иан невиданное  явление,  Сварог  с
рычаньем прыгнул вперед, опомнился не без  труда,  вновь  стал  человеком,
вернувшись от начала времен, где рвало друг друга зверье, -  но  в  голове
еще долго плескались сладкие волны хмельного остервенения.
     Он едва не напал с топором на виману. Она  возвышалась  перед  ним  -
огромная, трехэтажная,  зеркально-черная,  напоминавшая  безликие  коробки
Магистериума. Нечто вроде сине-багрового плюща оплетало стены, свешивалось
прядями с плоской крыши, полузакрыв квадратные  окна,  высокую  дверь  над
тремя полукруглыми ступенями - и дверь была чуть приоткрыта. Шагая  к  ней
деревянной походкой робота, Сварог пытался пробудить в себе хотя  бы  тень
торжества, но понимал, что не сможет. Дорога к заветной цели отнимает  все
чувства и переживания - на то она и дорога...
     Дверь распахнулась легко. Внутрь чужая  растительность  отчего-то  не
проникла, все здесь было чистым, блестящим и раздражающе  ярким,  как  сто
двадцать лет назад:  синий  ковер  под  ногами,  мозаичные  стены  теплых,
желто-оранжевых тонов, золотистые мягкие кресла.
     В одном сидел скелет, откинувшись на косую спинку, вытянув руки вдоль
широких  пушистых  подлокотников.  Сварог  подошел  поближе,  немилосердно
пачкая  ковер  вонючими  следами.   Скелет   без   малейших   повреждений,
раскинувшийся в спокойной позе  решившего  вздремнуть  человека.  Ни  одна
косточка не сдвинута.
     Брат Тивадар аккуратно притворил за собой  дверь,  и  этот  будничный
жест, легкий стук, казалось, разбудили неведомые  силы.  Скелет  дернулся,
пытаясь встать. Не рассуждая, не сообразив отшатнуться, Сварог толкнул его
обухом топора - кости, будто только и  ждавшие  этого  сигнала,  осыпались
кучей на кресло и на пол.  Никто  даже  не  успел  удивиться,  предпринять
что-то, вскрикнуть. Необычное на этом и  закончилось  -  кости  больше  не
шевелились.
     Все уже подняли забрала. Вид у них был  самый  плачевный  -  кольчуги
зияют прорехами,  свисают  гроздья  вырванных  колечек,  доспехи  заляпаны
жуткой мешаниной древесного сока и крови неизвестных созданий. Вот  только
лица, кое у кого исполосованные  кровавыми  царапинами,  несмотря  на  всю
усталость, выглядят именно так, как  надлежит  лицам  победителей.  И  это
заставило Сварога вспомнить, что последнего удара они пока что не нанесли.
     Снаружи, за окнами, он увидел совсем не те  джунгли,  сквозь  которые
они только что прорубались добрую тысячу лет. Там багровело чужое  небо  с
пронзительно-колючим, белоснежно-ледяным солнцем, по  буро-желтой  равнине
протянулись длинные черные тени от непонятных громад - то ли утесов, то ли
грубо обтесанных статуй, и в небе проплывали бахромчатые черные  лоскутья,
чересчур осмысленно двигавшиеся для гонимых ветром листьев или туч. Но эти
странности его уже не занимали - пора было кончать работу.
     Все объяснения  он  помнил  назубок.  Не  произнеся  ни  слова,  стал
подниматься по широкой  лестнице  из  розового  камня.  Следом  молча  шли
остальные. Черный скелет, лежавший навзничь  на  втором  этаже,  дернулся,
зашарил руками, ища опоры. Носком сапога Сварог угодил по черепу, и кости,
как в прошлый раз, тут же  рассыпались,  будто  лишившись  враз  невидимых
скреп.
     На втором этаже  задерживаться  нет  нужды.  Третий.  Здесь  уже  нет
роскошных покоев, ковров и малахитовых  ваз  -  огромный  зал,  наполовину
занятый непривычного вида пультами, черными, синими и белоснежными, и  там
нет ни кнопок, ни клавиш. Только странные рычаги, смахивающие то на птичьи
лапы, то на цветы, то на плавники. И половодье огней всех цветов радуги  -
вспыхивающие прямо в воздухе акварельно-прозрачные цифры, символы,  знаки,
полосы, зигзаги, круги с  разноцветными  секторами,  параболы,  гиперболы,
спирали, огни, огни, огни... На сей раз даже Сварог не мог разобраться  во
всей этой причудливой мешанине и определить, что работает исправно, а  что
разрегулировалось за сто двадцать лет.
