иками.
Арталетта, командовавшая  своими  гвардейцами, держалась скромнее  (привыкла
все-таки  к субординации  за четыре  года  военной  службы,  а  тут вдобавок
предстояло  арестовать ее самого главного начальника  --  маршала),  зато не
связанная такими условностями Мара, не  чинясь, встала лицом к остолбеневшим
чинам   и,   расставив   ноги  в   ботфортах,  поигрывая   клинком,   громко
поинтересовалась:
     -- Хочет кто-нибудь проявить непочтение пред лицом короля?
     Желающих что-то не находилось. Тем временем меж застывшими с оружием на
изготовку гвардейцами проворно проскользнули  люди в синей  с золотом  форме
дворцовой  полиции,  а за ними появились и  вовсе уж сущие пугала -- мрачные
субъекты  в темно-красных мундирах с  золотым шитьем в  виде языков пламени.
Приставы Багряной Палаты, личной королевской инквизиции, подчинявшейся лично
Конгеру,  а теперь,  понятно,  Сварогу. Ими с помощью  скупых  выразительных
жестов молча руководил высокий старик в поношенной коричневой  рясе  -- отец
Алкее из Братства святого  Круахана, человек  в общении  тяжелый и  сложный,
аскет и  самую чуточку фанатик, но при всем при том никому не шивший липовых
дел.
     И заработал конвейер. Кого-то  хватали приставы, кого-то  люди министра
полиции  --  вот  только  маршалов,  как  и  полагалось  по традиции,  брали
гвардейцы.  Со  стороны казалось,  что  происходит  хаотическое  мельтешение
разномастных  мундиров,  но  на деле  операция  была  десять раз  просчитана
заранее и проводилась  в жизнь с невероятной  быстротой и ловкостью.  Прошла
буквально  пара минут -- и  вновь воцарилась  тишина, все вторгшиеся исчезли
вместе со своей добычей, плотно прикрыв за собой потайные двери, как будто и
вовсе не заходили в  гости. Но с ними  бесследно улетучились два  маршала из
трех,  три  генерала  из  шести  и  восемь  полковников  из  двух  десятков.
Оставшиеся сидеть на стульях даже не успели толком испугаться или удивиться.
Рано  вешать  министра  полиции,  ох,  рано...  Еще  послужит правому  делу,
поскольку всякое королевское дело и есть правое...
     Сварог  философски смотрел на оставшихся, не чувствуя ни  волнения,  ни
раскаяния.  Исчезли  все поименованные  в списке  Конгера  --  так  что  его
собственной вины, его собственного самодурства тут не было ни капли. В конце
концов, никто не заставлял  того высоченного  генерала связываться с "Черной
благодатью" -- мало показалось уже имевшегося, захотел вознестись еще выше с
помощью  отнюдь не воинской доблести, а тайного  общества  черных  магов.  И
маршал гвардии, позволивший  себе (в точном  соответствии  с  предсказаниями
Конгера)  расслабиться  в  компании своих  верных  генералов настолько,  что
дерзнул вспомнить о старых временах,  когда именно  гвардия как возводила на
престол королей, так и убирала их оттуда с помощью то заранее заготовленного
отречения, то массивного канделябра...
     У   королей  свои  правила,  не  имеющие  ничего  общего  с  мыслями  и
побуждениями  обыкновенных  людей,   не  обремененных  ответственностью   за
державу.
     Купец  прогоняет в  три шеи  нерадивого приказчика, а  король,  еще  не
усевшийся прочно на троне, своих генералов отправляет на Монфокон...
     Взяв из невысокой стопочки заранее подготовленный  и  уже припечатанный
по всем правилам указ, Сварог громко сказал:
     --  Генерал  Далгар,  подойдите!  Обдумав  все  всесторонне,  я   решил
возложить на вас высокое звание маршала гвардии. Будьте верны и честны.
     Ах, как сиял в одночасье вознесенный к вершине сорокалетний вояка! Ткни
Сварог  пальцем в  любого  из  присутствующих  --  заколол  бы  моментально,
сапогами  бы  затоптал  и   не  стал  бы  их  мыть  месяц,   чтобы  подольше
похвастаться.  И остальные,  кого  он возвышал, лучились яростной верностью:
всем обязанные королю Сварогу и никому другому, обожающие, преданные, любого
загрызут и не поморщатся... Так и рождаются верные слуги. О том, что все они
значились в  другом  списке покойного  короля, посвященном  повышениям,  им,
конечно, не следовало знать -- такова уж высокая политика...
