делло в  свое  время  довелось  побывать  в  книгохранилище
взятого харадримами  Минас-Тирита  и  по  чистой  случайности  пощаженного
огнем... Король Олмер отправил к гондорской  крепости  несколько  отборных
отрядов с од ним-единственным приказом - во что бы то ни стало  спасти  от
буйных харадримских вояк древние рукописи, что испокон веку сберегались  в
Крепости Последней Надежды. Отряды выполнили приказ, библиотека  досталась
победителям в целости и сохранности, но... Вождю  Эарнилу  воспользоваться
ею было уже не суждено.
   С кораблями Элендила Высокого меч Эола  попал  в  Средиземье.  И  вновь
судьба уготовила ему долю  узника  дворцовых  кладовых.  На  битву  короли
Гейдара выходили  с  иными  мечами,  сберегая  драгоценный  клинок;  венец
творения Темного Эльфа оставался укрыт за семью замками. Отгремели войны с
истерлингами, затем - с умбарскими Корсарами, еще позже - с харадримами, и
наконец, после Войны за Кольцо, мечу Эола суждено  было  внезапно  обрести
свободу...
   Санделло вздохнул и устало смежил веки. Тонкие длинные  пальцы  горбуна
скользили по темному лезвию... старому воину казалось, что он словно наяву
видит тот день в столице победоносного Гондора, три века тому назад...
   "Веселье и радость царили  в  Городе.  Ненавистный  враг  пал.  Тьма  -
навсегда повержена, новый,  Истинный  Король  вновь  объединил  под  своей
царственной  дланью  Северное  и  Южное  Королевства,   время   страха   и
безнадежности кончилось, пришла  пора  отстраивать  разрушенные  города  и
поднимать заброшенные пашни...
   Говорят;  Король  Арагорн,  Элессар  Эльфийский,  вместе  с  прекрасной
супругой своей, Арвен Ундомиэль, Вечерней Звездой эльфов, Дивного  народа,
сидели в тронном зале, верша суд. А в  те  времена,  говорят,  к  Великому
Королю попасть было совсем нетрудно, не то что в последующие годы!  И  вот
стражники привели к королю некоего  юношу,  черноволосого  и  благородного
обликом. Не кланяясь, стоял он  перед  троном  Владык,  дерзко  взирая  на
Элессара.
   - Что привело  тебя  сюда,  о  юноша?  -  с  такими  словами,  говорят,
обратился Арагорн к пришельцу. - Лицо твое странным образом знакомо мне...
   Усмехнулся  юноша  и  молча  показал  Великому  Королю  две   половинки
разрубленного рога, что был оправлен в серебро.
   - Рог... рог Боромира? - вскричал Арагорн, и даже  пресветлая  Арвен  с
изумлением взглянула на гостя. - Откуда он у тебя?
   - Приглядись повнимательнее, правитель, и  ты  тоже,  правительница!  -
сурово ответил юноша.
   Сдвинул грозно брови Великий Король, ибо дерзким казалось ему поведение
гостя; но Арвен Ундомиэль подняла на  него  глаза,  и  кроткий  ее  взгляд
смягчил сердце Элессара.
   - Он сын Боромира, сына  Дэнетора,  последнего  Наместника  Гондора,  -
промолвила  Арвен,  ибо  умела,  как  и  все  Перворожденные,   читать   в
человеческих сердцах. - И в душе этого юноши гнев на тебя, мой король.  Не
отвечай ему тем же, прошу тебя.  Будь  с  ним  ласков,  и  тогда...  тогда
грозная тень, которую провижу я, минует нашу страну...
   Тихим голосом произнесла все это Владычица Арвен, и не  знал  гость,  о
чем идет речь между повелителями; и необузданный нрав,  унаследованный  от
отца, заставил юношу отверзнуть уста:
   - О чем шепчетесь, вы, обманом захватившие престол моего  отца?  О  чем
шепчетесь, вы, не помешавшие моему  деду  погибнуть  ужасной,  мучительной
смертью на костре? О чем шепчетесь, вы, из небытия явившиеся в этот город,
который предки мои блюли поколение за поколением?..
