вздрагивая,  одинаковым
движением потянулись к ушам. Ко всему прочему,  синеватая  тьма,  вполне
проницаемая для глаз Волкодава, им казалась совершенно  кромешной.  Венн
вложил в руку Винитару ремённую застёжку своего заплечного мешка, и  тот
крепко сжал её, понимая, зачем это нужно.. Самому кунсу на  плечо  легла
ладонь Шамаргана. Водительство Волкодава было ими принято как должное  и
даже  с  благодарностью.  После  пережитого  потрясения  ничего  так  не
хотелось, как надёжной опоры. И, наверное, они нутром  понимали  то  же,
что уяснил себе венн: засиживаться на одном месте было нельзя. Ни на ком
не осталось сухой нитки, да и мокнуть  беглецам  довелось  отнюдь  не  в
тёплых морях, омывающих Мономатану. Перестань двигаться - и холод,  токи
которого пронизывали ледяную пещеру, очень скоро  доконает  всех  троих,
подарив вместо сошествия в  Понор  совсем  иную  смерть,  гораздо  менее
достойную, но зато протяжённую. Они просто замёрзнут.
   Шустрый Мыш то уносился вперёд, разведывая дорогу, то  возвращался  к
хозяину. Зябкой сырости вроде теперешней он не  выносил  и  рад  был  бы
отсидеться за пазухой у Волкодава, но, на его беду, человеческая  одежда
оказывалась такой же холодной и мокрой, как и всё кругом, и зверёк опять
пускался в полёт. Наверняка при этом он обиженно  верещал,  но  Волкодав
по-прежнему не мог его слышать.
   Венн тянул вперёд своих спутников, толком ещё не пришедших в  себя  и
бестолково, незряче спотыкавшихся у него за спиной. Он пытался думать  о
том, каким образом гибель в бездне Понора была  предпочтительней  тихого
замерзания возле обвала. При этом венн вспоминал Близнеца,  вырубленного
из ледяных недр, и невольно дивился: им ли,  смертным,  чураться  конца,
освящённого участью Бога?.. Причём Бога, насколько мог судить  Волкодав,
очень достойного, никакому непотребству Своих чад не учившего...
   Через несколько сотен шагов он, как ему  показалось,  сумел  нащупать
ответ. Не род  смерти  отвращал  его,  а  та  безропотность,  с  которой
пришлось бы её принимать. Кроткий Целитель не потому небось  остался  во
льду, что для борьбы мужества не хватило. Вполне могло случиться и  так,
что Понор окажется недосягаемо погребён под пятой ледяного великана и им
придётся-таки застывать в этой пещере, в последнем её тупике, у  трещины
либо колодца, в который из внешнего  мира  со  свистом  и  рёвом  падает
ветер. Так оно скорее всего и получится, потому что жизнь отчаянно скупа
только на счастливые избавления; что-что, а жестокие каверзы  у  неё  не
залёживаются. Но это - жизнь, великое испытание, и, стало быть, надо его
выдержать до конца. Не сдаваясь  посередине  дороги  и  всемерно  дразня
Незваную Гостью, вынужденную дожидаться мгновения власти.
   Вот тогда и перед Старым Псом предстать будет не стыдно.

***

   Не зря  вспоминались  Волкодаву  Самоцветные  горы  и  в  особенности
Бездонный Колодец!.. Нынешний поход сквозь недра становился чем  дальше,
тем больше похож на тот давний, случившийся годы назад. Тогда  они  тоже
втроём шли в неизвестность, лелея надежду отыскать выход  наружу,  но  в
глубине души гораздо более веря в  погибель,  подстерегавшую  на  каждом
шагу. Тот раз им пришлось встретиться с двойной  неудачей.  Легендарному
выходу из Колодца, пересудами о котором жил весь огромный  рудник,  было
отказано в существовании. А наградой по возвращении стали  невыполненные
посулы.
   Только в Колодец они  поначалу  спускались  -  и  гадали,  обдаваемые
подземными водопадами, куда же подевалось тепло земных глубин, - а здесь
приходилось всё время лезть вверх, оскальзываясь  на  льду,  выглаженном
водой. Двигаться вперёд, да ещё с двоими почти беспомощными  спутниками,
было очень тяжело, и Волкодав постепенно перестал сомневаться  и  понял,
что пещера должна была завершиться  в  точности  как  Колодец:  округлым
залом с озером густой, бирюзово светящейся то ли воды, то ли не воды.
