р.  Слава  Южного  Зуба...  -  Почесал  бороду  и  добавил с  видимым
сожалением: - Бывшая слава...
     - Почему? - удивился Каттай.
     - Потому,  что залежи огнистых опалов иссякли. Три года назад. А ведь ради
них двадцать девятый уровень начали, самый нижний...
     - Иссякли, как... тот изумрудный забой, куда ты водил меня, господин?..
     - Нет,  не  так.  Зеница Листвы исчезла вместе с  гранитом,  в  котором е„
находили. А здесь - порода осталась, но самоцветов в ней больше нет.
     Каттай набрался решимости:
     - Не объяснит ли мой господин,  почему Пламя Недр отмачивают в ручье? Ведь
Пламя... и вода...
     На  его  родине огонь  возле воды  не  только не  разводили,  но  даже  не
упоминали, чтобы не оскорбить ни одну из стихий.
     Шаркут был не особенно словоохотлив, но за него неожиданно ответил старик:
     - Ты,  маленький лозоходец,  может быть, вправду видишь скалы насквозь, но
рудословию ты  совсем не  обучен.  Это плохо.  Значит,  ты  не умеешь правильно
истолковать внятное твоему духовному оку.  Надо бы  тебе посидеть в  мастерских
гранильщиков и послушать, о ч„м они толкуют за верстаками!
     - О бабах и выпивке,  -  хмыкнул Шаркут.  Старик, похоже, знал его слишком
хорошо, чтобы препираться. Он лишь отмахнулся и продолжал:
     - Там тебе расскажут:  есть камни и  камни.  Есть такие,  которые ничем не
пронять.  Вот  алмаз:  бросай его  на  наковальню,  бей сколько хочешь молотом,
сломай то и  другое -  а его и не поцарапаешь.  Жги его пламенем,  трави самыми
едкими зельями -  он даже не потемнеет!  Лозоходцам из рабов, которые открывали
алмазные залежи,  в старину давали свободу. Есть и другие камни, почти столь же
совершенные: рубин, сапфир...
     - Сапфир?
     - Это синий камень,  он как небо.  Его у  нас не добывают,  ну да не о н„м
речь.  Я про то,  что есть самоцветы, которым нужен уход. Видел ты когда-нибудь
бирюзу?
     "...Или  встретишь другого,  кто  согласится тебя вразумить",  -  вспомнил
Каттай.  А  вдруг  этот  словоохотливый и  надел„нный мудростью старец позволит
называть его сэднику?..
     - Говорят,  бирюза -  это  претвор„нные в  земле  кости умерших от  любви.
Любовь прихотлива, оттого бирюза - камень привередливый. Она темнеет и портится
от масла,  которым мы заправляем светильники,  но делается красивой и блестящей
от  животного жира  и  крови.  Поэтому воины  и  охотники любят вделывать е„  в
рукояти кинжалов.  Вот так и  опал,  разлуч„нный с  недрами,  где вырос,  порою
начинает  болеть.  У  несведущих  людей  он  тускнеет  и  теряет  всю  красоту.
Малосведущие опускают опал в воду, но тем самым зачастую только портят его, ибо
не  ведают,  какой  должна быть  вода.  Благородное Пламя Недр  оживает лишь  в
чистейших,  прозрачнейших горных ручьях,  а от скверной либо неподходящей влаги
может даже переменить цвет...
     У  старика висела в  морщинистой мочке  уха  такая же  "ходачиха",  как  у
Каттая.  Но не серебряная, а - с ума сойти! - из чистого золота. Вот такой раб.
