пробившей плечо старика стрелы не вытекло ни капли крови!
   "Что мы можем сделать  с  духом?!"  -  последнее,  что  успел  подумать
хоббит, когда  старик  вдруг  отчаянно  и  судорожно,  неверным  движением
взмахнул  левой  рукой,  и  из-за  плотных  зарослей  низкорослых  сосенок
наперерез разогнавшимся гномам и дорвагам  бросились  вооруженные  люди  с
кривыми клинками наголо.
   Секунды оставались до сшибки, но какими они оказались  долгими;  хоббит
успел разглядеть до мельчайших черточек лицо противостоящего ему воина; он
запомнил безумный огонь в глазах безымянного противника, его  затуманенный
взор, его раззявленный в истошном вопле рот между спускающимися от излобья
шлема двумя железными полосами, закрывающими щеки.
   Они столкнулись, и эта схватка разительно  отличалась  от  всех,  через
которые уже довелось пройти хоббиту. Он чувствовал, как  его  руки  словно
наливаются невесть откуда взявшейся тяжестью, куда-то пропадает всегдашняя
легкость; врагов вдруг  стало  много-много,  ему  показалось  -  несметные
полчища; со всех сторон, одинаковые, в каком-то развевающемся тряпье,  под
которым виднеется давно не чищенная сталь доспехов; а этот, в сером, - вон
он, за их спинами, левая рука высоко поднята, правая  вроде  висит,  и  он
совсем близко, но как всадишь в  него  стрелу,  если  сам  едва  успеваешь
отбивать сыплющиеся со всех сторон удары увесистых кривых ятаганов?!
   Противники навалились на них всем скопом, идя  тесно,  плечо  к  плечу,
сбив щиты и прикрывая друг друга. Перед глазами Фолко раз-другой мелькнуло
темное лезвие вражьего меча, он отбивался, получил чувствительный удар  по
боку - мифрил выдержал, но от боли на миг потемнело  в  глазах,  -  и  тут
кто-то из нападающих просто сшиб его с ног ударом щита.
   Несколько  томительных  мгновений  он   пребывал   между   небытием   и
реальностью, ничего не видя, не слыша и  не  понимая.  А  когда  с  трудом
открыл глаза и приподнялся на локте - боли он не чувствовал, -  то  увидел
сплошную стену вражеских щитов, надвигающуюся на них, и короткие  взблески
мечей; Торин и Малыш, неуязвимые в своем мифрильном  вооружении,  отчаянно
рубились, прикрывая собой  остальных;  справа  от  них  отмахивался  своим
верным двуручным мечом Келаст; слева, весь ощерясь и что-то истошно  вопя,
наскакивал, рубил, уворачивался и вновь наскакивал Эрлон, но все его удары
приходились в тесно составленные щиты; один из дорвагских разведчиков  уже
зажимал  окрасившееся  буро-багровым  плечо;  а  еще  двое  уже,   похоже,
дрогнули; а строй начинает загибаться, охватывая их со всех сторон.
   Гибель, неотвратимая и неизбежная? Нет, сердце оставалось ясным, словно
хоббит видел просто страшный сон, когда знаешь, что спишь и можешь в любой
миг проснуться; насколько он был потрясен пережитым ужасом вчерашнего дня,
настолько спокоен и холоден он оставался сегодня; а может,  он  просто  не
успел испугаться?
   Фолко вновь попытался увидеть того, кто противостоял им. Странный дух -
если это был дух - никуда не исчез, он  по-прежнему  виднелся  за  спинами
воинов. Только бы достать его!
   Торин обернулся и бросил назад короткий взгляд.  Он  длился  лишь  долю
секунды, но  они  с  Фолко  успели  понять  друг  друга.  Фолко  освободил
придавленный при падении колчан;  однако  первой  стрелой  -  обычной,  он
попытался выбить кого-нибудь из нападавших и помочь  Малышу,  на  которого
наступало сразу четверо, но та скользнула  по  закруглению  шлема  и  ушла
куда-то в мох.  Внезапно  Торин  что-то  громко  воскликнул  на  неведомом
хоббиту языке, и они с Малышом прыгнули.
