Волкодав  еще  по  каторге  помнил,  на  что  способен человек  в  таком
состоянии.
   Третий раз в одно лето дерусь на Божьем Суде...  -  подумалось венну.
Но впервые - за свою честь. Хотя это с какой стороны посмотреть...
   Глузд Несмеянович поднялся на ноги, и народ заволновался. Началось!..
   - Боярин,  -  обратился кнес к Лучезару.  - Ты знатного рода и можешь
потребовать замены себе  на  бой  против этого человека.  Желаешь ли  ты
замены или предпочтешь сам отстаивать свою правоту?
   Плишка и Канаон одновременно посунулись вперед.  Волкодав казался им,
верно, противником как раз по зубам. Но Лучезар ответил:
   - Моя честь такова, что ее не может нарушить прикосновение безродного
человека и негодяя. Я сам отплачу ему за сестру.
   Волкодав изумленно спросил  себя:  неужели Лучезар до  такой  степени
презирал Богов  и  ни  во  что  не  ставил  Их  Суд?..  Потом  вспомнил:
приверженцев серого порошка трудно было  мерить аршином здравого разума.
Чего  доброго,  Лучезар вправду уверил себя,  будто не  он,  а  Волкодав
продавал разбойникам "сестру" и обрекал ее смерти!
   Кнес между тем повернулся к бывшему телохранителю дочери и сказал:
   - Ты,  Волкодав,  еще не  оправился от ран.  Ты тоже можешь возложить
свое дело на другого бойца.
   Венн переступил с  ноги на ногу и произнес слова,  которые галирадцам
суждено было запомнить надолго:
   - Я  буду биться сам,  государь,  И  пусть неправого покарает его  же
собственный меч.
   У  Лучезара был отличный и очень дорогой клинок знаменитой нарлакской
работы,  обоюдоострый и  почти,  в  два локтя длиной.  На  лезвии стояло
клеймо   славного  мастера,   рукоять   переливалась  цветными  камнями,
привезенными с  Самоцветных гор.  Волкодав взялся бы сказать,  с  какого
именно прииска. Достойный меч для знатного человека.
   Самому кнесу не стыдно было бы носить такой у бедра. Хорошее оружие -
первейшее дело для воина.  Волкодаву,  впрочем,  доводилось видеть,  как
настоящие мастера выходили против  железного боевого меча,  держа  всего
лишь деревянный учебный,  - и побеждали. Здесь, понятно, все было иначе.
Когда воины вроде Волкодава и  Лучезара сходятся дружески размять кости,
это очень красиво. Когда они бьются насмерть, это тоже красиво. Но еще и
ужасающе страшно.

   Народ стоял очень тихо  и  смотрел во  все  глаза,  временами забывая
дышать. У многих непроизвольно ходили ходуном плечи. Лучезар сразу занес
меч   двумя   руками  и   прыгнул  вперед,   желая   покарать  венна  за
самонадеянность.  Волкодав отвел удар,  направив его в сторону и вниз, -
из более слабой ладони выскочила бы рукоять.  Лучезар удержал. И уже сам
перехватил  меч  венна,  устремившийся  к  шее.  Узорчатое  лезвие  лишь
оставило на его плече неглубокий порез.
   Оба дрались обнаженными по пояс,  без щитов и доспехов. Того требовал
обычай,  когда  звали  Богов судить чью-то  жизнь или  смерть.  Лучезар,
отлично сложенный и поджарый, был сыт, силен, подвижен и гибок. Волкодав
еще не отделался от повязок, и правая рука была плотно притянута к телу.
Волосы,  повязанные тесьмой,  липли к потной спине.  Каждое столкновение
мечей  отзывалось тошнотворной болью,  от  которой  дрожали  колени.  Но
Волкодав был прав.

