у-господину -- "не надо".
     Олмер глубоко  вздохнул,  повертел  лук  в  разные  стороны,  попытался
натянуть  тетиву  и уже собирался что-то сказать, когда- за спиной у хоббита
внезапно раздался шорох и треск вперемешку с  неразборчивыми  восклицаниями.
Фолко  вздрогнул  и  едва не вскрикнул от охватившей его в один миг страшной
тревоги -- он совсем забыл о Торине. Он  поспешно  оглянулся  и  с  чувством
безнадежной  потерянности  увидел  у  дальней  границы  кустов  стоявшего  с
разинутым ртом гнома. Все замерло; казалось, время прекратило свое  течение,
на  хоббита  обрушилась  окутавшая все вокруг тишина -- лишь кровь звенела в
ушах. Он хотел крикнуть -- и не смог, нелепо раскрыв рот,  он  смотрел,  как
изумление на лице Торина сменилось привычным упрямо-ожесточенным выражением,
как  он  молниеносно выхватил из-за пояса топор и мягким боевым шагом быстро
двинулся через поляну.
     У Фолко в ту секунду не было  времени,  чтобы  удивляться  хладнокровию
Олмера. Не говоря ни слова, золотоискатель протянул одной рукой лук хоббиту,
отведя  вторую далеко в сторону и повернув к гному открытую ладонь, спокойно
пошел ему навстречу, подставляя  стреле  Фолко  широкую  беззащитную  спину.
Краем  глаза Фолко уловил какое-то движение, сделанное горбуном, и оглянулся
-- рука Санделло скользнула под плащ, шея чуть вытянулась -- он был готов ко
всему, но больше не шевелился и даже, казалось, не глядел в сторону хоббита.
     Фолко сумел уже набраться сил, чтобы размежить вдруг ссохшиеся  губы  и
крикнуть  Торину, когда вдруг заговорил Олмер; между ним и гномом оставалось
еще шагов десять.
     -- Здравствуй, сын Дарта,--  раздался  спокойный  голос.--  Много  воды
утекло  с  последней встречи, но я не забыл смельчака, укоротившего когда-то
на целую ладонь священную бороду  Дьюрина,  что  украшает  надвратную  башню
Арчедайна! И того, что было потом.
     Фолко  с  удивлением  заметил, что щеки гнома залил темный румянец. Тот
опустил топор вдоль бедра.
     -- Постой, постой, не тебя ли я одно  время  знал  под  прозвищем  Злой
Стрелок? Вот это встреча, клянусь Морийскими Молотами!
     Изумлению  гнома  не  было  предела, и он не скрывал этого. Олмер стоял
спиной к хоббиту, тот не  видел  лица  человека,  но  слышал  его  голос  --
спокойный, уверенный, исполненный проистекающего от собственной скрытой силы
уважения к стоящему против него.
     Растерянность  гнома  длилась  очень  недолго,  опустившийся было топор
вновь лег по-боевому в широких ладонях Торина, и он упрямо пошел на Олмера.
     -- Эй, что вы здесь делаете  и  что  вам  опять  надо  от  моего  друга
хоббита?!  --  Голос  гнома был глух, но хрипоты, выдававшей растерянность и
удивление, в нем больше не слышалось.-- Фолко! Зачем ты здесь?!
     Торин подошел почти на расстояние удара к неподвижно стоявшему Олмеру.
     -- Мы лишь устраняли те досадные недоразумения, что произошли с нами  в
прошлом,--  примирительно заговорил золотоискатель.-- Некоторое касательство
имел к ним и почтенный сын Дарта. Мой друг  и  спутник,--  Олмер  повернулся
лицом  к  хоббиту  и горбуну, указывая на Санделло,-- примирился с почтенным
хоббитом, рост которого никак не может служить  мерилом  его  доблести.  Сын
Хэмфаста принял извинения Санделло, равно как и подарок, которым мы скрепили
это примирение.