     --  Я надеюсь,  господа,  что  план занятия  Вольных Маноров  будет мне
представлен  в  самом скором  времени, -- сказал он  небрежно.  -- Дельный и
всеобъемлющий. О политике можете не думать -- на это у вас есть король...
     -- Слава королю! Да здравствует король!
     "Неплохо для майора, -- подумал  Сварог, слушая  громогласные -- и, что
характерно,  совершенно искренние  --  вопли. --  Ишь,  как орут громче всех
новоявленные  маршалы... А все-таки  приятная  штука  --  власть.  Мановение
пальца -- и нет никаких генералов..."
     -- Можете идти, господа мои,  -- сказал он решительно, чтобы  не тешить
душу  чересчур  уж  долго  этими славословиями.  -- А  вы,  полковник Фалек,
останьтесь...
     Он  усмехался  про  себя, глядя,  в  каком  смятении  чувств  пребывает
скромный полковник Синих Егерей, не попавший в число облагодетельствованных,
-- ареста, конечно, не боится, понимает, что  всех, кого хотели взять, взяли
сразу, пылает яростной надеждой и боится поверить в свою фортуну...
     Этого Сварог выбрал самостоятельно -- из полудюжины таких же. Храбр, но
не родовит, без  должных связей, сумел выбиться в командиры далеко не самого
престижного гвардейского полка, но оставаться ему  в этой должности до седых
волос, если только не произойдет чего-то  чрезвычайного: скажем,  невероятно
лихого подвига на глазах короля или что там еще бывает в сказках...
     -- Я дам вам поручение, полковник, -- сказал Сварог доверительно, выйдя
из-за стола, взяв  полковника под  локоть и прохаживаясь с ним  по обширному
залу.  --  Одно  из  тех,  которые  либо  поднимают  человека  высоко,  либо
сбрасывают  в безвестность,  -- понятно,  в зависимости  от того,  насколько
успешно  он  поручение  выполнит... Вы  пойдете в  Пограничье. Возьмите свой
полк,  еще  парочку  легионов  или  "безымянных". Артиллерия,  ракеты --  по
потребности.  Как и саперы.  Сами продумаете, что  вам  нужно для выполнения
задачи,  я  вас не  ограничиваю.  Моряки предупреждены, вы  получите столько
кораблей, сколько понадобится. Ваша задача  -- в кратчайшие сроки  навести в
Пограничье  полный  порядок и, высокопарно  выражаясь,  взять  его  под  мою
королевскую руку. Там сейчас  правят  с полдюжины  разболтавшихся за времена
безвластия вольных  ярлов...  Только  имейте в  виду:  мне  нужны усмиренные
земли,  где  не  прервалась   нормальная  жизнь.  Никакой  выжженной  земли.
Подданные, а не трупы. Силу применять только в  тех случаях, когда без этого
не обойтись. Вы меня хорошо поняли?
     -- Да, ваше величество. Вполне.
     -- Ну, а потом... -- сказал Сварог, подмигнув. --  А потом вновь сядете
на  корабли  и  проплывете  вдоль  побережья  Трех Королевств.  Туда  начали
совершенно  беззаконным образом  высаживаться  лоранцы,  строить там что-то,
знамена водружать... У  нас нет войны с  Лораном. Но я  не  намерен  терпеть
такие выходки...
     -- Я понял, государь!
     Усмешка  на лице полковника была достаточно  умной и  тонкой,  и Сварог
успокоился.
     --  Вот  в  этом  случае я вас  не  ограничиваю, -- тонко  улыбнувшись,
признался  Сварог.  --  Кроме, конечно, рыцарских правил  ведения... нет, не
войны,  какая  же это  война? Скажем,  рыцарских правил наведения порядка  в
наших  отдаленных  землях...  У  вас  есть ко мне просьбы?  Скажем,  младший
братец, которому нужно повышение, или деньги, или что-то еще?
     Он  видел по лицу полковника, что тот на  краткий миг  едва не поддался
искушению, уже открыл было  рот,  чтобы  о чем-то  все  же  попросить, но  в
последний момент преодолел себя, подтянулся и посерьезнел:
     -- Думается, об этом пока рано говорить, государь...
     "А из  него  будет  толк,  -- одобрительно подумал Сварог, глядя  вслед
полковнику, строевым шагом покидавшему Рубиновый зал. -- Не стоит полагаться
на тех, кто начинает просить, ничегошеньки еще не сделав".
