ь вопиющее нарушение этикета, оцепенел от растерянности и в события не вмешивался.
     Вот только Сварог давным-давно выработал необходимые для него рефлексы. Не вступая в пошлую перебранку, он выпрямился, набрал в грудь побольше воздуха и рявкнул:
     - Я что, уже не король?! Молчать!!!
     Всё вокруг него моментально пришло в движение. Свистнул выхваченный из ножен меч - это Барута с перекошенным от ярости лицом заслонил Сварога, надвигаясь грудью на осмелившихся противоречить. С обеих сторон подскочили гланские дворяне, тоже с мечами наголо, и остальные телохранители ринулись к дубовому креслу. Вокруг моментально засверкали клинки, и часть их касалась ослушников, вмиг потерявших дар речи.
     Не оборачиваясь, Барута громко спросил:
     - Г'дарь, прикажете пластануть эту сволочь от плеча до жопы?
     Гланфорт, стоявший слева, громко взвел курок пистолета, направленного в живот бургомистру.
     - Всем молчать! - рявкнул Сварог на всю прилегающую равнину. - Всем по местам! Король распоряжается!
     Не сразу, но понемногу восстановилась прежняя диспозиция - телохранители встали на свое место, губернатор, так и не обретя дар речи, грозил кулаком обоим нарушителям этикета, а они стояли ни живы ни мертвы. Народ безмолвствовал. Всем ясно было, что происходит нечто необычное.
     - Бумаги сюда, - распорядился Сварог металлическим голосом, уже на полтона ниже. - Живо!
     К нему моментально протолкался мозгляк в мундире юстициарного ведомства, пылая энтузиазмом, на вытянутых руках протянул лист и, очевидно, усмотрев в происходящем свой звездный час, зачастил:
     - Извольте взглянуть на экстракт, государь, составлен мною по всем правилам делопроизводства... Лично мне сразу показалось, что дело тут нечисто, да отдельные своевольники...
     - Молчать, - сказал Сварог.
     Пробежал взглядом лист, покрытый убористыми строчками, выведенными аккуратнейшим канцелярским почерком. Поднял брови:
     - Прокурор... Это что за хрень собачья? Виселица-то почему? Я что-то не усматриваю в этом вот документе ни смертоубийства, ни "особо дерзкого насилия для жизни и здоровья"... Извольте объясниться, пока я не осерчал всерьез ...
     На прокурора было жалко смотреть. Он вмиг постарел лет на десять. И жалобно протянул, обливаясь холодным потом:
     - Общая злокозненная направленность поступков... Закоренелость в прегрешениях...
     - Это еще не основания для...
     - Закоренелость... - сказал прокурор.
     - Повешу, - ласково пообещал Сварог. Прокурор замолчал, подавившись собственным языком. Сварог мысленно досчитал про себя до десяти и произнес уже совсем спокойно:
     - Король прощает осужденного. Подведите его сюда.
     Кто-то кинулся в ту сторону - и, заушая неповоротливых стражников, мало что понимавших в происходящем, буквально заставил их препроводить отца Грука к дубовому креслу.
     - Вы меня узнаете, отец Грук? - спросил Сварог. Лесной пастырь смотрел на него пытливо, с непонятным выражением лица. Пожал плечами:
     - Кабы знать, ваше величество, должен я вас узнавать, или лучше промолчать...
     - Глупости, - усмехнулся Сварог. - Граф Сезар, замок, ваша паства... Развяжите ему руки (к отцу Груку с разных сторон кинулись доброхоты, мешая друг Другу). Рад вас видеть, отец. Как я вижу, характер у вас по-прежнему неугомонный, не умеете жить спокойно...
     - Каким Господь создал, - прогудел отец Грук смиренно.
     К уху Сварога просунулся тот самый судейский, волнуясь, даже ножками суча в погоне за фортуной:
     - Ваше величество, изволите знать... Когда отец Грук и его... гм, молодцы... нагрянули к бургомистру в гости, они его, мало того, что ограбили дочиста, так еще заставили долговые расписки слопать все до одной, вот его милость бургомистр и осерчали малость, а его благонадзирание господин прокурор, свояком бургомистра будучи...