     -- Что?! Примирение?!
     Глаза  гнома  сверкнули,  Торин  подался вперед, но Олмер остановил его
властным жестом, и хоббит с удивлением заметил, что гном послушался.
     -- Я еще не закончил, сын Дарта,-- говорил Олмер, и голос его стал чуть
суше и резче.-- Мне помнится, что в ту нашу достопамятную встречу в Пригорье
между тобой и  Санделло  тоже  вспыхнула  ссора.  Хоббит  уже  примирился  с
Санделло. Почему бы теперь не примириться с ним и тебе, почтенный Торин, тем
более что ты был неправ, отвергнув предложенное тебе тогда согласие ?
     Торин  еще  ниже нагнул голову, исподлобья глядя на Олмера. Гном держал
наготове топор, человек же был,  как  казалось,  безоружен.  Санделло  стоял
по-прежнему  напряженный  и  внимательный,  чуть  покачиваясь  на  носках из
стороны в сторону. Фолко поймал наконец брошенный на него  взгляд  гнома;  в
нем  были  тревога, недоверие и удивление -- почему же его брат хоббит стоит
молча?
     -- Они не сделали мне ничего плохого, Торин,-- робко заговорил  наконец
Фолко.--  Санделло  сказал,  что  он виноват... И посмотри, какой кинжал мне
подарили!
     Он вынул  дареный  кинжал  из  ножен,  невольно  радуясь  поводу  вновь
взглянуть  на  него самому и похвастаться им перед другом. Однако Торин и не
взглянул на оружие. Его брови не расходились, на скулах играли желваки.
     -- Ты получил ответ на вопрос, зачем здесь твой друг, Торин,--  заметил
Олмер,  по-прежнему  стоя спиной к хоббиту и горбуну. -- Что же до того, что
мы здесь делаем -- полагаю, что с не меньшим  основанием  могу  спросить  об
этом  и  тебя,  но все же отвечу, если уж ты так настаиваешь. Мы гоним табун
роханских полукровок на север и только  что  переправились  через  реку.  Ты
удовлетворен?  А теперь не опустишь ли ты свой топор, и не поговорить ли нам
по-простому, о Укорачивающий Бороды?!
     И вновь Фолко увидел, как вздрогнул Торин от этих слов,  как  еще  ниже
нагнулась  его голова. Что-то стояло за всем этим, какая-то мрачная тайна --
ее знал Олмер, а больше не должен был знать никто.
     -- О чем нам говорить? -- хрипло спросил Торин, по-прежнему держа топор
наперевес.
     -- Ну, например, о том, не пожмут  ли  наконец  друг  другу  руки  гном
Торин,  известный  многим  боец  на  топорах,  и  человек Санделло, столь же
искусный в споре мечей? Какое же еще удовлетворение тебе нужно?
     -- Фолко! -- вдруг позвал хоббита Торин, не обращая внимания  на  слова
Олмера.-- Иди сюда, ко мне. Так нам будет легче разговаривать. Злой Стрелок.
     Фолко  дернулся  было,  чтобы  идти к гному, и не смог. Ему вдруг стало
страшно подставлять  спину  горбуну;  слепой,  панический  страх,  пришедший
неизвестно откуда, на время обессилил его.
     -- Ты не доверяешь мне, сын Дарта? -- Теперь и в голосе Олмера зазвенел
металл.--  Чего  ты  боишься? Да желай мы сделать что-либо с тобой или твоим
другом, то, клянусь Великой Лестницей, уже давно бы сделали это!
     Фолко видел, как от этих слов гном побагровел еще больше,  как  в  злой
усмешке  искривились  его  губы,  и  тотчас понял, что боится не Санделло, а
Торина, боится и не понимает его -- впервые за долгие месяцы  дороги  бок  о
бок.  Почему  гном  упорствует?  Почему  ищет  ссоры?  Их же двое -- опытных
воинов... Но что же делать?! В растерянности хоббит прикусил губу и невольно
бросил взгляд на Санделло.