Это  был сам Хранитель Сокровищницы,  о  котором ещ„ на  руднике говорил Каттаю
Шаркут.  Как выразился распорядитель,  старый невольник обитал здесь ВСЕГДА. И,
сколько помнил его Шаркут,  был вс„ таким же  согбенным и  седобородым.  Время,
казалось,  проходило мимо  него,  как  миновало оно  самоцветы,  с  давних  пор
заменившие ему и  семью,  и друзей.  Раб,  не имевший права распорядиться собою
самим,  распоряжался чудовищными богатствами, которые не каждый из владык этого
мира удостоен был созерцать,  и  сами Хозяева никогда не перечили его воле.  По
его  слову  устанавливались  на  лишь  им  предназначенные места  камни,  вновь
привез„нные из  копей,  а  прежнее  собрание меняло  свой  облик  обустраиваясь
по-иному,  и  новый  порядок  расположения камней  неизменно  оказывался  краше
былого.  Сокровищницу учредили деды нынешних Хозяев,  и другого Хранителя у не„
не  было  никогда.  Притом поговаривали,  будто  гадание о  е„  судьбе принесло
однажды ответ: "...И не будет". Тут впору задуматься, а не был ли вечный старец
в  родстве  с  Белым  Каменот„сом и  с  самим  Горбатым  Рудокопом,  создателем
Бездонного Колодца!..
     - Здесь,  в Сокровищнице,  живут особые камни,  -  продолжал Хранитель.  -
Каждый из  них -  лучший в  сво„м роду.  Поэтому у  каждого есть сво„ имя.  Вот
"Гурцат Великий".  Там,  за колонной,  -  "Осень мудрости".  А этот,  -  старик
любовно  погладил сияющий,  внутренним пламенем бок  опаловой глыбы,  и  Каттай
невольно испугался,  как бы знаток самоцветов не обж„г себе руку,  - называется
"Мельсина в огне". Ему нет равных!
     - Ему нет равных... - повторил Каттай зачарованно.
     Хранитель нахмурился и ворчливо повернулся к Шаркуту:
     - Ну  а  ты что мне прин„с?  Небось золотой самородок,  который на поверку
окажется обманкой,  золотом дураков?<Золото дураков -  минерал пирит,  железный
колчедан.  Кристаллы  пирита  обладают  латунно-ж„лтым  металлическим  блеском,
поэтому  неопытные  старатели  часто  принимают  его   за   золотую  руду>  Или
какой-нибудь никч„мный булыжник,  где  чешуйки слюды  тебе  показались Зв„здами
Бездны?..  Что  ж,  мы  тут  как  раз  пол взялись чинить,  нам всякая каменюка
сгодится...
     Распорядитель опустил к ногам старца тяж„лый меховой св„рток, с величайшим
бережением привез„нный в  конском вьюке.  Не  спеша расстегнул ремни и  раскрыл
толстую, густую овчину:
     - Смотри сам, дед.
     Он был опытен и сложил свою ношу не абы куда.  В это место падал с потолка
солнечный луч -  многократно отраж„нный и оттого ставший мягким,  рассеянным. У
Каттая  отчаянно заколотилось сердце.  Здесь,  в  Сокровищнице,  он  только что
насмотрелся чудес, по сравнению с которыми его собственная находка уже казалась
незначительной,  серенькой и невзрачной.  В самом деле - только на починку пола
пустить...
     Между тем внутри овчины обнаружился кусок блестяще-синего ш„лка.  И в этом
шелку лежал не  очень большой -  со среднюю дыню -  продолговатый валунок льда.
Отполированный и  идеально  прозрачный.  Л„д,  застывший столь  давно  и  столь
крепко,  что ни жар солнца,  ни - подавно - тепло человеческих рук уже не могли
его отогреть.  О  том,  что эта вода была когда-то живой и текучей,  напоминали
только вмороженные внутрь кочки земли,  поросшие заиндевелой травой. Казалось -
колоски и траву в хрустальной глубине до сих пор овевал неосязаемый ветер...
     - Кремн„вый дикарь!..<Кремн„вый дикарь  -  горный хрусталь> -  с  законной
гордостью  проговорил Шаркут.  Хотя,  конечно,  Хранителю никаких  пояснений не
требовалось.
