сапоги  на  привыкший  к
такому  обращению  стол,   созерцая   занимавшие   полстены   материальные
доказательства  своих  прошлых  триумфов.  В   стеклянном   ящике   угрюмо
нахохлилось  чучело  летучей  мыши-бормотуньи,  полтыщи  лет   считавшейся
мифологической тварью из туземных легенд - до появления у  острова  Гурган
"Невесты ветра" и лихой экспедиции  в  джунгли,  основанной,  впрочем,  на
вдумчивом анализе легенд, которые Бугас промывал, как золотоносный  песок,
пока  не  извлек  четкие  указания.  На  особой   полочке,   прикрепленный
проволокой,  покоился  Перстень  Ланкара,  который  долгие  годы  полагали
магическим украшением, несущим гибель любому новому владельцу, не знающему
отворотного заклятья - пока не объявился капитан Бугас и не  доказал,  что
никакой магии тут и не ночевало, а все  смерти  происходят  от  дьявольски
хитроумного  механизма  с  отравленной  иглой,  заделанного   в   перстень
неизвестным умельцем и исправно проработавшего сорок лет. Ящиков  двадцать
с  застекленной  передней  стороной  было  отведено  мелким  предметам  из
найденных им кладов. В других лежали  расшифрованные  рукописи.  Была  еще
невзрачная  пластинка  с  коротким  текстом,  поднятая  со  дна  океана  в
известном лишь Бугасу месте и неопровержимо свидетельствовавшая (для того,
кто понимает), что Бугасу, единственному на  Таларе,  известны  координаты
затонувшей  страны  Альдарии.  Увы,   ученые   профессора   с   редкостным
единодушием, немыслимым во всех прочих случаях,  в  подлинность  пластинки
напрочь не верили (ибо для  половины  из  них  это  означало  бы  похерить
собственные книги и  диссертации,  построенные  на  решительном  отрицании
Альдарии), и  после  конфуза  в  Латеранском  университете  Бугас  зарекся
предъявлять  ее  "фиолетовым".  Сам  он  нисколечко  не  сомневался,   что
пластинка подлинная, но никак не выпадало удачи вторично протралить дно  в
том  месте  и  раздобыть  что-нибудь  еще  -  в  прошлом  году  неподалеку
разместилась база горротского военного флота, чьи адмиралы с некоторых пор
считали Бугаса лучшим украшением нок-реи. Стояло несколько солидных ученых
фолиантов, чьи авторы, хоть раз на полтыщи страниц, да упоминали мимоходом
капитана Бугаса, отмечая его вклад или ссылаясь на его свершения.  Имелась
и бутылочка с джинном, которую Бугас пока опасался  открывать  -  письмена
стерлись, к какой стихии принадлежит  джинн,  неизвестно,  а  восстановить
надписи руки не доходили, хоть и имелась хитрая технология, которой Бугаса
научил один фальшивомонетчик из  Абердара.  Ждали  своего  часа  несколько
предметов из предшествовавших Шторму эпох - раздобытых  там,  где  знающий
человек может разжиться многим. В углу, у самого пола,  прятался  нарочито
неказистый, грубо  сколоченный  ящичек,  заслуженно  считавшийся,  однако,
жемчужиной коллекции, ибо содержал неоспоримое  доказательство  того,  что
крохотные моряки на  маленьких  подводных  лодках,  о  которых  втихомолку
болтают всякую чушь, есть  не  миф  и  не  мистика,  а  самая  доподлинная
реальность. И еще много  всякого,  способного,  пожалуй,  принести  Бугасу
титул почетного доктора Ремиденума - и  обеспечить  пожизненное  роскошное
проживание в замке Клай...
     Но самая манящая загадка - это та, что приходит последней. И  капитан
тихо  сатанел,  вполуха  слушая  доносившуюся  из  соседней  каюты   самую
будничную   болтовню,   перемежавшуюся   долгим   молчанием    определенно
лирического порядка.  Он  все  еще  искал  связь  меж  загадочной  смертью
принцессы   Делии,   ошеломительным   явлением   толпе   неведомо   откуда
вынырнувшего короля Хелльстада, разгромом  ронерской  "Черной  благодати",
неслыханным поведением коменданта порта и песнями на незнакомом  языке,  -
но мозг уже погружался в здоровый алкогольный  сон,  и  последней  связной
мыслью было - "барон на кого-то чертовски похож".
     Окажись на столе на одну бутылку меньше,  капитан,  изощривший  ум  в
решении хитрых загадок, мог и ухватить конец клубочка. Но  черная  пузатая
бутылка рома знаменитого сорта "Семь  якорей"  (варившегося  с  ананасами,
корицей и ароматическими травами пяти разновидностей) сыграла ту же  роль,
что и отлетевший каблук короля Гарепо Злосчастного, по легенде как  раз  и
ставший причиной поражения  королевской  армии  в  Сандоварской  битве.  И
капитан ухнул в сладко пахнущее ромом беспамятство,  успев  еще  подумать,
что вспомнил, на кого барон похож, но завтра обязательно забудет.
     И забыл, конечно. Проснувшись утром в том же кресле и  меланхолически
посасывая из горлышка столь обычное для такой ситуации лекарство,  он  уже
совершенно точно знал, что совершил  вчера  великое  открытие,  но  клятая
бутылка "Семи якорей" все сгубила. В каюту после деликатного стука сунулся
главный кухарь (не похмельный, а просто еще  не  ложившийся  со  вчера)  и
прошелестел:
     - Барон нас намерен покинуть. Просит лодку.
     - Хоть две, - подумав, сказал капитан. -  Пусть  плывет,  пока  мы  с
тобой окончательно не рехнулись.
     Он допил лекарство и выбрался на палубу, терзаясь унылой ненавистью к
миру и человечеству. Справа виднелись на горизонте темно-синие отроги  гор
Оттершо.  Слева  тянулись  бурые  торфяники.  Места  были   малообитаемые,
насквозь неинтересные и какие-то нелепые, одному  барону  и  пришло  бы  в
голову здесь высаживаться - вполне достойное завершение. Барон уже стоял у
борта, аккуратно сложив рядом боевой топор в чехле, мешок с бумагами и еще
какой-то непонятный сверток - тот еще подборчик багажа, в  самый  раз  для
ситуации. Синеглазая, правда,  принесла  самый  обычный  кожаный  дорожный
сундучок - но Бугас готов был  продать  душу  морскому  черту,  что  самым
обычным содержимым там и не пахнет.
     Он сумрачно поклонился издали, осведомившись:
     - Надеюсь, путешествие было приятным, барон?
     - В высшей мере, - ответил барон столь же вежливым  поклоном,  шагнул
на трап.
     Два человека, позарез друг другу необходимые, но в тот момент об этом
не подозревавшие, надолго расстались, причем каждый  полагал,  что  больше
они не увидятся никогда.
     Вимана, ожидавшая Сварога на берегу, была конечно же,  невидимой  для
окружающих.