   ...Когда Мать Кендарат сжалилась над саженным "малышом" и  взялась ею
вразумлять,  он  вскоре  убедился,  что  ухватки  благородного  кан-киро
невероятным  образом  сочетались  с   веннскими,   предназначенными  для
вооруженной руки.  Он сказал об этом жрице, и та нисколько не удивилась.
Люди  разных  племен различаются внешне,  но  внутри устроены одинаково,
сказала она. Открытие Волкодава не заинтересовало ее. Вера Богини Кан не
одобряла   оружия.    Настырный   ученик,   однако,   продолжал   что-то
изобретать...

   Мыш блаженно спал, повиснув вверх лапками на деревянной рукояти щита,
который держала воительница Эртан.  Она  загодя  опоила  зверька маковым
отваром,  подмешанным в  его любимое молоко.  Нечего ему лезть не в свое
дело и мешать Волкодаву.
   Вельхинка во  все  глаза  следила за  поединком,  временами стискивая
кулаки  и  забористо ругаясь сквозь  зубы.  Ноги  отказывались стоять на
месте,  тело  порывалось  "помогать"  Волкодаву  справляться  с  ударами
боярина.  Спустя некоторое время Эртан начала узнавать приемы,  которыми
еще  на  плоту  сокрушал  ее  Волкодав.  Только  тогда  они  всего  лишь
танцевали. Не более.
   Она  поняла,  что  разведка окончилась,  когда  узорная  сталь  снова
перехватила нарлакский клинок Лучезара, заставив его вычертить в воздухе
замысловатые спирали и  косо,  с глухим стуком врубиться в дубовые шашки
мостовой.  Лучезара выручила быстрота.  Менее  проворный искалечился бы,
налетев на  рукоять животом.  Меч Волкодава взвился над его спиной...  и
опустился плашмя, сшибив боярина с ног.
   Мать  Кендарат оставила Волкодава,  когда  он  пошел  сводить счеты с
Людоедом.  Ей  жаль было покидать полюбившегося ученика,  но и  вступить
вместе с ним на путь мести и крови она не могла. Ради ее памяти Волкодав
теперь давал шанс врагу, не стоившему пощады. Но только один. Второго не
будет.
   Эртан ни о чем не договаривалась с венном заранее. Она просто поняла,
что он сделал. И почему. Наитие снизошло на нее, и она крикнула:
   - Меч не служит неправому! Повинись, Лучезар, останешься жив!
   Лучезар мгновенным прыжком взвился на ноги,  выдернул меч из мостовой
и снова бросился на Волкодава.
   Венн ждал его,  стоя возле черты.  Он не был ранен и  даже не слишком
запыхался,  но  сквозь повязки на руке и  груди проступила свежая кровь.
Боль наверняка его мучила,  но он ничем этого не показывал. Меч Лучезара
свистнул низом, коварно метя ему по ногам. Пусть-ка попрыгает. Волкодав,
не отвечая,  легко взвился на полтора аршина вверх. Бешеный замах пропал
впустую,  Лучезара развернуло боком,  и  венн еще в  прыжке успел крепко
достать его ногой.  Боярин потерял равновесие, но опытного воина смутить
было трудно: он мягко перекатился через плечо и сразу вскочил. Кто-то из
его  сторонников зашумел,  возмущенный действиями Волкодава.  Они  могли
шуметь
   сколько  душе  угодно.  В  Божий  Суд  не  смеет  вмешиваться  никто.
Священный круг не принадлежит этому миру.  В нем живут лишь поединщики и
два их меча. И Правда Богов.
   Когда  Лучезар,  униженный  и  утративший терпение,  в  очередной раз
метнулся вперед,  Волкодав...  внезапно положил свой  меч  наземь.  Люди
ахнули. Многим показалось, будто он просто шагнул вперед, под удар. Вряд
ли кто,  кроме Эртан,  видел,  что он сделал на самом деле. Точно так он
поступил на  плоту,  когда в  самый первый раз попросил ударить его.  Он
словно проплыл по воздуху вбок, уходя от опускавшегося меча. Он оказался
справа от Лучезара,  плечо в  плечо.  Разворот на левой ноге...  Пальцы,
годившиеся завязывать узлом  гвозди,  обхватили кисть  Лучезара вместе с
рукоятью меча.  Шаг в  сторону и  назад.  Боярина подхватила и  повлекла
вкруговую  сила,  порожденная  его  собственным яростным  размахом.  Шаг
вперед, плавное движение кисти...
   Было слышно,  как у Лучезара затрещало запястье, мгновенно ослабевшие
пальцы  безвольно  обмякли,  и  самоцветная  рукоять  перешла  в  ладонь
Волкодава,  Давать Лучезару еще какие-то возможности?..  Венн и  так уже
совершил подвиг  милосердия,  вовсе  ему  не  присущего.  Неужели старая
жрица,  случись она здесь,  попыталась бы  что-то объяснять человеку,  с
такой легкостью топтавшему жизни других?..
   Глубоко в сердце Волкодав знал:  попыталась бы. А ему еще попеняла бы
- не  пожалел  Лучезара,  не  вразумил,  не  отвел  от  серой  отравы!..
Волкодаву до таких духовных высот было далеко.
   Все  произошло в  доли  мгновения,  без  задержек и  раздумий,  одним
непрерывным движением. Рукоять нарлакского меча переменила владельца, но
клинок всего  лишь  дочертил дугу,  затеянную самим  Лучезаром.  Тяжелая
отточенная сталь  разорвала боярину горло  и  рассекла шейные  позвонки.
Тело, еще не понявшее собственной смерти, жутко забилось, поливая кровью
дубовые  шестиугольники.  Волкодав остался  стоять,  держа  в  руке  меч
Лучезара.  Справедливый меч  всегда  карает неправого.  В  том  числе  и
собственного хозяина.
   При виде смерти толпа ахнула,  задышала, качнулась назад, потом снова
вперед.  Раздались крики.  Волкодав слышал их  смутно.  У  него гудело в
ушах,  перед глазами расплывались бесформенные багровые пятна.  В  груди
жгло.  Он безразлично подумал, что этак недолго и помереть. Вот некстати
пришлось бы.  Он знал свою правоту и не мог проиграть бой. Он знал и то,
что победа должна была дорого ему обойтись. Потому что даром в этом мире
не дается вообще ничего, кроме родительской любви.
   Волкодав слегка удивился тому,  что  еще  стоял на  ногах,  и  здраво
подумал,  что это, не иначе, сказывалось возбуждение поединка. Он забрал
свой меч,  перешагнул угольную черту,  до  которой уже добрались струйки
растекшейся крови,  и пошел навстречу Эртан.  Ему казалось, будто он шел
необыкновенно прямо и ровно, но люди видели, что он шатался, как пьяный.
Эртан  бросилась навстречу,  забыв  уронить никому  не  нужный  щит.  Ей
оставалось каких-то  два  шага,  когда  Волкодав  неуклюже  повалился на
колени, и кашель, рвущий нутро, пригвоздил его к мостовой.