   И еще много иных слов произнес  сын  Боромира,  гневных  и  неразумных,
обвиняя Великого Короля в захвате власти. Молча внимал ему Арагорн.
   - Почему погиб мой отец - погиб от руки жалких орков, в  то  время  как
все остальные живехоньки? И почему ты не оказал ему помощь, когда он  звал
тебя? Ведомо мне, ты хотел его смерти! Потому что по древнему праву должен
был он, отец мой, Боромир, сын Дэнетора, править Минас-Тиритом, а  не  ты,
посаженный на престол этим бродягой в серых лохмотьях!
   Сильно  гневался   Правитель   Арагорн,   Истинный   Король,   Носитель
Возрожденного Меча - но Владычица Арвен  взглядом  всякий  раз  сдерживала
его. И, не став возражать гостю, так молвил Король Элессар:
   - Скорбь помутила твой разум, юноша. Боромир был  доблестным  воином  и
пал тоже доблестно. Да падет на меня проклятие Валар, если хоть словом или
даже мыслью оскорблю я его память! Приходи ко мне снова через  семь  дней,
когда рассудок твой возобладает над чувствами.
   - Ага! - воскликнул гость, так и не назвавший королю своего имени. - Ты
боишься спорить со мной! Значит, все, что я говорил, - правда! Ты  боишься
осквернить уста ложью здесь, в священном зале Гондора!
   - Нет, воистину горе слишком  сказалось  на  тебе,  -  покачал  головой
Правитель Арагорн. - Завтра ты устыдишься сказанного, я не сомневаюсь.  Ты
противоречишь сам себе. Если я такой ужасный лиходей, каким ты  изобразил,
едва ли для меня что-то значила бы святость какого-то там зала. Я не спорю
с тобой не потому, что мне нечего  сказать,  но  потому,  что  слушать  ты
сейчас все равно ничего не будешь. Ты  пришел  сюда  бросить  мне  в  лицо
гневные слова, ты пришел в надежде, что я отвечу  тебе  гневом,  -  но  ты
ошибся. Можешь уйти невозбранно, а через семь дней,  как  я  и  сказал,  -
возвращайся! Я очень хотел бы помочь тебе...
   - Скорее, я бы принял помощь Саурона! - последовал гордый ответ.
   И юноша ушел, а три дня спустя вызвал Великого Короля на поединок.
   "Боромир, сын Боромира, сына Дэнетора, законный  Наместник  Гондора,  -
гласил свиток, доставленный Великому Королю, - вызывает на бой  до  потери
жизни Арагорна, сына Арахорна, именующего себя Королем Арнора и Гондора".
   И много бранных слов было присовокуплено к этому письму...
   Никто не ведает, что говорила царственному супругу Владычица Арвен,  но
Великий Король принял вызов.
   Говорят, что на широком дворе Цитадели сошлись они, и  ничьи  глаза  не
видели их поединка. Но Мудрым ведомо другое: прежде чем закрылись  ворота,
поднял молодой Боромир меч высоко над головой,  гордо  вопрошая  Арагорна:
ведом ли ему этот клинок?
   Одного  взгляда  хватило  Властителю  Элессару,  чтобы  узнать  оружие.
Знаменитый меч  Эола  Темного  Эльфа,  невесть  как  оказавшийся  в  руках
молодого и неукротимого воина. Пожалуй, силой своей  он  превосходил  даже
Ардарил короля... Но не стал Арагорн уклоняться от схватки  или  требовать
замены  оружия  на  равное,  хотя  и  имел  с  собой  простой,  ничем   не
примечательный клинок.
   - Украденное не приносит счастья, - лишь заметил  он  спокойно,  и  это
было  последнее,  что  слышали  люди  в  Цитадели,   прежде   чем   ворота
захлопнулись.
