохший, словно жердь, купец,
чьи роскошные зеленые одеяния только оттеняли болезненную  желтизну  лица,
неспешно, с достоинством повернул в  проход,  вдоль  которого  выстроились
невольники Старха. Кликальщики разом утроили усилия,  грозя  сорвать  себе
глотки.
   Мужчины-невольники остались безучастными. Женщины вытянули шеи -  вдруг
это покупщик? Серый же - единственный из рабов - взглянул  купцу  прямо  в
глаза, взглянул тяжело и пронзительно,  так  что  харадрим  споткнулся  на
ровном месте и пробормотал сердитое проклятие. Старх скривил губы - теперь
наверняка не купит... у  этих  южных  варваров  споткнуться  перед  лавкой
значит, что товар оттуда принесет несчастье...
   Однако на сей раз это оказалось не так.  Окинув  взором  кряжистых,  не
обделенных  силой  ховраров,  покупатель  в  задумчивости   вытянул   губы
трубочкой, пошлепал ими и, махнув кликальщику, назвал цену.
   Старх изумленно поднял брови. Ну и дела! Все, оптом, и мужчины  впервые
за много времени дороже женщин! Но он не был бы  таном,  если  бы  уступил
даже такому выгодному предложению без торга.
   -  Сейчас,  сейчас,  -  отмахнулся  харадрим.   Он   вновь   пристально
вглядывался в ряды  невольников,  пока  не  столкнулся  с  горящим  взором
Серого. Купец невольно сглотнул и поспешил отвернуться.
   - Так... я беру. Значит, твоя цена...
   Окончив торг, Старх только и  мог  усмехаться  да  покачивать  головой,
гладя ладонью под легким плащом тугой мешочек с золотом. Удачно!  До  чего
же удачно!.. В ушах все еще звенели последние слова странного покупателя:
   - Вези больше, тан, нам нужны крепкие молодые мужчины, и женщины, чтобы
случать их с мужчинами...
   Это уже  нечто  новенькое!  Но  стоит  ли  благородному  морскому  тану
размышлять над причудами грязных варваров?  Если  у  дурака  много  денег,
сделай так, чтобы они оказались у тебя - ты распорядишься ими разумнее...
   В тот же  день,  едва  успев  запастись  провиантом  и  пресной  водой,
небольшая флотилия Старха покинула Умбар. И не он один. Харадримы  скупили
всех выставленных на продажу рабов и всем продавцам говорили одно - везите
еще. Везите много!..
   Скованные одной длинной цепью невольники пара за парой вытягивались  за
ворота Умбара. Стража привычно смотрела равнодушными взорами: здесь  такое
происходило каждый день. Правда, не в таких  количествах.  С  рассвета  до
заката из города вышло не менее  десяти  тысяч  невольников  -  такого  не
случалось  еще  ни  разу,  ни  во  времена   расцвета   Умбара   Корсаров,
ненавистников Гондора, ни в те недолгие десять лет, что  крепостью  владел
Морской Народ.
   Первый переход. Новые хозяева  заботились  о  купленной  собственности:
караван двигался ночью, днем укрывшись от  палящего  солнца  в  специально
устроенном городке из навесов. Разносили в чашках мутную, чуть солоноватую
воду.
   Тощий купец с двумя  коренастыми  охранниками  оглядывал  толпу.  Чтобы
поддерживать порядок, не хватит и сотни воинов, если сами рабы  не  начнут
смотреть друг за другом. Давно известен  испытанный  прием  -  разделяй  и
властвуй...  Наметанный  взгляд  торговца  мгновенно  заметил   немолодого
невольника, отличавшегося гордой осанкой, - он не казался ни  забитым,  ни
подавленным.
   Серый выделялся из толпы рабов, как выделяется волк среди дворняг.
   - Ты!.. - Палец купца уперся в  грудь  Серому.  -  Будешь  старшим  над
караваном. Смотри, если эта падаль начнет помирать раньше, чем  мы  дойдем
до Хриссаады, я оставлю тебя в пустыне  одного,  связанного,  чтобы  тобой
полакомились песчанники!
   Серый молча кивнул. И  вновь  купец  отвернулся,  не  в  силах  вынести
взгляда презренного, только что купленного им невольника...
   Серый взялся за дело.
   - Эй, парень! - Его негромкий голос отчего-то заставлял всех  остальных
немедленно смолкать. - Оставь воду. Ты уже получил свое.
