ь под пальцами. Волкодав прижался к
двери ухом:  все тихо.  Он начал нажимать заклепки по очереди,  в разном
порядке. Ничего не происходило. Тогда он придавил две заклепки руками, а
третью  -   головой.   Глубоко  внутри  стены   тотчас  зажурчала  вода,
наполнявшая какой-то сосуд.  Дверь вздрогнула и поехала в сторону.  Судя
по всему,  ее не открывали очень,  очень давно:  раздался отвратительный
визг.  По мнению Волкодава,  на этот звук должна была сбежаться половина
комесов.  Но когда он с  копьем наготове выглянул в открывшийся коридор,
там  не  было  ни  души.  Лишь где-то  за  поворотом тускло чадил факел,
вставленный в скобу на стене.
   Дверь  за  спиной  Волкодава  начала  закрываться.   Тайный  ход  сам
заботился о том,  чтобы сохранить себя в тайне. Волкодав не стал тратить
время  на  разгадывание  заклепок  с  другой  стороны.  Возвращаться  не
придется.
   Сперва он почувствовал запах. Так мог бы пахнуть мертвец, пролежавший
десяток лет в могиле и притом одолеваемый болезнями и телесными нуждами.
А раз так,  заключил Волкодав,  запах исходил от живого.  Стало быть, за
поворотом коридора  находился скорее  всего  узник.  И  миновать его  не
удастся.
   Какой-нибудь  свихнувшийся в  долгом заточении бедолага,  который при
виде  нежданного посетителя завопит так,  что  на  его  вопли уже  точно
сбежится стража, прохлопавшая скрежет двери...
   Жизнь  давно  отучила  Волкодава  задумываться  при   виде   подобных
препятствий.  Если сумасшедший откроет рот  для  крика,  он  оглушит его
прежде,  чем тот издаст хотя бы звук.   А не будет другого выхода, так и
проткнет.  Небось тот  не  много от  этого потеряет.  Волкодав шагнул за
поворот.
   Строитель,  отменно  позаботившийся о  безопасности замка,  почему-то
забыл устроить в нем какие следует темницы и пыточные застенки.  Похоже,
Людоеду пришлось оборудовать их  уже  потом,  на  скорую руку.  У  стены
коридора стояла железная клетка, служившая, насколько можно было судить,
и  тем  и  другим.  В  клетке неподвижно лежал  немыслимо худой человек,
закованный в цепи. Темные глаза смотрели прямо на Волкодава, и тот сразу
понял,  что перед ним был не сумасшедший.  Неподалеку от клетки в  стене
коридора виднелась еще одна дверь:  следы в пыли говорили о том, что она
вела наружу.  Волкодав осторожно двинулся вперед,  мимо клетки,  но  тут
узник заговорил.
   - Уважаемый...  -  чуть слышно произнес он по-сегвански,  и  Волкодав
запоздало сообразил, что обитатель клетки был слеп. Зрячий сразу смекнул
бы,  на каком языке к нему обращаться. - Мне кажется, ты прибыл снаружи,
- продолжал узник.  -  Ты  крадешься,  как кот:  значит,  ты  не  гонец,
которого ждал бы  Винитарий.  Скажи,  юноша,  какое время года теперь на
земле?
   - Весна,  -  неожиданно для себя ответил Волкодав.  Узник безошибочно
распознал едва  заметный акцент  и  перешел на  его  родной  язык,  язык
племени веннов.
   - Весна... - повторил он и вздохнул. - Черемуха цветет, наверное.
   Тело его  было одной сплошной раной повсюду,  где  его не  прикрывали
вонючие тряпки.  Усеянная язвами кожа  туго обтягивала ребра,  чуть-чуть
вздрагивая против того места,  где полагалось быть сердцу.  Он заговорил
снова:
   - Сделай мне еще одно благодеяние,  юноша. Прикончи меня. Это тебя не
затруднит и не задержит...
   Что  ж,  Волкодаву приходилось видеть искалеченных воинов,  умолявших
товарищей подарить им  скорую смерть.  Одного такого он два дня тащил на
плечах, не слушая ни проклятий, ни просьб.
   Он заметил,  как что-то насторожило слепого,  а в следующий миг и сам
различил неторопливое шарканье башмаков.  Потом  в  дверной замок с  той
стороны всунули ключ.  Волкодав отступил обратно за угол еще прежде, чем
дверь начала открываться. Дальнейшее зависело от того, пожелает ли узник
выдать его. Волкодав предпочел бы до последнего не поднимать шума.