   А потом ворота открылись, и вышел из них только Король Арагорн...
   Слуги видели пятна крови на камнях двора, но никто не дерзнул  спросить
Правителя Элессара,  чем  же  закончился  поединок  и  куда  исчезло  тело
несчастного Боромира, которого с тех пор никто не видел ни в Гондоре, ни в
Арноре, ни где-либо еще  в  пределах  Закатных  Земель.  Вместе  с  юношей
бесследно исчез и меч.
   Никому и никогда, до самой смерти, так и не рассказал Великий Правитель
о том, что же произошло тогда во дворе Цитадели, кроме одной лишь  супруги
своей, королевы Арвен Ундомиэль, но и она свято хранила тайну..."
   Санделло рывком поднял голову. Да, так оно все и было - или почти  так.
Никто уже не разберется теперь в событиях  трехвековой  давности.  Но  меч
Эола в свой час достался Олмеру, золотоискателю  из  Дэйла  -  задолго  то
того, как он сделался вождем Эарнилом и Королем-без-Королевства...
   А теперь этот меч лежал перед горбуном Санделло.
   Лицо старого воина было мрачно.  Порой  казалось,  что  он  взирает  на
оружие без всякого благоговения, едва ли не  с  ненавистью.  Да,  Санделло
берег его, но при  этом,  быть  может,  ненавидел  даже  сильнее,  чем  то
проклятое Кольцо, сгубившее его повелителя и потом, уже после  победы,  по
доброй  воле  отданное  невысоклику  Фолко  Брендибэку.  Тогда  Олвэн  еще
слушался его, Санделло... И его  удалось  убедить,  хотя  весьма  неохотно
расставался он с проклятым Кольцом...
   - Куда ты ведешь меня на  сей  раз,  меч?  -  прошептал  горбун,  почти
касаясь губами холодного черного  металла.  -  Какая  Сила  там,  на  Юге,
вернула тебя к жизни, вновь вдохнула в  тебя  жажду  крови?  Я  знаю,  мне
ведомо, что темная душа твоего создателя все еще живет в тебе...  Я  знаю,
что лишь рука моего господина достойна была твоего эфеса! Я знаю,  что  ты
радовался, разя эльфов у стен Серой Гавани, ибо не простил  ты  им  гибель
выковавшего тебя мастера!.. Так поведай же  мне  -  что  случилось?..  Что
произошло?..
   Но  клинок  по-прежнему  хранил  презрительное   молчание.   Что   ему,
помнившему все три эпохи Средиземья, этот горбатый  смертный  мечник!  Что
ему, знавшему руки Маэглина, Туора - да что там Туора, самого  Тургона!  -
Санделло, нынешний его хранитель? Одного, только одного признавал  он  над
собой хозяина -  но  хозяин  этот  уж  десять  лет  как  покоился  на  дне
новосотворенного залива, что на крайнем западе Средиземья...
   Горбун не сомкнул глаз до рассвета. Иногда губы его шевелились, и тогда
казалось, что он с кем-то беседует; но, похоже, ответ так и не приходил...
   Утром он свернул свой крошечный лагерь и поскакал дальше. На юг, на юг,
глядя прямо в лицо солнцу, словно конный  воин,  грудью  идущий  в  бой  с
врагом...


   АВГУСТ, 14, НОЧЬ, ПОЛЕ БИТВЫ В ПОЛУДЕННОМ ХАРАДЕ

   Выбрасывая вперед длинные огненные языки, дивный  ярко-рыжий  пламенный
зверь полз и полз себе вперед, жадно пожирая все  на  своем  пути;  траву,
деревья,  остатки   боевых   повозок,   трупы   невольников,   перьеруких,
харадримов, - и, казалось, нет ему ни преград,  ни  заслонов,  что  так  и
пойдет он, никем не остановленный, до самого Моря - да что там до Моря!  -
до самых Мордорских Гор, обратив по пути во  прах  все  города  и  селения
Великого Тхерема...
