ила
предел продвижению Авари на запад.
   - А сумеет ли Олмер добраться до Дома Высокого? - спросил хоббит.
   - Может случиться, что и сумеет. Он стал силен и, похоже,  сам  еще  не
слишком понимает, откуда в нем эта сила и какой  она  природы.  Многие  из
тех, что могли бы преградить ему путь, отступят перед этой силой.
   - Хорошо. Кто такие гурры и как с ними бороться?
   - Гурры - это накипь, отбросы племени Семи Отцов,  -  серьезно  ответил
Наугрим. - Кое в чем они подобны оркам - их тоже вывел в дни зенита  своей
мощи Первый Великий  Враг,  скрестив  своих  мелких  подручных-вампиров  с
попавшими ему в руки и особым образом умерщвленными гномами. Гурры сильны,
упорны, и если орки  в  глубине  своих  черных  сердец  ненавидели  своего
Повелителя и служили ему больше из страха и ненависти к эльфам,  то  гурры
не устают возносить ему хвалы за  дарованное  им  земное  существование  и
поэтому бывают даже злее и упорнее, чем самые свирепые  орки.  Бороться  с
ними тяжело - они ловки, хитры, чуть что - зарываются в землю, они великие
мастера засад и неожиданных ударов в спину. Как и  гномы,  они  искусны  в
рытье  тоннелей  и  подземном  строительстве,  но  сохранили  и  кое-какие
познания в черном  лиходействе  и  способны  заставить  своего  противника
замереть, так что тот не сможет  поднять  меча  для  защиты.  Здесь  нужно
тайное  знание  гномов,  когда-то  они  встречались  в  бою  с   подобными
созданиями. Гурры тебе повстречаются наверняка  -  они  населяют  обширные
пространства и в Лесах Ча, и за ними,  вдоль  дороги  к  хазгам.  Что  тут
посоветуешь? Ты знаешь ответ не хуже меня - держи крепче меч!
   Кроме гурров в областях за Лесами Ча обитают  хегги  и  ховрары.  Хегги
издавна жили по склонам гор, и, наверное, это был славный народ,  если  бы
не  Саурон  Великий.  В  дни  своей  славы  он  соблазнил  их   призрачным
могуществом Мордорских земель, и хегги, никогда не желавшие чужого,  вдруг
взалкали плодородных  земель  в  долинах.  Саурон  помог  им  в  войнах  с
соседями, которых они привели к покорности Черному Замку, и более  того  -
одно из Девяти Колец он отдал предводителю хеггов. Саурон послал к  хеггам
учителей из числа  предавшихся  злу  Черных  Нуменорцев,  и  они  передали
наивным горцам многое из своего тайного знания. И вот  когда  Саурон  пал,
хегги стали разительно меняться. Они не просили о пощаде, но  заперлись  в
своих горных  крепостях  и  вот  уже  триста  лет  стерегут  рубежи  своих
владений,  убивая  каждого,  кто  оказывается  возле  них.  Они   овладели
искусством творить странные чудеса, и  серые  башни  их,  воздвигнутые  на
горных тропах, охраняют не только мечи, копья и стрелы, но и неведомые мне
незримые силы, предупреждающие хеггов о приближении врагов.  На  карте  их
пределы помечены. Мой тебе совет - не приближайся к ним.
   Ховрары с незапамятных времен служат Ночной Хозяйке, их земель ты никак
не минуешь. Это крайний форпост  земель,  подчиненных  Синему  Когтю,  как
иногда именуют Хозяйку. Не минует его и Олмер, и очень важно  узнать,  как
он сладит с Неминучей Гибелью  из  Тьмы.  Она  не  бессмертна  -  каким-то
образом  эти  чудовища  продолжают  свой  род.  Та,  что  правит   сейчас,
утвердилась там лет триста назад,  в  год  великой  победы  над  Сауроном.
Ховрары не знают магических секретов, но вот за восточными  рубежами,  уже
за Великим Хребтом, есть области Великого Орлангура, и это, я тебе  скажу,
пострашнее всего остального, вместе взятого. Это третья сила, пришедшая  в
Мир, новое творение Унголианта, точнее, творение тех его областей, куда  в
кромешную Предначальную Тьму проникают  отблески  Пламени  Неуничтожимого.
Вышедшее оттуда творение неподвластно  ни  Тьме,  ни  Свету,  даже  Валары
страшатся его могущества, ибо никто еще не измерил  и  не  познал  пределы
его, разве что  сам  Великий  Илуватар.  Под  властью  Великого  Орлангура
обширные и густо населенные земли, и оттуда приходят  странные  и  неясные
известия. К какой мечте ведет он оказавшихся под его владычеством людей? У
Весов лишь две чаши. Деяния  Орлангура  странным  образом  преломляются  и
искажаются, прежде чем пасть на ту или другую чашу, но  по  каким  законам
происходит это преломление, я не могу тебе сказать, ибо сам этого не знаю.
