иться, силясь подтянуть к животу
ставшие непослушными ноги. Тело еще  жило и еще могло бы бороться, но что-то
более  древнее  и  более  властное,  чем  разум,  уже  осознало  присутствие
Государыни Смерти.
     Волкодав спокойно и по-прежнему неторопливо  развернулся к остальным. И
особым движением отряхнул меч:
     лезвие  коротко дрогнуло,  считаные капли  сорвались  с него  и  яркими
горошинами упали в траву, оставив чистую сталь.
     Теперь их было пятеро.
     Попытаются взять в кольцо?.. Не попытались.
     Красноватых стрел сделалось меньше - двое мгновенно побелели от ужаса и
кинулись наутек. Видно, смекнули, что в следующий раз летящие  красные капли
окажутся  вынуты  из  их собственных  жил.  Один  из двоих был  тот  безусый
мальчишка:  он  удирал босиком,  покинув  у костра сапоги. Волкодав  не стал
провожать глазами  беглецов. Все  равно никуда не  денутся.  Ими он займется
потом; всадник, кружащийся высоко вверху  на  вожаке-  симуране,  нипочем не
позволит им затеряться на кручах.
     Трое, не  пожелавшие  удирать, разошлись  полукругом.  И  вознамерились
зажать  одинокого  противника  в  клещи. Волкодав не стал  ждать, пока клещи
сомкнутся. Он  только взял на заметку, что  один малый  держался особняком и
все  поглядывал  на  товарищей  с  этаким превосходством.  Словно знал нечто
недоступное  и  Волкодаву,  и остальным,  и  это тайное  знание должно  было
неминуемо  принести ему победу. Венн положил  себе не спускать с него глаз -
и, точно в танце, развернулся навстречу воину, заходившему слева.
     Это был  белокурый красавец вельх, загорелый, горбоносый,  длинные  усы
так и мели по широченной груди. На  мускулистых руках,  обнаженных по плечи,
горели  серебряные  браслеты.  И меч у  него был  вельхский,  остроконечный,
плавно суженный  посередине. Этот  меч  описал  великолепнейшую  дугу,  целя
Волкодаву в горло... и  долго еще кувыркался в воздухе, унося с собой правую
кисть,  крепко стиснувшую черен.  Пальцы разжались только от  удара о камень
далеко  внизу,  за краем  лужайки.  Вельх рухнул  на колени, крича от боли и
бешенства,  здоровой  рукой  попытался  перехватить хлынувший багровым током
обрубок...  оставил  его,  дернул из  ножен  боевой нож...  снова  потянулся
пережать кровь... но не возмог ни того, ни другого: левая рука, подрубленная
в локте, повисла на лоскуте кожи.
     Парень,   подбиравшийся   справа,   запоздало   бросился   на   выручку
погибавшему, но  искалеченный  вельх  пребывал  уже за гранью  спасения.  Он
отползал прочь, жутко дергаясь и заливая кровью траву...
     Волкодав миновал его широким скользящим шагом, не поворачиваясь спиной,
и все тем  же страшным движением воина, довершившего отнятие жизни, отряхнул
меч, сбрасывая немногие капли, задержавшиеся на стремительном лезвии.
     Алые  брызги еще дробились в полете, а тело, взгляд и руки с  мечом уже
обратились к третьему нападавшему.
     Тому потребовалось мгновение,  чтобы осознать:  защищать приятеля  было
поздно, осталось в лучшем случае за него отомстить.
     Еще  через  мгновение он  понял, что  и  с местью ничего не  получится.
Доведется только умереть на той же поляне, где испускал дух его друг. Потому
что он успел посмотреть Волкодаву в  глаза. И не увидел в них ни ярости,  ни
жажды убийства. Ни  одного чувства из тех, что багровой пеленой затуманивают
зрение и делают воина уязвимым. Сумасшедший венн, явившийся неведомо откуда,
попросту приговорил шестерых насильников к смерти. И  не отступится ни перед
чем, кроме Божьего грома,  да и тогда отступится ли, неизвестно. Друг вельха
завопил,  словно его вздергивали на дыбу, и устремился вперед. Он размахивал
мечом,  как дубиной, безо  всякого  толку и  смысла.  Он  уже  понимал,  что
обречен.  Венн с легкостью танцовщицы убрался в сторону, пропустил  его мимо
себя,  разворачиваясь  на  носках, и концом  меча  вроде бы  несильно достал
пробежавшего наемника по загривку, где начинается шея.
     Тот  начал  падать  и,  еще  не  достигнув  земли, перестал чувствовать
собственное тело. Он хотел заорать  от  ужаса, но обнаружил, что не способен
даже дышать.  Перед лицом возникла трава, совсем близко ползали и копошились
букашки. Какие-то мгновения  он еще  разевал  рот,  хватая  воздух и  тщетно
силясь протолкнуть его  в грудь, из глаз текли слезы. Он лежал, уткнувшись в
землю, и не мог повернуть  головы. Он успел проклясть  родителей, давших ему
жизнь, и злую судьбу,  эту жизнь  отнимавшую. Потом  смерть,  охватившая его
тело ниже шеи, распространилась и выше.
     Четвертый наемник держался в сторонке, не торопясь нападать. Вид у него