   Но нет; лапы, когти и  пасть  огненного  чудища  с  разбегу  ударили  в
напоенную влагой стену лесов  и...  отдернулись.  Бессильно  шипели  языки
пламени, однако яркие, сочные листья, стебли, побеги лишь обугливались, не
загораясь. Жар пламени иссушил лесную дебрь шагов на пятьдесят вглубь -  и
умер.
   На  покрытой  пеплом  равнине  не  осталось  ничего  живого.  Несколько
уцелевших харадских сотен, подобрав,  сколько  успели,  раненых,  поспешно
отступили по дороге, бросив на поживу огню свой громадный лагерь,  слишком
просторный для крошечной горсти выживших. Перьерукие, кто смог, потянулись
куда-то на юг, вдоль  пламенной  стены,  как  будто  там  их  могло  ждать
спасение.
   Огонь прошел еще сколько мог на запад; но и там дорогу  ему  преградили
бастионы лесов, а ближе к полуночи из сгустившихся  туч  хлынул  проливной
дождь. Последние искры умирали под натиском тугих водных струй;  на  земле
оставалась лишь отвратительная жидкая грязь - размокшие зола и пепел.
   Маленький отряд Фолко укрылся  от  непогоды  под  раскидистым  деревом,
которое кхандец назвал _альбаломом_, деревом путешественников.  Широкие  и
плотные листья надежно защищали  от  льющейся  сверху  воды,  земля  возле
самого ствола оставалась сухой. На мощных, сильно  выдававшихся  из  почвы
корнях было очень удобно сидеть, да что там сидеть! Даже лежать...
   - Это большая удача, - сообщил спутникам  Рагнур.  -  _Альбалом_  редко
встречается так далеко на юге. Здесь мы в безопасности... по крайней мере,
ядовитые твари к нам не подберутся - запаха  _альбалома_  они  не  терпят.
Спать можно спокойно.
   - Что-то раньше ты нам ничего не говорил о ядовитых тварях! -  поежился
Малыш, имевший крайне сложные отношения с местными летающими,  ползающими,
прыгающими, бегающими и иными неразумными созданиями.
   - Не говорил, не говорил... пугать не хотел, - проворчал кхандец.  -  А
вот это видел?
   В руках проводник держал толстую, распушенную  веревку.  Ею  он  каждую
ночь окружал лагерь, и на недоуменный  вопрос  Фолко  ответил  лишь:  мол,
спать спокойнее будет...
   - Она-то у меня как раз отваром коры _альбалома_ пропитана. Протяни  ее
по земле вокруг стоянки - и  тебе  нечего  бояться...  Скорпионы  там  или
_пругасты_ нипочем не перелезут. От их укуса противоядия  не  знают  ни  в
Кханде, ни у нас, в Умбаре...
   - Тьфу, пропасть! Расплющи тебя Хругнир за такие рассказы  на  ночь!  -
сплюнул Малыш. - Пугает тут еще...
   Фолко улыбнулся в темноту. Малыш, боящийся страшных историй на ночь,  -
на это стоило поглядеть.
   Затеплился огонек костра.  Несмотря  на  сильный  ливень,  под  пологом
листвы  _альбалома_  оставалось  сухо.  Торин   пристроил   над   пламенем
закопченный котелок  и  пригорюнился,  подперев  голову  могучим  кулаком;
борода гнома  смешно  задралась,  но  даже  насмешник  Строри  не  рискнул
пройтись на этот счет.
   За будничными походными хлопотами  они  старательно  отгораживались  от
мысли, что потеряли Эовин. Никто не мог выжить в том пекле,  что  бушевало
над равниной всего лишь несколько часов назад.