   Это был прыжок, перед  которым  поблекнул  бы,  наверное,  даже  Прыжок
Берена, восславленный во многих песнях, и  Торин  обрушил  свой  топор  на
верхний край щита, не обращая внимания на сверкнувшие и  заскрежетавшие  о
броню его наплечников ятаганы; он всей тяжестью потянул вниз  щитоносца  и
открыл брешь в несокрушимом строе. А Малыш, скользнувший  с  непостижимой,
змеиной ловкостью куда-то почти под  щит,  со  свистом  рубанул  вкось,  и
теперь в стене возник пролом - и в этом проломе,  пока  щиты  не  сошлись,
хоббит вновь увидел серое лицо того, кто был средоточием противостоящей им
силы. Именно туда, в этот пролом,  метя  под  правый  глаз  на  складчатом
туманном лице, хоббит выпустил эльфийскую стрелу.
   Голубой  взблеск  -  и  многоголосый   пронзительный   вой;   и   разом
рассыпавшийся строй врагов. А потом вдруг  дунул  злой  и  жесткий  ветер,
несущий гнилое зловоние, более всего напомнившее хоббиту запах, шедший  от
околевшей  в  подполье  крысы,  которую  долго  не  могли   найти;   сосны
покачнулись, и там, где стоял  старик  в  сером,  они  увидели  крутящийся
темный столб, невесть откуда возникшую  воронку,  так  похожую  на  широко
распахнутую пасть, и освобожденную  от  плоти  глотку  какой-то  неведомой
змеи;  и  этот  вихрь  стал  расти  и  шириться,  и  стихающий  визг  боли
превратился вдруг в чудовищный боевой клич, какого еще не слыхал никто  из
оказавшихся в тот миг среди его  противников.  Гномы  и  люди  замерли,  в
ошеломлении наблюдая за происходящим; никто не мог ничего понять, и лишь у
Фолко мелькнуло: Серый Вихрь! Слова Наугрима... Не дать коснуться и краем!
   Вихрь накренился, причудливо изогнулся и двинулся им навстречу.  Чье-то
лицо смутно угадывалось  за  матовыми  сокружиями,  высокий  лоб,  глубоко
посаженные темные глаза, тонкогубый, сейчас изломанный то ли от  боли,  то
ли от ненависти рот; и  тут  раздался  голос,  после  которого  у  хоббита
исчезли последние сомнения.
   -  Зачем  вы  потревожили  меня?  -  произнес  этот  голос,   мягко   и
укоризненно.
   Фолко даже попятился - настолько это  показалось  ему  невероятным.  Он
разом вспомнил и говорящую Башню Ортханка, и тот  вкрадчивый,  медоточивый
голос, что некогда звучал в ее стенах; перед ними был сам Саруман!
   Все это мелькнуло в мыслях Фолко,  словно  чудесное  прозрение;  однако
руки его внезапно налились невесть откуда взявшейся тяжестью, он едва  мог
пошевелить  ими;  откуда-то  из  глубины  вихря  начало   распространяться
зловещее багровое свечение, как будто жидкий огонь затягивало в  водоворот
темной рекой. Голос Сарумана еще имел силу...
   И не  оставалось  времени  думать,  рассуждать,  взвешивать.  "Не  дать
коснуться и краем!" Эльфийская стрела легла на тетиву  -  жилы  на  кистях
хоббита вздулись, словно он поднимал тяжеленный камень; и, холодно блеснув
наконечником,  стрела  врезалась  прямо  в  середину  вихря,   туда,   где
зарождался странный и недобрый багровый огонь.