                                   ИТОГ

     "Четырем мирам и восьми сторонам света!
     Мы, Яна-Алентевита, Императрица Четырех Миров, Высокая Госпожа Небес,
рассмотрев  результаты  операций,  известных   под   рабочими   названиями
"Полночные Ворота" и "Серебряная черта", сим повелеваем:
     1.  За  особые  заслуги  перед  Империей,  не  требующие  развернутых
пояснений и перечислений, наградить лорда  Сварога,  графа  Гэйра,  барона
Готара,  камергера  Двора,  лейтенанта  лейб-гвардии  Яшмовых  Мушкетеров,
орденом Высокой Короны с гербовой цепью.
     2. За причастность к вышеупомянутым заслугам наградить письмоводителя
третьей  категории  восьмого  департамента  Канцелярии  земных  дел  Мару,
известную также как лауретта Сантор, орденом Имперского Меча с бантом.
     3. Удовлетворить прошение лорда Сварога, графа Гэйра,  об  исключении
из списков восьмого департамента означенной лауретты Сантор и  о  переводе
ее в дружину лорда Сварога.
     4. Удовлетворить представленный Геральдической Коллегией  протокол  о
признании за графом Гэйром прав на  титул  "король  Хелльстада"  со  всеми
проистекающими отсюда геральдическими и юридическими последствиями (проект
каковых надлежит незамедлительно представить для окончательного решения).
     5.   Аресты   сотрудников   Магистериума,    произведенные    восьмым
департаментом, признать  правомочными,  отклонив  все  вызванные  таковыми
арестами прошения и докладные записки.
     6. Лишить лорда Алферса,  герцога  Ингера,  и  лорда  Герена,  барона
Аркаса, членства в Нашем Тайном Совете и званий  пэров  Империи,  поместив
обоих в тюрьму Лоре.
                                          Дано и собственноручно подписано
                                                   в Нашем замке Келл Инир
                                     третьего Датуша 5507 Небесного Года".

