его намеревался бросить, так и осталось неясным. Потому что до огня дело не дошло. Монах случайно нажал на спуск и...
     От Сварога зависело, выстрелит шаур или нет. Оружие было настроено на него и в чужих руках могло сработать только в том случае, если его хозяин этого отчего-то вдруг пожелает. Хозяин пожелал - и шаур выстрелил.
     Нет, если бы шаур был нацелен на кого-то из людей, Сварог, конечно, не допустил бы членовредительства и потерь в рядах будущих помощников. А так... почему бы не обставить свое появление максимально эффектно, Эффект вышел что надо. Серебряная звездочка блестящей молнией пронеслась через комнату и звонко влепилась в стену. А поскольку ошалевший Монах палец со спуска не снимал, то звездочки вылетали одна за другой, рисуя на стене замысловатый серебряный узор. Видимо, у Монаха случился форменный столбняк. Впрочем, челюсти отвалились и у остальных горе-воров.
     И тут, до кучи, Сварог снял заклинание отвода глаз. И перед братцами-разбойниками из ничего, из воздуха соткался вдруг отсутствующий постоялец.
     Монах выронил шаур, бухнулся на колени, полез под рясу, трясущимися руками выудил из-под нее какой-то амулет на веревке, вытянул его вперед и горячечно затараторил:
     - Чур, чур тебя, изыди, пропади, пропади, изыди, чур, чур!
     Босой Медведь рухнул на стул, обхватил голову руками, наклонился, словно надеясь на то, что когда он голову поднимет, наваждение исчезнет. К его и без того непростому похмельному состоянию добавились вдруг этакие переживания... можно и пожалеть беднягу.
     Крепче и расторопнее других оказалась Щепка. Она, не тратя время на эмоции, кинулась на выход. Но добраться до двери Сварог ей не дал. Подсек под лодыжку, завалил на пол и, пресекая возможное сопротивление, слегка надавил на одну из болевых точек. После чего шипящую от нешуточной боли Щепку мастер Сварог толчком отправил к кровати.
     "Пожалуй, с эффектным появлением слегка перестарались, граф, - подумал Сварог. - А ведь представление только начинается..."
     Первым делом Сварог отобрал шаур, аккуратненько положил на стол. Потом заклинанием сотворил кувшин вина и буквально сунул его в руки предводителю шайки. Тот попытался было отбросить от себя колдовское зелье, но Сварог не дал, придержал кувшинчик. Далее притягательная сила винного запаха сделала все сама, утопила в аромате все страхи и сомнения Босого Медведя. Предводитель сперва шумно внюхал в себя благоухание из сосуда (Сварог угощал его по высшему разряду - вином, достойным королевских погребов), потом капнул винца на язык, а уж потом плотно присосался к кувшину - и не отрывался, пока не осушил его до дна...
     А на лице Босого Медведя утренним солнцем всходило блаженство. С любопытством наблюдающий за ним Сварог прекрасно понимал воистину волшебные перемены в состоянии главаря. Если до этого во рту было сухо, как июльским полднем на кряже, то сейчас стало свежо и благодатно, как в лесу после грозы. Если до того громкие возгласы сотоварищей и прочие звуки этого мира ввинчивали ему в голову раскаленные пыточные щипцы, то сейчас голову ласкала изнутри теплая волна... Так, одного, считай, привели в чувство.
     Щепка и без того рассудка и чувств не теряла. Хотя буравит взглядами из-под насупленных жиденьких бровей, но, будьте уверены, все понимает, все соображает - в частности, соображает, за кем теперь сила, и глупостей делать не станет. Остается Монах.
     К бывшему служителю культа, все еще ползающему на коленях и заклинающему колдовского постояльца пропасть, исчезнуть, сгинуть навсегда, Сварог применил женский способ - влепил хор-рошую пощечину. И - вот чудо из чудес-то - помогло! Монах заскулил, прижимая руку к запылавшей щеке, прошипел какое-то ругательство, но - угомонился. Перебрался к окну, сел на пол и затих.
     Что ж. теперь можно переходить к делу.