     Он повернулся навстречу бесшумно скользнувшему в  зал министру полиции,
на  чьей   уродливой   физиономии  сквозь  обычную   бесстрастность  все  же
просвечивала гордость за хорошо проделанную работу. И одобрительно кивнул:
     -- Неплохо. Изящно было проделано.
     --  Осмелюсь заметить,  вы  проявили  незаурядную мудрость, государь. В
самом деле, не стоило брать их поодиночке, по домам. Вы подняли тех, кто был
повышен, принародно, тем самым...
     -- Повязал, что уж  там, -- усмехнулся  Сварог жестко.  --  Вы ведь это
хотели сказать? А насчет мудрости... Начинаете льстить?
     --  Самую  чуточку,  ваше  величество,  -- сказал министр  полиции  без
выражения. --  Так полагается... Разрешите продолжать аресты по плану? Всех,
кто станет выражать недовольство, протестовать, вслух ругать вас...
     -- Только не  увлекайтесь, -- сказал Сварог.  -- Гораздо  хуже те,  кто
станет рукоплескать мудрому решению короля, но про себя-то затаит...
     --  Будьте  уверены,  государь,  --  бдим... Ваше поручение  касательно
розыска  дворян,  именуемых графиня Чари и барон  Шедарис, выполнено. Данные
дворяне,  в соответствии с  данными  мне инструкциями, доставлены  во дворец
вежливо.
     -- Зовите немедленно, -- сказал Сварог.
     -- Осмелюсь  попросить ваше величество немного подождать...  В приемной
давно уже  дожидается Мастер  Печальных Церемоний с бумагами  для доклада...
Требующими вашей незамедлительной резолюции.
     -- Требует --  примем, -- сказал  Сварог, чуть поморщившись. -- Давайте
его сюда, я постараюсь побыстрее...
     Этим   пышным   и  совершенно  непонятным  для  непосвященного  титулом
именовался не главный похоронщик, как можно было подумать,  а главный палач,
на  которого Сварогу хотелось взглянуть еще  и из  чистого  любопытства. Он,
разумеется, прекрасно понимал, что глава над палачами  сам никого не потчует
раскаленным железом  и  не  рубит  голов, но  все равно ожидал увидеть нечто
подобное  министру полиции. В Рубиновый  зал, однако, вошел пухленький седой
господин в мундире королевского секретаря и золотых очках, добрый и домашний
на  вид,  походивший  по  первому  впечатлению  то  ли  на  университетского
профессора,  то  ли  на  архивариуса,  любителя  певчих  птичек,   аккуратно
подающего нищим. Сварог даже подумал, что министр полиции что-то перепутал и
запустил к нему не того, но под мышкой у  импозантного седого господина была
кожаная  папка со зловещей эмблемой в виде  золотого топора особой  формы  в
черном круге, так что никаких сомнений не осталось...
     --  Опять  смертные  приговоры? -- спросил  Сварог  в  лоб, едва указав
визитеру на стул  без подлокотников и мягкого сиденья,  положенный  тому  по
чину.
     -- На  сей  раз  все обстоит  наоборот, государь, --  приятным  голосом
отозвался  Мастер  Печальных  Церемоний,  бережно выкладывая перед  Сварогом
папку.  --  Вам  предстоит рассмотреть  бумаги по  королевским  помилованиям
особого рода.
     "Эт-то  еще  что  такое?  --  растерянно  подумал  Сварог.  --  Кто  бы
подсказал..."
     Недолго думая, он сказал почти весело:
     --  Милейший Мастер,  признаюсь честно: я  представления  не имею,  что
такое  королевские  помилования  особого  рода.  В  Глане  мне  с  этим   не
приходилось сталкиваться...
     -- В сущности, это совсем несложно, государь, -- ответил лейб-палач. --
Так  уж  исстари заведено,  это давняя  традиция...  Любой  приговоренный  к
смертной казни или пожизненной каторге вправе обратиться к вашему величеству
с просьбой о помиловании  -- это и  будет простое помилование. А помилование
особого рода -- это прошение, гласящее, что его автору известен некий важный
секрет, особо серьезная тайна, позволяющая ее обладателю просить о смягчении
наказания. Как  правило, если  выяснится,  что  автор  не  лгал и тайна  его
достаточно важна, король милует осужденного -- смертник получает пожизненную
каторгу,  а  каторжанин,  говоря  профессиональным  жаргоном,  "вечник",  --
сокращение срока лет до двадцати.
     -- И что, часто открывается что-то по-настоящему важное?
