рошо сделал, что выручил нашу Раг.
     Должен же он был сказать что-то учтивое, затевая разговор с гостем.
     Младшего такие предрассудки." кажется, не обременяли.
     - Одного жаль, воин ты никудышный, - заявил  он Волкодаву. Мааюн дернул
его  за ухо,  но больше для вида, и Тхалет  вырвался:  -  Ты ведь и  тогда и
теперь  нипочем  не  обнаружил  бы  нас, если  бы  не  твоя  летучая  тварь,
норовившая нагадить нам на головы! Чего ты стоишь в открытом бою, хотел бы я
знать!
     Венн мог бы спросить  его, не  беспокоит ли помятая шея, но не спросил.
Для  него  давно миновали  те времена, когда  любой намек  на  недостаточное
мастерство  воспринимался как  страшное оскорбление  и  требовал немедленных
опровержений.
     - Может, и никудышный, - проворчал он безразлично.
     - Настоящий воин бросил  бы стервятникам  наши трупы, а ты  оставил нам
жизнь,  как  какой-нибудь  робкий трусишка, никогда  не  видевший  крови,  -
продолжал  юный  шан.  -  У  тебя  даже нет  оружия,  приличного  свободному
человеку. Длинные мечи хороши только  для полумужчин из предгорий,  боящихся
подойти  вплотную к врагу. Ну а  ножом, который ты носишь на  поясе,  только
лепешки  маслом намазывать. Я уж вовсе  молчу  про  ту палку, с  которой  ты
упражняешься. У нас такими дети играют. Которым по малости лет железа в руки
не дают, чтоб не порезались...
     Тут Волкодав наконец  заметил  то, что Эврих,  наверное, распознал бы с
первого взгляда. А именно - оба юноши с трудом давили рвущийся  наружу смех.
Венн запоздало сообразил, что его просто испытывали. Разговор, несовместимый
с обычаем  гостеприимства, на самом деле был сплошной шуткой. Шутки Волкодав
понимал. Иногда. Отвечать на них по достоинству - так и не научился.
     Мааюн выдал себя первым. Расплылся  в неудержимой улыбке,  потом так же
быстро стер ее с лица. Взрослому пристала сдержанность.
     -   Ты   вправду  великий  воин,  чужеземный   брат,  -  проговорил  он
торжественно. - Ты не  обращаешь внимания на мальчишку, хотя бы и с кинжалом
у  бедра.  Мы  с  Тхалетом  -  приемные дети Раг.  Мы  еще  как  следует  не
поблагодарили  тебя за  то, что  ты  вернул к очагу шанов и мачеху,  и  нашу
маленькую сестричку...
     - Но это все равно плохо, что ты ходишь без настоящего мужского оружия,
- нетерпеливо вмешался  Тхалет. - Пойдем к дядьке Шенаю,  кузнецу. Он сделал
много кинжалов  и подберет  такой, чтобы пришелся  тебе  по руке.  Он плавит
железо в самородном огне, и  потому-то с нашими клинками не могут сравниться
те, что делают кворры!.. Волкодав сказал:
     - Только если ты мне покажешь" как здесь у вас ими дерутся...
     Он имел  в виду научиться  новому  искусству, когда ему подарят кинжал,
ибо давно усвоил - не гнушайся никаким новым умением, мало ли что пригодится
однажды. Однако братья поняли его по-своему. Старший кивнул младшему:
     - Покажи.
     Тхалет  счастливо заулыбался,  отчего строгое  лицо  юного  воина вновь
стало совсем мальчишеским, проказливым  и лукавым. Потом перестал улыбаться,
по-кошачьи прянул  назад, правая  рука  оказалась возле бедра и,  скользнув,
извлекла  из ножен кинжал. Движение получилось завораживающе красивым. Тугой
узелок тонкой шелковой ткани на  конце рукояти, удививший некогда Волкодава,
при этом развернулся в большой  ярко-малиновый  платок. Венн не отказался бы
узнать, каким образом Тхалету удалось так ловко распустить  плотно собранный
сверток. Зато  предназначение  платка сразу  сделалось очевидно.  Юный  воин
бросался  вперед и  стремительно отступал,  перетекал и перелетал  вправо  и
влево,  вертелся  волчком, выгибался  так, словно в его теле совсем не  было
костей.  Яркий  шелковый  хвост  при  этом  то  и дело  летел прямо  в  лицо
воображаемому  противнику, не давая уследить за движением руки, направлявшей
нешуточно грозное  лезвие. А оно еще и порхало в  ладони, глядя то вверх, то
вниз,  прячась и  возникая между  пальцев  и временами  упираясь  основанием
рукояти в ладонь для пронзающего тычка...