     ...На экземпляре высочайшего указа, переданном лорду  Сварогу,  графу
Гэйру и прочая, и прочая, рукой императрицы приписано:
     8. (Конфиденциально). Запретить лорду Сварогу,  графу  Гэйру,  впредь
подавать прошения  об  отставке  его  как  с  военных,  так  и  придворных
должностей, строго предупредив, что в случае  очередного  такого  прошения
графа ждет лишь автоматическое повышение в воинских званиях  и  придворных
должностях.



                             Александр БУШКОВ

                            РЫЦАРЬ ИЗ НИОТКУДА




                     Человек,  хоть  однажды  сумевший  прорваться  сквозь
                бумажные  стены  обыденной  жизни,  сквозь  эти  непрочные
                стены, которые тем не менее так  надежно  от  рождения  до
                могилы держат многих из нас в плену, неминуемо приходит  к
                открытию: если окружающий мир тебе не нравится, его  можно
                изменить. Надо только принять твердое решение любой  ценой
                изменить его - и ты добьешься своего. Ты можешь  оказаться
                в более неприятном, трудном и даже опасном  положении,  но
                может случиться, что жизнь твоя станет ярче, приятнее или,
                на худой конец, просто интереснее.
                                    Герберт Уэллс. "История мистера Полли"



                       ПРОЛОГ. НАД САМОЙ КЛЕТКОЙ ЛЬВА

     Восьмого сентября  одна  тысяча  девятьсот  девяносто  первого  года,
где-то во второй половине дня, майор Станислав Сварог (для друзей -  Стас,
для солдат за глаза - Эсэс) окончательно уверился, что сошел с ума. Многие
здравомыслящие люди на его месте сделали бы именно такой вывод.  Были  все
основания. Представьте, что вы шагаете по степи и вдруг проваливаетесь  по
колена в эту сухую твердую землю, причем ноги ваши ниже колен вовсе  и  не
чувствуют ни тесноты, ни сжатия, ни иного  неудобства,  вообще  ничего  не
чувствуют, словно бы  болтаются  в  воздухе.  И  вы  погружаетесь  дальше,
медленно, с этакой плавной игривостью  аэростата,  однако  ж  неотвратимо,
лицо ваше все  ближе  к  земле,  становящейся  бесплотным  видением,  лишь
зрительно отделяющим вас от загадочной пустоты, в которую вы погружены уже
по пояс, по грудь, вы брыкаетесь и бьетесь от ужаса и, будто  этого  мало,
вдруг чуете, что ваши ноги начинают задевать и  сшибать  какие-то  твердые
предметы,  а  порой  вас  ловят  за  щиколотки  чьи-то   руки   и   тянут,
целеустремленно тянут вниз. И все кончается - примерно на уровне нагрудных
карманов форменной рубашки, вы вновь обнаружили, что стоите как ни  в  чем
не бывало на сухой твердой земле, и одежда ваша  ничуть  не  запачкана,  и
благим матом вы не орете лишь из воздушно-десантного  гонора.  Представьте
еще, что эти фантасмагории происходят что ни  день,  причем  исключительно
тогда, когда поблизости нет ни души, никто вас видеть не  может  и  потому
нет подтверждения, что все это происходило на самом деле. А также добавим,
что  "погружения"  эти  случаются  не  только  в  чистом  поле,  но  и  на
бетонированном полу танкового ангара, и в коридоре третьего этажа, и прямо
на лестнице, причем те, кто находился на втором этаже, ваших  растущих  из
потолка ног не видели... Одним словом, вы очень быстро начнете с нехорошим
эгоистическим   интересом   присматриваться   к   табельному   "Макарову".
"Макаров", конечно,  та  еще  бандура,  и  всякий,  кто  понимает  толк  в
огнестрельных игрушках, согласится, что невероятно трудно попасть из  него
именно туда, куда целишься, но при всех  недостатках  "Макара"  достоверно
известно:  себе  в  висок  никто  еще  из  него  не  промахивался.  Осечки
случались, а вот промахов как-то не бывало...
     Вот так-то. Не ходите  к  психиатру,  если  начнете  вдруг  регулярно
проваливаться под землю и  в  последний  момент  выскакивать  оттуда,  как
пробка от шампанского.  Психиатр  все  выслушает,  но  никогда  ничему  не
поверит, а начнет  кормить  таблетками,  от  которых  хочется  лечь,  едва
встанешь, встать, как только ляжешь, и, что хуже всего, они не совмещаются
со  спиртным.  Для  советского  человека,  даже  слегка  и   развращенного
перестройкой и гласностью, добровольно зайти к психиатру столь же жутко  и