   Поэтому, когда синеватые отсветы из еле заметных и доступных лишь его
зрению стали вполне различимыми, он сразу понял,  что  это  означало,  и
даже обрадовался. Очень скоро жерло пещеры резко сомкнулось, превращаясь
в узкий, еле-еле протиснуться  человеку,  лаз  в  полупрозрачной  стене.
Оттуда  резвой  струйкой  выбегал  ручеёк,  дававший  начало  ледниковой
речушке. Мыш безо всяких колебаний нырнул в этот лаз  и  не  заторопился
обратно.  Волкодав  подумал  о  том,  что  дыра,  казавшаяся  просторной
маленькому летуну, для него самого могла  стать  ловушкой.  Он  снял  со
спины мешок, примерился, вытянул руку, как мог перекосил плечи... и тело
ввинтилось в ледяную нору, без труда вспомнив былую науку.
   Лаз встретил венна двумя подряд костоломными поворотами, без  остатка
потребовавшими всей гибкости, на которую он был способен. Довольно долго
он полз  вперёд  по  вершку,  замечая,  однако,  что  с  каждым  вершком
становится всё светлей.  Он  самонадеянно  решил  даже,  что  теперь  не
страшно было бы и застрять; он держал в руке нож и, вероятно,  сумел  бы
прорубиться сквозь последние пяди. По счастью,  этого  не  понадобилось.
Волкодав сделал  ещё  несколько  усилий,  рванулся  -  и  выкатился  под
невероятно высокие  и  почти  прозрачные  ледяные  своды,  очень  хорошо
пропускавшие свет.
   Это был дивной красоты чертог, поистине затмевавший едва ли  не  всё,
что он в своей жизни видел. Сказочная гробница,  бредовый  сон  зодчего,
свихнувшегося после утраты любимой. Ледяные стены, колонны,  невозможные
арки возносились на головокружительную высоту, истаивали,  держались  на
ниточке, и были несокрушимы. То гладкие до хрустальной прозрачности,  то
изысканно-матовые  от  инея,  они   обрастали   бахромами,   гирляндами,
невиданными соцветиями сосулек всех размеров и форм  -  от  крохотных  и
тонких, словно иглы для бисера, до чудовищных  нависших  клыков  по  две
сажени длиной.
   И всё это великолепие пронизывал, обволакивал, держал на  себе  свет,
лившийся, казалось, со всех сторон поровну...
   А посередине чертога, как бы протаивая сквозь ледяной  пол,  идеально
круглой полыньёй затаился непроглядный Понор. Из него не  доносилось  ни
дуновения, ни запаха - совсем ничего.  Волкодав  обратил  внимание,  что
Мыш, храбро проносившийся взад и вперёд  сквозь  развешанные  в  воздухе
ледяные кружева, над Понором не шастнул ни  единого  разу.  Да,  похоже,
здесь было что-то большее, чем обыкновенная пропасть.  Даже  наполненная
ядовитым туманом Препона была понятней и проще в своей смертоносности. А
здесь?.. Правда, что ли, сквозная дыра на тот свет?..
   Так или иначе,  им  втроём  очень  скоро  предстояло  это  проверить.
Покачав головой, Волкодав вернулся к лазу и отправился назад, туда,  где
ждали его Винитар. с Шамарганом.
   Лёгкий, жилистый лицедей ужом скользнул в лаз и даже утащил  с  собой
заплечный мешок венна. Помощи ему не  понадобилось.  Волкодав  склонился
над Винитаром. Тот,  по  обычаю  своего  племени,  сидел  на  корточках,
беспомощно привалившись к стене, и  старался  не  шевелиться.  Пока  его
тянул  вперёд  зажатый  в  руке  ремешок,  он  шёл,   вернее,   бездумно
переставлял ноги, не жалуясь и не превращаясь в обузу, но  теперь  и  на
это сил больше не  было.  Он  увидел  кровного  врага,  вернувшегося  на
подмогу, и улыбнулся ему. Не дружески, конечно, но благодарно - и как бы
прощаясь. Вот мол, и весь наш  с  тобой  Божий  Суд.  Вот  как  всё  оно
получилось... А может, и не  без  вмешательства  Богов  получилось-то?..
Волкодаву некогда было  гадать  о  тайных  замыслах  Хозяйки  Судеб.  Он
непременно поразмыслит над этим, но позже. Если время останется. Пока он
бегло оглядел кунса и рассудил про себя, что камень, попавший  в  спину,
должно быть, зацепил того по хребту.  И,  как  обычно  в  таких  случаях
получается, наделал беды. Вен-ну приходилось видеть  подобное.  В  самых
скверных случаях люди переставали чувствовать ноги, а  бывало,  и  руки.