     - Вот  это  называется  "горный  кот выходит  из  пещеры"... - негромко
пояснял Мааюн. -  А это - "трава шех встречает дуновение утреннего ветра"...
А теперь "маленький камень на дне прозрачного озера"...
     Мастерство  Тхалета  не  подлежало  никакому  сомнению. Сперва Волкодав
просто любовался  отточенным боевым  танцем,  сидя  в  позе  почтения. Потом
испытал  более  сложное  чувство  и попробовал  в  нем разобраться,  ибо оно
беспокоило. В Беловодье он тоже встречал мастеров  воинских искусств, да еще
каких. Но там, в мире, переросшем убийство человека человеком, эти искусства
служили  не  отнятию  жизни,  а  совершенствованию   духа  и  тела"   Оттого
наставления учителей начинались всегда одинаково. Когда-то  давно, объясняли
они, ошибка  в движении означала несомненную гибель. Вот и теперь попробуйте
вообразить смертельную опасность и  все сделать так,  как если  бы  от этого
зависела  ваша  жизнь...  Ученики  пробовали  представить.  Иные  с  большей
добросовестностью,  иные с  меньшей. И было замечено, что из  тех, кто лучше
других  приучал себя  собирать воедино  разум  и волю и устремлять их вперед
вместе с мечом, получались самые искусные зодчие, писцы, повара...
     Но на их клинках не было крови.
     А  на кинжале Тхалета  она была. И то,  от чего в Беловодье у Волкодава
ликовала душа, здесь, на  этой полянке, показалось ему  бездумным изяществом
смертельно  опасной  ядовитой  змеи.  Которая  не осознает  ни  собственного
великолепия, ни того, что жуткое совершенство  убийцы есть извращение самого
понятия красоты.
     И еще... Волкодав слишком хорошо помнил себя девятнадцатилетним. Только
что  вышедшим   с  каторги.  Одержимым  одной-единственной  мыслью:  постичь
воинское  мастерство и  убить Людоеда. Тхалет был младше, но венну все равно
как  будто поднесли  зеркало.  И  то, что  он  усмотрел в этом  зеркале, его
ужаснуло.
     Так вот, значит, каким меня  время от  времени видит Эврих.  Вот, стало
быть, почему разошлись наши дороги с Матерью Кендарат...
     А ведь ему пытались  это объяснить. Только он не понимал, о  чем с  ним
говорят. Потребовалось увидеть мальчишку  Тхалета, .еще не умевшего  ничего,
по  праву  положенного  мужчине,   кроме  одного:  убивать.  Увидеть  его  и
неожиданно  сказать себе: я не хотел бы,  чтобы мой младший брат был на него
похож...
     Младший  брат  Волкодава теперь, наверное, уже вновь родился в какой-то
другой семье, потому что старший брат за него отомстил.
     Йарра.  Доверчивый и добрый Йарра, так славно рассуждавший о  выборе. И
сделавший его, когда начали издеваться над беззащитной Раг. Я не хочу, чтобы
Йарра стал таким,  как Тхалет. Я не  хочу.  Бог Грозы, если Ты  еще  слышишь
меня,  сделай так, чтобы этого не случилось!.. Что  я должен совершить  ради
этого, Господь мой?  Вразуми! И даже если целой окажется жизнь. Господи, яви
только волю Свою...
     - "Орел подставляет правое крыло солнцу"... - продолжал пояснять Мааюн.
- "Горный луг дремлет под  полуденным солнцем"...  чужестранный брат, да  ты
вроде совсем и не смотришь?
     Ответить  Волкодав не успел. Потому что как  раз в это время над крышей
дома вождя заревел рог. Рогу  было много лет; прадеды нынешних шан- итигулов
выковали его из гулкой меди почти сразу после возвращения из рабства. Низкий
рев,  напомнивший Волкодаву осенние клики туров у него на родине, слышен был
по всей Тлеющей  Печи. В этот рог трубили очень редко. Только  созывая народ
на защиту деревни.
     - Кворры! - зло сказал Мааюн. - Идут мстить за то, что  наша  мачеха им
не  досталась! Скоро  мы станем  топить  их в  смоляных озерах  на  западном
склоне, и они проклянут день и час, когда их глаза  обратились в  сторону ее
палатки!..
     Волкодав промолчал.