     -- Очень  редко, государь,  -- сокрушенно признал лейб-палач. -- Добрых
три  четверти ходатаев  попросту  морочат голову,  рассчитывая вырвать  пару
недель  жизни  или  сбежать,  когда  их  повезут  указать  закопанный  клад.
Почему-то среди этой публики  -- должно быть, в  силу неразвитости и лености
ума --  особенно  популярны историйки  о  богатых  кладах. Впрочем,  иногда,
крайне  редко,  они  не  врут...  В  любом случае  механизм  отработан.  Все
обставляется так,  что сбежать  по дороге решительно невозможно: сажают его,
голубчика, в клетку, ставят клетку на  повозку... Тут уже  не сбежишь. Я вам
принес  девять  прошений.  О  четырех  могу  вам  сказать заранее,  что  это
чистейшая выдумка: они  касались как раз кладов, но ни один, несмотря на все
старания, не найден. Еще четыре  сообщили под видом "важнейших тайн" обычные
сплетни из жизни иностранных дворов, которые и так известны нашей  разведке.
А вот девятый... Признаюсь, я в растерянности, государь. Содержание выглядит
бредом сумасшедшего чистейшей воды, но  его автор впечатления безумца  никак
не производит. Как всегда бывает в  спорных случаях, я сам с ним встречался,
и  он оставил странное впечатление... С  одной стороны, история  бредовая. С
другой же...  В прошлом  году в Равене, как мне под большим секретом сообщил
министр полиции, произошло нечто похожее...
     -- Дайте посмотреть, -- сказал Сварог.
     -- Первый сверху лист, государь. Сам он едва умеет держать перо в руке,
царапает, как курица лапой, -- моряк, что вы хотите, эта публика грамотой не
обременена.  Но  мы,  как  полагается,  сделали  копию  --  каллиграфическим
почерком, работал опытный писец. Извольте взглянуть.
     Сварог  прочитал первые строчки. Пробормотав "Так-так-так...", заглянул
в конец, вновь вернулся к началу, пробежал документ взглядом, бросил  его на
стол:
     -- Где смертник?
     -- В тюрьме, конечно. Здесь, в Равене.
     --  Сколько потребуется  времени, чтобы  его  сюда доставить? -- быстро
спросил Сварог.
     -- Я  думаю,  около часа,  --  подняв глаза  к  потолку  и  старательно
пошевелив  губами, ответил  лейб-палач. -- Нужно, как следует из инструкций,
заковать его в  дополнительные кандалы, соединить  их железным прутом, чтобы
максимально ограничить  движения... Следует обезопасить  ваше величество  от
любых...
     -- К  лешему ваши инструкции! -- бесцеремонно прервал Сварог. -- Там, в
приемной, девушка,  лейтенант Арбалетчиков. Она поедет  с  вами  в  качестве
конвоя. Могу вас заверить, это лучше любых  кандалов, какие вы только сумели
измыслить... Идите  и  передайте ей  мой приказ: заключенного доставить сюда
немедленно.  И передайте  министру  полиции,  чтобы  пропустил ко  мне  двух
дворян, которых он привез... Живо!
     Означенный министр  полиции, пропустив в кабинет привезенных, попытался
было  задержаться, словно  бы невзначай, но  Сварог  решительно отправил его
прочь тем самым повелительным мановением руки,  коему  уже неплохо научился,
опробовав  на подданных в двух королевствах.  Вышел из-за стола,  направился
навстречу былым сподвижникам, на ходу громко констатировав:
     -- Отлично выглядите, господа  дворяне, вид прямо-таки цветущий. Чудеса
делает с человеком спокойная жизнь законопослушного обывателя...
     -- Вот именно,  -- мрачно сказал бывший капрал Вольных  Топоров, а ныне
полноправный барон. -- Всякие пакости такая жизнь с человеком делает...
     Сварог  присмотрелся  к  ним.  Тетку  Чари даже и неудобно  было теперь
вульгарно именовать теткой --  натуральная графиня, каким-то чудом  обретшая
степенную  стать. Теперь  она выглядела лет  на десять моложе -- конечно же,
трудами парикмахеров,  портних и  "художников благородных лиц"  (так  изящно
здесь  назывались  гримеры  для  благородных).  Сияющая  дворянская  корона,
драгоценности,  орден...  Само  совершенство, приходилось  делать над  собой
усилие, чтобы вспомнить ее в простеньком  платье, хозяйкой полурассыпавшейся
корчмы в Пограничье, бодро осыпающей матерками незатейливую публику...