Винитара такая судьба, кажется, миновала, но с  места  он  двигаться  не
хотел. Когда Волкодав взял его за руку,  он  покачал  головой  и  что-то
сказал. По губам венн умел разбирать  плохо,  тем  более  не  на  родном
языке, но всё-таки понял.
   "Не надрывайся, - сказал ему кунс. - Нет разницы, где умирать".
   "Разница есть всегда, - ответил Волкодав. - Давай, всего-то три  шага
осталось. Тебя твоя бабушка ждёт".
   Самому ему показалось, что вместо голоса получилось  какое-то  глухое
гудение. Оно отдавалось  в  голове,  скверно  расчленяясь  на  слова,  и
всё-таки это был знак, что слух не навсегда покинул его и даже понемногу
налаживался. Венн подумал о том, каково-то  придётся  раненому  кунсу  в
крутых извивах тоннеля. Может, Винитар был и прав, не  желая  на  пороге
смерти лишних страданий. И всё-таки Волкодаву претила мысль покинуть его
здесь одного. Нет  уж!  Собрались  все  вместе  сделать  последний  шаг,
значит, быть по сему. Мало чести в том, чтобы вот так ломать уговор!
   "Ну,  если  бабушка..."  -  медленно  выговорил  Винитар.   И   опять
улыбнулся. Совсем не так, как за несколько мгновений до этого.  Волкодав
обхватил его  поперёк  тела,  постаравшись  никоим  образом  не  обидеть
подбитую спину, помог дойти до чела коридора и направил в ледяную нору.
   Всё это время ему было  просто  некогда  думать  про  Шамаргана.  Его
гораздо больше занимало, как одолеет лаз Винитар. Удивительно,  но  кунс
справился много лучше, чем он ожидал. Вновь выбравшись следом за  ним  в
ледяной  зал,  Волкодав,  против  всякого  ожидания,  застал  беспутного
лицедея... за молитвой.  Самое  же  странное,  что  нахальный  кощунник,
любитель  ядовито  охаивать  чужих  Богов,  молился  очень   по-воински.
Оголившись  по  пояс  и  преклонив  колени  перед  провалом  Понора.  От
загорелого, одетого крепкими мышцами тела в холодном  воздухе  шёл  пар.
Волкодав ощутил, как шевельнулась в душе тень праздного  любопытства.  А
ещё чего я о тебе не знаю, друг лицедей?..
   Приподнявшийся Винитар внимательно оглядывался кругом. Венн  невольно
проследил его взгляд и без труда понял, что пытался  найти  кунс.  Следы
людей. Некие  памятки,  оставленные  ушедшими.  Что-нибудь,  принесённое
теми,  кто  приходил  их  помянуть.  Ведь   Понор,   принявший   столько
человеческих  жизней,  по  самой  природе  вещей  неминуемо  должен  был
вызывать поклонение...
   Волкодав  тоже  огляделся.  Ничего!   Ни   вышитого   полотенца,   ни
светильничка, отгоревшего годы назад по чьей-то душе...
   То есть всё это, наверное, было. Далеко, глубоко внизу,  под  толстым
слоем льда, что укрыл изначальный  каменный  пол  и  почему-то  не  смог
сомкнуться лишь над Понором. Нынешнее  ледяное  святилище  возникло  уже
после того, как племя Закатных Вершин переселилось на Берег. Святилище -
или, вернее,  обитель  неких  сил,  не  враждебных  и  не  дружественных
человеку, а просто не  имеющих  к  нему  ни  малейшего  отношения  и  не
желающих его замечать. И оттого не годилась эта обитель ни для  светлого
молитвенного служения, ни просто для жизни, - разве  что  запечатлеть  в
памяти ледяную внечеловеческую красоту и мысленно любоваться  ею  потом,
позже, когда будет пройден путь и отодвинутся нынешние тяготы и тревоги,
когда власть воспоминаний  отшелушит,  как  ненужную  кожуру,  и  мокрую
одежду, и пробирающий  до  костей  холод,  и  страх  перед  неведомым  и
неминуемым... и останутся лишь переливы далёкого  солнца  в  хрустальных
иглах и гранях...
   Потом?.. Волкодав с новым интересом оглядел умопомрачительно  высокие
стены, плавно сходившиеся над  головой.  В  пещере  было  очень  светло,
значит, слой льда наверху достаточно тонок. А несильный,  но  постоянный
сквозняк говорил о том,  что  где-то  имелась  и  сквозная  продушина...
