зеленого холма, Сварог быстренько огляделся. Там, куда
они  направлялись, дорога  снова сворачивала  в лес. По  сторонам, насколько
хватало взгляда, простирались  то  леса, то открытые пространства --  причем
некоторые из них походили  на посевы,  что опять-таки говорило о присутствии
человека... или, по крайней мере, неких существ, умеющих возделывать землю и
сеять   на   ней   что-то.  В  конце  концов,  мохнатые   Крошки-Огородники,
выращивавшие в Хелльстаде "мясные" тыквы, вообще не были людьми...
     Они спустились с холма, миновали  неширокий лесок. Пес уверенно  шел по
следу...   но  Сварог  остановил   его.  Следовало  осмотреться.  Начинались
обитаемые места...
     Слева,  уардах  в  двухстах от дороги, расположилась самая  натуральная
деревенька -- полсотни домов, довольно  неказистых, дощатых и бревенчатых, с
конусообразными  крышами.  Отсюда  можно  было  рассмотреть,  как  меж  ними
спокойно,   неспешно  передвигаются  некие  фигуры  --  ходившие   на   двух
конечностях,  вроде  бы похожие на людей.  Донеслось  что-то вроде коровьего
мычания и собачьего бреха. К добру подобные этнографические наблюдения или к
худу?
     А вот справа, буквально  в двух шагах от дороги, расположилось  длинное
каменное строение. Вывеска на нем была непонятной -- на почерневшей  доске с
полдюжины загадочных  знаков, намалеванных белой краской давным-давно  и уже
порядком  осыпавшихся, --  но  этот дом с  покосившейся  крышей более  всего
напоминал  самую  обычную  придорожную  корчму.  Коновязь слева от  входа, к
которой   привязаны   три  низеньких  мохнатых  лошаденки,   запряженных   в
четырехколесные телеги, не особенно и  отличавшиеся  от  таларских. Изнутри,
через распахнутые окошки, слышны разговоры -- вроде бы на понятном языке...
     Решительно  потянув  за  тронутое  ржавчиной  кованое   кольцо,  Сварог
распахнул противно завизжавшую низкую  дверь и  вошел. Точно, корчма. Не  из
роскошных.  Столы  и  табуреты из  грубых  плах, пол давно  не метен, запахи
недвусмысленно свидетельствуют, что мясо  тут лежалое, а капусту готовили на
не  самом лучшем кухонном жиру, уже не единожды участвовавшем в  процессе. И
тем не менее именно эти незатейливые бытовые детали вкупе с уже подмеченными
позволяли думать, что вокруг -- не  какие-то там края вампиров или волшебные
страны, черт-те  кем  населенные, а  нормальные, в  общем, места,  где живут
нормальные, в общем, люди.
     Те  экземпляров  шесть-семь, что за  столами хлебали  варево из  грубых
глиняных  мисок,  запивая какой-то сивухой  из грубых оловянных стаканов, от
людей  почти не  отличались. Уши  у них, правда, были несколько иной  формы,
совсем  круглые и без мочек,  волосы  странного пепельного цвета,  неуловимо
чужого, а носы  что-то чересчур уж маленькие, сущие пуговки, но все же у них
больше  общего  с  каким-нибудь  таларским  землеробом,  чем  с  ямурлакским
вампиром...  Одежда незатейлива, однообразна -- этакая  посконная  рота,  уж
никак не баре...
     На Сварога взглянули мельком --  и продолжали хлебать да запивать. Лишь
хозяин, лысоватый пузан в кожаном жилете на голое тело, вышел  из-за стойки,
присмотрелся более внимательно, особенное внимание уделив топору.
     -- Чво  ваша  мылсть  жалают?  --  спросил  он громко  и, пожалуй  что,
почтительно. -- Услужыть можм, чем угодно будит вашей  мылсти, едой, пытьем,
али там прочиго...
     Сварог  его,  в  общем,  понимал  --  тот  же  язык,   только   здорово
исковерканный.
     -- Здесь не проходила девушка в  мужской одежде? --  спросил он внятно,
ломая голову,  как бы  исковеркать  слова так, чтобы  стало понятнее.  --  В
черном костюме, синеглазая?
     -- Про што ваша мылсть толкуит? -- почесал в затылке хозяин. -- Девышки
в  мыжской отешти не бывают,  прилишные,  я  в виду  имею.  Девышке в жескей
отеште хотить полошено.
     -- Значит, не  заходила  она сюда? --  настаивал Сварог.  -- И мимо  не
проходила? Девушка в мужской одежде?