     -- Ну почему же -- пакости? -- сказал Сварог  весело. -- Посмотрите  на
графиню, любезный барон, -- помолодела, похорошела...
     -- И  не  говорите,  командир,  --  отозвалась  она  прежним  разбитным
голосом. -- Вы не поверите: гвардейские лейтенанты  стойку делают и намекают
насчет койки -- иные даже в возвышенных стихах.
     -- А она и  рада хвостом вертеть, -- мрачно сказал  Шедарис. -- Недавно
проткнул одного такого поэта -- шуму было...
     --  Потому  что  деревенщиной ты был, Шег,  деревенщиной  и остался, не
понять тебе никак, что такое  благородное обхождение, --  живо  отпарировала
Тетка Чари.
     -- Почему? Я же его проткнул  не вертелом в переулке, а вызвал на дуэль
по-благородному, как барону и положено. Нечего было совать всякую похабщину.
     -- Горе ты мое! "Тонкий стан" и "упругие перси"  -- это не похабщина, а
поэтические  эпитеты.  Ну,   подал   молодой  человек  стихи   с  подобающей
галантностью...
     -- Ага, -- еще мрачнее сказал бывший  капрал. -- А перед тем долго тебя
гладил по этим самым поэтическим эпитетам.
     -- Ну, так уж и гладил! В танце кавалер имеет право прикасаться к даме,
а дама имеет  право кокетничать в пределах допустимого. -- Она вздохнула. --
Вот  так и  живем,  государь.  Никакой светской жизни.  Стоит  мне  с кем-то
потанцевать  или позубоскалить,  мой обормот начинает  зубьями  скрежетать и
прикидывать,  как бы на дуэль  вызвать бедного кавалера. Никак я ему не могу
втолковать: даже верная подруга имеет право и глазами поиграть, и поддержать
фривольные словесные игры...
     -- По балам так и порхает, -- сообщил Шедарис угрюмо.
     -- Должна  же я душу отвести  за  все, что  недобрала в нищей  юности и
пиратской молодости, осьминог ты насморочный?!
     -- Вот так и живем, командир... Хоть в Волчьи Головы подавайся.
     Сварог присмотрелся к нему внимательно. Обнаружил те же симптомы, что и
у Бони  с Паколетом:  упитанные щеки  отвисли,  второй подбородок наметился,
талия подозрительно раздалась до тех пределов, когда именовать ее талией уже
язык не поворачивается.
     --  Хорош,  ваше  величество?  --  перехватил  Шедарис  его критический
взгляд. -- Самого с души воротит. По утрам бегаю две лиги туда, две назад, с
мечами прыгаю часа два, а когда и старую пушчонку поднимаю -- у меня в замке
на  заднем  дворе отыскалась, валялась  без  лафета, дуло мусором  забили...
Думаете,  помогает?  Ничего подобного. Брюхо отвисает, как  вымя у коровы...
Командир, можно, я вопрос поставлю дерзко? Вы, похоже,  не зазнались ничуть,
с вами  можно  попросту,  как  в  старые времена... Если готовится война или
какое-нибудь  рисковое  предприятие  вроде  прежнего, я бы  с  удовольствием
тряхнул стариной... Честное слово. Я не мальчик, за слова отвечаю. Просто...
просто погубит меня такая жизнь в конце концов.
     --  А  ведь он дело говорит, командир, -- согласилась Тетка  Чари, вмиг
потеряв прежний кураж. -- Раньше жилось беднее, но гораздо интереснее. И под
смертью ходили, и спали под кустом, а все равно жизнь была настоящая.  Что у
меня  теперь?  Кавалеры  стишки  кропают  да норовят  со всем  галантерейным
обхождением в  койку  уложить,  а то и вовсе где-нибудь в  темном переходе к
пыльной  стенке  притиснуть  и  платьишко  задрать.  Сначала  льстит,  потом
надоедает,  а  там  хоть волком вой  --  никакой особой разницы  с  простыми
кабацкими  танцульками.  Все  отличие  в  том, что  шкипер  норовил грудяшки
потискать  и  корешок  на язычок положить,  а галантерейный  маркиз хочет  к
персям  припасть  и  жаждет,  чтоб  мои лепестки розы вокруг его нефритового
жезла сомкнулись...
     --  Это кто же  жаждет? --  громко  сопя, спросил Шедарис с  совершенно
зверским лицом. -- Тот баран в синем бархате?
     Тетка Чари отмахнулась:
     --  Да это я так, дл