   "Что в когтях, несешь ты, друг симуран?
   Что за чудо из неведомых стран
   На забаву любопытным птенцам?
   Расскажи мне, если ведаешь сам!"

   "Я в диковинную даль не летал,
   У порога твоего подобрал.
   Прямо здесь, в краю метелей и вьюг...
   Не большая это редкость, мой друг".

   "Что же это? Удивительный зверь?"
   "Нет, мой друг. Не угадал и тегирь".
   "Может, птица с бирюзовым хвостом?"
   "Ошибаешься: невольник простой.

   Он бежал, но не удался побег.
   Одеялом стал нетронутый снег.
   Торный ветер колыбельную спел...
   Этот парень был. отчаянно смел".

   "Так спустись скорее, друг симуран!
   Мы согреем, мы излечим от ран!
   Не для смертных - в поднебесье полет.
   Пусть еще среди людей поживет'"

   "Нет, мой друг, тому уже не бывать.
   Вы отца его сгубили и мать,
   Самого не выпускали из тьмы...
   Хватит мучиться ему меж людьми.

   Он довольно натерпелся от вас,
   И никто не оглянулся, не спас.
   Ни один не протянул ему рук...
   Слишком поздно ты хватился, мой друг".


        16. ПОСЛЕДНЯЯ СТРАНИЦА

   Это  было  ощущение,  пришедшее  из  далекого  детства  и  много  лет
служившее для него едва ли не окончательным воплощением счастья:  теплое
меховое одеяло по  обнаженному телу.  Волкодав лежал на  широкой лавке в
доме  Вароха,  вдыхал мирные запахи выделанных кож  и  стряпни,  вполуха
слушал приглушенные голоса домочадцев,  и  открывать глаза ему совсем не
хотелось. Жалеть было не о чем. Мечтать, в общем, тоже. Поэтому не очень
хотелось и  думать.  Наверняка у него еще оставались дела на этой земле,
раз уж Боги с  таким упорством выводили его живым изо всех передряг.  Но
об этом он тоже поразмыслит как-нибудь после. Пока он просто наслаждался
покоем,  как раненое животное,  которое надеется выздороветь, если дадут
отлежаться.  А достанется умереть,  оно и не заметит, что умерло. Просто
впереди  вдруг  зашумит  гостеприимная крона  Вечного Древа,  а  в  небе
сделается возможно разглядеть Солнечную Колесницу.  И  наконец из густой
травы навстречу поднимется Старый Зверь и  затеет беседу,  велит держать
ответ за прожитую жизнь...