     Горбун глядел на него доброжелательно и с легкой,  необидной  усмешкой.
Внезапно  он протянул руку и слегка подтолкнул хоббита в спину, одновременно
расстегнув и бросив на траву свой пояс с длинным мечом, уже знакомым хоббиту
по пригорянскому трактиру.
     -- Да иди же ты, дурачок!
     На негнущихся ногах хоббит заковылял к молча ожидавшему его гному.  Тем
временем Олмер заговорил снова:
     -- Ты  оскорбляешь  нас  подозрением,  что  мы способны расправиться со
слабейшим. Это недостойно тебя, сын Дарта.
     -- Торин! -- с неожиданной злостью зашипел на друга Фолко.-- Я  получил
один  урок  по собственной глупости и не желаю получать второй по твоей! Они
не сделают нам ничего плохого, поверь мне!
     Торин метнул косой взгляд на Фолко и заговорил, обращаясь к Олмеру:
     -- Язык у тебя подвешен хорошо. Злой Стрелок, но твои слова пусты,  как
шлак. Расправиться со слабейшим, говоришь ты? А Пригорье забыл, что ли?!
     Олмер вздохнул.
     -- Ну как мне доказать тебе, что мы не собираемся причинять вам зло?
     -- Очень  просто  --  уйдите с дороги! -- сумрачно ответил гном.-- Я не
верю в случайность подобных встреч. Ступайте своим путем, а мы пойдем своим.
Но помни, Санделло, мы еще потолкуем -- когда окажемся один на один.
     -- И ты рискнешь переведаться с Санделло с таким неважным топором,  как
твой? -- внезапно легко рассмеялся Олмер.
     -- Мне  мой  топор  по  нраву,  а уж. насколько он хорош, мы рассудим в
другой раз и другим способом,-- огрызнулся Торин.
     Вместо ответа Олмер развязал завязки плаща у горла  и  сбросил  его  на
землю,  потом  снял  и  положил  на  плащ  свой кинжал. Отойдя в сторону, он
поманил к себе гнома.
     -- Неужели ты не отважишься подойти ко мне даже безоружному? -- как  бы
вскользь заметил золотоискатель, видя колебания Торина.
     Гном заскрипел зубами и одним движением оказался возле Олмера.
     -- Дай мне твой топор,-- вдруг попросил человек.
     Олмер  произнес  это  так  просто  и буднично, словно спрашивал у гнома
огниво и трут. Он протянул руку, и Фолко в страхе замер, краем  глаза  следя
за насторожившимся горбуном; в тишине слышалось лишь тяжелое дыхание гнома.
     -- Санделло!  Принеси  пока мой посох,-- повернувшись к горбуну, сказал
золотоискатель, и затем, когда за горбуном сомкнулись  скрывшие  его  ветви,
прибавил, обращаясь к Торину: -- Ты все еще боишься?
     Фолко  только  рот  открыл, когда увидел, что Торин каким-то нетвердым,
неловким движением протянул оружие Олмеру и  замер,  отступив  на  два  шага
назад;  Олмер  лишь  чуть  усмехнулся,  а потом вдруг взялся руками за концы
топорища и вновь взглянул на Торина.
     За спиной Олмера зашевелились кусты, и хоббит увидел Санделло,  который
в  одной  руке  держал длинный белый посох, а в другой -- пузатую коричневую
баклагу. Хоббит заметил, как  Торин  невольно  провел  языком  по  ссохшимся
губам.  Горбун  подошел к брошенному на траве плащу Олмера и бережно положил
рядом посох; затем, по-прежнему держа в руках баклагу, он замер в двух шагах
от золотоискателя.
     -- Ну что ж,-- негромко проговорил Олмер, задумчиво глядя  на  топор,--
созданному под землей всегда найдется что-то в противовес с поверхности...