   Что-то оглушительно зашипело, засвистело, белесый пар взметнулся вокруг
серой воронки, и то, что говорило с ними голосом когда-то могучего и почти
всесильного мага, нагибая раструб вихря, словно голодную пасть,  двинулось
на них, в извивах своих очень похожее на раненую змею. Стрела  исчезла,  и
хоббит не мог понять, достигла ли она цели; но вихрь шел на них, ускоряясь
с каждым мигом, и последним средством, могущим, быть может,  приостановить
его, оставался только кинжал Отрины, что висел пока на груди Фолко.
   Рука нашла теплую, чуть шершавую рукоять. Клинок  со  странными  синими
цветами  неожиданно  ярко  сверкнул,  и  хоббит,  далеко  вытянув  руку  с
выставленным вперед оружием, сделал короткий,  неуверенный  шаг  навстречу
вихрю. Это не зависело от его  мужества  или  стойкости;  только  он  один
владел чудесным кинжалом, и, следовательно, только он и мог  сделать  этот
шаг навстречу.
   И напиравший на них вихрь неожиданно остановился,  словно  в  сомнении,
увидев дивно лучащийся клинок в руках своего врага. Что напомнило ему  это
сияние? Быть может, темные залы Наргахора, и взлетающий молот в неутомимых
руках Отрины, и Наллику, дочь его, медленно  произносящую  слова  рокового
наговора и бестрепетно погружающую руки  в  кипящий  металл,  отдавая  ему
частичку своей великой силы? Или, может, пронзающий  до  последних  темных
пределов сознания пламень нечеловеческих очей Великого Орлангура в  мягкой
зеленой полутьме его заповедного логова, запечатленный в узоре на клинке?
   Однако дух колебался недолго. Силы его были не беспредельны, нужно было
нападать  -  чтобы  победить  или  погибнуть.  Хотя  как  может  погибнуть
получивший дар бытия из рук самого Илуватара?
   Серая  воронка  угрожающе  нагибалась,   стараясь,   однако,   обогнуть
замершего  с  клинком  наголо  хоббита  и  дотянуться  до  остальных   его
спутников. Закрывая собою друзей, хоббит держал кинжал уже обеими руками и
тоже двинулся вслед за ним; с него градом лил пот, обжигая глаза, и  нечем
было утереть лоб, нельзя  было  даже  сморгнуть.  Вихрь  вновь  закачался,
словно в неуверенности, и тут вперед бросился  Эрлон.  Прежде  чем  хоббит
успел крикнуть или остановить его, прежде чем остальные успели повиснуть у
него на плечах, он прыгнул вперед, и его иззубренный  во  многих  схватках
честный дорвагский  меч  по  самую  рукоять  ушел  в  основание  гибельной
воронки.
   Но что могла сделать с духом простая, выплавленная людьми сталь?  Вихрь
не  дрогнул,  но  вдруг  низринулся  широко  распахнувшейся  воронкой   на
дерзкого. Эрлон каким-то чудом успел отпрянуть  в  сторону,  и  тут  Фолко
отчаянным усилием попытался дотянуться острием до страшного вихря - и  ему
это удалось!
   Близко-близко от его лица взметнулась серая муть, но  пылающий  голубым
клинок вонзился в тугие крутящиеся круги, и столб резко  изогнулся,  точно
заламываясь;   вновь   мелькнуло   за   пыльным    занавесом    искаженное
нечеловеческой  болью  лицо;  затем  все  пропало,  вихрь  стал  бессильно
опадать, и Эрлон с торжествующим ревом вновь всадил в него свой  меч  -  и
тут какой-то серый лоскут случайно задел его. Эрлон  коротко  вскрикнул  и
упал без движения.