     - Значица так, герои темных подворотен, - шумно выдохнув, начал Сварог с расстановкой. - В вашей жизни наступает пора перемен. Вляпались вы сегодня по самое не балуй... Я говорю вовсе не о том, что вы пытались ограбить честного человека, наивного провинциала, верноподданного налогоплательщика. Об этом я даже согласен забыть, закрыть на это глаза, заткнуть на это уши. Все для вас гораздо сложнее, мрачнее, страшнее и неотвратимее. Начнем вот с чего.
     Сварог театральным жестом взял двумя пальцами шаур, несколько рисуясь сотворил шуршащий пакет. И опустил одно в другое, то есть шаур в пакет. (Кое-какие наблюдения, вынесенные из посещения Каскада, он не забыл - напротив, взял на вооружение.)
     - Вот так. Как говорил один грамотный по вашей части специалист: "Значит, статью ты уже имеешь". Ваши пальчики отпечатались на этой нечеловечески магической вещи так же отчетливо, как поцелуи на пыльном серванте. Вы ж, умники, все дотрагивались своими грязными ручонками до этого черно-колдовского, смертельно-Иного предмета. Но на этом ваше дело не заканчивается. На ша... этой штуке есть и мои пальчики, соображаете, что к чему? За мной такие дела тянутся - ой-ой-ой! Я, признаюсь вам как родным, не на одну смертную казнь уже наработал, никак не меньше, чем на десяток. Потому как старался я очень. Выходит, в любом разе мы с вами будем проходить по делу как одна банда, сечете? За все сообща отвечать теперь будем, бочок к бочку сидеть на скамье подсудимых. А там местные служители закона начнут копать, и только держись - все ваши мелкие проказливые делишки всплывут, как дерьмо со дна бассейна. Потому как заниматься вами будет - уж мне ли объяснять столь прожженным людям! - Каскад, а вовсе не простые блюстители уличного порядка. Каскадовцы ничего не пропустят, ни одна навозная муха мимо них не пролетит. Ну что, трущобная гвардия, осознали свое положение?
     Похоже, очень даже осознали. Сидели, как мыши под веником, только глазами свирепо зыркали.
     - Чего надо? - прохрипел Босой Медведь, который пытался вытрясти из пустого кувшина еще хоть каплю. - Денег?
     - Вот уж не надо, - Сварог махнул рукой. - У самих этого добра...
     Точку в уголовных сомнениях поставил Монах. Он вдруг подскочил с пола, вытряхнул из рукава нож, короткий, с широким лезвием. И метнул его в Сварога. Другому бы клинок вошел в шею. Но на подлете к лару Сварогу кинжал внезапно круто отвернул и улетел куда-то в угол. И это было последней каплей. У Монаха подогнулись колени, монах бухнулся на пол и заскулил.
     - Да, спасибо, что напомнили, - сказал Сварог, даже не пошевелившись ни до броска, ни после. - Убить меня не получится. Бессмертный я. Продал душу за бессмертие. Как умру, так душу и потеряю. Ну что, каторжная рота, будем еще шутки шутить и кинжалами швыряться?! Или делом наконец займемся?
     Сварог обвел суровым взглядом притихшее преступное сообщество, взял со стола отринутую Монахом сигарету и прикурил - разумеется, от пальца.
     - Зрю я, готовы заняться делом. Похвально. Объявляю приказ номер один по уголовно-магическому полку. Генералом... то есть этим, как его, беса, верх-победителем нового сводного полка пожизненно назначается господин Сварог. Неподчинение ему - смерть, недобросовестное исполнение его приказаний - двойная смерть. Обращаться к нему с надлежащим подобострастием, есть глазами начальство и всячески выслуживаться. Приказ номер два: вспомнить, что вы не какие-то честные горожане, которых ждут дома семьи и некормленные кошки, что вы - самые что ни на есть отбросы общества, решившие посвятить жизнь наживанию денег преступным путем. И избравшие для этих гнусных целей порт. И всем прощелыгам в порту вы известны как облупленные. И, в свою очередь, порт вам известен, как крысам подвалы хлебопекарни. Причем, по достоверным сведениям, вами обжит не только торговый порт, но и порт военный, со складов которого вы тоже кой-чего подворовываете. Кстати, на военный манер выражаясь, дезертировать из нашего полка не советую. У магии длинные руки. Волшебный кристалл вас из-под земли сыщет, а джинны с хоттабычами доставят ко мне на расправу. Усвоили? Или, чтобы дошло до печенок, кого-нибудь из вас показательно разрезать на части, а потом склеить как получится? Я ведь и это умею... Показать?
