запас,  да  и  пламенела  она  не
привычным тепло-жёлтым огнём, а синеватым. Но велика ли  беда?  Полезные
свойства светильничка искупали его недостаток с лихвой.
   Хономер купил дивное устройство за морем, в городе Галираде. Галирад,
столица достаточно дикой, по сравнению с той же Аррантиадой, державы, за
последние годы сделался знаменит такими вот ремесленными диковинами, при
виде коих мастера других стран только разводили руками:  как  же  вышло,
мол, что я сам не додумался?..
   Хономер приобрёл светильничек в последнее  своё  посещение  Галирада.
Заинтересованные  (и  очень   умелые)   расспросы   Избранного   Ученика
вознаградили его лишь смутным упоминанием о каком-то премудром  учителе,
посетившем Галирад лет этак семь тому назад.
   "Сколько  же  всего  изобрёл  этот  учитель?  -  недоверчиво  спросил
Хономер. - Не многовато ли знаний для одного смертного человека?"
   Стекловар Остей отряхнул руки о кожаный передник:
   "Ему не понадобилось изобретать всё.  Я  услышал  от  него  только  о
колесике и кремне, а остальное додумал позже. И  до  горючего  вина  сам
дошёл. Учитель направил мою мысль и подтолкнул её,  придав  движение,  и
она стала нащупывать дорогу дальше. Ты ведь жрец,  почтенный,  ты  лучше
меня должен знать, как это бывает!"
   Хономер при этих словах, помнится, немедля  задумался,  откуда  могла
проистекать подобная изобретательность -  от  Близнецов  или,  наоборот,
оттуда, куда не достигал Их божественный свет... Но светильник купил.
   Вот за какой вещицей, воистину удивительной и незаменимой  в  дальнем
пути, потянулся толком не проснувшийся Избранный Ученик, когда его рука,
опустившись  лишь  чуть  ниже  бортика  раскладного  деревянного   ложа,
оказалась...
   ...В воде!!!
   В ледяной, чёрной, неспешно и беззвучно перетекавшей воде!..
   Тут уже липкие клочья дремоты, опутавшие разум Хономера,  разлетелись
сразу и без остатка. От неожиданности и испуга молодой жрец резко сел  и
зачем-то спустил с ложа ноги... Естественно,  чтобы  сразу  вымочить  их
почти по колено. В первый миг талая вода показалась ему крутым кипятком.
Хономер тотчас отдёрнул и поджал ступни, но с них потекло на подстилку и
одеяло,  ещё  остававшиеся  сухими.   Хономер   тряхнул   головой,   уже
окончательно возвращаясь к реальности,  и  подумал  о  том,  что  где-то
здесь, медленно кружа в черноте, не иначе как плавали по палатке  и  его
сапоги, и вся верхняя одежда, и кожаный короб с книгами, которые он счёл
необходимым взять с собой в путь... Или, может, уже  и  не  плавали,  а,
намокнув, тихо погрузились на дно... то есть на пол...
   Тогда-то Хономер вспомнил скверные сны, изводившие его ночью, и его в
самый первый раз посетила мысль о  могущественной  и  недоброжелательной
Силе, надумавшей  воспрепятствовать  благочестивому  путешествию.  Мысль
была   тревожной,   неожиданной   и   неприятной.   И,   пожалуй,   даже
кощунственной. Он привык считать, что служит  сильным  Богам.  Вероятно,
сильнейшим в этой Вселенной. И он вовсе не ждал,  чтобы  Кто-то  дерзнул
вот так, совершенно  в  открытую,  противостоять  Им...  так  неужели?..
Неужели на Их Радетеля всё-таки  Некто  восстал  -  и,  судя  по  всему,
преуспел, хотя бы и временно?..
   Хономер бесповоротно погнал прочь этот помысел, способный  поколебать
веру более слабого человека, и решительным, на сей раз вполне осознанным
движением спустил ноги в воду. Сильным Богам  нужны  сильные  служители.
Сильные и  непреклонные.  Они  посылают  Своим  верным  испытания  вроде
теперешнего,  дабы  выбрать  достойных,  а  от  прочих  отвратить   Свой
благословляющий взор...
   Голени стали быстро неметь. Не ступни,  а  почему-то  именно  голени.
Избранный Ученик стащил с ложа полусухое одеяло, завернулся в него,  как
в плащ, и по памяти устремился к выходу из палатки. Оттуда понемногу уже
начали невнятно доноситься обеспокоенные голоса. Ещё не  хватало,  чтобы
его нашли здесь, точно мокрую курицу, ожидающую на насесте избавления от
нечаянного половодья!..