     Три черных скелета в синих креслах  шевельнулись  при  их  появлении,
подняли руки, касаясь рычагов, - и пляска огней кое-где изменилась  резко,
а кое-где осталась прежним  монотонным  чередованием  непонятных  фигур  и
знаков. Сварог с застывшим  лицом  прошагал  мимо,  ребром  ладони  сшибая
угольно-черные черепа, к  светло-синей  стене  с  черной  широкой  дверью,
снабженной золотисто-овальной нашлепкой кодового замка. Казалось,  снаружи
нарастает тоскливый нелюдской вой, пронизывающий  каждый  атом  воздуха  и
стен.
     Кода Сварог не знал. Никто у  Гаудина  его  не  знал  -  нельзя  было
запрашивать Магистериум, чтобы там не заподозрили  неладного,  не  поняли,
что готовится покушение на одну из их любимых игрушек.
     Он оглянулся. Мара, не двигаясь с места, растерянно развела руками.
     - Потеряла? - рявкнул он сгоряча, спохватился. - Прости...
     Отмычки у нее больше не было. Сделанная в  виде  небольшого  браслета
электронная  отмычка  после  пребывания  в   Хелльстаде   превратилась   в
бесполезный кусок бронзы - как и парочка других приборов, бывших при Маре.
Заклятья покойного Фаларена, защищавшие его  от  вторжения  любой  техники
ларов, действовали исправно и после смерти  незадачливого  короля  -  а  у
Сварога не было тогда времени проникать в эти тонкости...
     Он нацелился было топором на то место, где предполагались запоры,  но
передумал вдруг и поманил Паколета.
     Беспутный внук благочестивой  бабушки,  звеня  изорванной  кольчугой,
сосредоточенно и важно положил ладони на  замок.  Сварог  затаил  дыхание.
Мелодично   звякнуло,   прозвучала    бесстрастно-бесполая,    простенькая
электронная мелодия из трех нот - и двери машинного зала дрогнули, створки
разошлись в стороны, скрылись в стенах.
     Ничего  особенно  уж  экзотического  внутри  не   оказалось   -   лес
соединяющих стены  и  потолок  толстых  белых  колонн,  усеянных  змейками
мигающих огоньков  и  мерцающих  знаков.  Иные  покрыты  бледно-золотистой
оплеткой, косой  решеткой,  иные  -  пушистой  пленочкой  инея,  а  две  -
прозрачны и внутри колышутся, переливаются  тяжелые  густо-золотые  струи.
Пульт, к которому они так  долго  добирались  и  так  яростно  стремились,
выглядел и вовсе уж скучно: синий грибок на тонкой синей ножке, украшенный
золотым контуром человеческой ладони.
     Первым положил туда руку Сварог - из желания увидеть, в  какую  форму
будет облечен отказ. Убийственных в прямом смысле слова  сюрпризов  он  не
боялся: во-первых, что бы то ни было, метательное на него не  подействует,
а во-вторых, что весомее, убежден был, что никакой стреляющей защиты нет.
     Нерационально было бы снабжать  замок  чем-то  убойным  -  кто-то  из
членов экипажа мог оказаться молодым любителем шуток и сунуть туда руку из
чистого озорства, что же, убивать его за это?
     Грибок  засветился  венчиком  густо-алых  огней,   откуда-то   сверху
рявкнула басовитая сирена - коротко  и  пренебрежительно,  словно  плюнула
смачным матерным словечком. Сварог отступил, кивнул Делии.
     Златовласая  принцесса,  прекрасная  даже  в  мешковатой   серебряной
кольчуге, изодранной и испачканной, в сбившемся на сторону шлеме с маской,
торчавшей козырьком над глазами, с косой, уже подсохшей царапиной на  щеке
и спутанными грязными локонами, сделала  шаг  вперед,  не  выпуская  меча.
Сварог осторожно высвободил  из  ее  пальцев  черную  рифленую  рукоять  и
отбросил клинок, не глядя. Царапая подушечки пальцев,  сорвал  застежки  и
стянул с ее руки кольчужную перчатку. Делия протянула руку и,  сжав  губы,
накрыла ладонью золотой контур.
     Венчик зеленых огней по кромке грибка.  Гриб  медленно  ушел  в  пол.
Гасли покрывавшие колонны огоньки и знаки,  замедлялось  круженье  золотых
струй,  они  словно   бы   замерзали,   прозрачные   колонны   становились
непроницаемо белыми. Корабль засыпал. Сварог повернулся и  зашагал  прочь,
по-прежнему ничего волнующего не  испытывая.  Великие  предприятия  всегда
кончаются буднично, как осенний дождь.
