да-то давно я убил его брата.
     -  Это плохо, -  занявшись  его  спиной, огорчилась женщина.  - Братьев
никогда нельзя убивать... Эврих достал другую тряпочку.
     -  Эй! -  подал  голос старший  из  пленников,  тот,  которого стерегла
Рейтамира. - А с нами что будет?
     Его сотоварищ ни о чем  не спрашивал, только плакал от боли, содрогаясь
всем  телом.  Завтрашний день его не слишком заботил. Ибо хуже, чем  сейчас,
быть уже  не  могло.  Волкодав  скривил губы. Он-то знал: еще  как могло.  И
притом намного, намного...
     - Что уставился? - спросил он пленника. И кивнул  на Эвриха: - Вон твой
хозяин. Он скрутил, ему и решать.
     Таков был закон, соблюдавшийся, кажется, во всех известных ему странах.
Пленник завозился на полу, стараясь встретиться глазами с аррантом.
     - Захочет - в Самоцветные горы продаст, -  с удовольствием  предположил
Волкодав. - А то  стражникам государя кониса выдаст, пускай за разбой на кол
посадят...
     Сказал и почувствовал, как дернулась  рука Эвриха, промывавшая кровавую
полосу   у   него  на   плечах.  Наверное,  долго  потом  будет  возмущаться
жестокостями,  которые  только варварский  ум  и мог породить. Приплетет еще
что-нибудь насчет некоторых грубых людей,  которых  собственные прошлые муки
сделали нечувствительными к чужому страданию. Ну и пускай его.
     - Ой посадят... -  неожиданно подыграла Волкодаву Сигина. - Они  такие.
Только смотрят, как бы кого посадить...
     Разбойник  тоже  задергался.  Не  иначе,  вообразил  себя  повисшим  на
окровавленном мерзком колу. Потом стиснул зубы и проскрипел:
     - Сонмор с вас живьем шкуры сдерет...
     - Кто такой Сонмор? - в лоб спросил Волкодав.
     - Конис правит в Кондаре днем, - был ответ. - А Сонмор - ночью! Вот кто
он такой!..
     Волкодав примерно это и предполагал, так  что слова пленника его ничуть
не смутили.
     -  Доберется до нас  твой  Сонмор  или не доберется,  -  проговорил  он
лениво,  - тебе-то  разницы уже  не будет. А на  каторге с такими,  как  ты,
молодыми, смазливыми, знаешь что делают?.. Не знаешь? Сейчас объясню...
     Разбойник, видимо, и без объяснений вполне себе представлял. Он яростно
рванулся, но освободиться не смог.
     - Хватит! - возмутился  Эврих. Он косился в  окно. На  постоялых дворах
нередко  приключались  пожары,  и  потому  окна делались широкими,  как  раз
выбраться человеку. А чтобы эти самые окна не становились удобными лазейками
для воров,  хитроумные  плотники придумали  для них  особые  ставни,  крепко
запиравшиеся  изнутри.  Посередине   ставня  делалась   маленькая  отдушина,
перекрытая деревянной задвижкой.
     Когда ворвались грабители,  Эврих что-то записывал со слов Рейтамиры, и
ради солнечного света окно было распахнуто настежь.
     -  Вот что, - приговорил  ученый. -  Не  нужны  вы  мне!.. Вон  окно  -
катитесь на все четыре стороны. Развяжи их, Рейтамира!..
     Молодой  женщине было  страшновато.  Она  подошла  сперва  к  молодому,
страдавшему от боли в руке. Жало копья было остро отточено с обеих сторон, и
Рейтамира принялась пилить им веревку.
     - Погоди...  -  поднялся Волкодав.  -  Кошелек  свой  он  пускай  здесь
оставит... И тот второй тоже...
     Пещера. Дымный чад факелов. Крылатые тени, мечущиеся под потолком....
     Три десятка,  не  меньше,  крепких  рабов  волокут подземным  коридором
деревянные  салазки,   и   на  них  -  неподъемную  тяжесть:  две  блестящие
металлические  плиты. Если присмотреться,  можно  понять,  что  на  салазках
покоятся  тщательно подогнанные  друг к  дружке створки  дверей,  снабженные
хитроумным и очень прочным замком.
     Еще двое невольников пытаются вжаться в шершавый камень стены, чтобы не
попасть под ноги тянущим поклажу рабам и тем более - под дымящиеся  полозья.