   Спустя несколько мгновений лишь замершее  тело  человека  напоминало  о
происшедшем.  Исчез  вихрь,  куда-то  скрылись  только   что   ожесточенно
сражавшиеся  с  друзьями  люди,  вынеся  даже  тело   одного   из   своих,
зарубленного Эрлоном; все было тихо, мертвенно-тихо и  недвижно.  Напрасно
они озирались в поисках врага  -  его  не  было.  Клинок  Отрины  разрубил
какие-то нити, соединявшие эту форму духа с  его  надмирным  сознанием,  а
может, тот просто скрылся, отложив до времени  месть,  -  этого  Фолко  не
знал. Он поспешно склонился над бездыханным Эрлоном; глаза того были  дико
выкачены, рот искривлен - но сердце билось. Фолко  в  замешательстве  стал
оглядываться в поисках оставшейся во вьюках  заветной  сумки  с  целебными
травами,  но  тут  Эрлон  застонал,  заворочался,  и   взгляд   его   стал
осмысленным. Кто-то облегченно вздохнул,  кто-то  протянул  флягу;  чьи-то
руки поддержали Эрлона,  помогли  ему  сесть.  Взор  его  блуждал,  с  губ
срывался то ли хрип, то  ли  низкий,  подсердечный  стон;  руки  бесцельно
шарили по земле...
   Однако мало-помалу он пришел в себя и даже  смог  взобраться  в  седло.
Товарищи Фолко улыбались, радуясь, что кончилось на сей раз  благополучно,
а он не мог отрешиться от слов Наугрима "не дать коснуться даже краем!"...
   Они потратили еще немалую долю  долгого  летнего  дня,  чтобы  отыскать
разбежавшихся в суматохе лошадей, собрать оброненное и  отдохнуть  -  если
напряженное бдение можно было назвать отдыхом - и, когда солнце перевалило
за  полдень,  наконец  двинулись  дальше.  Дорваги  и  гномы  пристали   с
расспросами к хоббиту, и Фолко даже охрип, по многу раз повторяя все,  что
помнил о Сарумане. Особенно жадно его слушал Эрлон; Фолко время от времени
все же бросал на него тревожные взоры, стараясь понять, что же имел  тогда
в виду Наугрим? Время идет, а человеку хоть бы что, сидит себе верхом  как
ни в чем не бывало.
   "Но как можно добить духа?" - недоуменно спрашивал сам себя хоббит и не
мог найти ничего толкового в своих мыслях; однако словно  чей-то  упрямый,
настырный голос вновь и вновь звучал у него  в  ушах,  и  нелепая  тревога
вновь оживала в нем; и он  был  неспокоен,  единственный  среди  остальных
своих товарищей.
   До вечера все было спокойно. И ночью все было  тихо,  а  вот  под  утро
вокруг их небольшого лагеря постепенно сгустилась нехорошая, вязкая, точно
трясина, тишина; лежавший без  сна  Фолко  готов  был  поклясться,  что  в
недальних  зарослях  слышится  чей-то  противный,  злорадный  смешок.   Он
приподнялся и схватился  за  Клык;  что-то  белесое  мелькнуло  по  другую
сторону костра; рядом глубоким сном спали гномы и люди.  Но  вот  чего  не
могло быть, потому что не могло быть никогда, - спал на посту сам  Келаст,
лучший следопыт северных дорвагских родов! Хоббит не успел удивиться этому
-  на  него  самого  навалилась  кажущаяся  непереносимой  сонная  истома.
Тяжелыми-тяжелыми вдруг стали веки, смежаясь сами собой... Но  Белег  Анка
был в руке, и его рукоять вдруг стала  холодной,  точно  хоббит  сжимал  в
ладони кусок льда, и Фолко не уронил бессильно голову, у него хватило  сил
увидеть,  как  что-то  приземистое,  словно   бегущее   на   четвереньках,
скользнуло от них в кусты; секунду это существо и Фолко смотрели  в  глаза
друг другу, и с хоббита вмиг слетела сонливость - это были глаза Сарумана!