     Оба поименованных смотрели на него с бессильной злостью - а судейский крючок приосанился, даже словно стал выше ростом, придав своей физиономии горделивое выражение, свойственное отважному борцу за правду. После того, как Сварог соизволил милостиво ему улыбнуться, судейский окончательно поверил в свою фортуну и ничегошеньки уже не боялся...
     - Я все понял, - сказал Сварог. - Что же, вы свободны, отец. Давайте остальные экстракты. - Он пробежал их глазами и чуточку поскучнел. - А вот это уже другое дело... Совсем другое дело, господа... Не только многочисленные грабежи и разбои на дорогах, но и загубленные души на совести - у одного два стражника, у второго полицейский чиновник... - он посмотрел отцу Груку в глаза. - Совсем другое дело... Спутники ваши по законам вполне заслужили...
     - Ваше величество, - сказал отец Грук убежденно, с серьезным лицом. - Я вам и не буду доказывать, что они святые. Чего уж там, не святые они вовсе, и добычу как-то не раздавали сирым и обездоленным, а в кабаках спускали, и за каждым, тут бумага кругом права, числятся упокоенные полицейские крючки. Правда, в честной схватке упокоенные, ну да вы правы, дела это не меняет. Но я не о том... Будьте так любезны, отмените уж некстати у вас вырвавшиеся милостивые слова касательно моей ничтожной персоны и велите, чтобы меня препроводили туда, куда с самого начала собирались, да благодаря великодушию вашему заминочка вышла...
     - С ума вы сошли, отец? - спросил Сварог почти грубо.
     - Никоим образом, государь. Просто, понимаете ли... Несправедливо будет, если у меня и моей паствы этак вот разойдутся дорожки, я пойду в одну сторону, а они - в другую. Позвольте уж и мне с ними. Так оно выйдет честнее. Знаете ли, это не самые благонравные ребята на свете... но и не самые худшие. Слишком уж многое меня с ними связывает. И не могу я их бросить сейчас, не по-человечески выйдет, не по лесному братству...
     Он не шутил, Сварог видел это по его решительному лицу. Пауза затягивалась.
     - Прикажете всех троих исполнить ? - робко вопросил бургомистр. - Коли уж этот закоренелый сам стремится...
     - Зачем вы его заставили долговые расписки жрать? - спросил Сварог.
     - Процент, коли уж без этого нельзя, следует брать божеский, - с достоинством ответил отец Грук, стоя с непреклонным видом. - А не людоедский, да еще с процентом на процент, да еще натурой брать процент с должниц помоложе. И воровать из казны, если уж иначе не можешь, надо по-божески, хотя бы уж сестерций с аурея, а не полной пригоршней... И стражники здешние, с полицейскими крючками вкупе, тоже, знаете, не святые...
     - Значит, можно их резать? - серьезно спросил Сварог. - Кому захочется?
     - Да я и не говорю, что можно, ваше величество. Я одно говорю: не ломайте вы себе голову над здешними убогими трагедиями и позвольте уж мне присовокупиться к своей пастве... а коли уж вас вдруг на великодушие потянуло, то дайте мне квадранс всего, чтобы я их укрепил и напутствовал перед дорогой...
     Сварог тяжко вздохнул. Снова в его душе воцарилась мешанина самых противоречивых чувств. С одной стороны, согласно букве закона эти прохиндеи и в самом деле заслуживали виселицы. С другой... По его вине уже погибли люди, которые были виновны только в том, что ненароком соприкоснулись с государственной тайной - причем исключительно оттого, что он сам их в это дело втравил... Вот и выходит так на так...
     Он сбросил с колен экстракты, приосанился и веско произнес:
     - Остановить казнь. Король милует всех. Ясно? Кто пискнет против, сам отправится туда... - он подбородком указал на могучую виселицу. - У королей свой образ рассуждений, простым смертным недоступный и непонятный. Понятно? - рявкнул он, не сдержавшись. - Понятно я спрашиваю?
     Вокруг царило безмолвие, почтительное, испуганное. Снова кто-то бежал и распоряжался, и стражники, пожимая плечами, резали веревки на запястьях осужденных. Народ вновь безмолвствовал, очевидно, в полнейшей растерянности - вряд ли там расслышали хоть словечко из произнесенного у походно-полевого трона, слишком уж далеко они стояли.