Один  из двоих  - согбенный  пожилой  халисунец, второй -  рослый, костлявый
молодой  венн.  Оба  рады были бы  совсем  убраться  с  дороги,  но не могут
сдвинуться  с места.  венна держит короткая  цепь,  приклепанная к ошейнику:
ничего  не  боящегося  и  очень  сильного парня  по  справедливости  считают
опасным. На халисунце нет даже обычных для каторжника кандалов, но и без них
он передвигается с немалым трудом. Вместо ступней у него обрубки, замотанные
тряпьем,  на правой  руке  не  хватает двух пальцев. Сперва он  не  на шутку
побаивался  свирепого  напарника, сутками не произносящего ни слова.  Боязнь
кончилась  сразу  и  навсегда,   когда  их  повели  на  новое  место,  и  он
приготовился было привычно ползти на карачках, и вот тут-то венн по-прежнему
молча поднял его на руки и понес...
     Скрежет  полозьев,  крики   надсмотрщиков  и  хлопанье  длинных  кнутов
удаляются  по коридору, растворяясь  в пятнах мутного света.  Калека удобнее
устраивается возле стены, венн садится на корточки.
     "В  нижние  уровни потащили,  -  кашляя,  говорит халисунец. Серый  Пес
вопросительно смотрит на него, и он усмехается: - Я тебе не рассказывал, как
потерял ноги?..
     Венн отрицательно качает головой. Вытащив из-за камня недавно пойманную
крысу, он  принимается  потрошить  добычу  и  очищать ее  от  шкуры,  готовя
роскошную трапезу.
     "Два года назад  мы работали там, внизу, - наблюдая за работой товарища
и временами  сглатывая  слюну, начинает халисунец. Только  разговорами он  и
может его отблагодарить. - Ты слышал, небось, что, чем дальше вниз, тем жилы
богачей  Люди  не  врут,  это  действительно  так. Я  сам  видел. Только вот
нехорошо  там, внизу.  Нечисто. думаешь небось. Подземный Огонь снизу жарит,
оттого и  мерещится? Как бы не так! Огради нас  Лунное Небо, но, видят Боги,
докопались мы до самой дыры на тот свет. Там мечи  выскакивают из-под земли,
вот что я тебе скажу!"
     "Мечи? -  сипло подает голос венн.  Железные  пальцы  между  тем  делят
ободранную тушку пополам вдоль хребта. - Что ж ты ни одного не припрятал?"
     "А ты туда напросись, я посмотрю,  как у тебя получится! - вскидывается
халисунец.  Потом,  остывая, ворчит: - Нет, парень. Изумруды там и правда по
пять пудов, только лучше совсем не видать их смертному человеку.  Выломал я,
помню,  здоровый  такой желвачище...  и  в нем кристалл  драгоценный... его,
говорят,  Армаровы мастера  целиком  потом  огранили... и как выломал, будто
лопнуло что-то в скале. Задрожало все, и прошла по полу трещина. Узенькая, с
волосок... Не устоял я, упал - и как раз ногами на  трещину и угодил. Тут-то
вот и ударил снизу  тот меч! Я сначала ничего  не почувствовал,  ан смотрю -
летят  прочь  мои ноги, а  с  ними  вот  такой  кусок цепи!.. Начисто железо
перерубило. И кровища сразу струей, увидел я этакое дело... цап ноги-то свои
сдуру! Будто кто мне их обратно приставит... А они, ноги, по другую  сторону
меча,  только  разве  ж я что соображал?..  Да и меч,  сколько  помню, вроде
прозрачный  был,  не  то отражалось  в  нем,  как  в зеркале, разве  тут что
поймешь... Ну, пальцы тоже прочь полетели, и что дальше было, я уж не помню.
Ребята  как-то выволокли... камешек. дивный я  в  другом кулаке держал, ведь
так и не бросил... А с  потолка, куда  меч  врезался, я потом  слыхал,  вода
потекла. Должно быть, водяную  жилу перерубило.  Порядочный,  говорят, забой
пришлось  закладывать...  известкой  замазывать...  чуть потоп  не случился,
покуда остановили..."
     Халисунец умолкает. двое невольников деловито жуют:
     халисунец - остатками гнилых  пеньков, венн - крепкими молодыми зубами,
которых при  всем  старании ему  никак  не выбьют  надсмотрщики. Сырое  мясо
кажется необыкновенно вкусным, жаль  только, что крысы не вырастают с барана
величиной. А вырастали бы - еще кто кем бы ужинал.
     "Да,  - вздыхает, обсасывая  косточку,  халисунец. - С  той поры, как я
слышал, и начали ставить внизу  эти  двери.  Ловко  придумали... Потому  что
всякий  раз, как выскочит  меч, вода тут  же  следом. Дверь-то  можно  мигом
захлопнуть... И уж стучи в нее  с той  стороны, не стучи.., Так  что повезло
мне,  парень. ноги мои до сих пор  небось там где-то валяются...  А я тут...