   Ладонь,  прикоснувшаяся ко лбу, вернула Волкодава к действительности.
Его  принесли  в   дом  в   таком  состоянии,   что  он   даже  не  смог
воспротивиться,  когда  Ниилит принялась лечить его  волшебством.  Наука
Тилорна, верно, пошла ей впрок. Сияние, исходившее от ее рук, в этот раз
заметили уже все. Тем не менее девушка страшно боялась, как бы у него не
началась лихорадка, и без конца подходила потрогать лоб.
   Это мешало заснуть,  но Волкодав не возражал.  До убийства Людоеда он
запрещал себе даже думать о  женщинах.  Теперь у  него была мечта,  и он
надеялся, что она когда-нибудь осуществится. Он открыл глаза и улыбнулся
Ниилит. Она обрадованно спросила:
   - Есть хочешь?
   У нее дома признаком красоты считали дородство.  Волкодав, и без того
жилистый,  вернулся с  границ Велимора осунувшимся так,  что  жалко было
смотреть.
   - Если только с ложечки кормить не начнешь,  - проворчал он и потянул
к себе штаны,  чтобы надеть их под одеялом.  Он вообще редко отказывался
поесть, а уж пренебрегать стряпней Ниилит было бы совершенным грехом.
   - Ты бы полежал, - сказала она.
   Волкодав хмыкнул, окончательно стряхивая дрему.
   - Нашла больного. Ты лучше скажи, можете вы с Тилорном вылечить, если
человек от раны ослеп? Один глаз ему выбили, второй потом воспалился...
   В  его  правом плече покалывали,  как  будто зашивая что-то,  горячие
иголочки. Наверное, это срастались кости. В былые времена он о сломанных
костях забывал уже через месяц.
   - Там, на берегу, был один сольвенн, - сказала Ниилит. - Его вели под
руки. Такой плечистый, красивый... светловолосый... Ты о нем?
   Синие стеклянные бусы блестели у нее на груди.
   - О нем, - кивнул Волкодав. - Поможете? У ж больно парень хороший.
   С  некоторых пор ему нравилось заводить с  ней разговоры о  лекарском
деле  и  наблюдать,  как  на  прекрасном  лице  проявлялось  достоинство
сосредоточения,  а  между  бровями  возникала  складочка,  говорившая  о
напряженной работе ума.  В  такие  мгновения она  напоминала ему  жрицу,
беседующую с  Божеством.  Он видел подобное выражение у Матери Кендарат.
Наверное, подумалось ему, две женщины, старая и юная, прекрасно поладили
бы. И Тилорн...
   Волкодав спустил ноги  на  пол  и  задумался,  стоило  ли  обуваться.
Босиком было холодновато:  к вечеру выпал снег,  снаружи зябко сквозило.
Но  попробуй  потянуться за  поршнями,  и  Ниилит  бросится помогать.  А
наклоняться самому было больно.
   Он выбрал меньшее из трех зол и  поднялся с лавки,  решившись идти на
кухню босиком. Он втихомолку надеялся, что там, при печке, будет теплее.
   В  это время снаружи в ворота грохнула кулаком тяжелая и нетерпеливая
мужская рука.
   Щенок,  успевший вырасти в  толкового молодого пса,  с  лаем  полетел
через  двор.  Ниилит  очнулась  от  мысленных поисков  Декши,  испуганно
оглянулась на Волкодава и увидела у него в руке меч, вдетый в ножны.
   Стукнула входная дверь дома:  к  воротам побежал Эврих.  Было слышно,
как он спрашивал,  кого еще нелегкая принесла среди ночи. Волкодав вышел
вслед за аррантом и  встал в  темноте у  крыльца.  В такой глухой час по
гостям обычно не ходят, Разве только за повитухой для роженицы. С другой
стороны,  воры  редко  стучат кулаками в  ворота.  Пальцы венна привычно