     Тут один из сидевших за столом лицом  к окну завопил так, словно кто-то
спрятавшийся под столом попытался его охолостить  и в этот самый  момент уже
залез в штаны жуткими клещами. На его вопль обернулись остальные -- и дружно
подхватили, вскочив, обливая себя варевом из перевернутых мисок, опрокидывая
табуреты, тыча пальцами в окно.
     Там,  за  окном,  ничего  из ряда  вон  выходящего  не  наблюдалось  --
всего-навсего черный гарм, хелльстадский пес размером с лошадь, заглядывал в
оконце, шумно сопя, для чего ему пришлось наклонить  голову так, что отлично
просматривался весь его немаленький рост.
     Однако,  судя  по бурной реакции здешних  пейзан,  гармов они никогда в
жизни не видели и увиденное привело их отнюдь не в восторг, а в самый что ни
на есть панический настрой. Не сговариваясь, они шумным табунком кинулись за
стойку, пытаясь спрятаться за ней всем скопом.
     Трактирщик обычно -- существо более развитое, нежели простые крестьяне,
ничего толком в этой жизни не видевшие и слаще репы яства не едавшие. Однако
и здешний хозяин поддался панике,  за  стойкой, правда, прятаться не стал --
да там и не повернуться было, -- но шустро присел, загородившись опрокинутым
столом  и  тоже орал  благим  матом,  выставив перед собой  неведомо  откуда
выхваченный мясницкий ножище.
     Ясно  было,  что  эта  компания  ни  к  черту  не  годится  в  качестве
собеседников и источника полезной информации. От души плюнув на  пол -- судя
по  виду,  привычный  к  такому обращению,  -- Сварог  повернулся  и  вышел,
стараясь не зацепить серебряной митрой низкую притолоку. Вновь приказал псу:
"Ищи!" -- и быстро зашагал за ним следом, еще  какое-то  время слыша,  как в
корчме орут на разные голоса что-то вовсе уж несуразное и непонятное.
     Они  достигли  места,  где  дорога раздваивалась: накатанная  тележными
колесами и  изрытая копытами,  вонявшая навозом колея сворачивала  влево,  а
вправо уходила узенькая тропа, заросшая высокой, по колено, травой. На самой
развилке стоял серый каменный столб в полтора человеческих роста, обхватом в
добрую  сосну.  На  нем красовался  глубоко  выбитый  знак, по виду довольно
древний, но прекрасно  сохранившийся  как раз из-за  этой своей  глубины.  У
Сварога он опять-таки не вызвал никаких ассоциаций и воспоминаний.
     Пес  решительно  свернул  на  заросшую  тропу.  Сварог   следом.  Тропа
прихотливыми извивами петляла по лесу, уходила под уклон, все ниже и ниже, а
лес густел и густел, выглядел все более негостеприимным, нехоженым.
     Правда,  никакой  опасной  лесной  живности  пока  что не обреталось  в
непосредственной близости -- иначе пес учуял бы. Он вдруг резко остановился,
так что  Сварог  чуть  не  налетел на него, поднял голову, прядая  огромными
ушами, вытянувшись в струнку, глухо, клокочуще  заворчал. Шерсть  у  него на
загривке встала дыбом, верхняя губа дергалась, обнажая белоснежные клыки.
     Что-то  там, впереди, ему очень  не  нравилось...  У Сварога  прошел по
спине холодок нехорошего предчувствия. Он  покрепче стиснул топор, поудобнее
перехватил древко.
     И явственно  расслышал  впереди,  совсем неподалеку,  отчаянный женский
визг -- и  еще  какие-то громкие  звуки, ни на что  знакомое не  похожие, но
показавшиеся омерзительными, чужими, опасными...
     Бросился  вниз,  не  колеблясь и  не рассуждая,  --  чересчур уж  низка
вероятность  того,  что здесь, в глуши,  куда дорога  давным-давно  заросла,
оказались одновременно две девицы, зовущие на помощь заполошным визгом...
     Пес топал следом, жарко дыша в затылок. Сварог с трудом затормозил, еле
удержал равновесие, взрывая каблуками траву.
     Внизу,  в ложбине, он  увидел небольшое  озерцо,  почти идеальный  круг
диаметром уардов в двадцать. Деревья подступали к нему вплотную, повсюду над
темной водой свисали беловатые корни.
     А  в  воде творилось нечто невообразимое. Хаотичное мельтешение чего-то
живого, подвижного, многочисленного, всплески и веера брызг -- все это никак
не складывалось поначалу в понятную картину. Лишь через несколько томительно
долгих мгновений  он смог сообразить, что же  видит, и то  после  того,  как
взгляд зацепился за  человеческую фигурку, оказавшуюся почти в  центре этого
безобразия...