     Старик разгладил бороду и, не отрывая взгляда от камня, только спросил:
     - Твой мальчишка наш„л, я полагаю?.. То-то ты его сюда и прив„л?
     - А  знаешь,  где  наш„л-то?  -  довольный  тем,  как  Хранитель воспринял
подношение, засмеялся Шаркут. - Нипоч„м не догадаешься. В стенке штольни, возле
самых ворот.  Камень как камень,  лежал себе и  лежал!  Добрых пять лет на него
крепь опиралась.  А мой малявка пристал -  стукни да стукни.  Я стукнул,  корку
отбил,  потом рукавом прот„р -  и  аж глаза заслезились!..  Красавец,  а?  Этот
малый, как подраст„т, чего доброго, сам Истовик-камень сыщет...
     В его голосе звучала почти отеческая гордость за своего лозоходца.
     - Не упоминал бы ты всуе... - неодобрительно буркнул Хранитель.
     И в это время Каттай учуял запах.  Несильный,  но явственный.  Запах сразу
ему  не  понравился.  Зачарованный  великолепием Сокровищницы,  он  успел  было
отвлечься от ч„рной жути, накатившей на него снаружи, но тут ощущение вернулось
сразу и прочно.  "Почему,  во имя Лунного Неба?.." Запах вроде бы даже не н„с в
себе ничего особо пугающего -  ни  разложения,  ни крови.  Так могло бы пахнуть
сдобное печенье,  забытое и завалявшееся в коробке.  Беда только -  ни к какому
печенью  этот  сладковато-затхлый  душок  касательства  не  имел.  Было  в  н„м
что-то...  Каттай бы не взялся толком сказать...  неестественное, неправильное.
НЕХОРОШЕЕ...
     Ему сразу захотелось зажать пальцами нос,  а лучше вообще не вдыхать, пока
они с  Шаркутом не выберутся наружу.  Тем не менее мальчик сперва оглянулся,  а
потом даже сделал шаг в сторону - посмотреть, откуда же пахнет и что там такое.
Это была дерзость,  конечно,  непростительная, и он сразу вернулся. По счастью,
старик и распорядитель,  занятые кремн„вым дикар„м (который Каттай,  зная,  что
поименовать камень ему  никто не  позволит,  вс„ же  именовал про себя "Степное
предзимье"), не обратили на короткую отлучку раба никакого внимания. А может, и
запаха не учуяли, ибо давно привыкли к нему.
     За извитыми и складчатыми, точно обвисшие знамена, колоннами Каттай увидел
огромную глыбу.  Цельный  занорыш,  вырубленный в  руднике  и  притащенный сюда
неимоверными,  должно  быть,  трудами.  Уж  верно,  не  обошлось  без  погибших
невольников,  как дома,  в Гарната-кате, когда очередному вельможе доставлялось
его Посмертное Тело...  Каменот„сы проделали в  глыбе дверь со  ступеньками,  и
хитроумно  направленные лучи  (не  то  запрятанные светильники,  поди  разбери)
заставляли  кристаллы  вареника<Вареник -  красно-фиолетовый  аметист>,  крупно
выстилавшие занорыш, сиять мрачным багрово-фиолетовым светом. А посередине было
устроено ложе.  И на этом ложе,  вс„ громче постанывая то ли от муки,  то ли от
наслаждения,  ворочалась обнаж„нная женщина.  Не  особенно молодая,  совсем  не
стройная и не очень красивая.
     И с нею был мужчина.  Раб. Грязный, косматый рудокоп из забоя, прикованный
цепью к  стене.  За ним,  поигрывая в руке кнутом,  наблюдал дюжий надсмотрщик.