     С  этими словами он неторопливым, плавным движением поднес топор к чуть
выдвинутому вперед колену, повел его как-то  вбок...  Раздался  треск,  и  в
руках   человека  оказалось  сломанное  пополам  топорище.  Олмер  вздохнул,
полузакрыв глаза; лоб его в один миг  покрыла  испарина,  руки  упали  вдоль
боков. Сломанный топор гнома выскользнул из его рук в траву.
     Казалось,  Торин  потерял  дар  речи; он в изумлении глядел на спокойно
улыбающегося человека, уже пришедшего в себя и стершего  пот  со  лба.  Рука
гнома  медленно  потянулась  к  тяжелому  шестоперу,  но Олмер, не говоря ни
слова, откупорил протянутую ему горбуном баклагу, сделал  несколько  больших
глотков,  высоко  задирая  голову,  усмехнулся  и  протянул сосуд все еще не
оправившемуся от удивления Торину. Тот машинально принял баклагу;  он  часто
замигал,  почесал  затылок,  а  потом, не сводя замершего взгляда с обломков
своего оружия, поднес к губам баклагу и отпил, поперхнулся и закашлялся. Тем
временем вперед шагнул Санделло, как ни в чем  не  бывало  протянул  руку  к
баклаге;  и  Торин,  даже  не глядя в его сторону, отдал ему сосуд. Горбун с
благодарностью склонил голову и в свою очередь отпил  из  него,  взглядом  и
жестом предложив хоббиту сделать то же самое.
     Пораженный  не  меньше своего друга хоббит взял из рук горбуна баклагу.
Там оказалось вино, густое, ароматное, такого  Фолко  никогда  не  пробовал;
никакого  сравнения  с  хоббитанскими винами из Южного Удела -- они казались
просто водой после такого напитка. На душе от вина  стало  легче,  по  всему
телу разлилось приятное тепло.
     -- Ну вот мы и выпили вкруговую,-- улыбаясь, сказал Олмер.-- Это хорошо
-- так скрепляют мир между собой настоящие мужчины далеко на востоке отсюда,
где растут  Голубые Леса Прирунья. Я вижу в этом добрый знак... Кто знает --
может, нам еще  предстоит  встретиться  по  эту  сторону  Гремящих  Морей?..
Впрочем,  что  сейчас  рассуждать  об  этих  туманных  вещах,  Торин? Взамен
сломанного топорища я хочу подарить тебе мой посох -- сделай  из  него  себе
новое,  для  такого  мастера,  как  ты,  это не составит труда. Ручаюсь, оно
послужит тебе вернее и лучше старого. Санделло! Давай его сюда.
     Торин, похоже, начал приходить в себя; он смотрел на Олмера без страха,
но с уважением и каким-то новым интересом; однако при  всем  при  том  --  и
Фолко  ясно  чувствовал  это -- перед гномом стояли враги, жестоко унизившие
его, но пока бывшие сильнее.
     Горбун  тем  временем  принес  золотоискателю  длинный   белый   посох,
сделанный из какого-то неизвестного хоббиту материала -- не из дерева, не из
железа и не из камня. Его поверхность матово поблескивала, в остальном же он
ничем не выделился бы из ряда как следует окрашенных деревянных тростей.
     Санделло  подал было посох Олмеру, но тот едва заметно покачал головой,
и Санделло повернулся к гному.
     -- Прими это от нас, почтенный Торин,-- сдержанно произнес горбун.
     Он протянул посох гному, и Торин, медленно вытянув навстречу обе  руки,
принял его.
     -- Попробуй  теперь  сломать  его,  почтенный  гном,-- с улыбкой сказал
Торину Олмер.-- Но скажу сразу: в свое время мне это не удалось.
     Фолко  облегченно  вздохнул,  видя,  как  в  глазах   гнома   появилось
любопытство.
     Торин взял посох за концы -- для чего ему пришлось широко развести руки
-- и напрягся.  Посох  слегка  пружинил  в  его  руках,  и гном, особенно не
усердствуя, опустил его.