был  такой,  как  будто  все  случившееся  только  предваряло  его  победное
торжество.
     -  Иди сюда,  венн! -  позвал он  насмешливо,  когда они  с  Волкодавом
остались  один на один.  - Теперь  я знаю, на  что  ты способен.  Ты неплохо
разделал этих простофиль, но  со мной тебе  не совладать. Ну, иди сюда, если
не трусишь!
     Волкодав  молча  пошел  навстречу,  не очень  задумываясь, каким  таким
заветным  оружием наемник собирался с  ним поквитаться. Исход боя вручен был
Хозяйке Судеб. Она и рассудит обо всем по Правде Богов...
     Враг ждал его, держа наготове поднятый меч. Потом  Волкодав увидел, как
он  двинул ногами,  и все понял. Его собирались  встретить одним  из приемов
кан-киро, приспособленных для вооруженной руки.
     "Кан-киро веддаарди лургва - Именем  Богини,  да правит миром Любовь, -
вразумляла Волкодава его Наставница,  седовласая  жрица Кан-Кендарат.  - Нет
зла, если кто-то  сумеет  остановить и отбросить  задиру.  Учи  людей,  если
хочешь, но всегда помни, малыш: Искусство, способное  убивать и калечить, не
должно стать достоянием оскверняющих землю..."
     Узорчатый  меч запел  свою грозную  песнь,  рассекая  прозрачные  струи
горного воздуха. Чужой клинок взметнулся навстречу...  Как  все  в кан-киро,
этот  прием  был смертоносен и неодолим, но только если не наделать  ошибок.
Наемник же действовал так, словно  насмотрелся  у кого-то, кто сам толком не
понимал, что к чему. Он  шагнул недостаточно широко и не с той ноги, слишком
рано  начал  вскидывать  руки,  да еще  и принялся ловить  вражеский  меч...
Волкодав  мог бы поклясться,  что самоуверенный малый  ни разу  не  пробовал
"лосося  на перекате" в безжалостной схватке, -  только в потешной, когда за
неловкость платят самое  большее  синяком. В настоящем бою  цену  спрашивают
иную... Волкодав проломил его оборону, точно  соломенную плетенку.  Его  меч
прошел  мимо  лохматой головы  парня,  скользнул ниже и  высвободился,  косо
раскроив  грудную  кость.  Наемник  запрокинулся и  стал  падать -  молча  и
неуклюже, выпучив стекленеющие глаза. Было  видно,  как в  распоротой  груди
натянулась какая-то сизая  пленка, натянулась и лопнула, обнажив шевелящийся
темный комок. Комок трепыхнулся в последний раз,  выбросил кровавую  волну и
затих.  В  памяти Волкодава  оплыло свечным огарком и  погасло отражение еще
одного лица,  искаженного торжествующей  похотью. Венн сбросил  с меча кровь
четвертого наемника и огляделся.
     На  поляне  было  тихо.  Два  тела,  вельх  и  главарь,  еще  трепетали
последними остатками жизни, но скоро замрут и они. И  никакой лекарь их  уже
не спасет. Даже если милосердно склонится над ними прямо сейчас.
     Как  бы ты поступила  с  ними, Мать  Кендарат?..  Неужели  пыталась  бы
достучаться, надеясь,  что осознают  непотребство  прожитой жизни  и захотят
изменить  ее?.. Неужели сочла бы, что им еще следует жить?.. После того, что
они сотворили над чужой беспомощной жизнью?..
     Волкодав отошел в незатоптанный угол поляны, тщательно вытер меч пучком
чистой  травы,  потом  насухо  тряпочкой.  От   рукояти  до  кончика  лезвия
струились, переплетаясь, косматые  солнца  неповторимого  внутреннего узора.
Меч, стоивший гораздо больше своего веса в золоте, сам перешел к Волкодаву в
бою, бросив  прежнего своего  владельца, разбойника, не по  праву  носившего
благородный клинок. И пообещал,  явившись  во сне, что не покинет Волкодава,
пока тот будет достоин им обладать...
     Ну что,  Солнечный Пламень?  -  мысленно  обратился к мечу венн.  -  Не
надумал еще оставить меня?..
     Имя  меча пришло совсем  недавно,  когда  они  жили  в  Беловодье и уже
собирались  сюда.  Волкодав  его не придумывал.  Просто открыл однажды утром
глаза,  и  первым, что  явилось  на  ум,  были  именно  эти  слова.  Никаких
сновидений  венн припомнить не смог и про себя решил, что меч сам шепнул ему
свое  назвище.  Значит, полностью уверился  в нем и надумал  быть с ним  еще
долго. Обидно было  бы после этого  его оскорбить  в самом  начале  дальнего
странствия. Да. Случись заново прожить нынешний день, Волкодав не изменил бы
ни одного своего поступка. Ни одного...
     Он  спрятал  Солнечный Пламень  в  ножны, висевшие за  правым плечом, и
двинулся  в  сторону скал,  покидая  поляну.  В  живых  оставалось  еще двое
наемников.
     Один из беглецов, мальчишка, ровесник Асгвайра, даже не успел отрастить
какие  следует  усы.  Жуткая  расправа,  которую  пришлый  венн  учинил  над
многоопытным главарем, непобедимым  кумиром  юнца,  потрясла  его до мокрого
пятна  на  штанах. Убежал он далеко. Зрением Отца Мужей  Волкодав видел его,
