лесенью -
но упрямо лез, бормоча про  себя:  "Нет  таких  крепостей,  которые  б  не
развалили большевики, знаете ли..."
     Дорога вела под уклон. Темнело. Сварог размашисто шагал, не  утруждая
себя мыслями о жизненных сложностях, но понемногу начал тревожиться. Он  и
сам не понимал, что ему в окружающем  не  нравится,  но  чем  дальше,  тем
сильнее в душе крепло некое неудобство. В конце концов он понял,  что  ему
просто-напросто не хочется идти  дальше.  Не  хочется,  и  все  тут.  Хоть
режьте.
     Остановился и огляделся. Впереди ничего не удавалось рассмотреть -  в
сгущавшемся мраке земля сливалась с небом, горизонт неразличим, вдали,  на
пределе зрения, словно бы колюче сияют звезды, необычно низко, будто склон
ведет все ниже и ниже, в пропасть. После иных  приключений,  пережитых  на
пути в этот мир, Сварог в глубине души преисполнился стойкого недоверия ко
всему, напоминающему пропасть, да  и  легенды  иные  гласили  о  провалах,
ведущих в  подземный  мир,  о  котором  не  известно  ничегошеньки,  кроме
плохого...  Показалось,  в  лицо  дует  едва  заметный  ледяной   ветерок.
Оглянувшись, Сварог узрел, что вдали, далеко за спиной,  небо  по-прежнему
синеет светлой полосой - _т_а_м_ сумерки еще  не  наступили,  и  это  было
странно, словно он миновал некий рубеж меж двумя совершенно иными  мирами.
Смеяться над своими  страхами  как-то  не  тянуло.  Прежняя  дорога  стала
опасностью привычной, а то, что виднелось - вернее, как раз не виднелось -
впереди, прямо-таки отталкивало.
     Поблизости росли  невиданные  прежде  цветы  -  бледно-белые  высокие
стебли и стрельчатые  листья,  синие  и  желтые  бутоны  выглядят  странно
блеклыми, будто нарисованными жиденькой акварелью. Впереди,  подальше,  их
все больше и больше, сущие заросли. Превозмогши себя, Сварог опустился  на
корточки и потрогал стебель. Кончики пальцев явственно  ощутили  прохладу.
Стоило чуть посильнее свести пальцы, стебель беззвучно переломился, нелепо
повис, невероятно хрупкий, руку испачкало бесцветным прозрачным  соком,  и
Сварог долго вытирал ее о кафтан. Цветы выглядели так, словно  их  никогда
не касался лучик солнечного света, не говоря уж о  том,  что  белый  здесь
считался цветом смерти.
     Сварог решительно повернул назад,  спеша  и  поругивая  себя  за  эту
нервную спешку, добрался  до  развилки  и  двинулся  другой  дорогой,  уже
прекрасно понимая, что не успеет до темноты выйти к реке.
     Темнота,  как  он  и  ждал,  обернулась  полным   мраком   совершенно
неожиданно, будто упал великанский занавес. К этому времени  Сварог  шагал
уже по редкому лесу, покрывавшему широкую долину, -  лес,  надо  отметить,
вел себя пристойно, деревья не трогались с места и  не  пытались  ухватить
ветвями за  шиворот.  У  Сварога  не  хватало  знаний,  чтобы  определить,
отличается ли звездное небо над ним от  того,  которое  можно  увидеть  за
пределами Хелльстада, но не удивился бы, окажись, что так оно и есть. Мрак
для него не представлял досадного препятствия - обучили видеть  в  темноте
не хуже кошки, только заклятье пробубни, но поневоле вспоминалось, что  во
всяком лесу есть обитатели, с темнотой покидающие  логова  в  рассуждении,
чего бы пожрать...
     Над горизонтом поднялся желтый серп Юпитера, стало  гораздо  светлее,
все вокруг залили серебристые отсветы, а тени  стали  черными,  густыми  и
четкими - но Сварог "кошачьего зрения" не отключал для  пущей  надежности.
Временами мерещились быстрые тени, мелькавшие поодаль меж  деревьев,  -  а
может, и не мерещились. Но не нападали, и то ладно. Признаться честно,  он
немного устал, сапоги и меч казались  пудовыми  -  но  шагал  вперед,  как
автомат, на упрямом автопилоте, надеясь, что вот-вот увидит реку,  забивая
нещадным  куреньем  назойливо  требовавший  ужина  желудок.  Ни  в   каких
спасателей он уже не верил, как встарь, полагаясь только  на  себя,  благо
имелся большой опыт.
     И когда уголком глаза узрел шевеление справа,  ничуть  не  испугался,
лишь напрягся, как почуявший волка конь.
     Нечто большое, косматое, длинное, на четырех лапах, двигалось  уардах
в пятидесяти от него параллельным курсом. Для пробы Сварог свернул, сделал
крюк, отклонившись немного от избранного маршрута, - мохнатое создание, не