   Забыв обо всем, Фолко вскочил на ноги. И, не тратя времени на то, чтобы
как следует вооружиться, схватив, кроме верного Клыка, лишь лук и  стрелы,
он очертя голову бросился вдогонку за этой новой ипостасью Сарумана. В тот
миг он  еще  плохо  представлял  себе,  зачем  устремляется  в  эту  почти
безнадежную погоню, без доспехов, не предупредив друзей, - но что-то гнало
его вперед, что-то не давало остаться на месте;  сейчас  он  казался  себе
сильным и неуязвимым.
   Он видел спину Сарумана. Теперь перед ним  уже  был  не  величественный
старик, не ужасный вихрь - странное белесое существо, чем-то  напоминающее
очень длинного, неимоверно костлявого пса с человеческой головой,  которая
даже издали представлялась голым  черепом,  обтянутым  лишь  тонким  слоем
кожи.  Это  существо  удирало   во   всю   прыть   на   четырех   длинных,
многосуставчатых лапах, и удирало весьма быстро - хоббит даже налегке едва
поспевал за ним. Клык был зажат в его руке, и края клинка  горели  грозным
боевым огнем; и Фолко ничего не боялся.
   Мало-помалу расстояние между ними  стало  сокращаться,  и  хоббит  стал
постепенно отжимать тварь (язык не поворачивался назвать ее именем некогда
великого и добродетельного спутника Ауле) к скалам, и существо, видя,  что
отступление дальше по долине отрезано, само кинулось вверх.  По  камням  в
этом месте круто уходила ввысь малоприметная тропка.
   Они упорно карабкались по уступам, но хоббит уже понял, куда ведет  эта
дорожка - к седловине  между  двумя  взметнувшимися  точно  мечи  утесами;
очевидно, оттуда можно  было  перебраться  на  другую  сторону  казавшихся
неприступными отрогов. Нужно было опередить!
   Откуда только взялась ловкость  в  хоббите,  отродясь  не  занимавшемся
скалолазанием? Кто шепнул ему в нужную минуту,  что  тропа,  скорее  всего
будет огибать этот резко выдавшийся из скалы уступ,  и  если  подтянуться,
поднапрячься,  то  можно  сильно  срезать  поверху;  а  срезав,  оказаться
секундой раньше на крутом изломе тропы и встретить исказившееся, страшное,
нечеловеческое лицо, не лицо даже - уродливую  личину,  спокойным  блеском
клинка Отрины.
   То, что стало новой ипостасью Сарумана, в отчаянном  прыжке  попыталось
проскользнуть мимо - напрасно; и Фолко погнал ее вбок, на  почти  отвесный
склон, сам чудом удерживаясь на острых гранях скалы; перед ними  разверзся
провал, на дне хищно выставили острые зубцы гранитные глыбы; и вот  конец,
конец и того  едва  заметного  уступа,  на  котором  они  держатся;  твари
отступать некуда,  и  она  замерла,  костлявую  голову  мгновенно  покрыли
бисеринки пота; Фолко невольно удивился -  разве  духи  могут  дрожать  от
ужаса?
   - Чего ты хочешь? - почти простонал вдруг знакомый голос.  -  Я  отвечу
тебе, спрашивай, только не  губи!  Ты,  Смертный,  не  знаешь,  что  может
последовать за этим!
   - Ну так говори! - Фолко с трудом перевел дыхание и вытолкнул  из  себя
слова пересохшими губами и языком. - Говори, кто  ты  такой  и  что  здесь
делаешь? Говори, иначе, клянусь бородой Дьюрина, я перережу тебе горло вот
этим! - Он потряс Клыком. - А там будь что будет...
   И тварь заговорила; поспешно глотая окончания слов, порой  сбиваясь  на
неразборчивое бормотание, со страхом косясь на сверкающий кинжал,  который
Фолко держал наготове.