   Невольник - самый, пожалуй, крепкий из пленных - глумливо оскалился:
   - Ба, Серый! А я-то все гадал, отчего это твоя рожа мне знакома?
   Этот раб раньше жил в соседней деревне с Серым. И сейчас, как и принято
у ему подобных, намеревался отобрать чашку с водой у какой-то женщины.
   - Оставь воду, - повторил  Серый,  и  все  окружающие  стали  отчего-то
поспешно отползать в стороны, насколько позволяла длина цепей.
   Соперник выпрямился:
   - Ты еще будешь тут распоряжаться!..
   Серый  и  не  подумал  уклоняться.  Только  весь  напрягся  -  и  кулак
невольника, вместо того чтобы врезаться ему в скулу, безвольно  опустился.
Мужик взвыл, схватившись за кисть, - ему показалось, он словно  ударил  по
каменной стене. Серый даже  не  шелохнулся,  и  глаза  его  горели  черным
пламенем.
   - Оставь воду, - в третий раз негромко сказал он, и на сей раз ослушник
уже не возражал.
   Рабы смотрели на Серого с ужасом. А потом у какой-то женщины вырвалось:
"Серый, Серый, спаси нас, Серый!.."
   По  охваченному  отчаянием  людскому  муравейнику   прошла   мгновенная
судорога. Звеня цепями, люди  качнулись  к  Серому,  протягивая  руки,  из
глоток рвался не то стон, не то звериный хрип...
   Рыбак остался стоять неподвижно, только глаза разгорались все  ярче,  и
окружавшим невольникам  казалось:  скажи  он  сейчас  их  оковам:  "Падите
прочь!" - и железные браслеты исчезнут, как наваждение...
   Но надсмотрщики тоже не зря ели свой хлеб. Засвистели бичи,  замелькали
дубинки,  несколько  лучников  наложили  стрелы,  и  дрожащее   многотелое
существо, многорукое и многоногое, замерло, скорчилось,  в  ужасе  завывая
под ударами...
   Серый не дрогнул, когда вокруг его плеч обвился кнут.
   - Эй, почтенные! - крикнул он (охрана  караванов  в  большинстве  своем
знала Западное Наречие). - Этого больше не повторится! Уймите свой гнев!..
   Трепещущее и скулящее  скопище  невольников  прильнуло  к  нему,  точно
птенцы к матери.
   Несколькими словами Серый навел  порядок.  И  всем  уже  казалось:  что
такого  увидели  они  в  этом  немолодом  рабе,  таком  же  точно,  как  и
остальные?..
   Дальше караван двигался в образцовом порядке.  Жадные  демоны  пустыни,
всегда  собиравшие  щедрую  дань  со  скорбных  процессий,  на   сей   раз
довольствовались подачками...


   ИЮНЬ, 28, ПРЕДМЕСТЬЕ ХРИССААДЫ

   Две недели шел караван через  мертвую  пустыню,  где  властвовали  лишь
песок, жара да ветер. Дорога вытягивалась серым удавом, от одного оазиса -
зеленого  взрыва  на  желтом  покрывале  песков  -  до  другого.   Колодцы
попадались редко, и вода в них оказалась изрядно солоноватой.
   По обочинам, прокаленные солнцем, щедро набросаны были черепа и кости -
останки тех невольников, что так и не дошли до харадской  столицы.  Сперва
на скелеты косились, затем привыкли...
   Но потом пустыня мало-помалу  зазеленела,  постепенно  превратившись  в
травянистую степь. А еще дальше, возле горизонта, засинела узкая полоска -
там начинались леса. Больше стало воды; и наконец караван вышел к окраинам
города.
   На  громадном,  вытоптанном  до  зеркального  блеска  поле,  обнесенном
высокой  колючей  оградой,  харадримы  согнали,  наверное,  тысяч   десять
новокупленных невольников. С  женщин  начали  сбивать  цепи,  мужчин  пока
держали закованными.
   На  высокий  помост,  откуда  было   видно   все   заполненное   рабами
пространство, поднимались люди в дорогих, алых с золотом одеждах. Их  было
пятеро - все рослые, гордые, при оружии. Вместе с ними появился и старшина
надсмотрщиков, что распоряжался в этом загоне для двуногого скота.