обняли  рукоять.  Случись  что,  первого,  вскочившего во  двор,  он  уж
как-нибудь да уложит.
   - Открывай,   Эврих,   свои!  -  долетел  голос  Авдики,  и  Волкодав
исполнился самых черных подозрений.  Эврих поднял брус и  вытащил его из
ушек,  ворота раскрылись,  и  внутрь,  ведя в  поводу коней,  вошли пять
человек.  Волкодав обратил внимание,  что коней было больше. В маленьком
дворике сразу стало не повернуться.
   Потом  венн  увидел  подле  Авдики знакомцев:  Аптахара с  Атталиком.
Другие двое были совсем чужими,  но немедленной беды ждать,  похоже,  не
приходилось.
   - Чем обязаны,  благородный сын кунса?  - вежливо кланяясь, обратился
Эврих к юному заложнику. Тот вместо ответа спросил:
   - Где Волкодав?
   - Я  здесь,  -  негромко  отозвался  венн,  появляясь из  темноты.  -
Здравствуй, Атталик. И вы, прежние соратники.
   - Милостью Храмна,  -  старательно глядя мимо Волкодава,  пробормотал
Авдика. Его отец только угрюмо кивнул. Он тоже смотрел в сторону.
   Лошади пофыркивали,  принюхиваясь в темноте.  Из дому выпорхнул Мыш и
полетел знакомиться. Атталик ткнул пальцем вслед пронесшемуся зверьку:
   - Здесь у нас кони...  Забирай своих домашних,  Волкодав, и уезжай из
города прямо сейчас.
   - А то что? - спросил Эврих.
   - А  то  вам  еще  до  утра красного петуха пустят!..  -  скаля зубы,
прорычал Авдика. - Лучезаровы отроки сговорились!
   - Это слышала девочка-чернавка, - сказал Атталик. - Я однажды прогнал
Канаона,  когда тот...  Словом,  она не стала бы меня обманывать. Их там
порядочно, и они очень злы.
   Никто в  доме Вароха еще не ложился спать.  Старый мастер уже стоял в
дверях,  опираясь на плечо внучка. Тилорн стоял рядом. Он заметно окреп,
волосы у него отросли и больше не выглядели неприлично короткими.
   До всех постепенно доходило,  что им предлагали бросить выстраданный,
трудами и  кровью заработанный домашний уют и бежать неизвестно куда.  В
ночь, в предзимнюю тьму. Унося с собой сколько руки захватят...
   - На  воротах сейчас Бравлин с  ребятами,  -  по-прежнему не  глядя в
глаза Волкодаву, буркнул Аптахар. - Выпустят.
   - Соседи... - кашлянув, невнятным от внезапно навалившегося несчастья
голосом проговорил Варох.  -  Кликнуть... Сполох бить... Люди помогут...
Да и вы, стража...
   - Мы,  стража!.. - плюнув, передразнил Авдика. - Полгорода за ножички
схватится, нам это надо? Волкодав задумчиво произнес:
   - Если им нужен один я...
   - Уж  ты-то  заткнись!  -  И  Аптахар  прибавил крепкое ругательство,
впервые обратившись прямо к нему.  -  С кем венн ни поведется, одна беда
от него,  а прибытку -  вши да блохи!  Нужен ты им!..  Может,  и нужен -
начать чтоб было с  кого!  Я-то  их поболе тебя знаю!..  Своего ума нет,
хоть  послушай,  что  умные  люди  советуют!  Сказано,  уносите  задницы
подобру-поздорову!..
   Голос  его  сорвался.  Аптахар вдруг стремительно повернулся спиной и
яростно высморкался в два пальца.
   Соседи у Вароха вправду были надежные.  Не дали ведь пропасть,  когда
они с внучком остались сиротами,  утратив семью.  И даже когда прибыло с
голубем знаменитое письмо  Лучезара и  по  городу  пополз слушок,  будто
пригретый  мастером   бродяга-венн   продавал  разбойникам  госпожу,   -
уличанские не  поверили.  И  не  допустили к  дому  возможных обидчиков.
Благодарить их усобицей? Боем с дружинными?..