     Яна отчаянно  билась, то выскакивая над водой  по колени, то погружаясь
по шею, а то  и  ухая с головой. Черный камзол превратился в лохмотья, шляпы
не  видно,  золотые волосы намокли и спутались. Зеленые кольчатые  щупальца,
взметавшиеся вокруг нее, бешено плясавшие в воздухе, молотившие по воде, как
плети,  словно бы не прикреплены к каком-то телу -- как Сварог ни таращился,
казалось, щупальца растут сами по  себе,  из дна,  как  водоросли, отовсюду,
жуткой чащобой.
     Он  замер, чувствуя, как  волосы  встают дыбом под королевской  митрой.
Каким-то непонятным способом  Яна защищалась, как могла, и временами успешно
--  стоило ей взметнуть  перед  лицом скрещенные запястья  с  растопыренными
пальцами,  как  вокруг  нее, судя  по  дерганьям  щупалец,  возникало  нечто
невидимое,  упругое,  сильное, расшвыривавшее  эту зеленую мерзость, гнувшее
ее, как порывы ветра -- траву. Но что-то не ладилось -- то ли девушка теряла
силы,  то ли  щупальца как-то  находили лазейки и слабые места  в  невидимой
подвижной броне.  Они смыкались все теснее и теснее, временами Сварог уже не
мог рассмотреть за  их переплетением  Яну. Слева  над водой,  за спиной Яны,
вдруг медленно  поднялось  со дна что-то полукруглое,  огромное, шишковатое,
выбросившее на толстых отростках с десяток самых натуральных глаз, желтых, с
черными кошачьими зрачками...
     Мимо Сварога бесшумно пронеслось  длинное  черное тело, ухнуло в  воду,
взметнув мириады тяжелых брызг, -- пес, уловив невысказанный приказ хозяина,
ринулся в бой.  При дьявольском проворстве  гармов и  их умении  на  секунды
словно  бы  выпадать  из  нашей системы  ощущений,  оборачиваясь  бесплотной
полосой тумана... Зеленой твари придется туго...
     Жаль, что  тварь об  этом не имела ни  малейшего понятия! После  первых
бесцельных  мельтешений и  дерганий  вокруг нового  врага  зеленые  щупальца
целеустремленно  сомкнулись, раздался громкий, истошный визг гибнущего зверя
-- и в щели этого омерзительного кокона струями ударила алая кровь, щупальца
разомкнулись, взлетели какие-то черно-багровые клочья, уже неузнаваемые...
     Издав  сдавленное  рычанье,  в  котором  не было  ничего человеческого,
Сварог решился действовать. Уж если так быстро и бесславно погиб пес, то ему
самому, сунься он в  воду,  оторвут голову  еще  проворнее  --  а подходящих
заклинаний  в памяти не отыскать, и есть только один выход...  А Яну  уже не
видно за переплетением щупалец!
     Почти не размахиваясь, он метнул топор в ту сторону, где вздымалась над
водой  шишковатая,  усеянная желтыми буркалами башка.  Оставалось  надеяться
лишь,  что  Доран-ан-Тег, до  сих  пор  во многом загадка,  вещь в  себе, не
подведет и на сей раз...
     И   вновь  в   воздухе  упруго,  шелестяще  просвистел  туманный  круг,
украшенный алым кольцом, колыхнулся, лег горизонтально, врезался в воду... В
следующий миг озеро словно вскипело, превратилось в бурлящий, клокочущий ад.
Уже не  различить  было, где  взбаламученная вода,  а где щупальца, в разных
местах взлетали фонтаны зеленой жидкости, непонятные ошметки и клочки, вода,
казалось, закипает, словно со дна ударил гейзер...
     Увидев мелькнувшее посреди  этого  шумного безумия  белое пятно, Сварог
прыгнул  в ту  сторону,  выхватив меч.  Тут  же оказался  по пояс  в  липкой
взбаламученной воде, глаза залило, ноги по щиколотку ушли в  ил. Наступая на
что-то  дергавшееся,  подвижное,   живое,  наугад  отмахиваясь   клинком  от
возникавших перед ним щупалец и ухитрившись-таки рассечь пополам парочку, он
упрямо  пробивался в  ту  сторону, где  над  водой то  пропадала,  то  вновь
появлялась  белая рубашка  Яны.  В  одном  можно быть  уверенным: что бы  ни
творилось вокруг, хозяина топор не заденет, как ни разбушевался...