   А  что,  если  в  подземелье пожаловал  сам  Людоед?..  Нет,  на  это
надеяться глупо, столько везения сразу попросту не бывает. И потом, вряд
ли Людоед пришел бы один. Хотя...
   - Хозяин велел спросить тебя еще раз,  -  долетело из-за угла.  Голос
принадлежал не Людоеду. Говоривший явно не привык к долгим беседам. Зато
привык  к  ежедневной выпивке  и  обильной,  жирной  еде.  Дверь  громко
лязгнула, закрываясь.
   - В  который уже раз ты приходишь сюда,  -  с  бесконечной усталостью
отозвался человек в  клетке.  -  Мог бы и  запомнить,  что я всегда тебе
отвечаю.
   Что-то стукнуло об пол, и вошедший хмыкнул:
   - С вами, волшебниками, никогда наперед не знаешь. Волкодав беззвучно
вышел из-за угла.  На низкую скамейку рядом с клеткой усаживался человек
в  капюшоне,   надвинутом  на  лицо.  Завязки  кожаного  передника  едва
сходились на  мясистой  спине.  Нагнувшись,  он  вынимал  из  деревянной
коробки орудия  своего  ремесла.  Он  испуганно вскинулся только  тогда,
когда   Волкодав  прислонил  свое   копье  к   стене,   нарочно  лязгнув
наконечником.  В  роду Серого Пса полагали зазорным бить в  спину.  Даже
людоедов. Или палачей.
   У  палача висел на поясе широкий тесак,  оружие мясника.  Мускулистая
рука метнулась было к нему,  но слишком поздно. Пальцы Волкодава сдавили
и  смяли его  горло.  Палач забыл про  тесак и  попытался разомкнуть эти
пальцы,  потом перестал дергаться и обвис. Волкодав разжал руки. Тяжелое
тело  мешком  соскользнуло на  пол  и  осталось лежать  с  неестественно
вывернутой шеей.  Волкодав нагнулся и  срезал с  пояса  мертвого большую
связку ключей.
   - Если хочешь,  я  расскажу тебе,  как пробраться в  сокровищницу,  -
послышалось из клетки.  -  Только заклинаю тебя твоими Богами,  юноша...
выполни мою  просьбу.  После  его  шеи  моя  не  покажется тебе  слишком
толстой...
   Волкодав опустился на  корточки перед  решетчатой дверцей и  принялся
подбирать ключ.
   - Лучше расскажи, - проворчал он, - как найти Людоеда.
   Он не ждал вразумительно ответа, но узник откликнулся тотчас.
    - Ты найдешь его на самом верху,  в  опочивальне...  если,  конечно,
сумеешь пройти туда.  Сегодня кунсу подарили рабыню,  и он, должно быть,
уже встал из-за стола.
   Третий  или  четвертый ключ  щелкнул в  замке.  Дверца повернулась на
отроду не мазаных петлях.
   - А не врешь? - буркнул Волкодав. - Тебе-то почем знать.
   - Я сказал правду,  -  ответил узник и запрокинул голову,  подставляя
тощую,  в струпьях, грязную шею. Волкодав мельком глянул на нее и на то,
как  пульсировали под  кожей  набухшие жилы.  Его  народ  считал  смерть
удавленника  нечистой.  Бедняга,  знать,  дошел  до  предела,  если  его
устраивала и  такая.  Волкодав молча  взял  иссохшую руку  узника -  тот
дернулся от  прикосновения -  и  отомкнул кандалы,  угадав ключ  сразу и
безошибочно.  Он хорошо знал,  какими ключами они запирались.  Если он и
удивился чему, так разве только прекрасной форме кисти и длинным пальцам
- с вырванными, впрочем, ногтями.
   - Спасибо,  юноша,  -  прошептал узник растроганно.  - Так, значит, я
умру не в цепях... На это он явно не рассчитывал.
   - В том конце коридора есть дверь,  -  сказал ему Волкодав. - У тебя,
верно,  хватит ума  отыскать заклепки,  на  которые надо давить.  Дальше
будут  ступеньки и  тоннель с  водой.  Набери побольше воздуха,  ныряй и
плыви влево.  Там решетка,  но средний прут я выломал. Потом почти сразу
река. Хочешь жить, вылезешь.