Очень  скоро  раба  предадут мучительной смерти,  по  прихоти Хозяйки возрождая
легенду о  древней царице,  казнившей мужчин после  ночи  любви.  Пока  же  она
извивалась в бесстыдном приступе страсти, и на рыхлом бледном теле переливались
драгоценности,  перед которыми вс„  праздничное убранство государыни шулхаддаты
показались бы горстью побрякушек из захудалой лавчонки...
     И   надо   всем   этим   плыл,    завиваясь   из   маленькой   курильницы,
гнилостно-сладкий  дымок.  Угрюмое свечение камней  и  его  окрашивало зловещим
пурпуром...
     - ...Я так прямо на ш„лке бы и оставил, - убеждал Хранителя Шаркут.
     - Ну да.  Ты ещ„ овчинку подстели, чтобы ему лежалось помягче... Когда они
садились  на   отдохнувших  коней,   собираясь  в   обратный  путь,   негаданно
подсмотренное в  Сокровищнице продолжало висеть перед внутренним взором Каттая.
Однако вместе с холодным ветром за пределами Долины явились иные,  более важные
мысли, и примерно посередине дороги мальчик отважился спросить:
     - Не  прогневается  ли  великодушный  и  милостивый  господин  мой,   если
ничтожный раб попросит его растолковать одну малость?..
     - Спрашивай,  -  разрешил Шаркут.  Каттай удачно выбрал время: властелин и
гроза
     Южного Зуба пребывал в самом добром расположении духа.
     - Господин мой,  правда ли то,  что сказал почтенный Хранитель? О том, что
рабу, отыскавшему россыпь Зв„зд Бездны, в старину давали свободу?..
     - Правда. Только при мне подобного уже не случалось.
     - Господин мой...  А  что,  если бы  некий раб вновь наш„л под Южным Зубом
жилу Пламени Недр?..
     Шаркут  некоторое  время  раздумывал,  покачиваясь в  седле  в  такт  шагу
буланого. Волчонок, ехавший сзади, внимательно прислушивался к их разговору.
     - Я думаю, - сказал наконец распорядитель, - для такого раба наградой была
бы по крайней мере половина выкупа на свободу.  Только у  кого же получится то,
что не удалось никому?..
     В этот день на руднике Южного Зуба произошло ещ„ одно событие. Оно было не
очень значительным в  истории прииска.  Куда такой мелочи против бунта каторжан
или убийства надсмотрщика!  Всего-то стычка между рабами,  да и те были -  смех
сказать,  подростки, таскавшие в отвал тележки с пустой породой. Этот случай не
породил не  то  что  легенд -  даже и  пересудов.  Хотя для одного из  рабов он
кончился смертью, а у другого - направил в иное русло судьбу.
     Считалой возле деревянной воронки нынче стоял надсмотрщик Бичета.  Он тоже
беспристрастно в„л  свои записи,  но  большинство мальчишек его  недолюбливало.
Только нескольким самым  взрослым,  сильным и  наглым он  был  по  душе.  Когда
привозили еду,  Бичету всего менее заботило е„ справедливое распределение.  Ещ„
не  хватало  возиться!   Поскорей  вывернуть  всю  корзину  прямо  на  землю  -
расхватывай, кто сколько успеет...
     Тут уж вступал в силу закон,  неизбежно возникающий на любой каторге - под
какими небесами и  в  каком  летосчислении она  бы  ни  находилась:  "Сдохни ты
сегодня, а я завтра!" Сильные становились сильнее. Слабые - ещ„ больше слабели.
     По  первости,  когда Гвалиор поставил подбиральщика Аргилу в  напарники со
Щенком,  маленького сегвана  не  трогали даже  самые  отъявленные наглыши.  Все
помнили свирепую драку двух веннов,  начавшуюся из-за Аргилы. Все видели, какие
тележки в  одиночку таскал упрямый Щенок.  Он  не  был  задирой и  целыми днями
молчал, но связываться с ним ни у кого охоты не возникало.