   - Слушайте меня, вы, велбужий  навоз!  -  крикнул  он,  слишком  хорошо
сложенный и красивый для этой работы мужчина, в котором за лигу была видна
гвардейская выправка. - В великой своей милости необозримый, как  песчаное
море, правитель Тхерема, вам  ведомого  под  именем  Харад,  говорит  вам:
каждый может заслужить себе свободу  и  богатство!  Слышите  -  свободу  и
богатство! Если будете верно служить силе Тхерема!
   По неисчислимой людской толпе пролетел ропот.
   Надсмотрщик продолжал:
   - Мужчинам мы предоставляем выбор - отправиться на золотые копи Тхерема
или же вступить в его доблестное,  непобедимое  войско!  Стать  настоящими
воинами великого Тхерема, навсегда избавиться от  рабской  доли!  А  когда
падут города наших врагов, каждый такой город будет отдаваться вам на  три
дня, и все, что вы захватите в нем, станет вашим!  Мужчины,  вступившие  в
войско, получат женщин! Каждый сможет стать десятником, сотником или  даже
тысячником, если будет исправно нести службу! А теперь, кто хочет на  копи
- за ворота!
   Толпа не шелохнулась. Кажется, все перестали даже дышать.
   Однако харадским заправилам, похоже,  нужны  были  руки  и  на  золотых
рудниках.
   Дюжины три стражников с короткими копьями принялись  оттаскивать  людей
за ворота, выбирая тех, что постарше и не столь крепок. Отчаянные вопли  и
мольбы воинов ничуть не волновали.
   - Я могу, я могу быть воином!  -  вопил  один  из  несчастных.  Потеряв
самообладание, он бросился на стражника - и покатился на землю,  сбитый  с
ног тупым концом копья.  Даже  не  посмотрев  на  него,  воины  подхватили
бунтовщика за ноги и поволокли за ворота.
   Другие пробирались все глубже и глубже в толпу:  они  были  смелы,  эти
харадримы, - рабы, даже скованные,  могли  просто  задавить  надсмотрщиков
числом.
   Пара надсмотрщиков оказалась возле Серого. Рыбак стоял,  скрестив  руки
на груди; один из стражников брезгливо взглянул на  немолодого  и,  верно,
никуда уже не годного невольника.
   - Грар'д эрмон! [Возьми эту развалину! (харадск.)]
   Воин грубо схватил Серого  за  плечо,  рывком  повернув  к  себе.  И  -
внезапно замялся, словно пытаясь что-то вспомнить, поднес ладонь ко лбу.
   -  Иншах'кр  эрмон'в,  Сатлах!  [Да  он  вовсе  не  развалина,  Сатлах!
(харадск.)]
   Воины прошли мимо. Серый тяжело вздохнул, гордо расправленные плечи его
внезапно ссутулились - он в один миг словно бы постарел на много лет.
   - Как тяжело... - пробормотал он, сам, похоже, не понимая  смысла  этих
слов. - Сил совсем нет...


   ИЮЛЬ, 30, ОКОЛО ДВУХ ЧАСОВ ДО ПОЛУНОЧИ, ПРЕДМЕСТЬЕ ХРИССААДЫ

   - Тьфу, тьфу и тьфу! -  Малыш  ожесточенно  плевался.  -  Да  чтоб  его
молотом расплющило, этот ветер! И песок! И жару!
   - Что, у горнов никогда не жарился? - осведомился Торин.
   - Сравнил! - фыркнул Малыш. - Разве ж там такой  жар?  От  него  только
кровь по жилам быстрее бежит! А этот? Я словно кусок теста на противне!
   - Тихо вы! - шикнул на друзей Фолко. - Рагнур  же  сказала,  тут  полно
стражников. А псы у них за целую лигу слышат, как мышь нору копает!
   - Подумаешь! - беззаботно  отмахнулся  Маленький  Гном.  Расставшись  с
полком,  тангар  вновь  отбросил  всякую  осторожность,  превратившись   в
прежнего беспечного удальца, радующегося любой схватке. - Что  мы  их,  не
уложим?
   - Да, в голове у тебя точно от жары все помутилось, - заметил Торин.  -
Ладно, все, молчок!
   Они укрывались в негустой рощице неподалеку  от  предместий  Хриссаады.
Позади  остался  трудный  двухнедельный  путь  через  Харад  -   окольный,
потайной, тревожный. Узкая нить караванной дороги к Умбару  петляла  среди
разлегшихся, словно золотые змеи, песчаных барханов, и вся  она  тщательно
охранялась. Колодцы и оазисы попадались редко, и каждый  окружало  двойное
кольцо воинов.
   Если бы не Рагнур,