лет).
     В другое  время,  беззаботное,  можно  любоваться  видом  без  конца.
Расстояние и высота скрывали от глаз грязь и чад,  а  от  носа  -  ароматы
кухонь и выгребных ям, не видны облупившиеся фасады и выщербленные  стены,
нищие и шлюхи. Все дома были маленькими и красивыми,  утопали  в  кудрявой
тугой  зелени  особняки  и  дворцы  знати,  малиновым  затейливым   тортом
красовалась ратуша; далекие прохожие, всадники и экипажи казались пестрыми
куколками, Ител - бирюзовым потоком жидкого  стекла,  корабли  в  порту  -
изящными моделями. Даже серые воздушные шары, висевшие на  пристани  вдоль
берега, почти правильным полукругом отсекавшие часть левобережного  города
по суше, выглядели вполне безобидно. Ветра не  было,  и  тросы  натянулись
вертикально. Над бортом одной из плетеных корзин вдруг  блеснул  солнечный
зайчик - подзорная труба...
     Сварог зло стиснул зубы. Половина левобережья, как раз  та,  где  они
находились, была блокирована  обстоятельно  и  надежно.  Шары  висели  над
городом день и ночь, разве что несколько раз в сутки лебедки опускали  тот
или иной к земле, чтобы сменить наблюдателей. На реке  стояли  под  парами
баркасы речной полиции, готовые перехватить любую лодку, и на  пресловутый
"покров ночи" рассчитывать нечего - Сварог знал: с Дике привозили какой-то
слоистый, словно слюда, минерал, и из него делали очки, позволявшие видеть
во мраке.
     На  земле  кольцо  замыкали  конные  жандармы   Багряной   Палаты   и
кавалеристы столичного гарнизона: черные драгуны,  серебряные  кирасиры  и
гран-ала короля - триста преданных Конгеру, как псы, безземельных дворян и
ронинов. В город пропускали всех.  Из  города  выпускали  по  пропускам  с
некоей печатью короля - заставляя к тому же всех выезжающих  смотреться  в
зеркало. По столице бродили упорные слухи, что  некая  разбойничья  шайка,
обнаглев до предела, в сговоре с казначеями похитила из сокровищницы  один
из  знаменитых  алмазов  ронерских  королей.  Параллельно  гуляла   другая
сплетня: что насчет алмаза все враки, а на  самом  деле  из  тюрьмы  бежал
черный колдун, собиравшийся напустить мор на столицу и  продать  побережье
чужеземцам. Судя по некоторым деталям, оба слуха распускала полиция.
     Внутри, в кольце, никаких облав не  проводили.  Более  того,  полицию
протектора определенно не брали в игру. И это  беспокоило  Сварога  больше
всего - то, что жизнь внутри кольца облавы  протекала  как  ни  в  чем  не
бывало, не прерываемая  суетой  жандармов.  Король  вряд  ли  причастен  к
подмене собственной дочери этим  монстром  с  коротким  периодом  распада,
выражаясь терминами ядерной физики. Значит, кроме Сенгала, был еще  кто-то
влиятельный  и  достаточно  близкий  к  трону,   добившийся   неизвестными
аргументами согласия короля на подобную облаву, не случавшуюся лет десять,
со времен мятежа Белых Повязок. Интересно, что за ложь преподнесли королю,
чем его напугали? Конгера не обвести вокруг пальца примитивной интригой...
В первую ночь на Бараглайском Холме Сварог,  размышляя,  заподозрил  даже,
что  и  короля  подменили  какой-нибудь  иллюзорной   тварью.   Специально
спустился в город,  подстерег  направлявшийся  в  храм  Хорса  королевский
автомобиль и проверил догадку с помощью должных  заклинаний.  Нет,  король
был настоящий, прежний.