скорчившегося среди  валунов над  краем непомерного, в сотни саженей, голого
каменного  обрыва. Стена  Великанов  -  вот как назывался  этот  откос. Ужас
загнал  мальчишку  в  тупик,  выбраться  из  которого   можно  было,  только
вернувшись. На это беглец не отваживался. Он просидит там до завтра, трепеща
и надеясь, что его не разыщут. Волкодав решил сперва  заняться вторым, благо
тот устроился ближе.
     Этот второй  одолел  свой испуг в полутора стрелищах от места сражения.
Он, видно, сообразил,  что бой, начавшийся так странно и страшно, закончится
отнюдь не  победой наемников. А может,  он  даже  рассчитывал,  отсидевшись,
вернуться и поискать, не останется ли на поживу какого имущества. Отец Мужей
и  Волкодав  почти  одновременно разглядели  его  в  густой чаще  шиповника.
Коренастый  сольвенн облюбовал удобный каменный карниз, растянулся на животе
и приготовил заряженный самострел: поди подойди!..
     По мнению венна,  достать  его можно  было  тридцатью  тремя способами.
Незаметно обойти  засаду и  сверху прыгнуть  на  плечи  стрелку. Подкрасться
сбоку и закидать камнями, выгоняя вон из укрытия...
     Волкодав пошел прямо к кустам, не прячась и не петляя. Посмотрим, каков
стрелок. И особенно как он будет взводить после выстрела тетиву, лежа в чаще
цепких кустов. Волкодаву случалось видеть, как иные стрельцы в таких случаях
бросали оружие и, струсив, пускались бежать. Тут забоишься, если тот, в кого
целишься, спокойно идет на тебя. И смотрит в глаза.
     Волкодав  был  готов уворачиваться от стрелы, но не пришлось. Все  дело
испортил  Мыш.  Возникнув  как  тень, черный летун  бесшумно  скользнул мимо
плеча,  пронесся вперед и юркнул в  кусты. Кудрявая зелень  шиповника издали
казалась сплошной малахитовой глыбой,  но  проворный Мыш  легко  нашел среди
колючих  стеблей  простор для полета.  Что там  дальше случилось, оставалось
только предполагать. Раздался крик, щелкнула тетива, но стрела прошла далеко
стороной.  Наемник  вскочил  как  ошпаренный и  бросился из кустов.  Длинные
цепкие  ветви с  громким  треском царапали его одежду и тело. Выпутавшись из
зарослей, он  быстро побежал прочь,  оглядываясь  и размахивая руками. Мыш с
криком мчался за ним, норовя вцепиться в затылок.
     Это был уже немолодой, лысеющий  мужик с козлиной растрепанной бородой.
Его шея казалась несоразмерно короткой: то ли по природе, то ли оттого,  что
он  с  испугу  пытался  втянуть голову в плечи.  Такому, если до сих  пор не
выбился  в  вожаки, давно  бы уже  следовало столковаться  с  какой-  нибудь
добросердечной  вдовой  и  мирно  осесть,  завести, скажем, харчевню. Может,
лысый  малый  именно так  и  намерен  был  поступить,  да попутала  нелегкая
снарядиться в самый последний  поход, еще разок попытать счастья и прикопить
немножко добычи.  Тогда-то зажил бы со  своей вдовушкой тихо-спокойно,  стал
уважаемым  человеком в деревне или на  городской улице, чего доброго,  еще и
деток родил...
     Вот только ничего этого ему больше не будет.
     Волкодав  шел за ним  беззвучными стелющимися  скачками:  большой серый
пес,  настигающий облезлого  волка со стершимися  зубами.  Наемник то и дело
оступался даже не от страха - от осязания  близкого конца, мертвившего тело.
Он упал на колено, вскрикнул, начал поворачиваться к Волкодаву лицом.
     - Это я упросил Зубяря, чтобы ее не приканчивали!.. Я...
     Он еще говорил, а  в глазах отражалось отчетливое  понимание: пощады не
будет.  Волкодав не  стал  пачкать оружия.  Просто  взял его одной рукой  за
подбородок,  другой за  макушку и  коротко повернул вверх. И ухнула в стылую
бездну уютная маленькая  корчма,  и  теплая пухлолицая  вдовушка,  и  зимние
вечера у огня, с пивом  в кружке и разговорами  о былом удальстве.  Еще одна
никчемная  душонка вылетела  из тела, упавшего  в густую траву  бесформенной
кучей.  Волкодав  подобрал самострел,  взял из колчана убитого две стрелы  и
двинулся дальше.
     Он  легко  выследил  бы  шестого  даже  один,  без помощи  Отца  Мужей,
смотревшего из  поднебесья.  Примятая трава,  лишайник, сорванный с камня, -
ясные знаки, указывавшие путь... А пожалуй что управился бы и без них:
     след - не запах, не звук, что-то иное - витал над землей, словно полоса
сгоревшего воздуха. Юный наемник сдуру убежал  в ущелье, проточенное водой в
утесистом гребне. Карабкаться оттуда наверх Волкодав  не пожелал бы и врагу.
А другой конец теснины  выходил прямо в щель Стены  Великанов, и внизу можно
было  разглядеть птиц  и медленно плывшие облака.  В  середине  лета,  когда
солнце пригревало  как следует и  начинали подтаивать ледники,  здесь мчался