Волкодав  стал  медленно  обходить  идеально   круглое   жерло   Понора,
придирчиво вглядываясь в переливы и изгибы льда и вместе с тем  мысленно
перетряхивая содержимое своего мешка. У них  с  Винитаром  были  мечи  и
боевые ножи. И один деревянный меч, оставшийся более-менее целым. И  ещё
- это уже касалось мешка - кое-какой инструмент, без  которого  разумный
человек не пускается в дальнее  путешествие:  молоток,  полтора  десятка
разных  гвоздей,  хорошая  маленькая  пила,  запасной  нож  и,  конечно,
верёвки. Да чтобы с такой-то снастью трое крепких  мужчин  не  придумали
себе иного исхода из этой дыры, кроме бессильного шага в Понор?..
   Взгляд опытного подземельщика скоро нашарил  на  двухсаженной  высоте
уступ, вполне приемлемый, чтобы встать на него и начать  рубить  ледяные
кружева, прокладывая путь ещё дальше наверх. Работка, конечно,  будет  -
не позавидуешь, но ничего невозможного в том, чтобы добраться до свода и
хорошенько приложиться к нему молотком, Волкодав не  находил.  Знать  бы
ещё,  что  они  увидят,  выбравшись  на  ледник?  Хищные  рожи  дикарей,
расслышавших стукоток и смекнувших, что он означает? Или - ещё хуже,  но
тоже вполне вероятно - ясную  морскую  даль  и  в  ней  парус  уходящего
корабля?..
   Жизнь  давно  отучила  Волкодава  бояться  подобного  исхода  ещё  не
совершённых поступков и впадать из-за этой боязни в  грех  недеяния.  Он
хотел подозвать Мыша и отправить его на  поиски  отдушины  -  понятливый
зверёк очень хорошо умел это делать, - но тут Мыш сам подлетел к нему и,
повиснув перед лицом, отчаянно заверещал.  Слух  к  Волкодаву  едва-едва
возвращался, вопли и пронзительный  писк  Мыша  показались  ему  тонкими
иголочками, словно бы издалека и невнятно  кольнувшими  внутри  онемелых
ушей. Одно  не  подлежало  никакому  сомнению:  истошные  крики  зверька
означали нешуточную опасность. Венн привык доверять крылатому  спутнику,
распознавшему недоброе.  Его  собственное  пёсье  чутьё  сработало  лишь
мгновением позже. Эти напряжения в тонкой ткани бытия, обычному человеку
способные, самое большее, внушить  смутное  беспокойство...  Волкодав  в
своё время прошёл слишком страшную школу.  Он  даже  не  бросил  лишнего
взгляда на облюбованный было уступ, как-то сразу поняв, что стоять там с
молотком ему уже не судьба, - и без колебаний  кинулся  к  спутникам.  И
совсем не удивился, когда рядом  грохнула  о  ледяной  пол  и  вдребезги
разлетелась сорвавшаяся сверху сосулька. Потом ещё и ещё.
   А обидно было бы, случись всё это, когда мы  были  бы  на  полпути  к
потолку... -  пронеслась  в  сознании  Волкодава  совершенно  неуместная
мысль.
   Быть  может,  первоначальный  обвал,  уничтоживший  внешнюю  половину
тоннеля, запрудил-таки речку и вода, не находя  выхода,  взялась  ретиво
размывать основания ледяных стен? Или  то  первое  сотрясение  оказалось
столь сильным, что поколебало  столетнее  равновесие  всего  ледникового
языка и теперь он давал трещину  за  трещиной,  разваливаясь  на  ломти,
неотвратимо обрушиваясь сам в себя, заполняя внутренние пустоты  -  так,
словно некто огромный шагал  по  нему  снизу  вверх,  топча  и  проминая
иссечённую разломами бело-голубую поверхность?..
   Шамарган и Винитар были уже на ногах. Волкодав подлетел  к  ним,  как
раз когда пещеры достиг особенно сильный удар, - и купол,  нависший  над
Понором, раскололся. Теперь обломки  сыпались  градом.  Чудеса  ледового
зодчества на глазах  превращались  в  рои  метательных  копий,  жаждущих
крови. Крови нечестивцев, оскорбивших созерцанием не предназначенное для
смертного  взгляда.  Шамарган  вскинул  над   головой   многострадальный
Волкодавов мешок - авось тот, надёжно сработанный мастером,  делавшим  в
своё время щиты, продержится ещё хотя  бы  немного.  Трое  мужчин  перед
лицом смерти по-братски схватились друг за  дружку,  не  понимая  зачем,
просто потому,  что  иначе  было  совсем  невозможно.  Трещина  очертила
ледяной потолок как раз там, где собирался прорубать  его  Волкодав:  он
действительно угадал самое слабое место. Трещина  расширилась,  и  новый
толчок сбросил вниз округлую крышку. Она упала по ту  сторону  Понора  и
рассыпалась, обдав белыми крошками стены. В лица людям дохнуло ветром  и
ледяной пылью. Волкодав вскинул глаза и  успел  рассмотреть  высоко  над
собой кружок чистого неба.