     Но почему же они ждали, неизвестные охотники? А  может,  и  не  ждали
вовсе. Может, как раз старательно искали - способами, не  имевшими  ничего
общего с обычным полицейским сыском. Или - эта мысль была Сварогу особенно
неприятна, но могла оказаться святой истиной  -  попросту  ждали  прибытия
кого-то такого,  чего-то  такого,  способного  обнаружить  дичь  быстро  и
безошибочно. А в игре - не только король, но и Горрот. Вернее всего,  люди
Стахора приняли поначалу убийц  Сенгала  за  обычных  местных  интриганов,
почему и устроили рассчитанное на дешевый  эффект  "явление  призрака".  А
потом обнаружили свою ошибку... Загадочные поджигательницы, живые  факелы,
таинственным образом исчезавшие с пожарища,  свидетельствовали,  что  игра
пошла  по  крупной  и  кое-кто  не  боится  рассекретить  свои   последние
достижения. Сварог не видел фигур противника, вообще не  представлял,  кто
против него играет и на какие новые ходы способны эти фигуры. Правда,  его
тоже потеряли из виду, но от этого не легче. Он заперт в Равене. И  он,  и
Мара в состоянии отвести глаза любому -  но  там,  где  людей  много,  где
расположились караулы и оцепления, любой, стоящий в отдалении, обязательно
заметит беглецов. К тому же Делия отводить  глаза  не  умеет,  а  без  нее
бежать бессмысленно. Нет, все-таки идиотская штука эта  магия  с  тысячами
оговорок,  строгих  правил,  непременных  условий  и  прочих  поправок   к
конституции. Где хваленое всемогущество магов? Впрочем,  легенды  вряд  ли
врут: просто ни одно ремесло  не  терпит  самоучек  и  торопыг,  овладение
серьезной магией, как любое  мастерство  или  изящное  искусство,  требует
долгих лет и упорных трудов...

                        Мир, ты всех нас убиваешь,
                        так хоть было б в этой бойне
                        чем платиться.
                        Но таким ты пребываешь,
                        что отрадней и достойней
                        распроститься
                        с этой жизнью многотрудной,
                        для утрат нам отведенной
                        и пустою,
                        безутешной и безлюдной,
                        и настолько обойденной
                        добротою...

     Как бы там ни было, Орк здесь ни при чем. Равенский азартный народ не
обманул ожиданий Сварога. Когда слухи о кознях горротцев и Орка,  укравших
загадку головоломки, в должной степени овладели должным количеством  умов,
бомба взорвалась. Ярость усугублялась тем,  что  каждый,  тщетно  ломавший
голову над разгадкой, чувствовал себя обворованным...
     Железная ограда вокруг горротского посольства  устояла  -  но  ворота
вылетели, и, прежде чем прискакала королевская конница, ни  одного  целого
стекла в посольстве не  осталось.  Поджечь  его,  правда,  не  успели,  но
парадную дверь из резного красного дерева привели в жалкое состояние. Зато
от особняка Орка остались лишь  обгорелые  стены.  Впервые  в  жизни  Орку
пришлось позорно бежать  и  скрыться  в  резиденции  наместника,  каковой,
несомненно, будучи не в восторге от такого гостя,  побыстрее  отослал  его
наверх.
     Отогнанные от посольства разгоряченные равенцы еще пару часов рыскали
по городу, выискивая горротцев и колошматя всех, кто имел  несчастье  быть
похожим  на  подданного  Стахора.  Потом  на  улицах  появились   разъезды
лазоревых кирасир. Мрачные бородатые верзилы никого не  учили  жить  и  не
воспитывали,  они  просто  проезжали  шагом  с  палашами  наголо,   строго
поглядывая из-под украшенных крыльями шлемов, но горячие головы поняли  их
совершенно правильно и понемногу рассосались с  проезжей  части.  Кое-кого
сцапала опомнившаяся полиция, кое-кого отходили плетьми,  не  арестовывая,
но особых репрессий не последовало. Конгер умел  выпускать  пар  народного
недовольства и терпел подобные массовые  гуляния,  пока  они  не  заходили
слишком далеко. Уже в тот  же  вечер  по  городу  распространяли  печатную
прокламацию горротского  посла,  клявшегося,  что  его  держава  не  имеет
никакого отношения к покраже секрета головоломки и не намерена вмешиваться
во внутренние  дела  славного  ронерского  королевства,  своего  душевного
соседа. Послу, разумеется, никто не верил, но общественное мнение пришло к
унылому выводу, что концов теперь все равно не найти. Газетка, всем  давно
известная как рупор полиции, громогласно заявила, что  удивлена  глупостью
своих сограждан: секрет головоломки есть вещь совершенно нематериальная, и
украсть его просто немыслимо, ибо он остается при каждой головоломке.  Это
была чистейшая правда, но ей тоже не верили по двум  причинам:  во-первых,
из-за репутации газетки, во-вторых, всякому, не отыскавшему решения, не  в
пример приятнее было полагать себя обкраденной жертвой темных сил,  нежели
тупицей. В общем, переполох был знатный, и Сварог окончательно укрепился в
убеждении, что стал, учено говоря, важным фактором международной  политики
- вот только пользы от этого не было никакой, кроме изгнания Орка...