     Перехватив угрюмый, исподлобья взгляд бургомистра, брошенный на троицу чудом избежавших веревки, Сварог повернулся к Баруте, и, когда тот подбежал, тихонько распорядился:
     - Этих троих взять под конвой, чтобы их где-нибудь в уголке не прирезали... И этого, пожалуй, тоже, - кивнул он на вытащившего счастливый билет судейского.
     - Не сомневайтесь, г'дарь, - спокойно кивнул старшина табунщиков. В точности исполню.

***

     ...Отец Грук, откинувшись на спинку раскладного походного стула, с сожалением уставился на нетронутые тарелки, полные отнюдь не скудных яств. Сварог налил ему вина, пригубил сам. Полотнище шатра легонько колыхалось под ветерком с близких гор, и огонек лампы трепетал ему в такт.
     - Воплощенная иллюстрация к излюбленному философскому тезису о превратностях судьбы, - умиротворенно сказал сытый отец Грук. - Несколько часов назад готовился сплясать с Конопляной Тетушкой, а теперь вот сижу и пью с королем... Знаете, что было самое мучительное? Все три дня, вплоть до сегодняшней церемонии меня кормили омерзительной баландой из рыбьих хвостов, где крупинка за крупинкой гонялась с дубинкой. Хотя по старой традиции смертнику полагается в последний вечер обед из пяти блюд, с вином. Но этот поганец, я про бургомистра, только хихикал и говорил, что город у них бедный и на отжившие церемонии, изволите ли видеть, ассигнованиев не отпущено... - он осушил вместительный кубок до дна, привычно рыгнул, округлил глаза. - Извините, ваше величество, одичали мы тут, к церемониалам не привычны...
     - Пустяки, - сказал Сварог.
     - Кто бы мог подумать, когда мы сидели с вами в замке Сезара, что вы и есть будущий король Сварог... Не скромничайте, рассказы о ваших свершениях докатились и до наших окраин... Прямо хоть за мемуары садись... Интересно, а вот каково это - быть могучим королем?
     Сварог печально улыбнулся:
     - Вы не поверите, отец, но быть королем - уныло и тягостно. С одной стороны, ты можешь едва ли не все, что только в голову взбредет, с другой - в один прекрасный момент обнаруживаешь, что жизнь тебя гонит по колее, из которой ни за что не выбраться...
     - Вот потому-то я бы свою нынешнюю вольную жизнь и не променял бы ни на один королевский трон, сколько их ни есть, уж простите на глупом слове. Самая большая неприятность, какая может случиться с лесным бродягой, - поймают да поволокут вешать. - Отец Грук широко улыбнулся. - Хорошо еще, что вы, ваше величество, определенно не стали пока что заматерелым королем. Иначе и пальцем бы не шевельнули ради какого-то случайного знакомого и парочки незнакомых вовсе...
     - Тут другое, - сказал Сварог тихо. - Быть может, именно с вами об этом и следует поговорить, отец... Вас ведь, как я понял из судейских бумаг, не лишали сана... Я убил недавно почти тридцать человек. Не сам, конечно. Короли ведь никого не убивают сами, если они не законченные садисты... И у меня тягостно на душе.
     - Что случилось? - спросил отец Грук столь же негромко, посерьезнев лицом.
     - Мы сделали одну... находку, - сказал Сварог. - Простите, не буду углубляться в детали. Скажу только, что я в жизни не сталкивался со столь грандиозной загадкой, с таким... Нужно было устранить свидетелей, оказавшихся случайно посвященными в тайну. Я отправил их в ссылку, но министр полиции послал человека подорвать судно, на котором они плыли... И я ведь знал! Я прекрасно читал по его роже, что чем-то таким кончится, но предпочел внушить себе, что ничего не замечаю и не подозреваю... Знали бы вы, как мне сейчас мерзко...
     После долгого молчания монах спросил, опустив глаза:
     - Чего же вы хотите? Отпущения грехов?
     - Не знаю. Возможно... Я никогда не исповедовался, и мне никогда не отпускали грехи, я просто не представляю, чего хочу и что мне нужно...
     - Вообще-то грехи отпустить легко, - сказал отец Грук. - Произнести соответствующую формулу, и все, согласно догмам, будет улажено... Вот только, не хочу вас обманывать, не бывает полного отпущения грехов без покаяния. Можете вы сказать, что каетесь? Прислушайтесь к себе... Каетесь вы, или...