     - Не надо, - надтреснутым голосом проговорила Щепка. - Говорите, что нам делать.

Глава шестнадцатая
"ПРОНЗАЮЩИЙ"

     Сварогу потом рассказали все с самого начала, и он с искренним уважением подивился тому, с какой скоростью преступным элементам удалось выстроить подготовительную операцию.

***

     ...Двое суток после двенадцатичасового дежурства юнк-лейтенант Игой-Кион привык проводить так, как и большинство военнослужащих мужеского пола - на Атолле Ста развлечений или на пляжах Йосагамойи. Глупо было бы проводить время как-то иначе - зачем тогда работать в столичном порту, а не, допустим, в одном из протекторатов, где соблазнов меньше, а заработки больше...
     Игой-Кион, охранник четвертого причала военного порта, предпочитал выезжать на Атолл. Двенадцать часов дежурства, корабельных гудков, скрипа лебедок и грохота прибоя о причал вымотают кого угодно. Хотелось в тишину, а тишину в столице найти невозможно. Столица не умолкала даже по ночам. На песчаных пляжах, столь любимых другими офицерами, тоже нет покоя, потому как пляжи не пустовали ни ночью, ни днем. Вот на Ста развлечениях - да, там было гораздо покойнее. Кроме того, Игой-Кион любил не только сухопутную "охоту" на женщин (главный офицерский вид спорта), но и подводное плавание (второстепенный вид спорта), а последнее было значительно интереснее на Атолле. Ну, а женщин, кстати, и Атолле хватало. Слишком много их вообще обреталось в столице, чтобы кого-то постоянно не заносило и в океан - в поисках романтики, в поисках спасения от скуки.
     В последнее время Игой из многих привлекательных местечек на Ста развлечениях предпочитал крохотный залив Ти. Даже несмотря на то, что сей райский уголок располагался по другую сторону Атолла и энергии катер расходовал немало, а с ней, стало быть, и денег, но затраты окупались роскошным плаванием под водой. Ти, вдоль береговой полосы оккупированный стандартным набором баров, номеров отдыха, проката, залов спорта и лечения, располагался рядышком с подводными горами, обозначенными на карте как Гряда Придуманного Счастья.
     В этот день Игою-Киону повезло так, как не везло давно. Не очень-то он был красив, прямо скажем, буйным красноречием тоже не отличался, и вдобавок что-то в нем перемыкало при виде женщин такой красоты, как в оголенных проводах, на которые вылили ведро воды, отчего Игой впадал в почти столбнячное состояние. Может быть, он еще не достаточно проработал в столице - всего-то около года... Или причина крылась в его молодости, а то и в загадочных свойствах натуры, которую уже не переделаешь. Но, как бы то ни было, к красавицам в высшей фазе ослепительности он старался не подходить, благо хватало по его душу девушек с внешностью и поскромнее. Но эта подошла сама. И преступлением против мужской натуры было бы не использовать представившийся шанс.
     Шанс выпал ему, когда Игой пришвартовал свой катер и ступил на причал.
     - Вы не поможете мне?..
     Перед ним стояла женщина. Женщина без изъянов. Женщина с заглавной буквы. Словно сбежавшая с обложек модных журналов. Словно чудесным образом из светских салонов сюда перенеслась одна из тех очаровательных пташек, которые провозглашались на этот сезон идеалом женской красоты: невысокая, плотная, с крепкими, округлыми бедрами и икрами, как у Рибе-Толле, звезды "Затерянных во мраке", с пухлыми губами, будто одолженными ей певицей Оти-Маро. А еще у нее были длинные волосы цвета утреннего пляжа, некоторые пряди которых заплетены в маленькие косички, пронзительно голубые глаза и родинка на левой щеке.
     Она, кажется, просит его о помощи? Наконец Игой заставил себя выйти из транса и понять, что ей надо. Ах, ей никак не управится с застежкой ремней на этих противных баллонах. Что вы, что вы, нет ничего проще...