А еще дальше  на  восток,  на  самом  краю  ведомых  мне  пределов,  лежит
Серединное Княжество -  первое  из  их  людских  королевств,  возникшее  в
Средиземье. Когда Элдар еще только вступали  в  незатопленный,  прекрасный
Белерианд, когда над всем Севером нависала сумрачная тень Врага - тогда  в
глубинах восточных земель, на берегах рек, доселе неведомых  обитающим  на
Западе, возникла эта сила свободно объединившихся  свободных  людей,  и  в
свое время с помощью младшей ветви Черных Гномов и отряда эльфов-Авари они
отбили натиск самого Саурона, но не смогли  помешать  распространению  его
власти на юг и юго-восток. Они не любят чужаков, вдобавок на  владения  их
начинают нажимать гонимые страхом перед Ночной Хозяйкой племена.  Когда-то
Оремэ Великий, странствующий  по  Средиземью,  натолкнулся  на  Серединное
Княжество и был немало  удивлен  их  собственным,  не  позаимствованным  у
эльфов языком и письменностью. И он научил их многому, а  еще  больше  они
переняли у Черных Гномов, которые щедро делились  с  ними  знаниями  после
того, как люди Княжества помогли отбить им натиск из глубины... -  Наугрим
замолчал. - Кто наступал на Черных Гномов,  кто  мог  угрожать  им  -  мне
неведомо. Я не знаю таких сил в нашем мире, что отнюдь не значит, конечно,
что таковых вовсе нет. Но и Серединное Княжество  не  предел.  Еще  дальше
лежат благословенные земли вокруг внутреннего моря Хелкар,  вокруг  одного
из его заливов, носящего название Куививиен, что по-эльфийски значит  Воды
Пробуждения.
   Тебе,  должно  быть,  известно  название  этого  места  -  там  впервые
взглянули  на  Мир  глаза  Перворожденных.  И  по  сей  день   на   берегу
серебристого водного зеркала, где вода чище любой другой в  Средиземье,  и
раз попробовавший ее на вкус никогда уже не сможет забыть его и непременно
вернется туда снова, по сей день там высится гордый  дворец  Илве,  короля
Авари, бессчетные века прожившего на том месте...
   Наступило молчание. Молчал бесстрастный  Наугрим;  молчали  подавленные
услышанным  гномы;  молчал  Фолко,  захваченный  развернутой   перед   ним
величественной  панорамой  нехоженых  земель  и  обиталищ  тайных  сил.  И
внезапно с его языка сорвался вопрос, который мучил его уже  давным-давно,
который он много раз собирался задать какому-нибудь Сильному Мира Сего, да
каждый раз забывал за кучей мелких повседневных дел,  которые  приходилось
обсуждать.
   - Кто такой Иарвен-бен-Адар, Безотчий Отец Заповедных Земель, или,  как
его знаю я - Том Бомбадил?
   - Он Извне, - последовал краткий ответ. -  Когда-то  он  служил  Первым
Слугам Стихий, да так и остался в Средиземье.
   - Что значит "извне"? И кто такие Слуги Стихий? Майары?
   Наугрим тихонько улыбнулся.
   - Вы слишком слепо верите  эльфийским  преданиям  о  Днях  Творения,  -
сказал он. - Помни, что нет таких Сил, которые во вред своей власти  стали
бы раскрывать свои секреты подчинившимся  им.  Валары  открыли  эльфам  не
больше того, что хотели и, главное, как хотели. Не только  Майары  служили
Силам Арды! Ибо немало помощников их вышло и из Серых Областей Унголианта,
где Мрак был пронзен разлетающимися обломками пылающего Хаоса, после  чего
Унголиант и стал многослойным. Первые Слуги  Стихий  были  из  числа  этих
духов, а те, что в свою очередь стали служить им,  и  вовсе  собрались  со
всей Эа, приняв различные,  как  видимые,  так  и  невидимые  формы.  Тот,
которого ты называешь Бомбадилом, один из них. Я знаю еще несколько  таких
же, как он, до сих пор бродящих по Средиземью. Не знаю только,  встретятся
ли они вам?
   - А кто такие Редбор и Фандар? Чем занимались эти двое из Ордена?
   Странный огонь вспыхнул в глубине глаз Наугрима; он отвернулся и ничего
не сказал.
