- По-
моему, ты звал его, когда нас подхватило волной!
     - Ну... - замялся юный  итигул. -  Всадник, он все время менялся... а я
знай  твердил,  что  мы  родичи...  как  ты  мне велел... вот  со  страху  и
померещилось... Я как будто увидел  отца...  он скакал ко мне на Саврасом  и
звал:
     "Хватайся за стремя!.."
     Волкодав   покосился  на  Эвриха   и  увидел  его   глаза  в   темноте.
Действительно,  мало  ли  что  могло причудиться  в миг  опасности  насмерть
перепуганному  мальчишке. Если бы  только...  если бы уступ,  на который  их
вышвырнула  волна,  не был  расположен  как  раз  возле  стремени  каменного
исполина...
     - Когда воины нашего племени  теряли в бою коня, они уходили от погони,
держась за стремя  товарища, - сказал Йарра. И добавил с законной гордостью:
- Я хорошо умею так бегать. Меня отец научил.
     - Ну, значит, не пропала даром отцовская наука, - проворчал Волкодав. -
Тебе не очень холодно, парень? Засни, если сумеешь.
     Эврих  помалкивал.  Кажется, мрачная  легенда оборачивалась  совершенно
неожиданной  стороной  и  даже  сулила   некоторую  надежду.  Чудо  Всадника
непременно следовало обсудить, но сейчас  уж точно было не время и  не место
для подобного разговора, и аррант это очень хорошо понимал.
     Они  умудрились  уснуть  в своей  пещерке,  забившись в  самую  глубину
каменного  гнезда и намотав на себя все вещи  из сумок -  и сухие, и мокрые.
Волкодав  порывался сторожить ночью, но Эврих  сумел в кои веки  раз убедить
его, что  сторожить  было не  от кого.  Выбраться  из  чудовищного котла под
копытами Всадника и  тем более вскарабкаться оттуда  наверх не смогла  бы ни
единая  живая душа.  Удивительно,  но  Волкодав не  стал спорить с аррантом.
Свернулся на жестком камне  и задремал. Так он спал когда-то в каменоломнях,
где  все  было  совсем  по-другому,  за  исключением  одного:  не   умеющему
приспособиться и перенести холодную сырость там тоже было не выжить.
     Ему снились лошади. Вороные,  чалые, рыжие, белые и гнедые  подходили к
нему, трогали  теплыми губами,  дышали  в  лицо.  Он спал  очень некрепко  и
понимал, что  это всего лишь сон.  По вере  сегванов,  белая  лошадь  во сне
означала скорую гибель: верховный сегванский Бог, длиннобородый Храмн, ездил
на белом коне и время от времени посылал Своего скакуна  за теми, кого желал
забрать на тот свет. У веннов не было  ни единой дурной приметы, связанной с
лошадью. Конь, любимец Солнца, Молнии и Огня, мог нести только добро. Плавая
на грани бодрствования,  Волкодав  истолковал собственный  еще длившийся сон
как предвестие счастливого времени и  исполнения желаний, а  появление белой
кобылицы   -  как  знамение  добродетельной  и  красивой  жены,  которую  он
когда-нибудь обретет. Серый Пес  вприпрыжку  бегал по зеленому лугу, носился
взапуски с лошадьми  и делал вид, будто пугает их заливистым  лаем. Ему было
хорошо.
     Когда  венн проснулся,  стояла невероятная тишина, В памяти  еще звучал
грохот волн и свист  ветра,  и он поймал себя  на том, что  напрягает  слух,
силясь  уловить ставшие привычными  голоса шторма.  Но  услышал  только, как
чихнул Мыш,  умывавшийся  на выступе  камня. Волкодав открыл глаза. Всадника
окутывало белое  молоко  густого  тумана, оседавшего на скалах росой. Сквозь
туман  пробивались  мутные солнечные лучи.  Так  бывает, когда  где-то  там,
наверху,  сияет ясное небо. Эврих и Йарра еще спали, тесно прижавшись друг к
дружке. Волосы у того и  у другого казались седыми от унизавших их бисеринок
влаги.
     Волкодав  не стал тревожить спящих друзей. Выбравшись из пещерки, он не
спеша размял одеревеневшее тело, потом стянул сапоги и полез вверх по утесу.
Камень был мокрым и скользким,  но он не  боялся сорваться. Мальчишки-рабы в
Самоцветных горах каждый день лазили на отвесные скалы, в пещерные колодцы и
на стены подземных залов: протаскивали веревки, выжигали отравленный воздух,
доставали сорвавшийся инструмент... Те, кто не погибал, обретали способность
ползать, как мухи, чуть не по потолку. Волкодав не погиб.
     Мыш  кончил умываться и последовал за хозяином,  перелетая с выступа на
выступ. Волкодав  искал опору для пальцев рук  и ног, подтягивался, повисал,
нашаривал  другую  опору   и  снова  подтягивался.  Тело  постепенно  обрело
гибкость, ему стало тепло.
     Чем выше он лез, тем светлее становилось  в тумане. Потом  донесся крик
чайки.  Волкодав вспомнил, что накануне никаких чаек не было видно. Моряк из
него был попрежнему никудышный:  он тщетно пытался  сообразить, живут ли эти
птицы  только у  берегов или  все-таки залетают далеко  в открытое море.  Он
сказал себе,  что птицы, верно, пожаловали с островной гряды, помеченной  на
карте у Эвриха. Ищут корм. Выклевывают глаза мертвым сегванам, качающимся на
волнах...