невозможно, как наделать в штаны, едучи в автобусе,  -  тем  более  майору
ВДВ, который себя в ином качестве и не мыслит...
     С учетом вышеизложенного и вышепережитого нетрудно понять, что  майор
Сварог пошел поначалу по избитому пути великорусского самолечения от  всех
недугов - то есть принимал национальное лекарство под скудную  закуску,  а
то и вовсе без таковой. Но это было чревато  -  во  многих  отношениях.  В
преддверии вывода войск из неожиданно оказавшейся  суверенной  Монголии  в
перестроечную неизвестность начальство зверело;  а  телепатически  чуявшие
наличие спиртного  друзья,  нагрянув  незамедлительно,  быстро  превращали
лечение в обычный гудеж, где добывать  очередной  пузырь  предстояло  тому
несчастливцу, кто  уже  не  мог  без  запинки  выговорить  имечко  первого
монгольского астронавта - Жугдэрдемидийн Гуррагча. К тому же Сварог ужасно
боялся по пьянке проговориться. Ну и жена ныла, конечно. Одним  словом,  у
него помаленьку ехала крыша, и во второй половине  дня,  ближе  к  вечеру,
майор Сварог философски заключил, что сошел с ума.
     Это   эпохальное   открытие   он   сделал,   как   большинство    его
предшественников -  от  Ньютона  до  Эдисона,  -  в  совершенно  будничной
обстановке, стоя на краю раскопа и тупо пялясь  вниз.  В  раскопе  ударно,
словно и не советские люди, шуровали археологи, ихние девочки  по  причине
жаркой погоды работали в скупых купальниках, и,  когда  Сварогу  надоедало
думать, что он сошел с ума, он смотрел на загорелые спины и думал то,  что
на его месте думал бы любой нормальный мужик. Впрочем, от хозяйки одной из
загорелых спин он уже получил свое  в  одной  из  палаток  (ну  романтика,
конечно, палатки, полевой сезон) - правда, в довесок пришлось потом  долго
слушать, какая свинья оставшийся дома муж (не понимает, не  удовлетворяет,
изменяет и денег не приносит). Пикантно, но наверняка его собственная жена
в тот момент талдычила то же самое Витюше Малову на хате у последнего -  в
качестве довеска. Ну и хрен с ними со всеми.  Все  осточертело  настолько,
что даже разводиться с женой было лень.
     Археологи работали в диком  темпе,  от  рассвета  до  заката.  Ходили
слухи, что ошалевшая от суверенитета Монголия вскорости  начнет  драть  за
позволение на раскопки в валюте, что было вполне логично, - сам Сварог  на
месте монголов так и поступил бы. Все дерут  со  всех,  и  это  называется
рынок. И все такое прочее. Ленин лезет на броневик, Ельцин лезет на  танк,
а куда прикажете залезть  десантному  майору,  который  любит  свое  дело,
терпеть  не  может  жену  и  начальство  и  ничегошеньки  не  понимает   в
происходящем? А остается ему разве что залезть на  археологическую  Свету.
Пока дает без валюты. Пока однажды не провалился под землю окончательно.
     "А может, там,  под  землей,  что-нибудь  хорошее?  -  уныло  подумал
Сварог. - Может, не сопротивляться, когда за ноги тащат? Но  с  каких  это
пор за ноги тащили к чему-то хорошему?"
     Он зло  плюнул,  огляделся  вокруг,  подобрал  симпатичный  легонький
камешек и осторожненько кинул его вниз, Свете в  загорелую  спину,  целясь
повыше правой лопатки, ну и попал,  конечно,  зря  учили,  что  ли?  Света
недоумевающе покрутила головой,  узрела  его.  Сварог  изобразил  лицом  и
фигурой немой вопрос с явственной сексуальной подоплекой.  Света  черкнула
ладошкой по горлу, изобразив  лицом  и  фигурой  предельную  загруженность
работой, и вновь принялась царапать своей кисточкой, помаленьку добывая из
земли тесаное  бревно.  Они  там,  внизу,  обнаружили  мавзолей  какого-то
древнеисторического вождя и сейчас  как  раз  готовились  его  откупорить.
Когда-то устроители задумали его даже покруче ленинского - почетный караул
так и остался рядом на века, с конями и оружием.
     - На столе горела лампа, но Света не давала, - проворчал себе под нос
Сварог один из Штирлицевых апокрифов,  повернулся  через  правое  плечо  и
побрел себе прочь к военному городку,  уже  как-то  привычно  ожидая,  что
вскорости опять провалится под землю и будет пинать чьи-то  шарящие  руки,
норовя угодить по пальцам. Шагал и безмятежно напевал:

                          А вот они, условия,
                          а вот она, среда,
                          а в общем, для здоровия
                          полезны холода...