   - А Великая Лестница? А Стража Валаров?.. - вновь начал хоббит.
   - Если тебе повезет, ты увидишь все это сам, -  ответил  Наугрим.  -  А
теперь иди, мне нужно кое-что сказать твоим друзьям.


   Фолко словно в бреду шагал по коридорам Гелии. Он не помнил, как  вновь
очутился в покое Фреира, что у него спрашивали озадаченные хозяева  и  что
он отвечал им. Присев в углу, он развернул на  коленях  карту  Наугрима  и
долго  смотрел  на  извилистые  росчерки   незнаемых   рек,   на   искусно
изображенные горные хребты... Карту испещряли пометки: он нашел на ней все
те опасности, о которых говорил ему  Наугрим.  Тонкой  прерывистой  линией
вился среди по-разному раскрашенных областей путь на восток, пролегший  на
сотни и сотни лиг и упершийся  в  небольшой  белый  круг,  возле  которого
стояла надпись: "Тропа Соцветий".
   Спустя  довольно   долгое   время   появились   гномы.   Молчаливые   и
сосредоточенные, какими он их никогда еще не видел; куда-то  исчезла  даже
всегдашняя веселость Малыша.
   На следующий день они продолжали путь - теперь уже  от  Гелийских  Гор,
вместе  с  разведчиками  дорвагов  и  нагнавшим  их  Эрлоном.   Его   раны
только-только закрылись, но он сидел  на  коне  прямо,  и  взгляд  его  не
предвещал ничего хорошего любому из воинов Олмера. Черные подземные  своды
вновь сменила нежная зелень цветущих лесов;  весна  уступала  место  лету,
Месяц Песен и Плясок плавно переходил в Месяц Гнезд.
   Но друзья мало что замечали вокруг себя, всецело положившись на опыт  и
искусство дорвагских проводников. Каждый  из  них  погрузился  в  нелегкие
раздумья над словами Наугрима. Фолко, потрясенный и растерянный от  вновь,
в который уже раз, расширившихся пределов мира,  пытался  понять,  что  же
может стоять за мрачными словами неясного пророчества. Почему "Сбирающий"?
Что такое "сплав черной воли и смелых сердец"? Кто  эти  ожидающие  своего
"дня в пустоте"?.. Он не находил ответа.
   Дорога вдоль Гелийских Гор отняла у них целую неделю, и  Фолко  не  мог
сказать, что она  была  из  числа  трудных.  Богатая  и  свободная  земля,
свободная от страхов и  разбоев;  здесь,  в  сердце  дорвагских  владений,
зачастую на ночь не запирали и дверей.
   А потом горы кончились, сошли на  нет  в  долгих  лесистых  склонах,  и
пришло время сворачивать с торного тракта - он уводил на северо-восток, их
же путь лежал на юг.
   По становящимся все менее заметными проселкам  они  шли  от  деревни  к
деревне еще одиннадцать дней. На двенадцатый  день  узкая  лента  заросшей
травой дороги вывела их в укромный залив лугов между двумя крыльями лесных
стен; дорвагские  владения  кончались,  за  протянувшейся  на  десять  лиг
полосой заболоченных  земель  начинались  пока  еще  едва  заметные  среди
лоскутьев леса каменистые холмы, выставившие  над  зелеными  кронами  свои
лысые макушки; начинались предгорья Опустелой Гряды. Здесь дорваги держали
сильную пограничную стражу; и хотя их дозоры  пропустили  маленький  отряд
без задержек, Фолко заметил  тревожные  взгляды,  брошенные  им  в  спину.
Келаст был известен как следопыт и мастер в поимке вражеских лазутчиков; и
раз уж северные старшины отправили его на юг, значит, дела плохи и тревоги
недалеки.
   Пробиравшихся  через   болота   друзей   несколько   суток   неотступно
преследовали комары; хоббиту оставалось лишь утешать себя воспоминаниями о
том, что точно так же, если  не  хуже,  было  и  четверке  хоббитов  после
Пригорья; это помогало, но не очень.
   Двадцать шестого июня  по  календарю  хоббита  они  миновали  болота  и
углубились в предгорные леса. Идти стало гораздо труднее; Опустелая  Гряда
все время протягивала на запад жадные руки  своих  крутосклонных  отрогов;
карабкаться то вверх, то вниз оказалось нелегко и путникам, и их коням.