   Волкодав не стал спрашивать,  куда смотрит кнес и  почему боярин Крут
не пресечет непотребства. На кнеса нынче свалилось слишком много всякого
горя.  Не диво,  если затворился вдвоем с  мехом вина и  не велел близко
подходить к  двери.  Крут?..  Почем знать седобородому витязю,  если  из
крома вправду изник десяток-другой Лучезаровых головорезов. А то и вовсе
в крепости не ночевали.  Не по носам же он их там пересчитывает. Теперь,
когда больше нет Лучезара,  Крут, несомненно, управится с его молодцами.
Но  и  это -  дело не на один день.  Пока же...  Вставать силой на силу?
Пожалуй.
   У  Волкодава больно защемило сердце,  когда  Ниилит начала бестолково
метаться по  дому,  на глазах превращаясь из полной кроткого достоинства
юной хозяйки в насмерть перепуганную девчонку. Она хваталась то за одно,
то за другое,  не понимая,  что брать с  собой в дорогу,  чего не брать.
Самым  необходимым предметом  ей  показалась та  самая  ложка,  покрытая
блестящим металлом. Ниилит подхватила ее на кухне и не выпускала из рук.
   Эврих,   которому,  видно,  не  раз  приходилось  откуда-то  удирать,
деловито сворачивал теплую  одежду  и  одеяло.  Он,  оказывается,  успел
купить себе добротную кожаную сумку. И самым первым, что он сунул в нее,
была  связка пухлых,  кое-где  измаранных бурыми пятнами книг.  Волкодав
обратил внимание, что несчастье, казалось, придавило его не так жестоко,
как  остальных.  Эврих словно бы  собирался,  покинув гостеприимный дом,
перебраться под другой кров, не менее щедрый и теплый.
   Старый   Варох   трясущимися   руками   перекладывал   в   мастерской
недоделанные колчаны и  ножны и  никак не мог сообразить,  что же с ними
делать.  Притихший Зуйко ходил за дедом по пятам,  а пес вертелся у всех
под ногами и жалобно скулил.
   Самому Волкодаву собирать было особенно нечего.  Полупустой запл