     Но он отмахал половину пути и до сих пор не  провалился.  Ну  что  ж,
хоть что-то приятное в этой жизни. Он немного  воспрянул  душой  -  совсем
немного, но все-таки - и шагал себе, пока  не  услышал  за  спиной  быстро
приближавшееся "члак-члак-члак", стук  копыт  по  сухой  земле.  Тогда  он
остановился и обернулся.
     А это старый Мэлсдорж  ехал  на  монгольской,  ясное  дело,  лошадке,
крохотной и лохматой, но выносливой и проворной, как  черт.  Сварог  очень
любил на них ездить и очень хотел бы увезти такую домой, да ведь  не  было
дома...
     Старый знакомый узнал старого знакомого, дружелюбно оскалился, отчего
его косенькие глазки совсем было  закрылись.  И  они  не  спеша  двинулись
дальше бок о бок - Сварог размашисто шагал, и лошадь шла шагом.  Все  трое
молчали - люди просто так, а лошадь согласно естеству.
     - Ты еще имя не поменял? - спросил Сварог.
     - Не стоит. Дурная примета, говорят.
     Имя у Мэлсдоржа было отнюдь не монгольское, как могло  бы  показаться
несведущему. Монгольским было только традиционное окончание мужского имени
"дорж", а "мэлс" означало - Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Была такая мода
когда-то.
     - Уходите? - спросил в свою очередь старый знакомый Мэлсдорж.
     - Похоже, - сказал Сварог.
     - Куда? - из вежливости спросил Мэлсдорж.
     - На муда, - проинформировал Сварог.
     - Далеко, однако, насяльник... - оскалился старик, знавший русский не
хуже Сварога.
     - А вас китайцы сглотнут. Звездой гавкнете.
     - Выкрутимся, - сказал Мэлсдорж. - И будем Великая Монголия.
     Он  был  большой  великомонгольский  националист,  но  как-то  скорее
теоретически. Или ностальгически, что вернее.
     - Для великой Монголии нужен Чингиз, - сказал  Сварог.  -  А  где  вы
Чингиза возьмете? Гуррагча не потянет.
     - Тоже верно, - согласился Мэлсдорж. - Никак не потянет.
     И они опять молчали. Сварогу полегчало на  душе,  он  знал,  что  при
свидетеле ни за что не провалится.
     - Я мимо ехал - копают, - сказал Мэлсдорж, махнув плеткой за спину, в
сторону раскопа. - Скоро совсем выкопают. Плохо.
     - Почему?
     - Таким лучше лежать внизу. Беспокойные. Раскопаешь такого  -  хлопот
не оберешься. Думаешь, они совсем мертвые? Да нет...
     - Херня, - сказал Сварог.
     - Сам ты херня. Помнишь, где мой сын  воевал?  У  вас  на  фронте.  А
почему у вас получилась война с соседями? Забыл? Потому что за пару недель
до того  Тимурленга  раскопали.  Потому  и  никто  не  скажет,  где  лежит
Чингисхан, хотя знает немало народу...
     - Ну-ну, - сказал Сварог.
     Мэлсдорж полез за отворот синего дэли, добыл из-за пазухи мятую пачку
"Мальборо", откусил у сигареты фильтр, выплюнул. Щелкнул длинной китайской
зажигалкой, пустил дым меж лошадиных ушей и спросил:
     - Знаешь, кто на свете самые умные? Пастухи. Как я.
     - Почему?
     - У пастухов больше всего времени, чтобы думать. Голова свободная,  а
времени для мыслей много.  Темучин,  между  прочим,  тоже  когда-то  стада
пас...
     - Интересная версия, - сказал Сварог. - Слушай, а  что  там  за  хан?
Какой-нибудь Чингизов племянничек?
     - Это не наш, - сказал Мэлсдорж.  -  Они  гораздо  раньше  нас  жили.
Светлобо