     Когда Игой-Кион фиксировал застежку на ее ремнях, фиксировал под грудью, обтянутой лаоновым купальником телесного цвета, опять вошедшего в моду... Нет, чуть позже. Когда она поблагодарила его: "Чтоб я без вас делала!" - одарив ласковым взглядом синих глаз, и сказала, что неопытна в подводном плавании, на Атолле она впервые, а потом спросила, не собирается ли он случайно поплавать в океане... вот именно тогда на его разум пал розовый туман блаженства. И все дальнейшее совершалось в розовой дымке, заслонившей реальные цвета. Из-за нее, из-за проклятой дымки, Игой плохо помнил подробности их совместного плавания: он рядом с ней возле кораллового грота, он рядом с ней в зарослях морского папоротника. Он рядом с ней над "крабовым кладбищем". Под ними колышутся заросли тонких, как спицы, водорослей. Вокруг раздуваются-сдуваются темные глыбы ложных камней. Мимо проскакивают стайки беспокойных рыб. Игой-Кион как бы случайно пропускал случайную знакомую вперед, чтобы любоваться ее фигурой, движением ее ножек. Он показал ей грот, что мерцает внутри разными цветами.
     И ему, Игою-Киону, смерть как хотелось, чтобы какая-нибудь из кровожадных тварей, населяющих этот океан, прорвалась сквозь защитную сетку, окружающую акваторию вокруг Ти (чего не случалось уже несколько десятилетий), и подарила бы возможность вспороть ей брюхо длинным острым ножом. Этим он спас бы жизнь прелестницы по имени Ак-Кина. Впрочем, если б ее звали как-нибудь по-другому, имя понравилось бы ему не меньше. Любое имя подходило ей. А что не подходило? Даже любой грех будет ей к лицу.
     Розовая дымка блаженства не рассеялась, пожалуй, даже сгустилась, когда Игой-Кион вез новую подругу в своем катере. (Строго говоря, катер был не его - взял напрокат на весь год.) Катер несся, шлепая брюхом по океанской лазури. И тогда Игой-Кион набрался смелости и предложил Ак-Кине встретиться завтра вечером. И случилось ужасное: выяснилось, что Ак-Кина ничего не имеет против их встречи, но, вот несчастье, завтра утренним аэропилом она улетает домой, в их распоряжении только остаток сегодняшнего дня - который она, вот счастье, согласна разделить с ним... Однако Игой через два часа должен вновь заступать на дежурство и подмениться нет никакой возможности! Об этом он честно сообщил подруге, пытаясь не выдать охватившего его горя. Наверное, все-таки выдал - дрогнувшими голосом и руками. А где он работает, спросила она. В порту, ответил он. Ой, какое романтическое место, сказала она. И Игой решился, словно за этот день стал кем-то другим, готовым проявлять несвойственную ему в общении с красотками смелость. Не желает ли она, выдавил он из себя, провести романтический вечер в романтическом месте, в п-порту, где корабли со всех обитаемых земель стоят в ожидании команды на отплытие, где звучат диалекты всех колоний, и ты чувствуешь... э-э... проклятье, что же ты чувствуешь... Да, ответила она, и это "да" прозвучало для него грохотом праздничного салюта. Они договорились встретиться у входа в порт через полтора часа.
     Они встретились через полтора часа у входа в порт. Ак-Кина переоделась в темно-синее трико с коротким бардовым плащом, волнительно повторяющее изгибы ее фигуры. Игой-Кион за это время успел не только вымыться, надушиться, переодеться, купить вина (ей), безалкогольной прохладительной воды (себе), деликатесов (ей и себе), но и договориться с напарником Сатло о том, что тот поработает сегодня немного дольше и не будет без приглашения заходить в комнату отдыха. Собственно, не договорился даже, а поставил в известность, потому как женщина на посту в их дежурство не могла считаться гостем редким. Подобным образом нарушали инструкции оба напарника. "Но такую красавицу, - с гордостью подумал Кион, - даже Сатло никогда не приводил".
     Их маленькие служебные прегрешения были возможны благодаря удаленности поста от административных зданий. Тихий пост номер четыре служил проходной, через которую приходил-уходил экипаж одного-единственного скоростника. Поскольку скоростник покидал порт крайне редко, то на борту постоянно находился лишь так называемый сокращенный боевой расчет, а людей-то в расчете - всего ничего. Посторонние на посту не появлялись, охранников не тревожили. Одним словом синекура, а не служба, чего уж там...