     В зале уже погасли  почти  все  огни  и  краски.  Спускаясь  вниз  по
лестнице, они видели, что за окнами  вместо  угрюмых  картин  неизвестного
чужого мира  появились  не  менее  отвратительные,  но  здешние  как-никак
джунгли. Диковинная чащоба умирала на глазах - одни ветки  истаивают,  как
уходящий призрак, другие рассыпаются струйками  дыма,  гибнут,  пропадают,
стекают крупными каплями мутной слизи, лес растворяется, как  злой  мираж,
как кошмарный сон, и сквозь него проступают  дубы  и  сосны  вдали,  синее
небо, облака,  солнце,  два  высоченных  камня  -  пресловутые  Ворота.  И
наваждение сгинуло окончательно, не оставив следа.
     Встав у двери,  Сварог  пропустил  всех  наружу.  Достал  из  мешочка
бабки-гусятницы красную ленту, бросил  через  левое  плечо,  произнес  все
нужные слова, пришедшие бог ведает из какого далека. Потому что в уснувших
машинах дремала память, готовая к употреблению в любой момент, - память  о
мире,  откуда  приходит  Зло,  и  ее  никак  не  стоило   отдавать   лихим
экспериментаторам  из  Магистериума,  способным  походя,  из   неутолимого
научного любопытства, подпалить мир. И экспертам Гаудина тоже не следовало
этот трофей отдавать. Гаудин безусловно не одобрил бы - ну и черт с ним...
     Выскочил под солнце. Все его люди уже что  есть  духу  бежали  прочь,
угадав его намерение,  сообразив,  что  он  замыслил  напоследок  какое-то
безобразие, - и за ними, как верные псы, скользили над самой землей четыре
стареньких, продранных и потертых ковра. Сварог не спеша двинулся следом.
     Уардах в  пятистах  остановились.  Пламя  захватило  все  три  этажа,
вырывалось из распахнутой двери, и вимана казалась  стеклянной  шкатулкой,
налитой бурлящей, клокочущей алой водой. Вимана была чудом научной  мысли,
и при другом раскладе пламя, даже магическое, наверняка погасили бы хитрые
устройства - но они уснули вместе  с  мозгом  корабля,  и  все,  что  было
внутри, сгорело во сне. Стены и окна выдержали, конечно.
     Лишившись пищи, ярое пламя понемногу затухло, но дым долго еще валил,
выбиваясь тугими клубами сквозь единственный отыскавшийся выход.
     - Сообразили, черти? - устало спросил Сварог. - Утекли?
     Мара ухмыльнулась:
     - Ну, когда ты остался,  стало  ясно,  что  следует  ждать  эффектной
концовки...
     Монахи стояли на коленях посреди жухлой зимней травы, подняв  к  небу
грязные, исцарапанные лица. В приливе блаженной  усталости  Сварог  сказал
про себя, сам толком не представляя, к кому обращается:  "Видишь?  Мы  это
сделали, и сделали хорошо. На нас все-таки можно полагаться..."
     В небе снова возникли три  драккара,  подлетели  на  дикой  скорости,
мгновенно замерли в воздухе, пренебрегая  законами  инерции  и  тяготения,
плавно  опустились  на  землю.  Ближе  всех  к   Сварогу   оказался   тот,
изуродованный. Вблизи он выглядел вовсе уж страшно  -  весь  левый  бок  в
лохмотьях  рваной,  вздыбленной  серебряной  обшивки,   покрыт   глубокими
воронками, разрывами, вмятинами.
     Справа мягко щелкнула дверца. Вылез офицер и, с небрежным гвардейским
изяществом   печатая   шаг,   направился   к   Сварогу    -    элегантный,
безукоризненный, как теорема  Пифагора,  лейтенант  Серебряной  Бригады  в
черно-сиреневом мундире  со  множеством  серебряных  шевронов,  нашивок  и
эмблем, с золотыми  лавровыми  ветками  на  лацканах  и  умопомрачительным
кортиком у  бедра,  в  зеркально  блистающих  белых  сапогах.  На  лице  -
рассеянность и скука, высший шик "охотников за демонами". Словно и не  его
машина выдержала страшную схватку.
     - Граф Гэйр? - Он небрежно-лихо отдал честь, глядя только на Сварога,
не удостоив остальных и мимолетного  взгляда.  -  Маркиз  Оклер,  командир
крыла. Мои поздравления. Надеюсь, вы не в претензии за то, что мы  немного
распугали здешних пташек?
     - Ну что вы, - сказал Сварог. - Где это вас угораздило?