   Снаружи, как  он  и  предвидел,  оказалось  много  светлей,  чем  под
войлочно-кожаным кровом. В мутном предутреннем свете лагерь являл  собой
очень неприглядное зрелище. Скалы, ограждавшие от  ветра  выбранную  для
ночлега площадку, образовали нечто вроде природной запруды. Так вот,  на
всём её пространстве разлилась неимоверная лужа, а вернее сказать, целое
мелководное озеро. Шатры, поставленные вчера на мокрых, но ни  оползнем,
ни потопом  не  грозивших  камнях,  торчали  из  воды,  словно  одинокие
острова,  а  от  весело  горевших  костров  остались  лишь  покосившиеся
рогульки для котлов. Рябь, гулявшая под порывами ветра, смывала  сажу  с
выпуклых днищ.
   Одни лошади да вьючные  мулы  не  ведали  забот  и  хлопот.  Все  они
собрались в единственном  закоулке,  куда  не  добралось  наводнение,  и
терпеливо стояли, сбившись в кучку и повернувшись крупами к Воротам. Они
знали, что напасть не  продлится  вечно.  Ветер  раздувал  им  хвосты  и
подбрасывал на мордах опустевшие торбы, в которые с вечера был заботливо
насыпан овёс.
   Хономер зачем-то оглянулся на свою палатку и увидел, как из  входного
отверстия, неторопливо и словно бы насмешливо покачиваясь, выплывают его
сапоги. Он схватил их и стал поспешно натягивать, потому что  даже  ему,
закалённому Радетелю, оставаться босиком сделалось уже вовсе невыносимо.
Сапоги были, конечно, мокрыми, но плотная кожа давала  надежду  хотя  бы
согреть возле ног попавшую внутрь воду и не позволять ей  перемешиваться
с совершенно ледяной, плескавшей кругом.
   С другого конца  лагеря,  гоня  ногами  волну,  навстречу  Избранному
Ученику  уже  пробирался  вброд   Ригномер.   Такой   же   растрёпанный,
недовольный и полуодетый. Он сразу начал оправдываться:
   - Сколько здесь хожу, никогда ничего подобного не бывало!..
   Хономер нетерпеливо отмахнулся:
   - Ладно виноватых искать... Пойдём  лучше  взглянем,  откуда  на  нас
такая погибель.
   Почему-то он вполне верил Бойцовому Петуху и даже в мыслях не  держал
порицать его за небрежность. И то сказать, площадку пятнали многократные
следы старых кострищ, а камни там и сям  были  тщательно  выровнены  под
палатки. Люди годами останавливались здесь на ночлег и  не  знали  беды.
Отныне те, кто придут позже, будут предупреждены.
   Хономер только спросил:
   - А сторожа твои что? Проспали?
   - Проспали, -  мрачно  подтвердил  Ригномер.  -  Я  обоим  уже  морды
начистил.
   Пока они поднимались к Воротам, делалось всё светлее. Вчерашний ветер
как будто впрямь устал бушевать. Он не то чтобы окончательно улёгся,  но
по крайней мере не грозил оторвать  неосторожного  путника  от  земли  и
скинуть с гибельной крутизны. Зато  из  узкого  каменного  жёлоба  Ворот
проворным потоком истекала талая жижа. Вода, перемешанная  со  снегом  и
грязью, лилась и лилась, достигая колен, и было понятно, где  зародилось
предутреннее  половодье.  Судя   по   всему,   Алайдор   вчера   накрыло
заблудившимся зимним  бураном,  сугробы,  наметённые  по  тёплой  летней
земле, очень скоро набрякли, и... только Предвечному и Нерождённому было
известно, когда иссякнет устремившаяся к Воротам река.
   Хономер прикинул про себя, удастся ли понудить в неё лошадей и,  если
удастся, смогут ли животные одолеть холодный поток... Хоть  он  и  знал:
перед  ним  испытание,  ниспосланное  свыше,  -  ему   почему-то   очень
захотелось  опустить  руки,  а  проще  говоря  -  плюнуть   и,   оставив
предпринятое, вернуться в надёжную тин-виленскую крепость. Хватит уже  с
него разочарования погони за венном. Лезть на рожон новой неудачи?..
   - Отправь  провинившихся  вперёд,  -  велел  он  Ригномеру.  -  Пусть
разведают, как там что за Воротами и насколько проходима дорога!
   А сам невольно возвёл глаза к угадывавшейся вдали громаде  двуглавого
Харан  Киира,  безмолвно  вопрошая:  "О  Братья,  прославленные  в  трёх
мирах... За что?.."