   Хоббит лежал на спине, и жесткий корень _альбалома_ казался мягче самой
лучшей хоббитанской перины. Он  словно  наяву  видел  вспыхнувшую  золотую
искру волос Эовин - за миг перед  тем,  как  повозка  ворвалась  в  пламя;
невольники предпочли честную мучительную гибель в огне жуткой  и  позорной
смерти от рук озверевшего врага. Эовин... тонкая, словно  тростинка,  -  и
крепкая  духом,  точно  стальной  клинок.  Эовин,  бросившая  Рохан   ради
приключений и... нет, об этом лучше не думать! Лучше убедить себя, что все
привиделось, показалось, почудилось... Девушки уже нет. И  они  встретятся
разве что... разве что после Второй Великой Музыки  Айнур,  когда  замысел
Единого будет наконец воплощен здесь, в Королевстве Арда, затерянном среди
бесчисленных звезд Эа...
   "Двери Ночи... - думал хоббит. -  А  за  ними  -  пустота...  холодная,
всепроникающая; безмолвная... Пустота,  забвение,  черное  беспамятство...
Эльфы говорят о "подарке" Единого... После телесной гибели  Перворожденные
воплощаются здесь, на земле, - а люди? Неужто их  ждет  такая  же  судьба?
Только не здесь - там, в конце тайных путей,  что  берут  свое  начало  от
Дверей Ночи... И  Ниенна  оплакивает,  наверное,  каждого  уходящего  этой
скорбной дорогой, но что значат слезы ее? Или они смягчили боль  ожогов  в
последние минуты Эовин? А если нет - то к чему они?..
   Ты виноват в ее смерти, Фолко, - с  беспощадной  прямотой  сказал  себе
хоббит. - Ты и никто другой. Мог ведь не брать девчонку с собой - но  нет,
поддался на уговоры гномов, а почему? Да потому, что хотел  поддаться.  Уж
больно льстил тот восторг, с каким глядели на тебя..."
   Тянущая, сосущая боль не отступала, и он знал, что теперь ему  придется
вечно оставаться с ней - до самого конца его земного пути, а  быть  может,
не отпустит и по ту сторону Гремящих Морей...
   "Однако, клянусь бородой Дьюрина, ты обязан справиться  с  этим!  Пусть
боль и скорбь пребудут с тобой -  но  они  не  должны  лишить  тебя  силы.
Главная цель не  достигнута,  назавтра  предстоит  тяжелый  переход  через
выжженную степь - ты должен выдержать!"
   Усилием воли хоббит заставил боль отступить.
   - Эгей, что пригорюнились? - Он знал, что говорит  натянуто-весело,  но
ничего не мог  уже  сделать  с  собой.  -  Хватит  бородами  землю  мести,
почтенные! Скажите лучше, что произошло во вчерашнем сражении?
   Торин поднял глаза, словно очнувшись ото сна:
   - Во вчерашнем?
   - Ну да! В жизни не видывал ничего более кровавого... и дикого.
   - Это точно! - эхом откликнулся кхандец. - Никогда б  не  подумал,  что
такое на свете бывает...
   - Слишком много нелепиц, - продолжал хоббит. - Перьерукие -  откуда  их
столько? Идут лавиной, без строя, словно сам Моргот гонит, а задуматься не
дает. Четверти войска хватило бы, чтобы покончить  с  этими  повозками,  а
остальные не оставили бы от харадримов и мокрого места!
   - Тхеремцы тоже хороши, - подхватил Торин. - Где все их войско?  Почему
невольники? Зачем оборонять уже обреченную землю?
   - Не такую уж, как выяснилось, и обреченную, - возразил Маленький Гном.
- Харадримы, конечно, своих тоже почти всех положили - а перьерукие где?
   - Кабы эти перьерукие не были такими дураками... - начал Торин.
   - Какие есть, с теми и дело имеешь, - оспорил  Малыш.  -  Верно,  знали
харадримы...
   - Что враги их глупцы? Тогда  отчего  ж  раньше  не  остановили?  -  не
унимался Торин. - Откуда тхеремцы могли ведать, что  перьерукие  все,  как
один, кинутся разносить по  досочкам  повозки?  Что  ни  один  из  них  не
продолжит атаку? Это ж ведь бред первостатейный был - возы те пускать...