     - Аиии! - выкрикнул  Тхалет. Кинжал взмыл  с  его ладони  и, оставив  в
воздухе  трепещущий  малиновый  след,  без  промаха  поразил у  края  поляны
засохшее  деревце.  Тхалет чуть ли  не  вприпрыжку  помчался вынимать меткое
лезвие.  Мальчишка сиял: его  в равной степени грело  и  удачное  завершение
вдохновенного танца, и то, что совсем скоро предстояла битва. Великая битва,
совсем  как те, о которых рассказывали старики.  Когда кинжал встречается  с
живой плотью, это гораздо забавнее плясок просто так, с клинком,  пронзающим
пустоту. Ему было  знакомо это  ощущение, и он радовался, что вновь испытает
его.
     Когда  Тхалет  выдергивал  из  мертвого стволика свой  кинжал,  с веток
осыпались листья, еще вчера зеленевшие. Под корнями деревца  зрела  огненная
яма.  Так близко  к  селению земные нарывы  доселе  не подбирались. Если  бы
внимание Тхалета  не было притуплено радостной близостью битвы, он наверняка
удивился  бы,  а может, даже и  испугался. Потому  что  все  знали: под этим
местом уже  простиралась  твердь  скалы,  державшей,  как на ладони, людские
жилища. Никаких провалов в подземный жар здесь случиться попросту не могло.
     "Знаешь, почему Людоед держал меня в клетке?" - сказал Тилорн.
     "Нет,  -  ответил  Волкодав.  Подумал  и  добавил:  -  Однажды  я  тебя
спрашивал, но ты не захотел..."
     "Я  не то чтобы не  захотел, - смутился мудрец.  - Просто я очень долго
избегал малейших намеков на причины своего плена, а ты тогда спросил меня..,
несколько неожиданно..."
     Волкодав промолчал.
     "Ты  понимаешь, -  продолжал  Тилорн,  - случай занес  меня во владения
кунса  как  раз когда  он начинал  строить  свой  замок.  Я  посмотрел,  как
надрывались  невольники, копавшие каменистую землю, и  жалость подвигла меня
совершить  непоправимую  глупость.  Я  обратился к  Винитарию,  представился
чужеземным  ученым и  предложил  ему  некий  состав... у  нас он  называется
"порох"".
     "То есть просто "пыль"?"
     "Да.  И  теперь  я  полагаю  - мои предки  дали,  этому веществу  столь
скромное имя  как раз  оттого, что  слишком хорошо знали  его грозную  силу.
Точно так же, как если мы говорим просто "зверь", мы подразумеваем..."
     "Понятно".
     "Это смесь селитры, серы и древесного угля, приготовленного из деревьев
определенного возраста и породы...  впрочем, не в подробностях суть... Порох
обладает  свойством стремительно сгорать,  высвобождая  раскаленный  воздух,
сметающий все, что мешает  его  истечению,  вот почему при посредстве пороха
можно  ломать  скалы и вздымать целые горы  земли... Когда я сделал излишним
непосильный  труд рабов, Винитарий всячески обласкал меня и назначил главным
строителем замка. Я радовался  возможности применить свои  знания и  тому, с
каким вниманием он всегда меня слушал.  Я  думал: вот ученик, на которого не
жаль тратить силы и время. Но потом..."
     "Потом он захотел, чтобы твой порох смел для него вражеский тын".
     "Откуда ты знаешь?.."
     "Не знал. Догадался".
     "Вот  видишь.  А я  ни о чем не догадывался, пока не  сделалось поздно.
Когда  же  я  спохватился  и  увидел,  что могу  породить завоевателя похуже
Гурцата,  которым у  вас до  сих пор пугают детей,  я пытался бежать, но был
схвачен.  И тогда я вспомнил, что  в нашем мире порох  изобретали  несколько
раз:  его  изначальные  творцы  понимали,  каких дел  он  может  наделать  в
недостойных руках, и уничтожали все записи., дабы не отягощать свою совесть.
Вот  и я решил последовать их примеру и не  допустить распространения зла...
даже если ценой окажется жизнь".
     Волкодав молчал, прикидывая, как бы поступил в подобных обстоятельствах
он сам. Вообразить оказалось непросто.  Ему случалось сражаться за тех, кого
он  любил,  кто был ему  дорог. Но класть жизнь, чтобы чужие люди не убивали
других, тоже совершенно чужих?..
     "Мой  мир  слишком дорого заплатил за прекращение  войн, -  проговорил.
Тилорн. - У  вас другая история. Но коль скоро я сделался ее  частью... Люди
не должны убивать людей, друг мой. Я иначе не мог..."