приближаясь и не отдаляясь, повторило маневр, словно двигаясь на невидимой
привязи.
     Так они шли довольно  долго  -  временами,  бросив  взгляд  украдкой,
Сварог успевал заметить фосфорически-желтый блеск глаз, но  тварь  тут  же
отворачивала голову, демонстрируя как отличную реакцию, так  и  наличие  в
башке некоего количества мозгов. Упорно не желала встречаться взглядом - и
не отставала, успев за какой-то час надоесть смертельно.
     Он не хотел нападать первым  -  где  гарантия,  что  это  не  местный
безобидный хомячок? - но безмолвный спутник опостылел хуже горькой  редьки
как раз из-за своей загадочности.
     Впереди показалось нечто высокое, на  распяленных  тоненьких  ножках,
кажется, полосатое,  направилось  было  навстречу  Сварогу,  перебегая  от
дерева к дереву, больше всего смахивающее на  куриное  яйцо,  вставшее  на
ходули, донеслось басовитое  ворчанье,  что-то  крайне  напоминавшее  лязг
зубов, но мохнатая тварь бдительно выдвинулась  вперед,  издала  плаксивый
вой. Яйцо на ходулях застыло, как вкопанное, потом с воем кинулось в  лес.
Нет, пожалуй, не  хомячок.  И  уж  конечно,  не  благородный  самаритянин,
провожающий по ночам одиноких путников, чтобы их, паче чаяния, не  обидели
здешние хулиганы,  -  что-то  не  слышно  было  о  подобных  хелльстадских
благотворителях...
     Решаться пора, вот что. Заприметив слева невысокий  пригорок,  Сварог
поднялся на  вершину,  уселся  под  деревом  и,  с  удовольствием  вытянув
натруженные ноги, задымил очередной сигаретой.
     Мохнатая тварь бродила вокруг холмика,  как  заведенная  механическая
игрушка. Теперь Сварог рассмотрел ее чуточку получше - нечто  среднее  меж
вставшим на четыре лапы шимпанзе и  некрупной  гиеной,  хвоста  не  видно,
голова  -  сплошной  комок  спутанной  длинной  шерсти,  откуда   сторожко
поблескивают желтые блестящие глаза (теперь она уже не таилась, то и  дело
таращилась на Сварога), косолапая походка.  То  и  дело  она  похныкивала,
всхлипывала, бурчала что-то неразборчивое - но вовсе не  казалась  жалким,
забитым,   боязливым   существом,   наоборот,   было    в    ней    что-то
липко-подловатое. Сварог и не заметил, как она, сужая  спираль,  оказалась
ближе  на  добрый  десяток  уардов.  Забормотала   требовательно,   жадно.
Категорически  не  нравилась  -  и  в   роли   ночного   спутника,   и   в
общефилософском плане.
     Решив наладить общение, Сварог запустил в нее извлеченным из  воздуха
куском жареного мяса - авось нажрется и отстанет. Мясо упало  прямо  перед
мордой. И тварь, даже не наклонив башку, с такой  брезгливостью  отбросила
его лапой, что стало ясно: если и голодна, жарким по рецепту императорских
поваров не прельстится. Но не травоядная же? Не похоже что-то...
     Точно такая же участь постигла аппетитную поджаристую булочку...
     - Какого ж тебе рожна? - вслух спросил Сварог.
     Вместо ответа последовало ворчанье и хныканье -  злое,  нетерпеливое.
Вновь в ее  бормотанье  послышались  членораздельные  слова,  Сварог  стал
старательно прислушиваться и  тут  же  понял  свою  ошибку  -  тварь,  без
сомнения, каким-то образом туманила  ему  мозги,  давила  на  подсознание,
гипнотизировала хныкающими стонами  и  размеренными  перемещениями,  опять
вдруг  возникла  гораздо  ближе,  и  он  не  успел  заметить,  когда   это
произошло...
     Сварог  начал  беспокоиться.  Лучше   пересолить,   чем   недосолить.
Похохотать над своими страхами можно потом, в уютной  каминной  фамильного
замка, а сейчас его явно пытаются одурманить с неизвестными целями, все ее
бормотанье и гибкие, плавные пируэты  вызывают  в  памяти  подползающую  к
птичке змею... Вот опять показалось, что на  миг  она  растаяла  в  лунном
свете и возникла в другом месте,  ближе,  по  ногам  начинает  растекаться
странная истома, и это не фантазии возбужденного сознания...
     Он не собирался быть птичкой. Достал шаур, уже  чувствуя  и  в  руках
странную вялость, ползущую от кончиков пальцев к локтям, повел запястьем -
кисть описала плавную дугу вопреки его намерениям, - нажал на спуск.
     Словно  молния  мелькнула  -  тварь  молниеносно   сделала   кувырок,
скользнув в сторону от Сварога по склону холма, с дьявольским  проворством
уйдя от серебряной звездочки,  летящей  немногим  медленнее  пули.  Полное