   Для него это была очень длинная речь.  Он  поднялся и,  забрав копье,
ушел в дверь,  сквозь которую явился палач. Он уже не слышал, как узник,
ощупывая  бессильной  рукой  растворенную  дверцу  клетки,  чуть  слышно
пробормотал:
   - Я знаю... Я выстроил этот замок...
   Волкодав крался переходами спящего замка и думал о том, почему палачи
всех известных ему стран отправлялись терзать свои жертвы,  как правило,
по ночам.  Должно быть,  затем,  чтобы пресветлое Солнце, всевидящее Око
Богов,  не прозрело непотребства даже сквозь толщу каменных стен.  Он не
встречал еще ни одного палача, который не был бы трусом.
   Правду  сказать,  каменными в  доме  Людоеда были  только подземелья,
основания защитных стен  да  подклеть.  Все  остальное было сработано из
добрых дубов, украшавших когда-то родные холмы Волкодава.
   Скоро  окончится срок  их  тягостного служения...  Время  от  времени
Волкодав извлекал из поясного кошеля осиновые лучинки и всовывал их куда
мог,  в любую щель между бревнами.  Лучинки были мокрыми, следы крови на
них расплылись и стали почти не видны.  Ничего. Сделать свое дело им это
не помешает.
   Никто так и  не  преградил Волкодаву дорогу.  Всего нескольких воинов
встретил  он,  поднимаясь наверх.  Трое  были  сегваны,  единоплеменники
Людоеда.  Остальные -  наемники,  сами  давно  позабывшие,  какой  народ
породил их  себе на  позор.  По  мнению Волкодава,  спрятаться от них не
сумел бы разве что младенец.  А  уж на него за последние одиннадцать лет
кто только не охотился...
   Дважды он миновал что-то вроде молодечных,  где спали мертвецким сном
славно  повеселившиеся  комесы.   Оба  раза  Волкодава  брало  искушение
наклонить  масляный  светильничек или  подправить факел  таким  образом,
чтобы огонь смог добраться до  стенных занавесей.  Оба раза он отказывал
себе в  этом и  неслышно скользил дальше.  Преждевременный переполох его
никак не устраивал.
   Еще он  думал о  том,  с  какой стати палач назвал человека в  клетке
волшебником.  Если Волкодав вообще что-нибудь понимал, справному чародею
давно  следовало бы  умчаться  на  другой  конец  света,  предварительно
рассчитавшись с обидчиком и раскатив замок по бревнышку.  Хотя как знать
- вдруг на него сразу надели оковы,  а потом долго не давали воды?  Поди
поколдуй, когда скованы руки и хочется пить.
   Стало  быть,  волшебники тоже  иногда  попадают впросак.  Совсем  как
обычные люди. Ну не колдовством же, в самом деле, скрутил его Людоед...
   Теперь пленный чародей,  скорее всего, уже плыл по реке. Вот где воды
сколько угодно...
   А что, если Людоед в самом деле баловался колдовством? А что, если он
с  самого начала знал о  появлении Серого Пса  и  дал ему проникнуть так
далеко лишь затем, чтобы перехватить на самом пороге?
   Волкодав запретил себе думать об  этом.  Так  охотник,  собравшийся в
лес, изо всех сил гонит мысль о медведе.
   Он вынул из кошеля последнюю щепку и  вогнал ее между нижними венцами
стены.  Чем бы ни кончилось дело,   этой силы Людоеду не одолеть. Нет от
нее ни оберега,  ни обороны.  Только Боги могут остановить ее,  а больше
никто. Так что если кунс Винитарий еще не выучился летать...
   Перед Волкодавом был  узкий винтовой всход.  Он  вел вверх.  Волкодав
прикинул высоту башни,  какой он  видел ее с  реки.  Всход наверняка был
последним. Волшебник сказал - наверху. Значит, близка дверь и - можно не
сомневаться - стражник перед дверью опочивальни.
   Пронзительный девичий крик,  донесшийся сверху,  и  почти сразу скрип
половиц  под  переминающимися сапогами  сказали  Волкодаву,  что  он  не
ошибся.
   И  еще.  Даже если Людоед вправду умел колдовать,  сейчас он был явно
занят другим.