     Он  одолел  почти  всю  гриву каменного  коня, когда  внизу послышались
испуганные голоса, потом истошный крик Эвриха:
     - Волкодав!.. Волкодав!..
     - Да здесь  я, здесь, - отозвался  венн. - Что орешь? Он как раз ощутил
на  лице  дуновение  ветерка, которого  и в  помине  не  было возле пещерки.
Плотные пряди  тумана  медленно  завивались, вытягивались  и  ползли, огибая
черные  камни. Спереди  уши каменного  скакуна  казались совершенно  живыми,
стоячими, внимательными.  Оттуда, где сидел Волкодав, было  видно,  что  это
всего  лишь неровные  обломки скалы. Он снова  вспомнил горы и тяжелые тучи,
стекавшие через перевалы. Когда он оказался на голове гранитного коня, ветер
наконец разорвал  туман и отодвинул  его в сторону, словно серый  клубящийся
занавес. Волкодав увидел небо.
     Оно было таково, что хотелось  молиться. Высоко-высоко в благословенной
синеве раскинулись пронизанные  утренним солнцем легкие серебристые перья, а
чуть ниже  замерли  в неподвижности  рослые кучевые  облака, подернутые, как
прозрачным шлейфом, еле заметной  дымкой  морских  испарений.  После полудня
облака, может быть, начнут собираться и даже прольются дождем, но  пока  они
просто  высились в Небесах,  словно  недостроенные  чертоги  Богов, и манили
душу, и были прекрасны.
     - Что там,  Волкодав?  - спросил снизу  Эврих.  Венн завертел  головой,
дожидаясь, чтобы неторопливо ползущий туман развеялся окончательно и дал ему
взглянуть,  что  же  делается с другой  стороны.  Словно  в  насмешку, мгла,
кутавшая  Всадника,  опять  сомкнулась над головой.  Волкодав снова оказался
внутри холодного, сырого  кокона, где не было ни намека на солнечное тепло и
едва удавалось разглядеть пальцы вытянутой руки. Потом ветер дохнул сильнее.
Солнце заблестело на влажной груди  и гриве  каменного коня. Туман разорвало
до самой воды и...
     - Берег!.. - не  своим голосом завопил Эврих.  - Иарра, ущипни  меня, я
сошел с ума!.. Берег!..
     Нет, он  с  ума не  сошел. Либо  оставалось  предположить, что  безумие
поразило  всех  троих одновременно.  Берег,  до  которого  накануне  вечером
оставались  еще  сутки  с  лишним  быстрого  плавания,  высился  в  какой-то
полуверсте.  Что  такое  полверсты  для  двоих  крепких  мужчин  и  шустрого
мальчика?..
     Ласковые,  ленивые волны  медленно  набегали на чистый  белый песок. За
полосой песка виднелся  довольно высокий обрыв, увенчанный травой и кустами.
Ветер дул с берега и нес запахи суши, окончательно убеждая, что все это - не
бесплотное  видение, явившееся подразнить  умирающих  на голой скале посреди
Океана.
     А за широким языком  степи высился  величественный  горный  хребет.  Он
начинался зелеными складками и морщинами холмистых предгорий, и те, отступая
от моря, делались все  обрывистей и неприступней,  чтобы наконец взметнуться
белоснежными пиками, уходящими в тучи.
     - Заоблачный  кряж!..  - благоговейно прошептал Йарра. И протянул руки,
называя  горы  по   именам,  словно  почитаемых  предков:   -  Два  Шлема...
Кормилица... Потерянное Седло... - И наконец выдохнул одними губами: - Харан
Киир...
     Волкодав чуть не кувырком скатился обратно к пещерке. Позже он пробовал
вспомнить  этот  спуск,  но  мало что  получалось.  Кажется,  он  все-  таки
поскользнулся и две последние сажени преодолел вниз головой, чтобы упасть на
руки  и благополучно  спружинить.  Выучка,  когда-то  вколоченная в его тело
кнутами надсмотрщиков, помогла не сорваться. Он спросил Эвриха:
     - Там действительно берег или нам всем мерещится?.. Аррант улыбнулся:
     -  У  нас  есть  только  один  способ это  проверить...  Мыш  решил  не
дожидаться,  пока медлительные люди сползут  вниз и преодолеют расстояние до
берега. Пискнув, зверек снялся с камня и полетел над водой. К нему сейчас же
устремился хищный поморник, но испугать Мыша было не так-то легко. Без труда
увернувшись, он сам бросился на птицу,  яростно  тявкая и щеря клыки. Другие
чайки начали слетаться к месту сражения,  и Волкодав, беспокоясь, Хотел  уже
свистнуть Мышу, чтобы тот возвращался, но закаленный драчун прорвался сквозь
крикливое облако, достиг берега и скрылся в кустах.
     Аррант, оказывается,  уже  увязал  сумки,  так  что  оставалось  только
навьючить  их на спину.  Эврих без промедления приладил  свою и приготовился
спускаться:
     - Я склонен поверить Всаднику и тебе посоветовал бы то же. Зачем бы Ему
губить нас теперь, когда Он легко мог сделать это еще вчера?..
     Волкодав  промолчал. Но  не потому, что  испытывал  такое уж  доверие к
каменному губителю кораблей. Туман, скрывавший основание Всадника, разорвало
ветерком, и Подозрительный венн убедился: никакой видимой опасности спуск не
таил. Вода  же  внизу была  яснее стекла,  маленькие  легкие волны позволяли