   У вершины священной горы колыхалась кисея снега, сдутого ветром.  Она
развевалась, как победное  знамя.  Возле  Престола  Небес  царил  вечный
мороз, невыносимый для смертных.
   В это время над горизонтом  показалось  солнце.  От  двоих  сегванов,
стоявших в устье Ворот, светило закрывали  толстые  облака,  но  великий
Харан Киир озарился - и радуга, вспыхнувшая в прозрачном снежном  плаще,
озарила отражённым светом всю его младшую родню, замершую кругом, и даже
относительно низменные предгорья. Лучи, отброшенные  вечными  ледниками,
достигли Алайдора и Зимних Ворот, и вновь возникшие тени на какой-то миг
столь замысловато переплелись с прежними,  залёгшими  ещё  с  ночи,  что
перед глазами Хономера мимолётно  возникло  видение  из  недавнего  сна.
Маленькая, но облечённая безмерной властью женщина стояла в Воротах,  не
касаясь, впрочем, земли и воды, и укоризненно-грозно звала его по имени:
   "Хономер... Хономер... Ты провинился, Хономер..."

***

   Нисхождение в Понор не получилось ни праздничным,  ни  разудалым.  То
есть запас полупохабных и вовсе непотребных песенок у Шамаргана оказался
воистину неисчерпаемый - нашлись даже такие,  которых  ни  Волкодав,  ни
Винитар доселе не слышали, -  но  вот  дыхания,  чтобы  горланить  их  в
посрамление охотникам, очень скоро перестало хватать.  Над  ущельем,  по
которому двигались трое беглецов, навис  край  ледника,  длинным  языком
протянувшегося  со  стороны  гор.  Когда  впереди  замаячил   иссечённый
трещинами молочно-голубой горб, стало ясно, что ледник уже накрыл  Понор
и неотвратимо двигался дальше, падая  в  ущелья  и  заполняя  их  битыми
глыбами, постепенно смерзавшимися воедино уже  на  новом  ложе.  Винитар
позже говорил - на какой-то миг он даже испугался, решив, что Понора  им
не удастся достичь. С одной стороны, вроде смешно:  человек  между  двух
смертей забоялся, что в одной из них ему будет отказано, причём  в  той,
которую он успел вроде присмотреть. А с другой стороны, кому ж  хочется,
чтобы после смерти его ещё и сожрали?..
   Впрочем, Боги родного острова решили всё-таки  оградить  Винитара  от
последнего непотребства. Ещё полверсты мучительного пути вдоль  медленно
изгибавшихся стен - и стало видно чело ледника,  перегородившее  ущелье.
Леднику  не  лежалось  спокойно.  Что-то  грело  его  -  то  ли  солнце,
оказавшееся способным по-летнему расщедриться даже в здешних местах,  то
ли пробившееся из неведомых глубин земное тепло. В разукрашенном  бурыми
земляными полосами челе зияла полуторасаженная арка, открывавшая  проход
в глубину. Оттуда вытекала не особенно полноводная, но шустрая и  чистая
речка. Прозрачная вода с шумом  вырывалась  в  мутную  гвазду  ущелья  и
добрых пятнадцать шагов была отчётливо в ней видна.
   Люди, живущие по соседству с такими местами, строго наказывают  детям
никогда не соваться под ненадёжные своды, объясняя, что ледяной  великан
всегда готов захлопнуть  жадную  пасть,  и  в  особенности  если  в  ней
окажется нечто живое. Дети, как водится,  слушают,  но  слушаться  и  не
думают. У тех, кому  повезёт,  потом  подрастает  своя  ребятня,  и  всё
повторяется. Волкодав шёл вперёд и вспоминал  то  Самоцветные  горы,  то
путешествие с Эврихом и как они обнаружили во льдах замёрзшего человека.
Пройдут сотни лет - и нас нынешних, чего доброго, точно так  же  найдут.
Вот бы ещё и последней честью не обошли, как мы младшего Близнеца...
   Один за  другим  беглецы  нырнули  под  арку,  удивительно  правильно
обточенную водой.
   - Ветер, - почти сразу сказал Волкодав. - Хорошо.
   - Что ж хорошего? - стуча зубами, осведомился Шамарган.