     - Не знаю, - сказал Сварог. - Самое печальное, что не пойму толком.
     - А какие могут быть последствия в этой вашей находке - хорошие или злые?
     - Это пока что решительно неизвестно.
     - Вот в таком случае и не порите вы горячку, ваше величество, - сказал монах с грубоватым участием. - Я не пытаюсь вас утешить, я говорю вполне серьезно. Коли уж неизвестно пока, к добру эта тайна или к худу, рано выносить окончательные суждения о каких бы то ни было человеческих поступках, верно вам говорю... Значит, вот оно что... Вы вспомнили о тех и решили быть милосердным? Ну что же, снова мы возвращаемся к дискуссиям о превратностях судьбы. Как знать, если бы они не погибли, мы бы и не выжили... Не переживайте, ваше величество, а положитесь-ка вы на Божье милосердие, оно ведь существует, если даже закоренелые грешники вроде нас в последний миг избавились от петли. Не могло же такое свершиться само по себе, без Божьего попущения... А вот кстати, как вы тут вообще оказались, в нашей глуши? Или просто-напросто к себе в Хелльстад едете без особой огласки?
     - Да нет, у меня дело именно здесь, - сказал Сварог. - На озере Гиун. Слышали о таком?
     - Кто же не слышал? Ну да, Проклятое Озеро... Вновь преисполнившись прежней деловой хватки.
     Сварог спросил небрежным тоном:
     - А что, есть какие-то легенды?
     - Хо-хо! - сказал отец Грук, тоже, кажется, довольный, что тема разговора переменилась. - Это же Каталаун, ваше величество! Дебри, чащобы, горы, глухомань... В местах вроде этих обо всех мало-мальски примечательных уголках сложены то веселые, то жуткие легенды, иногда основанные на некоей реальности, иногда из пальца высосанные скучающими кумушками и суеверными придурками. Урочища, мельницы, броды, долины, ручьи, старые развалины, перекрестки дорог... Решительно о каждом местечке что-нибудь да плетут. Куда ни плюнь - поверье. Что ни возьми - легенда. Нет, конечно, я не отрицаю, иногда и в самом деле бывает такое, что человек непривычный может рехнуться запросто. Всю жизнь провел в этих краях, насмотрелся...
     - А что там с озером?
     - Вот насчет озера, верно вам говорю - сплошные бабьи сказки. Чтобы там в незапамятные времена, когда не было еще озера, а была только речушка, стоял на берегу дом, где обитал анахоретом один чернокнижник. Как ему и положено, по ночам при черной свече чертил пентаграммы, душевредные фолианты мусолил, вызывал, соответственно, духов. Вот и вызвал... однажды. На свой хребет. Откусил кусок не по хавалке. Демон, рассвирепевши вмиг, разметал дом в щебенку да вдобавок запрудил реку и устроил озеро, чтобы и следа не осталось от жилища. Другие говорят, что это сам чернокнижник все устроил, когда его приехали арестовывать гвардейцы из самой Равены. И не погиб вовсе, как в первом варианте, а благополучно обернулся то ли огненным драконом, то ли просто черным вороном и улетел неведомо куда. А гвардейцы с тех пор бродят призраками по берегам и, как положено, утаскивают в озеро всякого, дерзнувшего под покровом тьмы... Ерунда все это, ваше величество. Дом там, точно, когда-то стоял, в нем и в самом деле обитал какой-то нелюдим, чуть ли не алхимик. В ясную погоду даже крышу видно в глубине. Вот только я, как человек, умудренный кое-каким... специфическим житейским опытом, полагаю, что насчет алхимика все врут, и на самом деле этот тип примитивно держал притон для тогдашней лесной братии, а вся болтовня насчет алхимии и чернокнижия была пущена в обиход исключительно для того, чтобы никто не совался в те места, и стражники тоже. Это как-то более прозаически выглядит, но похоже на правду. Знавал я одного оборотистого малого, промышлявшего на больших дорогах. Изобретательный был человек, с буйной фантазией. Кубышку свою он держал под полом на заброшенной мельнице, и, чтобы кто-нибудь ненароком не наткнулся, обставил все так, будто на мельнице обитает целая орава призраков. Целые представления устраивал - наряжал своих ребят в простыни, и они ночами вокруг мельницы болтались с фонариками в зубах, какие-то хитрые порошки в Равене раздобывал и устраивал такие фейерверки, что вся округа зубами от страха стучала и обходила мельницу
 десятой дорогой. И горлышки от кувшинов у него были под крышей понатыканы, чтобы от малейшего ветерка завывало нелюдским воем, и сосуд с ртутью и золотыми монетами в трубу замуровал - днем он от солнышка нагревался, а ночью холодел, и получались такие удивительные звуки, будто по мельнице что ни ночь чертячьи свадьбы гуляли со всем прилежанием. И ведь все верили... Я у него исповедь принимал, когда он получил ножом под ребро и отдавал концы. Так и узнал. Но никому, конечно, не рассказал - тайна исповеди, грех... Так что вся округа до сих пор на мельницу не сует носа - горлышки-то до сих пор воют, и сосуд по-прежнему в трубе... В глотке пересохло даже от таких длинных тирад...