   И в этом кружке - три вершины, три горных зубца.
   Потом вся правая стена подалась, дрогнула и начала падать.
   Ему показалось, она падала медленно-медленно.
   Прозрачные клыки сосулек, которые он не так давно собирался запомнить
и унести  с  собой  для  мысленного  любования,  хищно  и  величественно
запрокидывались... целясь как раз туда, где они трое стояли. И  спасения
не было никакого. Ни увернуться, ни отскочить - некуда.
   Разве что...
   Мыш упал на голову Волкодаву и что было мочи вцепился коготками ему в
волосы: "Я с тобой! Делай, хозяин!.."
   И Волкодав сделал. Единственное, что ему ещё  оставалось.  Он  шагнул
вперёд, через гладкий ледяной край, в темноту и ничто. Двое спутников, с
которыми они держали друг дружку за плечи, шагнули вместе с ним до  того
слаженно и согласно, словно так тому и следовало быть.
   Через долю мгновения пещера за их спинами перестала  существовать.  И
на  том  обвал  прекратился.  Великанская  пасть  захлопнулась,  схватив
пустоту.

***

   У Хономера было припасено с собой вполне  достаточно  зерна,  муки  и
печёного хлеба - тех самых нечерствеющих походных лепёшек, которыми  так
славился кочевой Шо-Ситайн. Не говоря уже о сушёном  мясе,  приправах  и
соли: жрец-Радетель, вообще-то способный месяцами держаться на  горстках
молотого ячменя, на сей раз  оставил  привычку  путешествовать  налегке,
желая, как уже говорилось, явить диким горцам державную мощь  и  величие
своего храма.
   К его превеликой досаде, ночной потоп, превративший в липкие, забитые
грязью комья жреческое облачение  и  богослужебные  книги  Хономера,  не
пощадил и съестного, чем нанёс святому делу, пожалуй, даже больший урон.
Именно так: богато расшитые красно-зелёные ризы можно было  отстирать  и
высушить на ветру, что же до книг, то написанное на  погибших  страницах
Хономер и так знал наизусть до последнего слова... А вот  хлеб,  мясо  и
крупа оказались непоправимо утрачены.  Всего  через  сутки  с  небольшим
после ночёвки возле Зимних Ворот,  когда,  с  неисчислимыми  трудностями
выбравшись на плато Алайдор, Хономеров поезд наконец-то обосновался  для
новой стоянки на относительно  сухом  и  надёжном  буфе,  жрец  заставил
валившихся от усталости людей сперва всё-таки разобрать мокрые вьюки  на
просушку. Тут-то и оказалось, что все  запасы  снеди,  кроме  зерна  для
животных, успели насквозь прорасти плесенью. Чёрной, склизкой  плесенью,
тошнотворной даже на вид.
   И это в лютом холоде,  посреди  лениво  тающего  снега,  за  какие-то
несчастные  сутки,  да  в  плотных  кожаных  сумах  и  мешках,   наглухо
закупоренных именно от таких вот случайностей! Необъяснимо...
   Тем не менее траченное плесенью  осталось  только  выбросить  наземь.
Есть что-либо, опоганенное чёрной паршой,  даже  после  варки  в  котле,
значило наверняка отравиться, - бывалые походники знали  это  из  опыта.
Между прочим, у них и  котлов-то  оставалось  едва  половина.  Остальные
валялись сейчас на камнях где-то  внизу,  смытые  всё  тем  же  потоком.
Кутаясь в плащ, Хономер угрюмо смотрел, как мешок за мешком  отправлялся
в клокочущий каменистый размыв, и сквозной ветер,  по-прежнему  тянувший
со стороны гор, насвистывал ему в ухо:  возвращайся,  жрец.  Возвращайся
назад!..
   Он подумал о стеклянном светильничке, которого, сколько он  ни  шарил
мёрзнущими руками по затопленному полу шатра, отыскать так и не удалось.
Должно быть, прокудливая вода вытащила его наружу и похоронила в  грязи.
Вот так ложатся в землю самые неожиданные предметы; другие люди случайно
находят их сто лет спустя и потом долго гадают, что это за вещь и  каким
образом явная принадлежность учёного могла  очутиться  посередине  дикой
страны. Светильничка было жалко, но Хономер понимал: сколько  ни  отводи
душу  хоть  ругательствами,  хоть  молитвой,  утраченное  от  э