   Да, это был Саруман - точнее, то, что  от  него  осталось.  Исключенный
Валарами из Ордена, лишенный почти всей своей  силы,  он,  как,  очевидно,
известно славному хоббиту, нашел было приют в его, хоббита, родной  стране
и, если бы не эти проклятые  безумцы,  та  неистовая  четверка,  сумел  бы
установить в ней разумный справедливый порядок взамен царившей там анархии
и привел бы подданных к небывалому процветанию, если бы... - Гримаса давно
пережитой, но незабываемой  боли  страдальчески  изломила  кожистые  дуги,
заменявшие брови, - если бы не нож того негодяя, которого он сам  вскормил
себе на погибель! Его тело погибло, ветер Манве  не  дал  ему  перенестись
обратно, туда, откуда он когда-то начал свой роковой путь в Средиземье,  и
он был вынужден бежать  на  Восток,  подальше  от  ставшего  непереносимым
дыхания Запада. Долгие годы он таился здесь, найдя приют в этом ущелье.  У
него ничего уже не осталось, лишь крохи того, чем он когда-то  владел.  Но
его переход на темную сторону не прошел незамеченным, и Тот, Кто Вовне, не
оставил его,  Сила  стала  мало-помалу  прибывать,  но  это  была  злая  и
гибельная сила. А он  хотел  отомстить,  неистово  желал,  он  смертельно,
больше чем смертельно, ненавидел эльфов, людей и хоббитов. Нет таких слов,
чтобы описать проклятия, какие он призывал на их головы! И он не отказался
от предложенного дара. Сила заставила его оставить надежное укрытие в этом
ущелье, и он ощутил молчаливый, пришедший из-за пределов этого мира приказ
идти в Арнор. И он отправился в путь... К нему вновь вернулась способность
принимать людские обличья, и вот зимним вечером восемь лет  назад  пожилой
странник по имени Храудун пересек границу Северного Королевства и принялся
за давно знакомое дело - сталкивать лбами людей.
   - Кто приказал? Почему именно в эти годы, а не раньше  и  не  позже?  -
жестко давил хоббит, чувствуя неведомую силу за своей спиной  и  бездонную
страшную пропасть, разверстую за его врагом.
   - Я не могу сказать тебе  этого,  -  последовал  ответ.  -  Всего  лишь
знание, пришедшее извне, которому нельзя... нельзя  не  подчиниться.  Нет,
слов нет, чтобы выразить это.
   - С кем ты был заодно?!
   Молчание. Клинок  придвинулся  ближе.  На  острие  вспыхнула  лучащаяся
колючим светом багровая звездочка.
   - Есть человек, который ищет Небесный Огонь... Я не мог не повиноваться
ему! Идти в Арнор - приказал он...
   - Имя?!!! Имя, разрази тебя Варда! - в исступлении закричал Фолко.
   В безумном гневе, внезапно нахлынувшем  мутной  волной,  он  готов  был
искромсать эту тварь на мелкие куски.
   - Его человеческое имя... Олмер.
   - Откуда у него сила? Почему ты повиновался ему?! Отвечай!!!
   - Ты знаешь его... В нем черная сила, дарованная кем-то неведомым мне.
   - Как он нашел тебя?
   - Как нашел... Появился в этом ущелье, и змеи не тронули его, и  я  сам
словно окаменел... И стал выполнять все, что он говорил мне.
   - Чего он хочет?
   - Повергнуть Арнор и покончить с эльфами. Для  этого  он  собирает  всю
силу Востока и все, имеющее отношение к магии минувшего,  все,  что  может
быть обращено против Корабела.
   - Зачем ему Небесный Огонь?!
   - Не знаю, но думаю, он ищет в нем оружие.
   - Что такое Дом Высокого? Может ли Олмер использовать его?
   - О, куда он взлетел! - Подобие усмешки растянуло коричневые губы. - По
Тропе Соцветий ему не пройти...  Как  не  удалось  когда-то