     Из  деревни квар-итигулов в деревню  шан-итигулов  можно  было  попасть
несколькими  путями.  Самый  краткий,  избранный  в  свое  время  беглецами,
пролегал мимо Харан Киира, но сколько-нибудь многочисленное  войско застряло
бы там  надолго: тропа изобиловала такими местами, где  можно было  пролезть
только по одному, да и то - поддерживая друг дружку. Имелся и  широкий путь,
по которому мог пройти не  то что  вооруженный отряд,  но даже и стадо овец.
Это была дорога через Глорр-килм Айсах  - Долину Звенящих  ручьев. Насколько
Эврих понял из скупых объяснений горцев, приветливей  и краше уголка не было
во  всем Заоблачном  кряже.  Арранту разъяснили  также,  почему  благодатная
долина оставалась незаселенной. Слишком,  мол,  просторное и открытое место,
плохо  подходящее для тех, кто  все время ждет  нападения. Потому-то квары и
шаны  предпочитали  терпеть немалые трудности,  отсиживаясь  каждый в  своем
орлином гнезде:
     квары  - борясь с постоянными камнепадами, шаны - медленно поджариваясь
на  горячем боку Тлеющей  Печи.  Вот  если бы  тот либо  другой народ  разом
сделался  многочисленней  вдвое,  а  враждебное  племя  столь   же  внезапно
куда-нибудь подевалось...
     И  еще.  Если  верить  Лагиму,  два  итигульских рода  до  сих  пор  не
перерезали друг дружку в открытом сражении единственно  потому, что на много
дней  пути окрест  не  имелось  достаточно  обширного  луга,  где  могли  бы
огородить священное поле два войска по полсотни бойцов.
     - Почему  же, -  спросил Эврих, - вы до сих  пор  не  сделали этого  на
Глорр- килм Айсах, если, как ты говоришь, там хватило  бы пространства не то
что для битвы, но даже и для совместного поселения?
     - Потому, - отвечал  вождь Лагим, - что долина Звенящих  ручьев - место
заповедное. Никто  не  ходит  туда с  оружием, ни мы, ни  презренные кворры,
отринувшие обычаи предков.
     - Заповедное?..
     - Да. Мы  в скудости  нашего знания  считаем  - это  потому, что оттуда
хорошо смотреть на  Харан Киир. Человеку, стоящему в Долине Звенящих ручьев,
обитель пращуров видится престолом, достойным самого Отца Небо.
     - Но почему тогда, - спросил Эврих, - и вы, и  кворры в нарушение своих
же  законов идете туда  сегодня во  всеоружии,  собираясь  сражаться посреди
запретной долины?..
     Лагим печально и строго посмотрел на него.
     - Это должно было  однажды случиться, чужеземец.  Вы двое  и с вами моя
сестра взошли на Харан Киир и вернулись живыми. Теперь мы понимаем - это был
знак:  что-то  сдвинулось  в  самом  основании  мира.  Моя сестра родила  на
священной горе,  и была не одна, как учит наша вера, а с двоими мужчинами. И
опять  ничего не случилось, никакая нечисть  не коснулась  ни ее  самой,  ни
ребенка... ни вас со спутником. Этого не могло  произойти, но это произошло.
Ты,  верно, заметил,  что мы приняли Раг, не подвергая ее  обычному очищению
роженицы? Мы ведь поняли,  что Отец Небо вещает нам о переменах, и  не внять
Его знамению было бы ослушанием.  А похороны неведомого Бога,  о которых  ты
сам мне  рассказал?  А  гроза, подобную которой  не припомнят  старейшие  из
стариков?..  Чему после этого  ты удивляешься,. чужеземный  брат?  Воистину,
пришло  нам время узнать, кто любезен Отцу Небо:  мы или кворры...  И где же
совершить Божий Суд,  если не в заповедной долине, у подножия Харан  Кипра и
перед  ликом  Отца  нашего,  незримо  восседающего  на престоле...  -  Лагим
помолчал, сосредоточенно глядя  вперед, и вдруг  сверкнул глазами: - Но вряд
ли  я  ошибусь,  Собиратель  Премудрости, если скажу, что ты еще запишешь на
своих  листах,  как  будут  выть  и  корчиться  кворры,  когда их  вместе  с
проклятыми  псами  будут бросать  в смоляные озера  и  опускать  на цепях  в
раскрытые рты огненных ям!.. Ибо все чудеса,  явленные  нам  в эти дни, были
добрыми знаками, внятно гласящими о справедливости Неба!..