                        Приходя в нее, мы плачем,
                        и горьки с ней расставанья
                        поневоле;
                        Путь наш муками оплачен,
                        долгий век - одно названье
                        долгой боли.
                        Смертным потом и слезами
                        достаются наши крохи
                        утешенья.
                        Но всегда приходят сами
                        и до гроба с нами вздохи
                        и лишенья...

     "Господи, хоть бы переменил пластинку", -  тоскливо  подумал  Сварог.
Хотел даже посоветовать это Леверлину вслух,  понятно,  в  более  понятных
этому веку терминах, но удержался. К поэтам и художникам  он  относился  с
толикой суеверного уважения - потому что они умели то, чего он не  умел  и
никогда не будет уметь. Быть может, сотни лет спустя Леверлин  станет  для
нынешнего столетия кем-то вроде здешнего Шекспира. Любое столетие и  любое
общество обожают покойных талантов. Бумаги графа Асверуса продаются сейчас
на вес алмазов - и,  по  слухам,  кто-то  из  архивистов  Багряной  Палаты
обогатился несказанно... Возможно, лет триста спустя почтенные  седовласые
леверлиноведы будут паразитировать на его творческом наследии, скрупулезно
подсчитывая, сколько раз Леверлин употребил  слова  "любовь"  и  "печаль",
спорить, не следует ли считать точку на семьдесят пятой странице,  седьмая
строка  сверху,  непроставленным  восклицательным   знаком   или   мушиной
какашкой. И появится толстенный  труд,  доказывающий,  что  авторы  десяти
предыдущих фолиантов заблуждались, и ночь с семнадцатого на  восемнадцатое
Датуша Леверлин провел не в трактире "Золотой кот", а под арестом за драку
с пожарными. Чем  черт  не  шутит,  появятся  еще  и  костюмные  фильмы  с
душещипательными романами, и все это  будет  сплошное  вранье  от  чистого
сердца, романтики ради. А к кондитерской Риты Гей будут водить туристов, и
в примечаниях к пятому тому мелким  шрифтом  будет  упомянут  некий  барин
Готар (он же Гомар или Потар, в  точности  неизвестно,  см.  шестой  том).
Этак,  чего  доброго,  и  сам,  ничуть  на  себя  не  похожий,  угодишь  в
исторический многосерийный боевик...
     Мысли эти чуточку развеселили Сварога, и он, бросив последний  взгляд
на озаренный заходящим солнцем  город,  на  чьи-то  болтавшиеся  в  вышине
замки, вернулся в комнату. Гай складывал кисти, портрет был почти готов, и
написан он был  на  железном  листе.  Опечаленный  гибелью  вывески  "Жены
боцмана", Гай намеревался впредь работать исключительно в изобретенной его
учителем  технике  -  картина  пишется   красками   особого   состава   на
металлическом листе  и  подвергается  обжигу  по  известной  лишь  мастеру
технологии. После чего ее можно топить и жечь, сколько  заблагорассудится,
- все равно урона не будет никакого.
     Делия уже удалилась в сопровождении Леверлина. Сварог  рад  был,  что
они ушли. Никто из Странной Компании не попрекнул его и словом,  никто  не
приставал с расспросами насчет планов на будущее. И это было хуже всего  -
их вопрошающие, полные  надежды  взгляды,  бросаемые  украдкой,  когда  им
казалось, что Сварог ничего не замечает...
     - Мы вам еще не  надоели,  Гай?  -  спросил  Сварог,  располагаясь  в
древнем, но прочном кресле.
     - Так интереснее жить, барон, - пожал плечами Гай.
     Он был совсем юн, этакий кудрявый фавн. Пожалуй, нетрудно представить
его красневшим перед крайне эксцентричной графиней по имени Маргилена,  но
Сварог  успел  уже  убедиться,  что  юноша  тверд  характером,   упрям   и
целеустремлен. Отнюдь не ангел, плоть от плоти  и  кровь  от  крови  этого
мира. Но вряд ли продаст.  Во-первых,  понимает,  что  свидетели  подобных
закулисных интриг долго не живут,  а  во-вторых,  исчезновение  Сварога  в
подвалах автоматически лишит художника полученного от  барона  дворянства,
не подтвержденного пока что юридически, ибо означенному барону пока как-то
не с руки навещать Геральдическую коллегию. А без герба Гай,  несмотря  на
все свои таланты, обречен на Бараглайский Холм.