пока еще.."
     Досталось Волкодаву,  конечно, далеко не так, как бывало на каторге, но
все же порядком. Вспоротую  кожу  действительно пришлось зашивать. В  других
местах  вполне  хватило  темной  смолы,  которую  Эврих  извлекал   костяной
лопаточкой  из  маленького  глиняного  горшочка.  Смола  жглась,  Сигина   с
Рейтамирой  утирали глаза. Волкодав раздраженно думал, что же с ними  будет,
если его  или  Эвриха ранят уже как следует. Была охота носами хлюпать из-за
пустяков!.. Потом он подумал еще и решил:  а  может, если  что случится, как
раз никаких слез и не будет? Вот тогда-то поведут себя толково и с примерным
спокойствием?.. Он такое тоже видал.
     - Пойду, - натягивая чистую рубашку, сказал он молодому арранту.
     Эврих твердо ответил:
     - Я с тобой.
     - Вы куда, деточки? - спросила Сумасшедшая.
     - К госпоже Гельвине, - пояснил Эврих. - К матери мальчика.
     - Зря идешь, - сказал ему Волкодав, пока спускались по лестнице. - Мало
ли... Эврих ощетинился:
     - Не зря! Его братец мне... тоже, знаешь ли, не чужой...
     Волкодав хотел сказать,  что все это так, но  головы Эвриха Кавтин вряд
ли все же потребует, а посему незачем ее и совать куда не след, да  и женщин
не  годится бросать  вовсе  уж без заступы... То есть на спор и размолвку им
попросту  не  хватило  времени. Потому  что  они  спустились  вниз,  в общую
комнату.
     Мертвого Тигилла уже не было видно возле  стены: тело вытащили во двор.
Не было и раненого стрелка. Его не стали даже вязать, и он куда-то убрел сам
по  себе. Позже  Волкодав выяснил, что взятых в плен разбойников во  здравом
размышлении отпустили. О драке с ними  никто не жалел  - напали, святое дело
оборониться,  - но творить  скорый  суд над  Сонморовыми  людьми  показалось
все-таки страшновато. Хватит и  Тигилла. Даже с  лихвой. Одно  утешение, что
убил его перехожий человек, не с погоста...
     ...Люди в комнате стояли, сгрудившись в  кружок, и что-то рассматривали
на  полу. Похоже,  работники и постояльцы  начали было поднимать опрокинутые
столы и скамейки, но потом отвлеклись.
     -  А  я тебе  говорю:  переест! -  расслышал  Волкодав  уверенный голос
охотника.
     Младший сын горшечника запальчиво возразил:
     - А вот не переест!
     - На что спорим? - поинтересовался охотник.
     - Не смей спорить, сын, - строго вмешался горшечник. - Это порок!
     Откуда-то  снизу,  из-под  ног,  возмущенно  заверещал Мыш, обступивший
народ  качнулся  в стороны.  Волкодав решил посмотреть,  что  происходило, и
подошел ближе. Кто-то оглянулся на него, люди уважительно расступились. Венн
посмотрел и сразу понял,  что сильно поторопился, решив, будто его  мохнатый
приятель совсем  позабыл про каторгу и удар кнута, разорвавший крыло. Зверек
отлично  все помнил. Он  сидел  на  полу, вцепившись  когтистыми  лапками  в
кнутовище, и сосредоточенно отгрызал от него толстый плетеный ремень. Смех и
разговоры  людей злили  его.  Время  от времени он поднимал голову и сердито
кричал.
     Волкодав опустился на корточки и негромко сказал повеннски:
     - Спасибо, малыш.
     Маленький  летун  сверкнул  на  него   светящимися  глазами,  кашлянул,
выплевывая попавший в горло кусок жесткой кожи, и снова принялся за дело.
     Госпожа Гельвина  оказалась самой настоящей красавицей, как-то сумевшей
сохранить почти девичью стать, несмотря на рождение троих сыновей.  Волкодав
посмотрел на нее один раз и тотчас понял, в кого все эти трое удались такими
голубоглазыми. По  обычаю нарлакских женщин она носила  намет, только был он
не полотняным, как тот, что, "отженившись", бросила Рейтамира, а шелковым, и
позволял  видеть волосы  надо лбом -  знак  вдовства. Волосы  были  густыми,
волнистыми,  блестяще-черными,  с  широкой седой прядью  над  левым  виском.
Подобная женщина могла бы сидеть  рядом с самим конисом на высоком престоле.