   Венн указал рукой вперёд:
   - Дует... оттуда.  Значит,  там  не  тупик.  Проход  тянулся  вперёд,
сколько можно было  разглядеть  в  еле  сочившемся  свете,  и  вроде  бы
действительно не торопился смыкаться. Зато очень скоро  стало  казаться,
что зябкие розовые сумерки, оставленные снаружи, были  жарким  солнечным
днём. Гладкие полупрозрачные стены дышали морозом - тем особым  морозом,
чья мощь копится веками и, во всяком случае по сравнению с мимолётностью
человеческой жизни, заслуживает названия вечной. Уменьшилось, истаяло за
спиной полукружье выхода, и сомкнулась над головами синеватая тьма, лишь
изредка нарушаемая бледными  отсветами  из  трещин,  рассекавших  ледник
где-то далеко наверху. В этих отсветах было видно, что дыхание порождало
густой пар.
   Холод,  журчание  падающей  воды  и  переливы  мглисто-синего   света
пробудили новые тени в памяти Волкодава. На такую же ледяную  пещеру  им
довелось набрести в Бездонном Колодце.  Они  увидели  прозрачные  горбы,
образованные водой, которая, прежде чем застыть, била откуда-то снизу. И
в толще одного из горбов,  окружённая  вихрем  кровяных  капель,  висела
человеческая голова, срезанная с плеч лезвиями подземных мечей...
   И даже ветер гудел и постанывал в ледяных закоулках почти в  точности
как тогда. Только налобных светильничков теперь ни у одного из троих  не
было...
   Вспомнив Колодец, Волкодав вдруг явственно  ощутил,  что  вот  сейчас
догадается о  чём-то  очень  важном.  Вот  сейчас  явится  и  даст  себя
рассмотреть  некая  мысль,  выросшая,  словно  самоцветный  кристалл,  в
укромном занорыше  разума...
   Но в тот раз догадка так и не осенила его. Камень под ногами сменился
слоем льда, и, как оказалось, залитый водой лёд  изобиловал  поперечными
трещинами, причём весьма глубокими и опасными, да  ещё  и  невидимыми  в
потёмках. Волкодава оберегло чутьё опытного  подземельщика,  помноженное
на способность видеть в темноте. Шамаргану повезло меньше.  Наверное,  у
него не было пращура-зверя,  способного  наделить  потомка  каким-нибудь
спасительным качеством. А может, и был, но  беспутный  правнук  оказался
недостоин наследства. Шамарган провалился в трещину и канул  без  звука,
не успев ни вскрикнуть, ни руками всплеснуть. Чего доброго, он так и  не
вынырнул бы, ибо о коварстве трещин не зря слагают  легенды,  но  шедший
чуть впереди Винитар как раз обернулся взглянуть, не видно ли погони,  -
и, заметив внезапное исчезновение Шамаргана,  плашмя  бросился  в  воду,
чтобы ухватить-таки лицедея за лохмы на макушке.
   И выволочь его,  порядком  нахлебавшегося,  надсадно  кашляющего,  на
поверхность.
   Вот только самому ему пришлось довольно дорого за то поплатиться.
   Погоня оказалась куда ближе, чем они ожидали.  Камень,  брошенный  из
пращи скорее всего наугад, с треском выбил из  стены  пригоршню  ледяных
обломков, сам же отскочил от неё - и ударил молодого кунса в спину  чуть
повыше лопаток. Винитар не  выпустил  Шамаргана,  но  сам  рухнул  лицом
вперёд, молча. Волкодав сгрёб сразу обоих и торопливо потащил их вперёд,
слегка удивляясь про  себя,  зачем,  собственно,  делает  это.  Если  он
что-нибудь понимал, до Понора оставалось ещё не два шага  и  не  три.  А
значит, их настигнут гораздо быстрее, чем они куда-нибудь  доберутся,  и
таким порядком в особенности...
   Винитар столь безжизненным мешком висел в его  хватке,  что  Волкодав
даже засомневался, был ли он ещё жив. Он знал, каких дел может  наделать
камень из пращи. И хребет сломать,  и  голову  размозжить.  Шамарган  же
шевелился, силясь перебирать ногами и одновременно выхаркивать  попавшую
в лёгкие воду, и, конечно, ни того, ни другого ему толком не  удавалось.
В конце концов Волкодав остановился,  решив,  что  поручит  сегвана  его
заботам, а сам останется задерживать погоню, - небось в узком проходе  у
него это получится неплохо. Он уже открыл  рот  говорить,  когда  остров
Закатных Вершин снова - и очень весомо - доказал, что кунс  Винитар  был
для него не чужим.
   Над  головами  беглецов   раздался   чудовищный   грохот,   мгновенно
похоронивший  все  прочие  звуки.  Один  Волкодав,  с  его   памятью   о
Самоцветных горах, сразу и  верно  истолковал  его  природу,  но  и  ему
захотелось, скуля, сжаться в комок, а лучше вовсе исчезнуть, спасаясь от
невыносимой огромности происходившего. Остальным - да и кто стал  бы  их
за это судить? - показалось, будто надломился  и  падает  в  Изначальную
Бездну весь мир.