     Что-то ухватило  его за ногу под водой,  нахально и цепко. Сжав рукоять
меча обеими  руками,  он наугад вогнал  клинок, сверху вниз. Попал --  тварь
отцепилась... Вокруг  все  пенилось,  бурлило  и  клокотало.  Сварог  упрямо
продвигался вперед, временами оступаясь и  шумно  падая в воду с  головой --
вода попала в рот, и вкус был неописуемо мерзким, -- а вокруг летели брызги,
ошметки, тугой свист рассекаемого воздуха слышался со всех сторон...
     Отчаянным рывком он преодолел разделявшее  их расстояние --  Яна  опять
исчезла под водой, но теперь Сварог ее отчетливо видел слезившимися глазами,
да и вокруг стало гораздо спокойнее, тише. Присел на корточки, выпустив меч,
обеими руками нашарил  человеческое тело, рывком вздернул девушку  над водой
и, взвалив на плечо, поволок к берегу, взметывая при каждом шаге тучу брызг.
Она оказалась  отнюдь не хрупкой тростиночкой,  но  он не  выпускал,  тащил,
поднявшись над водой по бедра, по колени, по щиколотки...
     Понатужившись  в  последнем  усилии, ухитрившись  не поскользнуться  на
мокрой грязи  у  берега, вытащил  Яну на  сухое место, пронес еще  несколько
шагов и опустил на траву лицом вверх. От ее камзола остался лишь воротник, с
которого свисало  несколько полосок  бархата, рубашка из  тончайшего полотна
превратилась в клочья, и взору  открылись  пленительные картины -- сейчас, в
этот  миг, волновавшие не больше, чем  трава под  ногами. Усевшись --  почти
упав  --  рядом с ней, Сварог оглянулся, шумно отдуваясь, выхаркивая остатки
воды.
     С обитателем озера произошли необратимые перемены -- как всегда  бывало
там, где поработал на совесть Доран-ан-Тег. На воде -- превратившейся скорее
в неописуемое месиво  -- сплошным  слоем  колыхались  отвратительные  куски.
Мгновением позже топор по  изящной дуге взмыл из воды, подлетел к  Сварогу и
шлепнулся в траву совсем рядом, только руку протяни.
     Яна дернулась, издала нечто, напоминавшее сдавленный кашель. Сообразив,
в чем тут дело, Сварог бесцеремонно перевалил ее лицом вниз, подпер ей живот
коленом,  нажал --  и  ее долго, шумно,  обильно  рвало  жидкой  зеленоватой
гадостью.  Когда  окончательно  прекратились  спазмы  и  малоприличествующие
коронованным  особам   звуки,  Сварог  некоторое   время  все  же  подождал.
Убедившись,  что процесс  вроде бы прекратился,  вновь перевернул  ее  пузом
вверх, нашарил в  кармане мокрый носовой платок  -- с монограммой и графской
короной,  ясное дело, --  вытер девчонке  рот  и лицо.  Она  уже  таращилась
довольно осмысленно, хотя до  сих  пор отчаянно  и звучно икала.  Порвал  бы
своими руками,  как  Тузик грелку,  дура,  взбалмошная  соплюшка без  царя в
голове...
     Длиннющие мокрые ресницы отчаянно  затрепетали -- очухалась  настолько,
что  осознала себя голой по  пояс.  Возвращаются  женские  рефлексы  мирного
времени вроде стыдливости -- ага, оклемалась, зар-раза,  ручками  прикрывает
мокрые прелести -- ну совсем хорошо, и не блюет больше, и в себя пришла...
     Стянув с себя мокрый кафтан,  отвернувшись, Сварог швырнул его девушке,
грубо рявкнул: -- Прикройся, странница по неведомым дорожкам!
     Опустившись затылком  в жесткую траву, блаженно вытянулся, достал двумя
пальцами  из  воздуха  зажженную  сигарету  и  жадно   втянул   дым.  Стояла
совершеннейшая тишина, в  просветы меж  верхушками похожих на сосны деревьев
проглядывало ясное небо, почти такое же голубое, как над Таларом, -- хотя  и
наличествовал в этой синеве некий различимый глазом иной оттенок...
     --  Это чудовищная  ошибка...  --  послышался  над головой  неуверенный
голосок Яны, и она вновь закашлялась.
     --  Вот  именно, -- сказал он,  не  меняя  позы.  --  Чудовищная ошибка
природы.  По имени Яна-Алентевита. У  природы  тоже иногда  бывают  приступы
безумия,  и  тогда  она  творит нечто  вроде  тебя...  Убил  бы дуру  своими
руками...