И  править с ним  наравне -  умело и твердо.  Так  же, как,  небось, правила
обширным и богатым хозяйством после гибели мужа.
     Она  принимала гостей  в  одной из больших комнат  дома  наместника,  и
Кавтин, по-прежнему  при  мече  и в  кольчуге,  стоял  рядом  с ее  креслом.
Волкодав с большим облегчением убедился, что Иннори в комнате не было.
     -  Да  продлит  Священный  Огонь  твои  дни,  мать достойных  мужей,  -
поклонились венн и аррант. От Волкодава  не укрылось, как чуть-чуть дрогнули
ее  губы, когда  они  с Эврихом упомянули  ее почтенное материнство.  Кавтин
наверняка уже рассказал ей, что перед нею стоял убийца ее старшего сына.
     - Да  не придется вам горевать у  погасшего очага,  гости, - отозвалась
Гельвина.
     Нарлакская  легенда  гласила:  давным-давно,  во  времена Великой Ночи,
предкам народа пришлось долго скитаться по страшным обледенелым  краям, и не
было  беды  хуже,  чем  утрата  огня.  И  хотя  с  тех  пор  нарлаки  успели
обосноваться в теплой хлебородной стране, благословение осталось все тем же.
     -  Я  благодарю  вас  за  спасение  моего  младшего  сына,  благородные
чужеземцы, - продолжала Гельвина.  Голос  у  нее был звучный и властный,  но
вместе с тем очень женственный.  - Особенно я благодарю тебя, ученый аррант.
Ты - поистине великий целитель. Мой домашний лекарь осмотрел ноги моего сына
и  говорит,  что  ты  сотворил  чудо.  Он  нашел твое лечение  правильным  и
подтверждает, что бедный Иннори снова будет ходить.
     - Я,  право  же,  не  достоин таких  похвал, достойная госпожа, я  лишь
исполнил  то,  что   велит  скромный  долг   лекаря,  -  поклонился   Эврих.
Светловолосый аррант легко  краснел,  вот  и теперь Волкодав  отметил  краем
глаза малиновый румянец, проступивший у  него на щеках. - И  потом, госпожа,
достигнутое мною лекарское умение оказалось бы бесполезно, если  бы не воин,
которого  ты видишь  рядом со мной. Это он  как-то почувствовал, что на реке
случилась беда, а потом  отвалил камень. Я лишь слегка помогал. Я нипочем не
справился бы в одиночку.
     Кавтин то  и дело переступал с  ноги на ногу, упорно  глядя в пол.  Его
рука  лежала на рукояти меча, и пальцы  были крепко  стиснуты. Гельвина чуть
повернула  царственную  голову,  впервые  посмотрев  венну  прямо  в  глаза.
Волкодав  не  стал отворачиваться  и  выдерживал  ее взгляд  ровно  столько,
сколько предписывала вежливость. Потом опустил голову.
     - Верно ли мне передали, - сказала ему Гельвина, -  что  ты происходишь
из племени веннов, что люди зовут тебя Волкодавом, и еще, что за тобой будто
бы следует летучая мышь?
     - Все так, достойная госпожа.
     - Быть может, верно  и  то, что  три  года назад  тебе  довелось жить в
Галираде и служить телохранителем молодой государыни?..
     - И это так, достойная госпожа...
     -  Стало быть, -  медленно проговорила Гельвина, -  никто лучше тебя не
сумеет поведать мне о том, как окончилась земная жизнь моего  старшего сына,
Канаона.  Мне многое рассказывали... но тех людей не было рядом с ним, когда
он погиб.
     - Если только он  помнит, - хриплым свистящим шепотом вставил Кавтин. -
Что ему наш Канаон! Разве такие убийцы помнят всех, у кого отняли жизнь?
     - Придержи язык, сын, - велела Гельвина. - Я слушаю тебя. Волкодав.
     Венн заговорил не сразу. Нет, Кавтинз он не боялся. Ни один на один, ни
вкупе  со всеми его людьми:  кишка тонка. Он думал  совсем  о другом. Все же
Мать  Кендарат оказывалась  кругом  права, откуда ни посмотри. Любое  деяние
оставляло  след, способный аукнуться.  Волкодаву уже доводилось  смотреть  в
глаза человеку, чей  брат  пал  от его руки.  И  рассказывать сыну, как умер
отец, пригвожденный ударом его копья. Душа его давно обросла  дубовой корой,
но те  встречи  даже и  на  ней  оставили полосы. Притом что ни  о том, ни о
другом убийстве он не жалел.
     Но  вот стоять  перед МАТЕРЬЮ  и  держать  ответ,  как лишил  жизни  ее
детище... Даже такое скверное и никчемное, как Канаон...