     Сварог, без труда уловив намек, придвинул к нему чеканный кувшин, и отец Грук, не чинясь, наполнил свою чарку.
     - Ваше здоровье! Так вот, о Проклятом Озере... Какой-то затворник там и в самом деле жил в старые времена, и дом стоял, пока не ушел под воду, когда случился обвал. Охотно верю, что его и в самом деле приезжали арестовывать некие государственные люди, и их там перерезали втихомолку - знаю я ребят, которые как-то, лет десять тому, находили у озера и старинные монеты, и проржавевшие мечи, и часы, и еще всякие мелочи из тех, что ни один нормальный человек просто так не выбросит. Бляхи с конской сбруи, еще что-то..
     - И где это все теперь?
     - А леший его знает! - пожал плечами отец Грук. - Это же были лесные братья, а не ученые книжники из тех, что прилежно разыскивают всякую старину и волокут ее в музеи. По-моему, лиг на триста вокруг и не найдешь ни единого музея... Все, что было из благородных металлов, пошло на пропой души или стало приспособлено к собственным нуждам - помню, кто-то серебряный эфес приладил к своему клинку, кто-то злотые бляхи себе на уздечку поставил... Но костей там не было, ни человеческих, ни конских. Вокруг столько разнообразнейшего зверья, что от трупа, человеческого ли, конского ли, окажись он не закопанным в глуши, очень скоро ни единой косточки не останется. А вот вещички зверью ни к чему. - Он задумчиво поскреб макушку - Вообще-то, если рассудить... Перережь тех приезжих обыкновенные головорезы, они уж ни за что не оставили бы мечи, особенно с серебряными эфесами, да полные кошели монет... Ну, не знаю. Факт, что кого-то там в стародавние времена прирезали или прикончили иным способом, и они так и остались непогребенными лежать, причем неограбленными. А озеро... Все разговоры про него были связаны опять-таки с той историей про разъяренного демона. Будто бы он напоследок, решив пакостить с размахом, наложил на озеро проклятие. По всем сказочным правилам: кто воды из озера изопьет - в одночасье помрет смертью лютою, кто искупается там - концы отдаст, кто рыбу выловленную съест - не заживется... Но насчет этого должен вам заявить со всей уверенностью: брехня! - отец Грук осушил чарку, икнул и значительно поднял палец. - Брехня первостатейная! Уж мне-то доподлинно известно. Отец мой, надобно вам знать, жил бедно. И от лютой нищеты решил как-то половить рыбку в Проклятом Озере. Рыбы там немерено, та-акие сазаны и желтоперы... Рассуждал мой покойный батюшка, человек вольнодумный и рисковый, предельно просто: если с рыбой все в порядке, с голодухи не помрем, а если от нее всем придет безвременная смерть, то все равно не сегодня-завтра семейству и так с голодухи загибаться... Короче говоря сходил он туда, забросил верши, н
аловил изрядно и для начала отведал сам. Отличная рыбка, жирная, мясо белое, на свет посмотришь - солнышко сквозь нее просвечивает... Жил он возле озера три дня. Каждый день хлебал ушицу, наворачивал жареную на рожне рыбку - и не то что не помер, а, наоборот, стал замечать, что ряшка у него наливается... И никакого вам проклятия, и никакой безвременной смерти, и, наконец, никакие призраки загубленных ночью из озера не