впечатление, что она  сбросила  личину  -  уставившись  на  Сварога  злыми
круглыми глазами-фонариками, утробно рявкнула. Впервые он увидел ее зубы -
неплохую коллекцию  игольчатых  клыков,  влажно  сверкнувшую  в  разинутой
пасти. Какое, к черту, травоядное, тут и Кювье не нужно быть...
     Сварог дважды выстрелил -  и  снова  безуспешно,  тварь,  крутнувшись
клубком, ушла с линии  огня  так  ловко,  что  в  сердце  понемногу  начал
закрадываться страх: она не собирается снимать осаду, а легкой победой для
него и не пахнет, тут ноги бы унести...
     Тварь вновь  принялась  выписывать  неуловимо  для  глаза  сужавшуюся
спираль, воя, мурлыча,  подскуливая,  ни  на  миг  не  сводя  с  него  зло
сверкающего взора, готовая в любой миг отскочить,  ее  клокочущие  всхлипы
сливались в мелодию, липкой паутиной оплетавшую тело и сознание. Пора было
как-то спасаться. Сварог медленно вытянул меч - что не  произвело  на  его
загадочного противника  никакого  впечатления,  разве  что  самую  чуточку
прибавило прыти - и почувствовал, что кружится голова,  а  окружающее  все
гуще подергивается туманной пеленой.
     Поднял руку к горлу, рванул тугой высокий  ворот  парадного  кафтана,
освобождая дыхание. Посыпались самоцветные  пуговицы,  от  сильного  рывка
лопнуло ожерелье-цепь  и  длинной  струйкой  стекло  к  ногам.  В  приливе
отчаянного бешенства Сварог, собрав его  в  горсть,  запустил  к  подножию
пригорка, целя чудищу в морду.
     Промазал, конечно, оно увернулось грациозно,  гибко,  похожее  сейчас
скорее на вихрь или смерч, чем на живое  существо.  И  тут  же  застыло  в
довольно нелепой позе, присев на задницу, подняв передние  поджатые  лапы.
Вялость в теле мгновенно сгинула, Сварог, выпустив рукоять меча, полез  за
шауром. Рука запуталась в  кармане.  Когда  он  извлек  овальный  предмет,
мохнатая тварь уже сидела к нему вполоборота, словно  бы  и  забыв  о  нем
вовсе.  И  медленно,  можно  бы  даже  сказать,  отрешенно,   самозабвенно
перебирала  цепь,  словно  четки.  Сварог  оторопело  смотрел,  как   она,
пропустив меж когтями драгоценную безделку, начала перебирать  ее  заново,
прямо-таки священнодействуя, тихонечко повизгивая с несомненным восторгом.
     Некогда  было  раздумывать.  Тихонечко  засунув  в  ножны   меч,   он
бочком-бочком спустился с пригорка, то и  дело  оглядываясь.  Тварь  и  не
заметила его ухода, сидела на том же месте, скрючившись  в  прежней  позе,
пребывая словно бы в восторженном трансе. Первое время он  еще  подозревал
коварный подвох, но, удалившись уардов  на  сто,  поверил,  что  произошло
нечто непредвиденное и удача вновь обернулась к нему лицом, обратив  более
вульгарные детали фигуры кое к кому другому.
     И  наддал,  припустил  меж  деревьев  что  есть   мочи,   придерживая
болтавшиеся ножны, стараясь не  задевать  ими  за  стволы,  не  шуметь.  О
следопытских способностях странной твари он не имел ни малейшего  понятия,
так что следовало убраться подальше, прежде чем ей надоест  забавляться  с
драгоценной  безделкой.  Может,  это  такая  особая  порода  хелльстадских
чудовищ, на которых драгоценные камни  действуют  гипнотически?  Вводят  в
транс точно так, как они сами вульгарным подобием пения сирен завораживают
других?
     Продравшись сквозь  жесткие  кусты  и  оставив  на  длинных  колючках
вырванные с мясом клочья одежды (парадный  наряд  был  шит  из  тончайшего
бархата, нисколечко  не  приспособленного  к  пешим  прогулкам  по  земным
дебрям),  Сварог  оказался  на  широкой  дороге.  На  ней  повсюду   росли
низенькие, то по колено ему, то по грудь, пушистые елочки, но все  же  это
была пришедшая в запустение дорога,  сразу  видно.  Особо  не  раздумывая,
побежал по ней, уже экономя дыхание, войдя в  ритм.  Отстранение  подумал,
что скоро придется шлепать босиком, парадные сапоги долго  марш-броска  не
выдержат - но останавливаться, ясно, не стал. В конце  концов,  и  босиком
люди ходят,  тут  нет  ни  битых  бутылок,  ни  ржавых  консервных  банок,
как-нибудь выдюжит...
     Замедлил бег. Остановился  и  прислушался.  Показалось  сначала,  что
привязалось очередное  наваждение.  Где  там,  песня  ему  не  почудилась,
впереди чистый и высокий мужской голос  забубенно,  весело,  ни  черта  не
боясь, выводит во всю глотку:

                        Ах, это всех касается...
                        Как шел к себе домой
                        ты в обществе красавицы.

     Пение приближалось. Тот, кто  двигался  Сварогу  навстречу,  держался
так, словно был у себя дома, в насквозь знакомых и безопасных местах,  где
нет  нужды  таиться  и  опасаться...  Держался  хозяином.  А  значит,  был
опасен...
     Сварог на цыпочках сошел с заросшей молодым ельничком дороги. Окажись
вокруг сосны, пришлось  бы  похуже,  а  ели  -  просто  клад  для  ищущего
укрытия... Осторожненько, спиной вперед,  он  пролез  меж  колючих  лап  к
самому стволу, чуть повозился, выбирая место, откуда сможет видеть кусочек
дороги, безбожно пачкая спину смолой, держа шаур наизготовку.
     Странно, залихватская песня доносилась откуда-то снизу, словно ночной
певец полз... или росточком вышел пониже пня...

                        Ах, это всех касается...
                        Как посреди невзгод
                        тебя твоя красавица
                        лишила всех свобод!

     На дороге замаячило нечто белое, быстро приближавшееся...  У  Сварога
мурашки поползли по спине.
     Он наконец-то увидел лицо певца - совсем не там, где  ожидал  узреть.
Лицо как лицо, грубоватая  физиономия  мужчины  лет  сорока,  бесшабашного
любителя гульнуть и поволочиться за  девчонками,  всклокоченная  шевелюра,
крупная голова...
     А кроме головы,  ничего  и  не  было.  Человеческая  голова  проворно
скользила над самой  землей  на  толстых  паучьих  лапах,  которые  Сварог
зачем-то попытался сосчитать, но тут же забыл  об  этом.  В  ней  не  было
ничего демонического - всего лишь живехонькая голова, семенившая  паучьими
лапами, полузакрыв глаза, играя густыми бровями, распевавшая:

                        Ах, это всех касается...
                        Как ты живешь с красавицей
                        в высоком терему,
                        похожем на тюрьму!

     А следом, держа шеренги, держа четкий строй, слаженно, в ногу, шагали
белые костяки, скелеты, иные в кольчугах и разномастных  кирасах,  иные  в
продранных кафтанах, кто с мечом у пояса, кто с алебардой  на  плече,  кто
безо всего, и без доспехов, и без одежды, и без оружия, они печатали  шаг,
словно кто-то невидимый проворно управлялся с массой невидимых же ниточек,
двигались безмолвно, только временами слышался костяной бряк или  короткое
лязганье оружия, задевшего соседские доспехи. Конец колонны  скрывался  за
поворотом, но все равно Сварог видел, что их там чертовски много...
     Он замер, не в силах, кажется, вдохнуть. Впервые  в  жизни  казалось,
что волосы на голове зашевелились, -  а  может,  и  не  казалось...  Прямо
напротив него гремел на весь лес задорный голос:

                        Ах, и мне б, смеясь и плача,
                        от души, душою всей,
                        песни петь - и пунш горячий
                        разливать в кругу друзей!