   Волкодав пошел вверх по  всходу.  Он знал,  как уговорить не скрипеть
любые ступени, даже самые голосистые.
   Девушка наверху опять закричала - долгим, отчаянным криком. Волкодаву
не раз приходилось слышать такой крик. Он скользил вперед, забираясь все
выше.  Он  очень рассчитывал увидеть воина прежде,  чем  тот увидит его.
Пригнувшись, одолел он последний виток всхода и выпрямился во весь рост.
   Перед  ним,  в  десятке  шагов,  виднелась широкая  спина  стражника,
обтянутая кожаной курткой.  Из-под нижнего края куртки торчала кольчуга.
Приникнув к двери, воин пытался то ли подсмотреть, то ли подслушать, как
там, внутри, развлекался его хозяин.
   Волкодав  негромко  постучал  согнутым  пальцем  по   внешней  стене.
Стражник вздрогнул и  обернулся.  Он  даже не  схватился за меч,  будучи
вполне уверен:  кто-то  из  старших застал его  на  месте преступления и
сейчас учинит разнос.
   Тяжелый нож, брошенный Волкодавом, по рукоять вошел ему в глаз.
   Прыгнув вперед,  Волкодав подхватил начавшее падать тело,  потихоньку
опустил его на пол и высвободил нож.  Потом осторожно примерился к двери
плечом. Так и есть: заперто.
   Кунс  Винитарий,  крупный светлобородый мужчина,  стоял  возле  ложа,
наматывая на кулак тугую волну смоляных шелковистых волос.  У его ног на
полу  извивалась нагая  рабыня  -  пятнадцатилетняя красавица с  нежным,
нетронутым телом  и  повадками дикой кошки.  Сапог Винитария давил ей  в
поясницу,  рука  тянула за  волосы,  заставляя тоненькое тело беспомощно
выгнуться.  Людоед смотрел на  нее  сверху вниз,  как на  лакомое блюдо,
только что поданное к столу.
   Это  выражение не  успело сразу  пропасть с  его  лица,  когда  дверь
затрещала и рухнула внутрь. Рухнула безо всякого предупреждения: если бы
снаружи долетел стук оружия или шум схватки, он бы непременно услышал.
   Винитарий мог бы поклясться,  что никогда раньше не видел стоявшего в
проломе мужчину.  Больше всего тот был похож на  полудикого,  невероятно
свирепого пса из тех,  что не попятятся и  перед целой стаей волков.  Он
держал в  руке короткое копье с широким,  остро отточенным наконечником.
Левое плечо кровоточило, рассаженное о дверь.
   - Ты  кто?  -  рыкнул кунс.  Он,  впрочем,  успел уже заметить сапоги
стражника,  торчавшие из-за двери,  и понять -  незнакомец заглянул сюда
отнюдь не  случайно.  На миг Винитарий даже прислушался,  не штурмуют ли
замок.  Но нет.  Человек с копьем был один.  Хегг знает,  как он перелез
через  стену,  как  миновал  бдительную  охрану,  как  сумел  без  звука
разделаться со стражником у двери. Но в любом случае он был очень, очень
опасен. А дружина, как ни кричи, прибежать уже не успеет.
   Людоед не был трусом.
   - Ты кто? - повторил он, пытаясь выиграть время.
   Волкодав  молча  пошел  вперед  по  мономатанским  коврам,   когда-то
великолепным,  но теперь изрядно засаленным. Он не стал напоминать кунсу
о  роде  Серого Пса  и  о  мальчике,  которого тот  не  добил  когда-то,
испытывая судьбу.  Заговорить с  врагом -  значит протянуть между ним  и
собой  незримую,  но  очень  прочную  нить,  которая делает  невозможным
убийство.  Не стал он и предлагать Винитарию поединка.  Ему незачем было
просить справедливости у Богов. Он пришел казнить Людоеда. Божий Суд для
этого не потребен.
   Винитарий выпустил волосы девочки. Та мигом откатилась прочь, в угол,
и  приподнялась на колени,  забыв о своей наготе и во все глаза следя за
двоими мужчинами,  потому что  в  одном  из  них  ей  вдруг  померещился
избавитель.