рассмотреть дно  и  светлый песок, в который  уходили черные скалы Всадника.
Похоже, до берега удастся дойти вброд, не придется даже и плыть...
     Йарра немного задержался  в  пещерке,  так славно  приютившей их ночью.
Пошарив под  рубашкой, он вытащил кожаный мешочек, который, сколько знал его
Волкодав,  всегда носил на  груди. Венн, правда, никогда  раньше  не  видел,
чтобы  мальчик его  открывал. А вот теперь  Иарра зубами  распутал завязки и
вытряс себе на ладонь  несколько  маленьких  блестящих  камешков, обточенных
быстрой рекой.
     - Возьми  это в подарок, Всадник, - негромко сказал он, задрав голову и
глядя туда, где  высился над  ними изборожденный ветрами  лик,  обращенный в
сторону берега. - Спасибо, родич. Я буду помнить тебя...
     Волкодав снял с плеч и  раскупорил сумку, заботливо  увязанную Эврихом.
Порылся  и  вытащил сухарь,  приготовленный Ниилит  еще в  Беловодье.  Молча
положил его на камень.
     - Я  буду молиться  Богам  Небесной Горы, -  сказал  молодой аррант.  -
Обрети успокоение, Всадник, если ты желаешь его и если это возможно...
     Снизу, упруго завиваясь и дыша  холодом, наполз  язык тумана. Людям как
будто советовали поторопиться. Когда ветерок пронес туман мимо, Эврих первым
начал  спускаться.  Йарра  двинулся  за  ним,  Волкодав  отправился  в  путь
последним.  Камни  под его руками были мокрыми  и  холодными. Никакого тепла
скрытой жизни в них не ощущалось. Если она все-таки обитала здесь, эта самая
жизнь,  она,  верно, была такой же  холодной  и темной. По  крайней мере  от
шторма до шторма. Она даже и солнечного тепла принимать в себя не желала...
     Он слышал, как Эврих, достигнув воды, с плеском спрыгнул в нее. И почти
тотчас...
     - Волкодав!..  - заорал Эврих так,  что  венну разом привиделись  то ли
зыбучие пески,  готовые поглотить книгочея, то ли  стаи хищных рыб, напавшие
из подводных пещер. Действительно, Эврих, которому полагалось бы уйти в воду
примерно по грудь, скрылся в ней весь,  оставив на поверхности только сумку,
всплывшую со  спины. Волкодав  думал недолго - что  было силы оттолкнулся от
скального уступа  и бултыхнулся  следом  за Эврихом.  Тут же  оказалось, что
аррант и не думал тонуть. Просто увидел нечто, торчавшее под водой из песка,
и наклонился поднять.
     Когда он  выпрямился, в  руках у  него был Солнечный  Пламень, вдетый в
крепкие ножны работы мастера Вароха. За ножнами тянулся длинный ремень. И на
ремне  -  все  остальное  оружие  путешественников,  еще  в  начале плавания
уложенное под крышку корабельного сундука...
     Волкодав так и шел до самого берега,  держа меч  двумя руками  у груди,
точно  ребенка. Почему-то  все трое  отчаянно  торопились  и  старались идти
настолько быстро, насколько это вообще было возможно в воде.  Йарра  местами
плыл. Волкодав хотел предложить мальчишке взобраться ему на плечи,  но потом
передумал. Йарра, кажется, считал себя воином. Не стоило его обижать.
     - А  я  вроде понял,  чем  мне не  понравился  прибой, когда нас  несло
разбивать,  -  разгребая  воду  грудью и животом, пропыхтел Эврих.  Волкодав
вопросительно  обернулся к  нему, и он пояснил: - Видишь ли, у  берега волны
всегда не такие, как  в открытом море.  Это потому,  что дно делается выше и
меняет их форму. Так вот там, если верить волнам, никакого дна не было.
     Волкодав остановился. Потом все трое обернулись в сторону Всадника.
     Громадная скала выглядела  совершенно чужой  рядом с веселым  солнечным
берегом. Глыба  холодной тьмы, которой не место  посреди ясного дня. Всадник
был виден весь целиком, но у его подножия вновь клубился туман. Непроглядная
пелена постепенно поднималась все выше,  окутывая каменного исполина  густым
мглистым плащом...
     - Прощай, Всадник, - прошептал Йарра.
     По  каменному лику стекала  влага, осевшая из тумана,  Она  блестела  в
глазницах, и медленные  капли показались Волкодаву подозрительно похожими на
слезы.  Теперь в гранитных  чертах не было ярости, одна только  скорбь. Венн
вытянул  из   ножен  Солнечный   Пламень   и   приветствовал  Всадника,  как
приветствуют  воина, уходящего навсегда. Туман  поднимался, размывая  четкий
силуэт утеса,  словно врезанного в утреннее  небо. Волкодаву казалось, будто
Всадник тоже  смотрел на них, пытаясь оттянуть мгновение нового одиночества.
Когда  туман укрыл его окончательно, венну померещилось внутри серого облака
некое движение. Как будто кто-то поднял руку прощаясь.
     А потом береговой ветер задул  сильнее  и повлек плотный клубок  тумана
прочь  от материка,  за голубеющий морской  горизонт.  Все  дальше  и дальше
отлетало  серое  облачко, то  ли  постепенно  истаивая  под солнцем,  то  ли
растворяясь в легкой дымке, вьющейся над волнами...
     Двое мужчин и мальчик следили за  ним, стоя по пояс в воде, пока оно не
скрылось из глаз.