     Потом те,  кто  присматривался,  заметили:  сопливец-сегван никаким особым
расположением Щенка,  оказывается, не пользовался. Венн мимо него проходил, как
мимо пустого места,  не  глядя.  Кто-то  решил -  это  оттого,  что из-за  него
довелось  рассориться с  соплеменником.  Другие  подслушали  разговор  Щенка  с
Гвалиором:  "Почему с  Аргилой не работаешь?"  -  "Он сегван!.." А один парень,
пятнадцатилетний уроженец  Северного Нарлака,  запоздало припомнил рассказанное
когда-то Волчонком:
     "На  них  прошлой  весной  морские  сегваны напали,  весь  род  до  смерти
перебили..."
     Этот парень -  звали его Сфенгар -  не отличался великим умом. Зато у него
вовсю росли усы,  и  корм„жка в стражу Бичеты была для него сущее удовольствие,
случай  наесться почти  досыта.  Обобранные редко  отваживались противиться.  А
когда вс„ же отваживались - он их легко вразумлял.
     В его родной стране,  Нарлаке,  был край,  именуемый Змеевым Следом.  Теми
местами всякий  год  -  да  не  по  одному  разу  -  проносились жуткие смерчи,
поднимавшиеся из  моря.  Крутящиеся хоботы ломали деревья,  опрокидывали скалы,
изменяли течение рек.  Оттого  внутри  Змеева Следа  не  было  ни  городов,  ни
деревень.  Зато там мыли золото,  встречавшееся в покинутых руслах,  - жестокие
бури переворачивали землю,  точно целые орды землекопов с лопатами, и тот, кому
сопутствовало везение,  вполне мог в  одночасье разбогатеть.  Сбежавший из дому
мальчишка примкнул было к  одной бродячей артели охотников за  золотом,  но  не
столько работал или  помогал,  сколько втихаря таскал  у  других намытый песок.
Попавшись наконец,  Сфенгар был крепко избит и выгнан с пожеланием затеряться в
Проклятых Снегах.  Так  оно  с  ним,  собственно,  и  произошло.  Он  пристал к
разбойникам,  грабившим вольных старателей...  и  вместе с  ними угодил в  руки
воинам,  присланным одним  из  государей Северного Нарлака.  Молодой полководец
Альпин известен был  тем,  что  с  душегубами не  церемонился.  Главаря удавили
петл„й и зарыли прямо на месте, а остальную шайку продали в рабство. Кого куда.
В том числе и в Самоцветные горы.
     Здесь Сфенгар увидел,  как иные его сверстники становились надсмотрщиками.
Ему тоже он хотелось ходить с кнутом и в крепкой одежде, а не в дырявом рванье.
Беда только,  господин Церагат,  почему-то  сразу отличивший Волчонка,  на него
никакого внимания не обращал.
     Что ж,  были другие способы насладиться силой и  властью!  Сопляка Аргилу,
попытавшегося сунуться за  рыб„шкой,  отшвырнул прочь  меткий пинок.  Когда  же
подбиральщик поднялся и  опять было полез в  общую давку,  его остановил сжатый
кулак молодого нарлака.  Бить  даже  не  пришлось -  хватило и  зрелища.  Былой
воришка держал в другой руке сразу три рыбки.
     - Проголодался?..  -  ласково спросил он Аргилу. И помахал своей добычей у
него  перед носом:  -  Всем здесь хорошо,  только хорошеньких девочек что-то  я
давненько не видел... Ну так как? Понял? Будешь моей хорошенькой девочкой?..
     Маленький сегван отчаянно замотал головой и попятился.  Потом остановился.
В животе у него от голода звенело,  точно в пустом котелке, по которому ударили
камнем.  Он видел других невольников - как правило, молодых и пригожих, которые
становились  "девочками".  Это  были  самые  униженные  создания,  рабы  рабов,
потерявшие  даже  сво„  последнее  право  -  привилегию  называться  мужчинами.