косматый поток.  Он  бешено  вылетал в щель  и  дробился  в воздухе, падая с
чудовищной  высоты.  Однако  до  летней  жары  было еще  далеко,  и  теснина
оставалась сухой.
     Молодой наемник,  веснушчатый, русоволосый, старался забиться как можно
глубже  в  нору  между камнями, но его  было  видно, и  он сам  это понимал.
Избавление от страха, когда он готов  был поверить,  что спрятался и спасся,
оказалось лишь временным.  Волкодав приблизился, прыгая с валуна на валун, и
остановился  в  десятке шагов. Поймал взгляд парня  и указал самострелом  на
пространство перед собой.
     Выходи, умрешь как мужчина.
     Юноша вылез, двигаясь, точно в дурном сне, лицо  было зеленое.  То, что
совершалось прямо здесь и сейчас, не могло, не имело права происходить. Не с
ним. Не наяву. Что-нибудь непременно вмешается. Предотвратит. Защитит...
     Вот и она так думала, молча сказал ему Волкодав.
     Боги  не вмешивались.  Венн не таял  в воздухе и не проваливался сквозь
землю. Стоял, и в опущенной руке не дрожал самострел  со взведенной тетивой,
готовой бросить  стрелу. Парень почти  решился упасть перед ним  на  колени,
даже вроде как дернулся  вперед,  но  остановился. Пошарил  у пояса, вытащил
длинный кинжал и обхватил потными ладонями рукоять, готовясь обороняться. Не
вздумает же венн просто так всадить болт в человека, у которого нет ни лука,
ни самострела! Пусть-ка подойдет поближе и...
     Ростом  и сложением  парень ничуть  не  уступал Волкодаву,  но был  еще
по-мальчишески рыхловат, тяготы  и  труды  не успели  его обтесать, наделить
опасной  и хищной  воинской статью. Венн  смотрел поверх его головы и  молча
ждал,  чтобы он сделал  движение. Если у лысого  это наверняка был последний
поход, то сопляк нанялся явно впервые. Он и  кинжал-то держать еще толком не
научился. Кто же цепляется за рукоять, словно тонущий за протянутое весло?..
У  опытного бойца нож  невесомо  порхает из  ладони в ладонь,  пляшет  между
пальцами,  поди  угадай,  когда  и  откуда  ужалит...  У  недоноска все  его
намерения читались и на лице, и во взгляде, и в напряжении тела. Когда стало
совсем ясно, что вот сейчас он завопит от ужаса  и  бросится в драку, правая
рука Волкодава мягко  качнулась вверх. Щелкнула спущенная тетива,  и толстая
короткая стрела-болт воткнулась парню в колено.
     Венн  не  жаловал  самострелов, предпочитая  лук,  куда более  мощный и
быстрый.  Самострел - оружие горожанина, человека несильного и необученного.
Однако воин и нелюбимым оружием обязан владеть, как родным.
     ...Юнец,   не   без  успеха  притворявшийся  взрослым  мужчиной,   вмиг
превратился в насмерть перепуганного,  зареванного  мальчонку. Рана  была не
смертельной,  но  страшно  болезненной.  Если  ему суждено будет  остаться в
живых, вряд ли он даже к старости избавится от хромоты.
     Это, конечно, не Зубарь, способный забавы ради выстрелить в симурана. И
не  трое его  дружков,  у которых  давным-давно  сгнило  внутри все, что  от
рождения было  доброго и хорошего. Просто деревенский  балбес, возмечтавший,
как Асгвайр, разбогатеть и прославиться.  Но ведь Асгвайр бросился на защиту
девчонки, а  ты?.. Почему двое отбивались от шестерых, а не трое от пятерых?
Почему?..
     Волкодав не торопясь отводил рычаг, вновь натягивая тетиву самострела.
     - Я не  трогал  ее!.. - закричал молодой наемник, пытаясь задом наперед
отползти  как можно дальше от Волкодава  и тихо  подвывая: уж верно,  боль в
колене была  сумасшедшая. То-то нога у  него отнялась до самого паха. - Я не
трогал ее!.. Я только держал!..
     Я только держал, повторил про себя Волкодав. Я только держал.
     "Пощади, -  умолял взгляд широко распахнутых, бесцветных от ужаса глаз.
-  Ты же видишь, я ранен. Мне больно. Я ослаб, я не  могу сопротивляться.  Я
только держал ее. Ты достаточно меня наказал. Я, может, даже отсюда выползти
не смогу,  когда  ты уйдешь.  Неужели  ты убьешь беззащитного? Беспомощного,
покалеченного, страдающего?.."
     Еще как убью, так же молча  ответил ему Волкодав. Его руки тем временем
вкладывали стрелу  в желобок и поднимали оружие. Еще как убью. Это теперь ты
покалеченный, слабенький и несчастный. И просишь, чтобы тебя  пожалели. А ты
ее пожалел? Когда был крепким и сильным перед несчастной девчонкой?  Или она
о жалости не просила?..
     Парень увидел смерть, направленную в глаза, отчаянно  вскинул ладони, и
стрела пригвоздила его руки ко лбу.  За десять шагов не спас  бы и  клепаный
шлем  на  добром  подшлемнике. Волкодав бросил самострел, глядя, как стихает
биение жизни,  как некогда красивое молодое тело превращается в обыкновенную
падаль. Потом повернулся и пошел прочь.