     Выслушав речь вождя, Эврих покинул Лагима  и, борясь с дурнотной тоской
ведомого на  смертную казнь,  побежал  разыскивать Волкодава. Так чувствуешь
себя  в  жутком сне,  когда и сражаться  не можешь, и некуда  отступать. Вот
только сон обрывается пробуждением, и можно утереть липкий пот, радуясь, что
все было не  наяву. Эврих озирался, обводя взглядом вершины, вздымавшиеся со
всех сторон -  зубчатые спины  уснувших драконов,  а за  ними  еще и еще,  и
чистая даль  не спешила заволакиваться дымкой,  как бывает только в горах...
Маленькое войско  шанов двигалось к собственной смерти удивительно красивыми
местами. И  толку-то с этой  красоты, думалось  Эвриху. Кого она  остановит?
Кого остановила красота Засечного кряжа?..
     Воины  обреченного  племени между тем шутили и  веселились, и  от этого
было  едва ли не хуже, чем  в ту  черную ночь,  когда неумолимые волны мчали
троих пловцов под копыта мрачного Всадника и блуждающая скала надвигалась на
них, как  сама  Смерть... Тот раз  случилось чудо, и  они остались  в живых.
Сегодня  чуда  не  будет.  Всадник   их  пощадил.  Люди,  твердо  намеренные
перерезать друг друга до последнего человека, не пощадят никого.
     Вот и все твои "дополнения", скорбно говорил себе молодой аррант. О чем
мечтал?  Рядом с  Салегриновым свитком на  полочке их однажды  увидеть?..  А
сколько людей получше тебя втоптали в кровь и  дерьмо, какие бесценные книги
выдрали из переплетов и пустили на мешочки для запасных стрел?..
     Волкодав  шел вместе с  горцами, но в то  же время неуловимым образом -
сам  по себе. Эврих, не привыкший оставлять удивительное необъясненным, даже
отвлекся  от  собственных переживаний  и невольно  попытался определить  для
себя,  в чем  тут  дело.  И скоро сообразил:  молодые  шаны двигались тесной
толпой, но к Волкодаву ближе чем на два шага  не подходил ни  один. И не  то
чтобы его намеренно  сторонились.  Все получалось  само  собой,  так, словно
венна  ограждала невидимая стена.  Точно  так когда-то  шагал  по кондарской
улочке суровый  Икташ.  Волкодав шел очень спокойно, глядя  вдаль, и... ...И
расчесывал костяным гребнем волосы, сняв с кос ремешки.
     Эврих собирался что-то  сказать ему, однако ноги  помимо  разума унесли
арранта за ту же невидимую границу, и он подумал: вряд ли на Волкодава в его
нынешнем сосредоточении  осмелится,  сесть  даже  муха!  Это  было  правдой.
Шустрый Мыш, и  тот тихо висел на своей петельке,  вшитой в ножны меча, и не
решался побеспокоить хозяина.
     Отряд между тем завернул в  ущелье, сперва показавшееся арранту  глухим
тупиком. Снова пришлось лезть через нагромождения каменных глыб, вызвавших в
памяти ХаранКиир и  пещеру мертвого Бога. Некоторое время Эврих вынужден был
внимательно  смотреть под  ноги, а когда  поднял глаза,  то увидел, что  они
пришли в Глорр-килм Айсах.
     Он, конечно,  до сей поры  ни разу здесь  не бывал, но  Долину Звенящих
ручьев узнал бы  всякий, кто  слышал хотя бы отрывочное ее описание. Теснина
вывела  маленькое  войско на южный склон горной  гряды,  на  широкую плоскую
террасу,  покрытую  самой роскошной  травой, которую Эврих когда-либо видел.
Громада  хребта, возвышавшаяся севернее, не  допускала сюда  холодные ветры.
Даже  недавняя буря,  гонявшая По всему  Кряжу  снежные  смерчи,  не  сумела
намести здесь сугробов. А если и сумела, то они сразу растаяли под  ласковым
солнцем.  Терраса, раскинувшаяся  на  доброе поприще,  обрывалась  внезапным
откосом:
     там зияло ущелье, проточенное  быстрой рекой. К пропасти бежали ручьи -
от крохотных  до  полноводных,  не вдруг  перешагнешь. Они брали  начало  на
склонах хребта  и  весело  прыгали  по камням,  звеня тысячей голосов, и над
маленькими водопадами дрожали семицветные радуги.
     А за  ущельем круглилась небольшая гора, удивлявшая мягкими очертаниями
среди  изломанных  каменных  пиков.  Легкие облачка,  пронизанные  солнечным
светом,  кутали ее плечи. А позади высился двуглавый гигант,  одетый вечными
ледниками, - Харан Киир. Солнце висело прямо над священной  вершиной, бросая
на  красноватые   скалы  голубые   отсветы  льда.  Среди  горцев   мгновенно
прекратились всяк