   Первое, что бросилось в глаза хоббиту, - как мало в этих местах зверя и
птицы; почти не слышно  звонкого  перестука  желны;  даже  синицы  куда-то
подевались. Несколько  раз  хоббиту  встретились  мертвые  муравейники,  а
однажды они увидели и сам исход:  широкая  шевелящаяся  и  остро  пахнущая
кислым лента рыжих муравьев неостановимо двигалась куда-то на закат,  таща
за собой яйца и личинки. Лишь  серых  ворон  еще  можно  было  застать  на
открытых местах, да по ночам друзьям частенько слышался  тоскливый  волчий
запев. Не видно было помета лосей, и  заячьи  следы,  как  сказал  Келаст,
почти исчезли. Ясное  небо,  изредка  заволакиваемое  негустыми  облаками,
щедрое солнце и ласковые теплые дожди разительно отличались по  внушаемому
настроению от угрюмо замерших лесов. Дорваги и Эрлон искали следы  дозоров
Олмерова воинства - и не находили их. То ли черноплащники не заходили  так
далеко, то ли были  очень  осторожны...  Фолко,  прислушиваясь  к  себе  и
пытаясь угадать, откуда может появиться опасность,  не  мог  почувствовать
ничего определенного - только смутное и тяжелое ожидание чего-то недоброго
прочно угнездилось в груди.
   По пути они крепко сошлись с Эрлоном; Фолко часто  расспрашивал  его  о
подробностях пути  войска  Короля-без-Королевства  через  северные  земли;
Эрлон отвечал с трудом, преодолевая  тотчас  вскипавший  в  нем  гнев;  он
бледнел, лоб покрывался испариной, а в глазах вспыхивало такое пламя, что,
увидь Фолко человека в таком состоянии года три назад, где-нибудь в  своем
родном Бэкланде, он убежал бы без оглядки.
   Эрлон рассказывал об организации различных отрядов врага; о том, как до
последнего  тащили  с  собой  своих   ослабших,   обмороженных   товарищей
ангмарские арбалетчики; как хазги, чувствуя близкую  смерть  от  холода  и
голода, сами падали на обнаженные  мечи,  избавляя  соратников  от  лишних
ртов; как обессилевших заставляли садиться в седла  -  те  ни  за  что  не
хотели занимать чужих, как им казалось, мест, находя более  нуждающихся  в
помощи.
   Говорил он и о том, что, стоило возле начинавшего отставать, все чаще и
чаще садящегося на снег воина появиться самому Олмеру,  сказать  несколько
негромких слов, похлопать по плечу - и человек вставал,  и  вновь  шел,  и
дотягивал до привала; и потому сотни Олмера сохранили куда больше  порядка
и сил, чем можно было ожидать.
   "И ветер с заката раздует пожар..." - всплыли в памяти хоббита  строчки
из пророчества Наугрима. Что это  значит?  Неужели  -  по  коже  пробежали
ледяные мурашки, - неужели приближается назначенный Единым Час и мир  идет
к дню Последней Битвы? Гэндальф, Гэндальф, что же ты, где же ты, где  твой
совет, где твоя жалость к малым и слабым?! Как нужен сейчас твой совет...
   Они медленно, с трудом пробивались к северу, идя вдоль западных склонов
Опустелой Гряды. Ночами Фолко все чаще и чаще долго лежал без сна, глядя в
небо, покрытое бесчисленными огоньками голубоватых звезд, и не  чувствовал
потребности закрыть глаза и зарыться в одеяло. Костер  постепенно  угасал,
хоббит оказывался  один  на  один  с  ночью.  Его  взгляды  отыскивали  на
небосклоне яркий пояс Небесного Меченосца;  помещенный  Светлой  Королевой
как знак неминучей Последней Битвы и Конца Дней, он казался хоббиту полным
скрытой угрозы. Словно кровавый глаз неведомого чудовища,  горел  багряный
Боргиль; и кинжал, согретый теплом  тела  хоббита,  вдруг  начинал,  точно
живой, проситься на волю из ножен. В  такую  ночь  Фолко  впервые  услышал
неслышимый для  других  холодный  голос,  исходящий  из  покрытого  синими
цветами клинка: "Крови, крови, много  крови  хочу  выпить  я,  прежде  чем
выпаду  из  твоей  обессилевшей  руки.  Крови  знатных  и  сильных,   дабы
выковавший меня возрадовался, увидев это из своих высоких чертогов..."