     - Ну а все-таки? - спросил Сварог скорее лениво.
     - Вы догадываетесь, как вас будут искать... традиционными методами?
     - Примерно, - сказал Сварог. - Сначала четко определят, где нас никак
не может оказаться. И начнут искать там, где мы оказаться можем. Если речь
идет о традиционных методах...
     - В любом случае наш сумасшедший Бараглай - последнее место, куда они
заявятся. Я в свое время  прочитал  парочку  старинных  книг...  В  мозгах
здешних жителей царит такая каша, что собьется  со  следа  любой  нынешний
маг. Вас это утешает, барон?
     -  Не  особенно,  -  сказал  Сварог.  -  Что  мы  с  вами   знаем   о
нетрадиционных методах? Да и время, время поджимает...
     - Жаль, что здесь нет моего учителя. Мэтр Тагарон изобретал судно для
подводного плавания. Правда, он так и исчез, ничего не  добившись,  ходили
слухи, что он строит свое судно где-то на Островах, но  о  нем  и  до  его
исчезновения болтали столько, что даже мы,  его  ученики,  не  знали,  где
правда, а где фантазия...
     - Подводная лодка мне не помешала бы, - согласился Сварог.  -  А  вот
как насчет подземных ходов? Я наслушался немало историй, рассказывают даже
о подземных городах и пещерах размером с приличное княжество...
     - Кто знает? - пожал  плечами  Гай.  -  Это  уже  из  области  прочно
забытого. Вполне возможно, что  не  все  построенное  под  землей  строили
гномы, но гномов давно нет, а сказки - материя туманная...
     - Может, мне поговорить с Анрахом?
     -  Попробуйте.  У  него  богатая  библиотека.  Если  только   он   не
испугается.
     - Чего?
     Гай внимательно посмотрел на него:
     - Конечно, традиции обязывают вассала быть откровенным с сюзереном...
     - Вот и привыкайте к дворянским обычаям, лаур Скалигер.
     - А если эти секреты окажутся опасными для самого сюзерена?
     - Живем только раз, - сказал Сварог.
     - А что вы скажете о возможной ссылке на Сильвану?
     - Насколько  мне  помнится,  маркиз  Вильмор  даже  оттуда  ухитрился
сбежать...
     Гай не знал, что Сварог - лар. А Сварог не торопился просвещать.
     - Барон, за интерес к иным старинным книгам можно попасть даже не  на
Сильвану, а в замок Клай. В летучую тюрьму ларов. Оттуда уже не сбежишь.
     - И туда можно угодить за интерес к сборникам сказок о подземельях?
     - Легенды о подземельях могут оказаться главой какой-то другой книги,
невероятно предосудительной.
     - Хм, тоже верно...
     - Между прочим, мэтр Тагарон бежал еще и потому, что всерьез опасался
замка Клай.
     - За подводное судно?
     - И за него тоже. Но  в  замок  Клай  он  не  попал,  такие  вещи  не
скрывают, совсем наоборот... А  на  Островах  и  в  самом  деле  есть  где
спрятаться. Правда, беглецу-отшельнику уже не построить никакого судна, да
и  науками  не   больно-то   займешься   -   нужны   книги,   лаборатории,
инструменты... Он дружил с Анрахом. Меня в эти дела не посвящали, я ими  и
не особенно интересуюсь, кстати. Мое дело - кисть и резец. Быть может,  вы
посчитаете меня циником или трусом, но я не собираюсь совершенствоваться в
изящных искусствах в замке Клай, где узникам предоставлены все  блага,  за
исключением свободы... Меня два года назад допрашивали. После исчезновения
Тагарона. Допрашивала полиция ларов, умеющая мгновенно отличать правду  от
лжи.
     - И все же вы нас прячете?
     - Мне необходимо дворянство, - сквозь зубы  сказал  Гай.  -  Пришлось
рискнуть. Вот таков уж я, таким и принимайте. Хорошо еще, что мэтр Тагарон
не интересовался археологией...
     - А это тоже чревато?