     Когда они, Игой-Кион и Ак-Кина, шли к его рабочему месту, чаровница смогла убедиться, что подходы к причалу номер четыре охраняются надежно. Серая каменная стена, устремленная ввысь на три человеческих роста, тянулась и тянулась, как унылая песня. Наверху блестели копейные острия, опутанные колючей проволокой под током, а еще, как сказал Кион, там насыпано битое стекло. Наконец они дошли до железных ворот, равной со стеной высоты.
     - Не прошибет и бронемобиль, - остановившись и постучав костяшками пальцев по воротам, не без гордости сказал Кион. - Делали по специальному заказу.
     Игой вдавил кнопку звонка. Секунд через десять в воротах распахнулось окошко, и за прикрывающей его металлической сеткой появилось лицо. Глаза побегали туда-сюда, потом загудел электромотор и воротные створы чуть разъехались - ровно на столько, чтобы в образовавшуюся щель смог протиснуться один человек.
     По ту сторону ворот, на охраняемой территории их встретил высокий худой человек, одетый в такую же форму, что и Кион. Оглядев пришедших, задержав взгляд на Ак-Кине (от чего его лицо удивленно вытянулось), напарник Игоя нажал кнопку на карманном пульте. За спиной вошедших раздался лязг вновь сошедшихся воротных створ.
     - Его зовут Сатло, - сообщил девушке Кион. Человек по имени Сатло смотрел исключительно на девушку и восхищения скрыть не пытался.
     - Прошу прощения, прекрасная незнакомка, - наконец пробормотал он, - но - правила есть правила...
     И прошелся по ее одежде щупом металлоискателя. Игой-Кион, будто какой-нибудь Иной, запросто мог читать его мысли: напарничек сейчас на чем свет стоит клял изобретателя треклятого прибора для выявления спрятанного оружия - куда как удобнее было бы обыскивать гостью вручную. И Игой с трудом сдержал довольную ухмылку. Его-то ждет не просто поверхностный осмотр. Его ждет вдумчивое, подробное, глубокое проникновение. И, даст бог, не однократное...
     По дороге к посту, что находился слева от ворот, Ак-Кина спиной чувствовала провожающий ее завистливый взгляд второго охранника. Пост номер четыре представлял собой домик, чья внутренняя, служебная часть была ярко освещена и благодаря прозрачным стенам вполне доступна для обозрения извне: стол, аппарат связи, пульты с разноцветными лампами, несколько стульев по углам...
     Войдя внутрь, Кион немедля потащил милашку в другое помещение, которое не имело ни прозрачных стен, ни даже окон, ни отношения к службе. Было там лишь фальш-окно с каким-то подводным пейзажем. Комната сия, где Игой запретил появляться своему напарнику, словно и создавалась под лирические развлечения. Отчасти так оно и было: только одна смена, состоявшая из охранников пенсионного возраста, не путала службу с невинными развлечениями, остальные же смены путали охотно и с удовольствием - и потому, соответственно, обустраивали комнату отдыха, изгоняли казенный дух, делали ее уютнее, обставляли всем необходимым, в общем - заботились, как о родном доме. Кион сразу включил подсветку бара, фальш-окна и аквариума, включил музыкальный вал - зазвучала музыка, моменту подходящая более чем, а по драпировке стен покатились медленные волны - на дорогое оборудование скидывались всеми сменами (за исключением, разумеется, пенсионной), но оно того стоило, ибо опытным путем было установлено, что движение складок бардовой ткани, словно их шевелит ветерок, действовало на женские души и тела размягчающе.
     Когда Кион выкладывал из пакета купленное им на вечер, когда его неожиданно обняли за плечи, развернули.
     - Не стоит терять времени, - сказал самый прекрасный в мире голос. А его губы почувствовали влажное, нежное прикосновение. А его взгляд утонул в голубизне ее прелестных глаз. А сам он тонул в прекраснейшем из омутов. Мягкие руки гладили его шею, и это было так мило, так возбуждающе.
     Он не обратил внимания на то, что ее пальцы словно нащупывают что-то на коже, словн