     Шагал я пешком
     И крался ползком,
     Нащупывал носом путь.

     А встретился лес,
     На дерево влез -
     Вокруг с высоты взглянуть.

     Свой собственный след
     За несколько лет
     Я вмиг оттоль рассмотрел!

     И понял, каких,
     Беспутен и лих,
     Успел накрутить петель!

     А что впереди?
     Неисповедим
     Всевышний разум богов!

     Под солнцем искрясь,
     Гора вознеслась
     В короне белых снегов!

     И понял я' вот
     С каких бы высот
     Земной увидеть предел!

     Я ногти срывал.
     Валился со скал.
     Я сам, как снег, поседел.

     Но все же достиг!,
     Взобрался на пик.
     Открылся такой простор!..

     Вблизи и вдали
     Все страны земли
     Нашел любопытный взор.

     Куда же теперь?..
     И снова я вверх
     Гляжу, мечтой уязвлен.

     Там синь высока.
     И в ней облака.
     И солнца сизый огонь.

     Там правды престол...
     Но божий орел
     Пронесся рядом со мной:

     "мой друг, не тянись
     В запретную высь,
     Коль нету крыл за спиной!

     Немногим из вас
     Та тропка далась;
     Тебе они не чета.

     Мой друг, ты и так
     Душой не бедняк.
     О большем - и не мечтай!.."

     Я спорить не стал.
     Я попросту встал,
     Не жалуясь и не кляня,

     И прыгну