     - Пустяки, - гвардейский пижон и бровью не повел. - Небольшая стычка.
Прошу в драккар. Вас с нетерпением ждут.
     Сварог улыбнулся, глядя ему в  глаза.  Оглянулся  на  свою  притихшую
команду и сказал столь же небрежно:
     - Благодарю. Я в состоянии добраться сам. Видите ли, у  меня  не  все
дела здесь закончены...



                           15. ПОЛУДЕННЫЙ ОГОНЬ

     Город походил  на  пышный  праздничный  букет,  собранный  любовно  и
тщательно.
     С балконов и с подоконников  свисали  гербовые  полотнища  с  золотой
бахромой - где новенькие, где ветераны, помнившие  не  одно  торжественное
шествие и не один коронный праздник. Сине-черные  штандарты  и  деревянные
позолоченные короны красовались  в  строжайше  утвержденных  Департаментом
Церемоний местах (поскольку дело государственное и любая  самодеятельность
тут неуместна). Но в память о старинных вольностях  гербового  города  его
жителей следовало побаловать и иллюзией  сопричастности  к  принимаемым  в
верхах решениям. А потому не возбранялось вносить свой вклад в декорум.  И
от окон протянулись чуть ли не до земли полосы разноцветных тканей, смотря
по богатству домохозяев - от дорогущего узорчатого абердарского  далматина
в невиданных цветах и сложных орнаментах до матово-синего бархата с Катайр
Крофинд.  Кое-кто  по  простоте  душевной  вывесил  праздничные  скатерти,
расшитые и украшенные по  кромке  шлифованными  полудрагоценными  камнями.
Пестрели гильдейские знамена, даже за  гулом  толпы  слышно  было,  как  в
близлежащих храмах трезвонят колокола, звенят гонги и  птелосы  [птелос  -
нечто  вроде  гонга,  пустотелый  металлический  шар,   в   который   бьют
специальным билом; употребляется в храмах Симаргла]. Время  от  времени  с
Итела долетал тяжелый  гром  пушек  -  стоявшие  на  реке  корабли  палили
бортами, и слева, над крышами, висели клубы дыма.
     Крыши были усеяны людьми,  как  подсолнух  -  семечками.  По  старому
обычаю, во время таких шествий  зевакам  разрешалось  взбираться  даже  на
памятники, и бронзовый король Арленг, первый  Барг,  восседал  на  могучем
бронзовом жеребце в компании доброго десятка студентов Ремиденума -  самый
отчаянный вскарабкался его величеству  на  плечи  и  устроился  удобнейшим
образом, свесив ноги по обе стороны вошедшей в легенды королевской бороды.
     Вдоль улиц рядами стояла гвардия, блиставшая ради  такого  случая  не
просто парадными мундирами, а мундирами  коронного  парада,  шившимися  за
свой счет и украшавшимися драгоценными  камнями  на  пределе  возможностей
каждого гвардионца (а поскольку бравые вояки располагались спиной к толпе,
среди которой  замешалось  немало  темного  народа,  промышлявшего  делами
неправедными даже в столь торжественные дни, иным  камешкам  суждено  было
поменять хозяев еще до проезда кортежа).
     Виновница торжества  возглавляла  процессию  -  в  костюме  вишневого
бархата, в сиянии фамильных самоцветов, в короне  и  синем  геральдическом
плаще, расшитом золотыми лилиями. Сварог, ехавший  слева  и  чуть  позади,
поглядывал на ее гордое, отрешенно-надменное  личико  и  развлечения  ради
вспоминал совсем другой - то перемазанной углем на мостике "Принцессы", то
собиравшей хворост для костра. И мечтал, чтобы все это побыстрее кончилось
- знал, что в пурпурной мантии и серебряной короне привлекает внимание  не
только в качестве бравого сподвижника в одночасье  прославившейся  на  всю
планету  принцессы.  Нравы  здесь  были  бесхитростные,  и  народ  попроще
откровенно тыкал в него пальцами, дивясь и  перешептываясь  с  восхищенным
ужасом (можно представить, какие ходили слухи  и  как  горячечно  работала
фантазия). Один раз на узкой Жемчужной, когда ликующие "поселяне и  слуги"
оказались вплотную к процессии, до Сварога уже долетело  из  толпы  чье-то
заполошное оханье: "Горный дух..." - и ответная реплика: "Сам ты, куманек,
горный дух, уж прости  на  грубом  слове.  И  вовсе  это  Змеиный  Король,
старики-то знают. И хвост у него змеиный, только  под  мантией  не  видно,
подобрал, чтоб народ не пугать выше меры..." После чего  Сварог  явственно
расслышал фырканье в рядах Странной Компании - но  все  лица,  стоило  ему
обернуться, оказались серьезными и важными.