"Девочки" вызывали у  него жалость и отвращение пополам с ужасом,  они казались
чем-то  непоправимо  замаранными...   Но...   их  некоторым  образом  ценили  и
оберегали... с ними делились едой...
     От  этого  было  только  страшнее,  как  будто  люди,  больные смертельной
болезнью, получали от не„ выгоду и удовольствие.
     Аргила заплакал, не в состоянии ни податься навстречу, ни уже окончательно
повернуться и  убежать.  Костлявые рыб„шки,  в которых обычный едок уловил бы и
плесень, и весьма скверный посол, в этот миг были для несчастного подбиральщика
олицетворением всего самого вкусного и спасительно-сытного. Что в Оконце концов
победило бы -  отвращение или голод?.. Это осталось неизвестным. Судьба, до сих
пор не  слишком-то  милосердная к  маленькому сегвану,  нежданно расщедрилась и
избавила его от тягостного решения.
     - Ну? - Сфенгар снова помахал рыб„шками и сам сделал шаг к своей жертве. -
Пойд„шь со мной, мой хорошенький? Уж я тебя не обижу...
     Рядом с ним стояли трое его ближних друзей - конечно, тоже нарлаки, ибо на
руднике всякий искал себе земляков.  Друзья выглядели такими же мордастыми, как
их  предводитель.  Они  слышали  краем  уха,  будто  где-то  на  приисках  были
невольники,  которые никогда не  работали сами.  Дневной урок за  них выполняли
другие, боявшиеся умереть ночью от удара цепью по голове или от гвоздя, вбитого
в ухо. "Вселяющие страх" и в неволе жили неплохо. Когда-нибудь они четверо тоже
станут такими!  Даром,  что  ли,  уже теперь надсмотрщик Бичета смотрел на  них
благосклонно и даже не думал вступаться за мальчишку-сегвана.  А что ему?  Если
невольники запуганы и забиты - только легче службу нести...
     В  это  время  из  ворот штольни появился Щенок.  Тридцать вторая тележка,
означавшая право передохнуть и поесть, далась ему нелегко. Он опоздал к раздаче
и  теперь  устало  бежал  по  заснеженной дороге  -  удастся  ли  схватить хоть
что-нибудь,  хоть отлетевшую рыбью голову?  Или,  если повез„т,  заметить целую
рыбку, кем-то оброненную в толкотне?..
     Со дня драки с  Волчонком Аргилу он старательно не замечал.  Но никуда тут
не денешься,  это закон: если поклялся кого-то или что-то не замечать, на самом
деле  только  за  ним  и  следишь.   Щенок  сразу  увидел  происходившее  между
мальчишками.  Его никто не  просил вмешиваться,  ему не было дела до невезучего
сына ненавистного племени... Он подош„л к Сфенгару сзади и сгр„б его за плечо.
     До  сих пор они ни  разу не  сталкивались.  Сфенгар не  трогал Щенка и  не
пытался его задирать,  предостерегаемый,  вероятно, неким безошибочным животным
чуть„м. Ну а венн с самого начала держался особняком.
     И  вот  теперь -  сошлись.  Из-за  чего  же?  Из-за  ничтожного,  грязного
маленького сегвана.  До которого Щенку, как он сам заявил, не было ни малейшего
дела.  Однако Сфенгару показалось,  будто  на  плече у  него  сомкнулись клещи.
Мальчишка-венн был тощим,  но крепким и  жилистым -  иначе надселся бы за своей
полуторной  тележкой  уже  давно.  Сфенгару  потребовалось  усилие,  чтобы  его
отшвырнуть, не выронив при этом рыб„шек, зажатых в кулаке:
     - Не лезь не в сво„ дело, сын потаскухи?
     Рабы в  каменоломнях принадлежали к самым разным народам.  Поэтому каждый,
кто не был совсем уж безнад„жно глуп от природы, через некоторое время научался
худо-бедно изъясняться на нескольких языках.  И первым