     -- Укороти его себе  по  руке,--  посоветовал  Олмер,--  режется-то  он
хорошо.
     -- Чего же ты хочешь от нас? -- по-прежнему хрипло произнес гном.
     -- Я?  От  вас? Ничего. Мы встретились не совсем мирно, но расстанемся,
хочется верить, понимая друг друга.
     -- Зачем ты даришь нам все это? Лицо золотоискателя стало серьезным.
     -- Я хочу, чтобы вы шли по избранному вами  пути  во  всеоружии,--  без
тени  улыбки сказал он-- Не скрою, наша встреча не была волей слепого случая
-- я  давно  хотел  повидать  вас.  Ныне  немного  отыщется   в   Средиземье
смельчаков, собравшихся пойти в бездны Мории!
     -- Откуда  тебе известно, что мы собираемся делать? -- засопел Торин.--
И какое тебе до этого дело?
     -- Повторяю еще раз -- никакого.  Но  я  ценю  храбрость  и  воздаю  ей
должное,  кто  бы  ни  выказывал ее. А что до того, откуда мне известны ваши
намерения -- вы собирались всю зиму, а пиво в тавернах Аннуминаса  развязало
язык  не  одному  гному...--  Олмер  улыбнулся.-- Но даже не знай я ничего о
ваших планах -- куда еще могут направляться  три  десятка  смелых  гномов  и
опытных  в странствиях и сражениях людей, находясь в нескольких днях пути от
Ворот Мории? Мне хочется быть в мире с теми, кто идет на такое, на что сам я
решиться не могу. Заметь, я не спрашиваю, что вы собираетесь там делать,  но
что бы вы ни сделали -- это будет достойно настоящих мужчин.
     -- Спасибо за добрые слова,-- с легкой досадой ответил Торин.-- Я хотел
бы ответить  тебе  такими  же  пожеланиями  удачи,  но твои дела и намерения
скрыты от нас, а то, чему мы невольно стали свидетелями...
     Торин умолк, однако глядел прямо в глаза Олмера.
     -- Что ж, жизнь не  всегда  бывает  подобна  полету  стрелы,  --  легко
ответил  Олмер.-  Я  догадываюсь,  что  смущает  тебя.  Но  послушай  -- все
установления, законы, запреты и приказы никогда не могут быть полностью худы
или полностью хороши. Если повиноваться всем,  то  останется  лишь  одно  --
замкнуть  себя в четырех стенах, не видя белого света! Нет, почтенный Торин,
я  не  сужу  о  делах  других,  насколько  они  соответствуют  какому-нибудь
исписанному клочку пергамента. Муж. живет ради храбрых и смелых деяний, лишь
в них можно отстоять свою честь и покрыть себя славой.
     -- Но храбрость и доблесть заслуживают чести и славы лишь в том случае,
когда  они  направлены  на  доброе дело! -- неожиданно для самого себя вдруг
вмешался хоббит,-- Доблестный разбойник -- не храбрец,  но  гнусный  убийца,
становящийся от своей доблести лишь еще опаснее!
     Олмер улыбнулся.
     -- Ты  смел, половинчик, я не ошибся в тебе. Но мне кажется, что в тебе
говорит то, чему тебя учили, а не то, что пережил ты сам. Добро и Зло! -- Он
вновь улыбнулся, и Фолко с удивлением заметил,  что  отражение  этой  улыбки
появилось  и  на  лице  горбуна.-- Две грани одного клинка, они неразделимы,
словно свет и тень! Давно известна  истина,  что  не  может  быть  всеобщего
добра, как и всеобщего зла.
     -- А  как  же мои сородичи, что сражались в битве на Пелленорских Полях
-- разве содеянное ими не есть всеобщее добро? -- не отступал хоббит.