     Насчет Головы Сержанта древняя книга нисколечко не соврала...
     Псине вдруг оборвалось. Едва слышно царапнули хвою паучьи ноги -  это
голова повернулась вправо-влево, потом опять вправо, таращась  прямехонько
на то место, где  притаился  Сварог.  Скелеты,  словно  получив  неслышную
команду, замерли на месте в идеальном строю. Томительно  долгий  и  жуткий
миг. Время остановилось.
     Потом голова наморщила брови, лицо исказилось быстро сменявшими  друг
друга гримасами - казалось, соответствовавшими жестам  обычного  человека,
когда он встряхнет головой, чтобы избавиться от наваждения, бросит: "Тьфу,
почудилось..." Но тут не было ни туловища, ни шеи,  так  что  голова-паук,
погримасничав, еще раз повернувшись на  лапах  вправо-влево,  двинулась  с
места, заскользила дальше, восвояси, с прежним задором горланя:

                        И красавицу хмельную
                        под покровом темноты
                        уносить любой ценою
                        в край загадочной мечты!

     Скелеты, печатая шаг, шеренгами потянулись следом, конца им не  было,
четверка за четверкой, побрякивая  и  постукивая,  с  деревянной  тупостью
манекенов переставляя ноги и взмахивая руками, маршировала мимо Сварога  -
а у него рубашка прилипла к спине и ноги подгибались сами по себе. Все  же
он, не потерявши головы окончательно, смотрел  во  все  глаза  и  подметил
интересную особенность: в голове колонны  шагали  самые  ободранные,  если
можно так выразиться: одежда в лохмотьях или вовсе отсутствует,  оружия  у
многих нет. Зато  чем  больше  проходило  шеренг,  тем  новее  представала
одежда, самые последние маршировали  уже  полностью  обмундированные,  при
сапогах, шляпах и шитых перевязях мечей. Означает ли  это,  что  он  видел
пленников, жертв, и те,  что  попались  позже,  еще  не  успели  истрепан,
одежонку?
     Песня давно уже умолкла вдали, затих стук и лязг, а он все еще не мог
заставить себя выйти на дорогу - и выбрался из-под  склонившихся  к  земле
колючих еловых лап,  лишь  убедившись,  что  пакостная  слабость  в  ногах
прошла. Распахнул кафтан, чтобы остудить разгоряченное  тело,  но  рубашка
еще долго липла к груди и спине. Если оказался правдивым рассказ о  Голове
Сержанта - на дороге может попасться и Лотан или Бабка-хихикалка...  А  от
них, согласно тем же источникам, под елочкой не спрячешься... Одно хорошо:
по легендам, Лотан "семью семь уардов длиною" - и вряд ли станет заползать
в лес, а и заползет, наделает столько шуму и треску, валя вековые деревья,
что издали будет слышно, успеешь удрать.
     ...Он не сразу заметил, что лес вокруг изменился  самым  кардинальным
образом. Стал другим. Не до того было - смотрел во все глаза, не  появится
ли меж стволами что-нибудь живое, а на сами стволы внимания не обращал...
     Лес стал другим. Кора на  стволах  раза  в  три  потолще  еловой  или
сосновой,  бугристая,  образовавшая  то  ли  странную  чешую,  в   которой
угадывалась определенная гармония,  то  ли  скопище  странных  барельефов,
похожих на черепаший панцирь.  Сплошной  сетью  бугрились  толстые  корни,
почти скрывшие дорогу, так что Сварог то  и  дело  спотыкался,  ежеминутно
ожидая, что оторвутся подошвы.  Ветви  непонятных  деревьев  были  покрыты
пучками длинных, чуть ли не в локоть, игл. Сварог не удержался, потрогал -
оказалось, не  иглы,  а  узенькие  жесткие  листья,  под  нажимом  пальцев
издававшие сухой шорох, тоненькое позвякивание,  словно  были  сделаны  из
какого-то  минерала.  В  свое  время  в  одной  далекой  стране  он  видел
деревце-бонсай,  выращенное  из  каких-то  кристаллов,  -  на  ощупь  было
чертовски похоже. В отличие от ельника, здесь даже шум легкого  ветерка  в
кронах   был   другой   -   сверху   доносилось   то    же    немелодичное
позвякиванье-шуршанье. Но  странный  лес  не  проявлял  поползновений  его
обидеть, так что  Сварог  немного  успокоился  душой.  Шагал,  высматривая
дорогу, порой исчезавшую под скопищем толстых корявых корней, уже не менее
получаса двигаясь среди нез