   Замирая от ужаса, Фолко обнажил холодно сверкнувшее в звездном отблеске
оружие; и ему показалось, что чьи-то полные силы и власти глаза смотрят на
него из глубины крестовика; он попытался  заговорить  в  мыслях  со  своим
кинжалом, но тот не отвечал ему, и хоббит невольно вновь вспомнил  Красную
Книгу, Бильбовские "Переводы с Эльфийского", историю Тьюрина  Турамбара  и
его меч, примерно так же заговоривший  в  последний  день  жизни  великого
героя; и последние слова Тьюрина, обращенные к оружию, - не возьмет ли оно
его собственную кровь как выкуп за пролитую кровь других, убитых  Тьюрином
в ослеплении? И меч ответил "да", и взял выкуп, и сломался. И Фолко, точно
по наитию, держа в ладони обращенный острием к себе кинжал, высоко  поднял
руки навстречу льющемуся с небес  серебристому  сиянию  и,  чувствуя,  что
ломится в незримые, но запертые пока что двери, обратился к  клинку  -  не
возьмет ли он его, хоббичью, кровь?  Кровь,  но  не  жизнь?  Будет  ли  он
служить ему так же верно, как служил выковавшему его?
   Тишину лесной ночи, безмолвие июньского леса вдруг нарушило  донесшееся
откуда-то из дальних далей  чистое  и  тонкое  теньканье,  словно  десятки
крохотных серебряных молоточков били  по  звенящим  наковальням;  и  среди
этого звона до внутреннего  слуха  Фолко  вновь  донеслись  сказанные  ему
слова: "Да! Я с радостью выпью твоей крови,  ибо  высокая  судьба  твоя  и
удивительный жребий выпал тебе. Никто из носивших меня  не  предлагал  мне
крови своей в знак дружбы, и, хотя я не могу служить тебе так, как  своему
создателю, ты будешь стоять лишь на одну ступень ниже его.  Клянусь  тебе,
что не выскользну из твоей ладони и найду щель в  любой  броне.  Я  помогу
тебе пройти невидимые  преграды,  ибо  немалые  силы  вложил  в  меня  мой
создатель. Дай же мне напиться!"
   Фолко медленно завернул себе  левый  рукав,  правая  рука  его,  сжимая
кинжал, нависла над смутно забелевшей в темноте плотью; и тут его  охватил
страх перед болью, хотя ему приходилось терпеть за время  странствий  куда
как немало; и  лишь  огромным  усилием  воли  он  заставил  себя  провести
холодным и острым лезвием себе повыше кисти. Он так вдруг испугался хруста
разрезаемой кожи, что даже не почувствовал боли. Теплые темно-алые струйки
побежали по запястью, и  скрытое  в  клинке  заговорило  снова,  и  хоббит
услышал:
   "Да! Давно не пил я крови и ныне доволен. Но погоди же  прерывать  этот
благословенный поток. Ибо с каждой каплей крови твоей возрастает моя сила,
и чем дольше ты терпишь, тем более страшен и  неотразим  буду  я  в  твоих
руках!"
   И Фолко терпел, не замечая мокрого  от  его  собственной  крови  плаща.
Мало-помалу начинала кружиться голова, страх ледяными когтями  вцепился  в
сердце - вдруг он не выдержит...
   Но он выдержал. Клинок вдруг словно сам собой нырнул  в  ножны,  правая
рука, держа невесть откуда  взявшуюся  холстину,  зажала  рану,  а  клинок
обратился к хоббиту в третий раз:
   "Довольно! Ибо иначе ты слишком ослабеешь. Воистину  дружбу  хочешь  ты
предложить мне, ибо не вкралось в помыслы твои даже  следа  мысли,  что  я
хочу умертвить тебя, взяв всю твою Влагу Жизни. И буду я служить тебе, как
не служил никому, и да не будет знать промаха  рука  твоя,  сжимающая  мою
рукоять!"
   Наутро Фолко здорово перепугал всех. Проснувшийся первым Келаст в ужасе
вскочил  на  ноги,  заметив  лежащего  без   чувств   хоббита,   покрытого
окровавленным плащом; гномы схватились за  оружие,  однако  не  обнаружили
даже следов воображаемых врагов; а когда Фолко  пришел  в  себя  и  заявил
испуганным друзьям, что просто был неосторожен и порезался, негодованию их
не было предела. Хоббит был назван всяческими "нежными" словами - и  одним
"шерстолапым олухом" он, разумеется, не отделался.


   На шестой день своего пути на север они наткнулись на свежие  отпечатки
конских копыт со знаком Изельгрида.
   Шел июль, а они с неослабным упорством пробивались все дальше и дальше,
к месту падения Небесного Огня.  Фолко,  еще  слабый  от  потери  крови  и
потрясения,  погрузился   в   какое-то   безразличие.   Странные   видения
преследовали  его;  картины  чудесной  цветущей  страны   чередовались   с
пылающими городами, тянущимися по дорогам вереницами  пл