     - Ох ты! - в сердцах сказал Гай, со звоном поставив на стол бокалы. -
То ли смеяться  над  вами,  барон,  то  ли,  наоборот,  завидовать  -  как
беспечально живут в Готаре, не слыхивали о запертых темах... Впрочем,  это
понятно: какая в Готаре археология? Нет, разумеется, и  у  вас,  если  как
следует поплевать на ладони, прежде чем взяться за лопату, да как  следует
помолиться, чтобы не заметили с зорких небес, можно ожидать открытий... Но
кто там у вас возьмется  копать?  В  общем,  археология  -  самое  опасное
занятие в нашем печальном и развеселом мире. В равной мере это касается  и
рудознатцев, знаете, тех, что ходят с рогулькой...
     - Послушайте, я все-таки не из зверинца  вырвался,  оставив  хвост  в
вольере... Но все же - при чем здесь рудознатцы?
     -  Рудознатцы  -  инструмент  двойного  назначения.  Могут  к  вящему
процветанию державы искать воду или золото, но способны с тем  же  успехом
высмотреть в недрах нечто предосудительное. Далее, по нисходящей,  следуют
механики, прочие изобретатели. За ними антиквары, конечно, -  он  пояснил,
не дожидаясь вопроса, подметив удивленный взгляд  Сварога:  -  Видите  ли,
порой, хотя и  крайне  редко,  самые  поразительные  открытия  делались  в
антикварных лавках. Или у букинистов. Даже если допустить, что верна  лишь
десятая часть гипотез и догадок, земля таит множество удивительных вещей -
и то, что принадлежит жившим до Шторма, и памятники  более  древних  эпох,
когда здесь не было человека. Правда, положено считать,  что  мы  жили  на
Таларе всегда. Существует официально утвержденное прошлое,  и  не  годится
осквернять  стройные,  изящные  конструкции  грубыми  по   причине   своей
реалистичности пристройками... Понимаете?
     - Лучше, чем вам кажется, - кивнул Сварог.
     - Возможно, в запретах и есть какой-то смысл...  Под  землей  хватает
такого, чему лучше всего там и оставаться. Знаете  историю  про  кошку  из
черной бронзы, которую мирные крестьяне выворотили плугом под  Боирмо?  На
ночь лучше не рассказывать.
     - Вот и не рассказывайте, -  проворчал  Сварог,  вставая.  -  Что  ж,
уговорили. Пойду поговорю с Анрахом, да и книгу нужно вернуть...



                          15. ЧЕЛОВЕК ИЗ ЗОЛОТА

     Он не стал проходить через комнаты.  Опасался  встретить  кого-то  из
своих. Грустно быть генералом разбитой армии, но  гораздо  хуже  -  вождем
обреченной на бездействие. Вышел на галерею и стал опускаться по  наружной
лестнице. Один из воздушных шаров как  раз  раскачиваясь  пошел  к  земле.
Сварог покосился в сторону Монфокона - несмотря  на  изрядное  расстояние,
виселица четко рисовалась на фоне ало-золотистого заката. И вокруг -  пять
высоких  изящных  башен  с  круглыми  площадками  наверху,   напоминавшими
исполинские гвозди. Еще одно изобретение  Конгера  -  осужденного  заводят
наверх, запирают изнутри люк, и он остается на  площадке.  Сиди,  созерцай
город и потихоньку подыхай от голода и жажды, пока окончательно не  отдашь
богу душу. Не хочешь так прозябать - бросайся головой вниз с высоты уардов
сорока,  не  зря  земля  вокруг  заботливо  выложена  булыжником.  Бывает,
осужденных приковывают наверху, чтобы не  сиганули.  Бывает,  ставят  жбан
воды. Но всем  отрезают  языки,  чтобы  не  беспокоили  воплями  окрестных
жителей...
     Сварог зашел в таверну с учитывавшей  специфику  района  вывеской  "У
бархатного  занавеса".  Отстранил  парочку  то  ли  шлюх,  то  ли  ряженых
великосветских  любительниц  острых  ощущений,  мимоходом  дал  по   морде
скульптору-педику, на свою беду потянувшемуся было погладить Сварога  ниже
спины, мимоходом похлопал по спине лысого сизоносого  трагика  и  заверил,
что тот гений и нынешнее  его  бедственное  положение,  ясный  день,  суть
происки бездарных завистников - словом,  держался,  как  свой  человек,  и
потому н