     Волкодав  неторопливо шагнул вперед  и преклонил перед Гельвиной правое
колено.  Жест  почтения: человек, стоящий  на  правом колене,  не собирается
хвататься за меч.
     - Твой сын был воином, госпожа, - проговорил он глухо. -  Очень хорошим
воином. Немногие могли его одолеть.
     Краем глаза  он  видел, как бешено  дрогнули  темные  усы  Кавтина, как
напряглись и  побелели  пухлые  губы.  Парень жаждал  крови, это было  ясно.
Наверное, он сейчас думал:
     "Хвалишь  брата,  убийца!  Как  будто  ничтожная  похвала  отведет  мою
месть!.." Или еще что  похуже: "Значит, Канаон был хорош,  но ты его уложил?
Так вот, теперь будешь драться со мной, а я давно его превзошел..."
     Молчание затягивалось. Эврих кашлянул и сказал:
     - Я  подтверждаю эти слова, благородная  госпожа. Одно  время твой  сын
служил  Ученикам Близнецов.  Он проехал с  ними несколько  городов,  где они
останавливались возвещать свои  истины. Почти в каждом городе начинался спор
из-за  веры  и  происходил  поединок  между  Канаоном  и  местным  воителем,
восстававшим на Близнецов.  Я видел, как сражался твой сын. Люди восхищались
его силой и мастерством. Он был  побежден всего один раз, но его гордость не
могла снести поражения. Он сложил с плеч освященную броню и стал искать иной
службы, более не считая себя достойным сражаться за Близнецов.
     Кавтин  переминался все заметнее: ему не стоялось  на  месте. Он сказал
тем же хриплым, чужим голосом:
     - Ты болтаешь не о том,  венн. Рассказывай, как убивал моего брата! Или
на тебе в самом деле столько крови, что ты уже позабыл эту смерть?
     Волкодав мельком посмотрел на него...
     Канаону не довелось без помех опуститься на дно и упокоиться  там рыбам
на радость. Грохочущая волна подхватила его и с маху  швырнула о скалы. Одна
нога попала в трещину, и тело  нарлака  повисло вниз головой, раскачиваясь и
ударяясь о камень. Зрелище было жуткое. лучезаровичи не могли оторвать  глаз
и  только обсуждали, точно ли умер Канаон или еще жив, и не получится ли его
вытащить...
     Волкодав  отскочил  назад  и  спрятался  за  каменным выступом.  И  там
прижался спиной  к обледенелой скале, силясь отдышаться и  утирая заливавший
глаза  пот.  Он  был  пока  невредим,  если  не  считать  свирепой   боли  в
потревоженных ранах и особенно в  перебитой руке. Но двигаться он еще мог, а
значит, боль следовало терпеть. Да ведь и недолго осталось...
     - Я сошелся  с твоим сыном  в бою, госпожа, - проговорил он медленно. -
Мы оба защищали тех, кому поклялись служить.
     - Стало быть, - сказала  Гельвина, и он различил умело скрываемую дрожь
голоса,  -  ваши  хозяева  поссорились,  и ты  убил  его по  приказу  своего
господина. Наверное, он  был  болен  или ранен, когда вы  с  ним  сражались,
потому  что  в ином  случае  ты  не смог бы  его одолеть. Я помню, каким был
Канаон...  Скажи, венн... Иннори... ведь ты нес  его на руках... Он говорит,
ты был добр к нему... Скажи, венн, неужели  ты не  мог пощадить  Канаона? Он
ведь пощадил бы тебя, окажись сила на его стороне. Он всегда был великодушен
с теми, кто оказывался слабее него...
     Волкодав молчал, глядя в пол. Эврих снова выручил его, сказав:
     -  Я много раз видел, как  бился  твой сын, госпожа. Во время священных
поединков он ни разу не доводил дела до пролития крови.  Я  свидетель: он не
единожды оставлял жизнь тем, кого легко мог бы убить.
     Надо было очень хорошо знать арранта, чтобы распознать, чего ему стоили
эти слова. Волкодав видел, как подрагивала перепачканная  чернилами кожа  на
его  загорелой  коленке. Когда венн отбил Эвриха у жрецов,  на парне  живого
места не  было  от кровоподтеков. Канаон с приятелем,  сольвенном Плишкой, в
охотку чесали  кулаки о пленного вероотступника. Иной раз  поодиночке,  иной
раз и вдвоем.
     -  Мне также  передавали,  - сказала  Гельвина, -  что мой  сын пытался
наняться в телохранители к дочери кнеса, но ты отсоветовал его брать.
     Волкодав тяжело ответил:
     -