     -- Ты  говоришь,  всеобщее?  То  есть  то,  что  хорошо  для  всех?  --
усмехнулся  Олмер.--  Но  разве  допустимо  защищать  такое  добро ложью? Не
понимаешь? Что ж, поясню. Никто не порицал хоббита,  упомянутого  тобой,  за
то,  что  он  сразил  Черного Короля ударом в спину -- так почему в песне об
Эовейн говорится, что они встретились лицом к лицу? Недурно, клянусь Великой
Лестницей!
     -- Так  что  же  Великому  Мериадоку,  погибать  было,   что   ли?   --
вознегодовал Фолко, но Олмер успокаивающе поднял руку.
     -- Я  этого не говорил, половинчик. Нет, тот хоббит сражался доблестно.
Но зачем стыдливо набрасывать покрывало недомолвок?
     Наступило короткое молчание. Фолко не нашелся, что возразить,-- он  сам
не  раз  слышал  эту  старинную песню о поединке у стен Минас-Тирита и, зная
подлинную историю, поначалу удивлялся, но потом  привык,  решил,  что  здесь
простая  ошибка,  и  более над этим никогда не задумывался. И неожиданно для
самого себя вдруг спросил:
     -- Скажи, почтенный Олмер, отчего ты зовешь нас половинчиками?
     -- Так  называют  подобных  тебе  на  моей  родине,  на  востоке,   где
сохранилась  еще  память о Днях Странствий, когда мир был еще молод. Я знаю,
на юге, в Гондоре, вас именуют невысокликами, в Рохане --  холбутланами,  на
востоке же говорят, как есть. Ну что же...
     Олмер  шагнул  в сторону, как бы направляясь к лежащим на траве плащу и
кинжалу, и в это время Санделло неожиданно протянул гному руку. Олмер замер,
не отрывая взгляда от стоящих друг против друга гнома и  человека,  и  Фолко
вдруг  почувствовал  легкое  головокружение,  словно смотрел вниз с огромной
высоты; в следующую секунду Торин медленно пожал  широкую  и  плоскую  кисть
горбуна.
     -- Не  стоит  сводить  счеты  после глупых ссор, не так ли? -- тихо, но
настойчиво произнес Санделло, и Торин, точно эхо, откликнулся:
     -- Не стоит... Что ж., если мой друг простил тебя, будем считать, что и
я не держу на тебя зла.
     -- Ну и хорошо,-- раздался  голос  Олмера,  и  золотоискатель  оказался
между гномом и горбуном, кладя руки им на плечи.
     Хоббит  удивился,  увидев,  как  пригнулся  к  земле  Санделло, а Торин
неожиданно пошатнулся, словно взвалил  на  себя  тяжелый  груз;  однако  это
длилось недолго, Олмер убрал руки, нагнулся, поднял с земли обломки топора и
протянул их Торину.
     -- Теперь  простимся,--  просто  сказал  он,  вновь кладя руку на плечо
горбуна.-- Что бы вы ни  думали  обо  мне  и  моем  спутнике,  я  желаю  вам
вернуться такими же, какие вы есть сейчас.
     Трудно  сказать, что изменилось в его голосе, но Фолко эти мгновения не
сводил с Олмера глаз, ловя каждое его слово; последняя  фраза,  сказанная  с
какой-то мрачной решительностью, заставила хоббита вздрогнуть.
     Из  кустов  на  поляну  вышел  человек  в  недлинном дорожном плаще; он
почтительно поклонился Олмеру.
     -- Да, да, мы  сейчас,--  ответил  на  немой  вопрос  Олмер.--  Приведи
коней...
     Возникла секундная пауза, и вдруг Санделло подошел к хоббиту.
     -- Разреши  твой  нож,--  неожиданно  сказал  он.--  Ты недоворачиваешь
ладонь, смотри, вот так!
     Молниеносное,  незаметное  глазом  движение  руки  горбуна,  в  которую
удивленный,  но  не  испуганный  хоббит  вложил  один  из  своих метательных
ножей,-- и клинок с тяжелым звонким уда