   Малыш пожал плечами:
   - Фолко б, наверное, сказал: "Мол, Свет виноват..."
   - Может, и виноват, - отозвался хоббит. Казалось, он уже терял  интерес
к им же начатому разговору, а пальцы его нетерпеливо  теребили  эльфийский
перстень. - Откуда нам знать?..
   - Ну и странно же тогда сей Свет у тебя действует,  -  покачал  головой
Малыш. - На нас - в общем-то  никак...  А  Эодрейд,  почитай,  совсем  ума
лишился... Эльдринги вроде  ничего,  и,  чтобы  харадримы  друг  с  другом
дрались, я что-то не приметил.
   - А вот хазги войной на Рохан пошли, - заметил Торин.
   - Во-во! И я к тому же! -  обрадовался  Малыш.  -  На  одних,  выходит,
действует - а на других нет?
   - Так ведь и Кольцо на всех по-разному действовало. -  Фолко  подбросил
поленце в угасающий костер. - Бильбо вон сколько им лет владел! А Боромир?
В пару месяцев от одной  его  близости  потерял  рассудок!  Да  и  Дэнетор
тоже...
   - Эй, вы это о чем? - удивился Рагнур.  -  Какое  такое  Кольцо?  Какой
такой Дэнетор? Имя вроде бы как гондорское...
   - Долгая история... - отмахнулся Торин. - Потом как-нибудь расскажем...
когда поспокойнее будет. Ну, друзья, спорить мы тут еще долго  можем  -  а
вот куда завтра двинемся? К Морю?
   - К Морю я провести берусь, - заметил Рагнур. - На  юг  -  едва  ли.  Я
здешних путей не знаю...
   Фолко опустил голову. Да, их первоначальный  план  -  выйти  к  Морю  и
дождаться помощи от Морского Народа - был, наверное, самым верным.  И  все
же... некое странное чувство подсказывало хоббиту:  дорога  на  юг  отсюда
окажется легче, несмотря на то  что  идти  придется  через  изглоданную  и
опустошенную огнем землю. А кроме того...
   - Я сейчас.
   Перстень, заветный перстень, бесценный дар эльфийского принца! Ты  ведь
можешь подсказать, жива ли еще золотоволосая роханская девчонка, или кости
ее смешались с костями иных невольников в одной большой могиле,  прикрытые
лишь тонким слоем  пепла  -  да  и  тот,  наверное,  уже  смыло  вчерашним
дождем...
   Радужный мотылек легко вырвался из  каменного  обиталища.  Затрепетали,
разворачиваясь, разноцветные  крылья,  и  темные  ночные  небеса  ринулись
навстречу.
   Они оказались воистину темными. Над искалеченной огнем равниной  словно
бы разлегся ядовитый туман  -  туман  из  вопящих  в  последней  муке  душ
погибших на поле брани бойцов. Бесплотные призраки тянули длинные  руки  к
дивному существу, точно оно способно было уберечь их от ужасов пути  через
Двери Ночи. Усилием воли Фолко гнал это свое крылатое "я" вперед, гнал, не
обращая внимания  на  вспыхивающие  по  всему  телу  мелкие,  но  донельзя
болезненные ожоги - он словно продирался сквозь тучу огненных стрел.
   Воля хоббита гнала радужного  мотылька  все  дальше  и  дальше,  сквозь
темный, словно наполненный взвихренным пеплом воздух. Ничего...  ничего...
ничего... И вдруг - искра!
   Искра среди черных холмов,  крошечный  живой  огонек;  мотылек  ринулся
вперед, словно пущенная стрела.
   Искорка тотчас погасла.
   Фолко едва  сдержал  стон  разочарования.  Почудилось...  показалось...
привиделось... и неудивительно после такого дня... Неужели? - с  последней
н