     Отшвырнул  окурок,  смачно  плюнул  и направился  к  озеру.  Минут пять
побродив  по колено в  вонючем липком месиве,  пару раз погрузившись по  шею
впустую, все же отыскал  меч, отряхнул  его  от всего налипшего и  бросил  в
ножны.
     Когда он  вернулся на  берег, Яна уже сидела, обеими руками придерживая
на груди его камзол, на вид вполне здоровая и  оклемавшаяся. Она попыталась,
правда, принять смущенный и пристыженный вид,  но в голосе слышалась прежняя
беззаботность:
     -- Кто же знал, что здесь окажется эта тварь вместо...
     Беззаботность эта и вывела окончательно Сварога из себя. Искушение было
очень уж  велико,  а  другого  такого  случая  могло  и  не  выпасть  за всю
оставшуюся жизнь...
     Она и пискнуть не успела, когда Сварог насел на нее, вмиг выкрутив руки
и  завалив физиономией в траву.  Удерживая  ее за  запястья левой -- она так
растерялась, что не сообразила пустить в ход какие-нибудь магические штучки,
--  правой расстегнул тяжелую пряжку  и вытащил из петель ремень, стряхнул с
него ножны с мечом. Заворотил ей камзол на голову, на глазок отмерил должную
длину  ремня,  намотал  остальное   на  кулак.   Размахнулся   с  превеликим
наслаждением, бормоча:
     -- И никакое это не извращение, а запоздавшее воспитание...
     После первого удара,  звонкого, хлесткого, Яна  завопила  -- но Сварога
уже ничто не могло остановить.
     Вспоминая классика: эх, взлетали  батоги посреди весны! И уж точно -- с
оттяжечкой... Сварог трудился,  как  бездушный механизм, обрабатывая широким
кожаным  ремнем парочку округлостей, к  которым совсем иным образом  мечтали
подступить светские хлыщи.
     Опомнился,  когда  она  в голос  заплакала. Досадливо покрутил головой,
отбросил  ремень,  охваченный вернувшейся  жалостью,  поднял  ее  из  травы.
Уткнувшись ему в грудь, Яна самозабвенно рыдала. Выплакавшись  окончательно,
затихла.
     --  И плевать мне, -- сказал он потерянно.  --  Хоть  в опалу,  хоть на
Сильвану, хоть на плаху головой...
     -- Дурак!  --  горько  всхлипнула  она.  -- Дурак, скотина, больно как,
позор какой...
     -- Какого пса из-за тебя погубил,  горе ты мое... --  отрешенно  сказал
Сварог,  пропустив мимо ушей  ее дальнейшую  тираду  --  любопытно,  где она
ухитрилась наслушаться словечек, не красивших и ронерского драгуна?
     -- Убила бы своими руками... -- прохлюпала Яна.
     --  Это  потом,  --  безжалостно сказал  Сварог.  -- Давай-ка убираться
отсюда побыстрее. Тут, как выяснилось, люди живут, а в такой  глухомани, где
бы она ни располагалась, нравы одинаково незатейливые -- не  любят тут таких
странных чужаков...
     И пошел вперед, не оглядываясь. Краешком глаза подметил, что Яна все же
потащилась следом, ворча, ругаясь под нос и в десятый раз озвучивая нехитрую
истину -- мол, в жизни ее так  не оскорбляли, она еще припомнит и непременно
отомстит...
     Ну вот, накаркал. На открытом  месте,  возле  серого каменного столба с
непонятным иероглифом, толпилось человек двадцать землепашцев, возглавляемых
пузатым  трактирщиком.  Сбившись в  кучку,  они  ощетинились  разнообразными
сельскохозяйственными  орудиями производства  сплошь  мирного назначения  --
вилы, грабли, оглобли, косы...
     Сварог мимоходом подумал, что здешние места, очень похоже, давненько не
видали ни войн,  ни мятежей,  иначе эти колхозники непременно  прихватили бы
что-то  более  пригодное для  боя. Даже ни единого топора не видно, а вот на
Таларе пахотные мужики первым делом похватали бы топоры...
     Не  замедляя шага, он шел прямо на толпу, нехорошо улыбаясь и помахивая
топором. Землепашцы  заскучали  и  стали  потихоньку  пятиться.  Трактирщик,
пытаясь  вдохнуть  хотя  бы малую толику боевого духа  в  свое  присмиревшее
воинство, заорал, потрясая давешним мясницким тесаком:
     -- Непырядок  тварите!  К  управителю  пжалте,  он  вас  свидет на  суд
гаспадину быррону! Ходеют всяки, парадок булгачат, без их скоко жили...
     --  Милый! -- проникновенно и ласково сказал  Сварог, надвигаясь. -- Да
живите вы и дальше без н