   На самом деле мир был так же устойчив,  как  прежде,  и  даже  остров
ничуть не поколебался на своём каменном  основании.  Просто  ледник  над
головами людей выбрал именно это мгновение, чтобы породить в своей толще
ещё одну трещину. Или надумал обрушиться высокий зубец льда, подточенный
воздухом и водой - Эхо удара, легко  слышимое  на  открытом  воздухе  за
несколько поприщ, здесь, в узком  тоннеле,  тысячекратно  отразилось  от
ледяных стен,  грозя  разметать,  сплющить,  совсем  уничтожить  жалкие,
охваченные вселенским ужасом человеческие пылинки...
   Ни один рассудок не смог бы в эти  мгновения  разродиться  осознанной
мыслью. Волкодав и был весьма далёк от того, чтобы о чём-нибудь  думать.
Он просто плотнее вцепился в обоих  своих  спутников  и  снова  рванулся
вперёд, ибо его посетило ЗНАНИЕ, присущее матёрым исподничим   и,
как  выяснилось,  нимало  не  слабнущее  с  годами.  Скверно  сказано  -
посетило! Не посетило, не подсказало, не нашептало! Оно  дало  Волкодаву
сущего пинка, бросив тело в мгновенный, вполне звериный прыжок, ибо там,
где они с Шамарганом и Винитаром только что находились, была смерть.
   ...За тот миг, пока длился прыжок, в подлёдной пещере внезапно  стало
светло. Волкодав обернулся и понял, что угадал верно и это была всё-таки
трещина. Она расколола язык ледника по всей его толщине и  простиралась,
похоже, от одной скальной стены до  другой.  Сквозь  неё-то  и  вливался
наружный  свет,  казавшийся  ослепительным.  На  очень  короткое   время
Волкодав увидел преследователей, выглядевших  вблизи  ещё  неприглядней,
чем издали. Маленькие, непропорционально коротконогие, все  как  один  в
меховых шапках и одеждах из тюленьих шкурок шерстью наружу... Точно  при
вспышке молнии, мелькнули в вырванной из времени неподвижности вскинутые
руки и рты, разинутые в отчаянном  крике...  Человекоядцы  действительно
кричали, словно перед лицом неминуемой смерти.
   Почему-то, правда, не издавая ни звука.
   А смерть и  впрямь  была  рядом.  Противоположный  край  разверзшейся
трещины  вдруг  заскользил  вниз,  переливаясь  перламутровым   блеском,
плавно, медленно и неотвратимо, и можно было только гадать, откалывалась
ли это гигантская  "чешуйка"  льда  -  или  рушился,  схлопываясь,  весь
тоннель до самого выхода. Если  вода  начнёт  подниматься,  стало  быть,
весь, наслаждаясь вернувшейся способностью мыслить,  хладнокровно  решил
Волкодав. Разлетевшиеся осколки хлестнули по воде у самых его ног. Потом
свалившиеся глыбы совсем перекрыли просвет трещины, и опять стало темно.
Этот новый обвал тоже состоялся для него без малейшего звука.

***

   Как на первый взгляд ни удивительно, уничтожающий грохот  льда  легче
всех  пережил  Мыш.  Наверное,  чувствительные  уши   зверька   обладали
способностью отсекать, не пуская в нежную глубину, опасно громкие звуки.
И то сказать, - если бы дело обстояло иначе, вряд ли его племя смогло бы
выжить в пещерах с их часто грохочущими обвалами.  Людям  пришлось  куда
тяжелее. Волкодав, единственный из троих не потерявший сознания, ощутил,
что по лицу у него что-то течёт, поднял руку смахнуть  водяные  капли  с
подбородка и щёк - и увидел на пальцах кровь, густо хлынувшую  из  носа.
Трещина, плотно перекрытая рухнувшими глыбами льда, более не  пропускала
наружного света, но ему хватало  и  слабеньких  отблесков.  Он  принялся
торопливо  осматривать  своих   спутников,   только   начинавших   слабо
шевелиться. У обоих тоже текла кровь, но не из носа, как у  него,  а  из
ушей, что было существенно хуже. Венн даже подумал, не остались  бы  они
глухими. Сам он покамест не различал ни плеска воды, ни иных звуков,  но
полагал, что  это  дело  времени:  наследие  предка-Пса  в  который  раз
оберегало его.
   Наконец Шамарган, а чуть  позже  и  Винитар  смогли  стоять  без  его
помощи. Оба попытались говорить  и,  болезненно