     Раскинув стынущие руки,
     Не видя неба в серой мгле,
     Уже на том краю разлуки -
     Вбитый парень на земле.

     Он, может, сам во всем виновен
     И получил, что заслужил.
     Но ток живой горячей крови
     Не дрогнет больше в руслах жил.

     Пусть оправдают, пусть осудят -
     Ему едино. Он ушел.
     Теперь угадывайте, люди,
     Кому с ним было хорошо.

     А он не сможет оглянуться
     Из-за последнего угла
     И протрезветь, и ужаснуться
     Своим же собственным делам.

     Нам словно мало тех напастей,
     Что посылают небеса.
     С какой неодолимой страстью
     Себя двуногий губит сам!..

     Пока ты жив, еще не поздно
     Начать с начала бренный путь.
     Там, наверху, пылают звезды.
     Там, дальше, - есть ли что-нибудь!

     Дано ли будет нам обратно
     Сойти во славе новых тел
     И смыть всю грязь, и выжечь пятна,
     Коль в этой жизни не успел?..

     Быть может, вправду наше семя
     Бессмертным спит в кругу планет
     И ждет, когда настанет время,
     И прорастет... А если нет?

     А вдруг в последний раз, не в первый
     Вершится жизни кутерьма?
     И впереди - лишь тьма и черви,
     А рай и ад - игра ума?

     А вдруг не будет ни возврата,
     Ни похвалы, ни укоризн, -
     Куда, зачем, на что потратил
     Одну-единственную жизнь?