     Это был единственный  раз,  когда  его  орлы  поддались  легкомыслию.
Новоявленные дворяне блаженствовали в лучах славы  -  вполне  заслуженной,
черт возьми. Однако самому Сварогу ничего так не хотелось,  как  оказаться
наконец в королевском дворце. Где нипочем не избежать новых  торжественных
церемоний и обильных наград, которые из  дипломатии  и  согласно  правилам
хорошего тона придется принимать, но любопытных  глаз,  по  крайней  мере,
будет в тысячу раз меньше. Он мысленно  прикинул:  еще  и  не  выехали  на
Адмиральскую, а ведь по ней придется проехать из конца в конец (лиги  три,
не меньше) в роли обезьянки шарманщика...
     Делия обернулась,  позвала  его  взглядом.  Он  подъехал,  откровенно
завидуя невозмутимости принцессы, державшейся столь свободно, словно и  не
на них глазела вся Равена от мала до велика,  словно  толпы  вокруг  и  не
было.
     - Теперь вы, конечно, нас покинете?
     - Не сразу, - сказал Сварог. -  Кое-кто  обещал  поговорить  со  мной
откровенно...
     - Обещания я держу... Вас ждет там, наверху, что-то вроде отчета?
     - Увы, - сказал Сварог. - Придется.
     - Но вы же теперь - король. И не простой  король.  Нет  нужды  давать
кому-то отчет. С Хелльстадом  за  спиной  вы  получили  независимость,  не
снившуюся ни одному здешнему монарху... -  Она  грустно  улыбнулась.  -  И
вызовете к себе ненависть, какой не удостаивался ни один земной монарх...
     - Догадываюсь, - сказал Сварог. -  Это-то  меня  и  тревожит,  честно
говоря.
     - Странно, но со всеми вами мне было  безопаснее,  чем  во  дворце...
Подвиги кончаются уныло, не правда ли?
     - Еще бы, -  сказал  Сварог.  -  Потому  что  не  кончаются,  подобно
сказкам, и жизнь продолжается... Не грустите. Вы - опять вы. А  мои  орлы,
кроме Мары, остаются с вами. Только не торопитесь делать  их  герцогами  и
генералами.  Они  хорошие  люди,  и  мне  не  хотелось  бы,  чтобы  у  них
закружилась голова...
     - Знаете, у меня тягостно на душе, - сказала она. - Мы ведь  привезли
в Равену войну.
     - Как так?
     - Вы до  сих  пор  не  поняли?  Мало  провозгласить  три  королевства
ронерским владением. Нужно еще их удержать. Не рассчитываете  же  вы,  что
наши близкие и дальние душевные соседи столь восхитятся славным  подвигом,
что из рыцарского благородства даже  не  попытаются  урвать  себе  кусочек
столь сладкого пирога? Рудники, порты, пашни, леса... Это война. Тяжелая и
долгая. Все против всех.  Когда-то  давно  так  было  и  с  Островами,  до
окончательного их раздела войны шли около восьмидесяти лет, да и потом  не
сразу успокоилось...
     - Верно, - хмуро сказал Сварог. - Я об этой стороне  дела  совершенно
не думал. Казалось, самое главное - дойти... Простите за избитую фразу, но
вы всегда можете на меня рассчитывать. Я плохо представляю, что  лежит  по
закромам в моем странном королевстве, но подозреваю, там  отыщутся  весьма
веские аргументы.
     - И если вы их пустите в ход, выступая на нашей стороне, восстановите
против себя императорский двор... Знаете, каким был  бы  идеальный  выход?
Вам следовало провозгласить эти земли своими.
     - Но...
     - Вот у вас,  у  короля  Хелльстада,  их  поостерегутся  отнимать,  -
серьезно сказала Делия. - Конечно,  мне  хотелось  бы  раздвинуть  пределы
Ронеро до полночных берегов... но  на  деле,  боюсь,  получится  не  новая
великая держава, а истощенная войной до  предела  нынешняя.  Право  же,  я
предлагаю не столь уж нелепый выход.
     - Вы умница, - сказал  Сварог.  -  Я  для  вас  горы  сверну,  только
позовите. Но принять ваше предложение - означало  бы  ограбить  вас  самым
примитивным образом.
     - Почему же, если я согласна, чтобы меня ограбили? - она  засмеялась.
- Думаете, мне не жалко