13. Четыре Орла


     Странное все-таки ощущение, когда облако проползает у тебя под ногами и
в  его разрывах ты видишь речку на дне долины,  лес, превращенный высотой  в
зеленый бархатный  мох и ТРОПУ по  которой поднимался  наверх.  По глубокому
убеждению Волкодава, человек не был предназначен  смотреть на  облака сверху
вниз. Не  дело добрым людям селиться на самом пороге  Небес. То  есть  люди,
конечно, далеко не всегда вольны выбирать, где им селиться.  Насядут враги -
мигом сбежишь в такие места, которые раньше и  в страшном сне привидеться не
могли. Тем не  менее до своей встречи с  виллами Волкодав вообще сомневался,
следовало  ли считать  горы творением  Светлых  Богов  или же  их сверкающая
красота  в действительности была неким невероятным преломлением Тьмы. Совсем
другое дело - заросшие сосной и дубом холмы, на которых он вырос.  Вот  это,
вне всякого сомнения,  было благое и доброе место,  созданное  для праведной
жизни. Но там, где разреженный воздух едва наполнял легкие, где взрослые ивы
и березы  были  едва в  пядь высотой, а  рядом  стыли  промороженные  вечным
холодом ледники?.. Если бы  кто спросил Волкодава, он, пожалуй, ответил бы -
незачем смертным столь святотатственно приближаться к небесному царству. Что
хорошо для Богов и бесплотных душ, веселившихся, по  словам Йарры, над пиком
Харан  Киира, то  было совсем не предназначено для живых людей. Беда только,
мнения  Волкодава  никто  особо  не  спрашивал.  Хозяйка  Судеб  определенно
посмеивалась за плечом  у юной Вионы, когда та взяла со своего телохранителя
обещание доставить Йарру домой. И вот теперь это обещание загоняло Волкодава
все выше в горы, и ничего с этим поделать было нельзя.
     Положа руку на сердце,  Йарра не очень определенно знал, куда следовало
идти.  Отец  говорил ему когда-то,  что его  род обитал на правом плече горы
Четыре Орла. Но вот куда  следовало повернуться  лицом, чтобы  нужный  склон
оказался правым, - этого мальчик сказать при всем желании не мог.
     -  Смотреть,  вероятно,  следует  на  восток, и  склон, таким  образом,
оказывается  южным, - предположил Эврих.  -  Юг  и  восток -  благие стороны
света, туда  и обращают добрые люди  выходы  из жилищ.  Ну и  не вверх же по
склону горы... Так, друг Волкодав?
     Тот  кивнул,  не находя ошибки в рассуждениях ученого.  "Правый" всегда
означало  "правильный",  а стало быть,  южный или  юго-восточный. Оставалась
сущая мелочь: разыскать и дойти.
     Первые  два  дня  они  пересекали  приморскую  степь  и  зеленые  увалы
предгорий.  Эврих  наслаждался   теплом   и  возможностью  ходить  так,  как
приличествовало  просвещенному  арранту:  в   тонкой  льняной  рубашке  и  с
обнаженными  (непристойно  голыми, на  взгляд Волкодава)  ногами.  С высотой
сделалось  холоднее.  Эврих крепился  до первого снежника и  только тогда со
вздохами  уподобился  варварам  -  снова  натянул  на  озябшие ноги  плотные
шерстяные штаны.
     Порою Волкодав посматривал на него, беззаботно зевавшего по сторонам, и
смешанное чувство зависти и  тревоги  посещало  венна. Сам он,  даже попав в
Беловодье,  все  никак  не  мог  оставить  привычку настороженно  озираться,
выискивая  опасность. А когда вернулся  назад,  в  свой мир,  прежние навыки
битвы за жизнь вспомнились сами собой,  так, словно никакого Беловодья в его
жизни и не было. Эврих же... Волкодав отлично знал: за плечами светлокудрого
красавца арранта были свои  испытания, не менее опасные и тягостные, чем его
собственные. А вот поди ж, не разучился быть на этой земле добрым доверчивым
гостем.  Не  крадущимся,  вечно  готовым к отпору лазутчиком,  как некоторые
другие...
     Это  потому, мрачно думал венн, что я за  него и посмотрю, и увижу. И в
драку, если придется, за обоих ввяжусь. И он это знает. И до того, паршивец,
привык, что  "спасибо"  лишнего  раза не  скажет... Иногда венна  злило  это
обыкновение Эвриха сваливать на  него все заботы и хлопоты и вести себя так,
словно Волкодав  в самом деле был его телохранителем и слугой. Однако  потом
Эврих начинал  читать Иарре  что-нибудь  из своих "Добавлений