   Винитарий был  опытным  воином  и  не  утратил былой  сноровки,  даже
порядочно  разжирев.   Он  кинулся  к  оружию,  висевшему  на  стене,  с
удивительной быстротой,  которой на  первый взгляд трудно было  от  него
ожидать.  Но  в  это  время  Волкодав метнул  копье.  Оно  пробило живот
Людоеда,  отбросило его  назад,  со  страшной силой  ударило в  стену  и
застряло, насмерть зажатое расщепленным бревном.
   Не  минует цели удар,  который готовили одиннадцать лет.  А  минует -
значит, не Волкодав его наносил.
   Несколько мгновений Людоед непонимающе смотрел на  свой  живот  и  на
перекладину копья,  глубоко вмятую в  тело.  Потом схватился за древко и
закричал. Жутким, бессмысленным криком смертельно раненого зверя.
   Рев Людоеда раскатился по всему замку - только глухой или мертвый мог
бы не услышать его.  Но Волкодав знал, что комесы не прибегут. Его босые
ноги уже ощутили тяжкую судорогу, докатившуюся сквозь дубовые перекрытия
и толщу ковров.  Потом донеслись испуганные голоса.  Где-то там,  внизу,
ворочались  бревна  стен,  колебались  потолки,  вздыбливались  полы,  с
чудовищным треском расходились добротно спряженные углы. Никакая сила не
превозможет буйную силу дерева,  возросшего у  перекрестья лесных троп и
там  же  засохшего.   Только  Боги  могли  бы  остановить  ее.  Но  Боги
вмешиваться не захотят. В этом Волкодав был уверен.
   Пригвожденный Людоед все  еще  ворочался и  утробно хрипел,  все  еще
пытался  неведомо зачем  выдернуть из  раны  копье.  На  ковре  под  ним
расплывалась темная лужа.  Волкодав не  смотрел на  него.  Он повернулся
лицом к югу,  туда,  где пролегал животворный путь Солнца,  где высилось
вечное Древо,  зиждущее миры,  где в горнем океане зеленел Остров Жизни,
священная Обитель Богов.  Туда,  на  этот Остров,  ушли дети Серого Пса.
Один Волкодав пережил всех,  чтобы вернуться и отомстить за истребленный
род,  за поруганный дом, за оскверненные очаги. И вот месть совершилась.
Что  же  осталось?  Немногое.  Спеть  Песнь  Смерти и  шагнуть навстречу
пращурам с  погребального костра,  в  который вот-вот  превратится замок
Людоеда...
   Волкодав закрыл  глаза,  опустил  руки  и  запел.  Этими  словами его
далекие предки провожали и  напутствовали умерших.  Их произносили воины
его племени,  оставшись в  одиночку против сотен врагов.  Волкодав всего
дважды  внимал Песни  Смерти:  когда  хоронили прабабушку,  потом  деда.
Цепкая память мальчишки запечатлела и  сохранила услышанное.  А дальше у
него было целых одиннадцать лет, чтобы накрепко затвердить каждое слово.
Чтобы стократ повторить Песнь по всем вместе и по каждому врозь...

   Торопится время, течет, как песок,
   Незваная Гостья спешит на порог.
   С деревьев мороз обрывает наряд,
   Но юные листья из почек глядят.

   Доколе другим улыбнется заря,
   Незваная Гостья, ликуешь ты зря!
   Доколе к устам приникают уста,
   Над Жизнью тебе не видать торжества!

   Знала ли  ее  теперь хоть еще  одна живая душа?  Или  сегодня древняя
Песнь звучала в  самый последний раз,  потому что у Серого Пса больше не
родятся щенята?

   Незваная Гостья, в великом бою
   Найдется управа на силу твою.
   Кому-то навеешь последние сны,
   Но спящие зерна дождутся весны.

   Пол ходил ходуном,  раскачиваясь все сильнее.  Жирный дым начавшегося
пожара  царапал горло,  вползая в  открытую дверь.  Души  тех,  за  кого
отомстили, смогут воплотиться вновь и жить на земле.
   Волкодав мельком подумал: удастся ли довершить Песнь...
   Не удалось.
   К его коленям прижалось что-то живое.  Дрожащее.  Плачущее.  Неохотно
открыв глаза,  Волкодав посмотрел вниз и увидел рабыню. Несчастная нагая
девчонка смотрела на него с  ужасом и надеждой.  Губы ее шевелились,  по
нежным детским щекам  катились слезы,  голубые глаза  молили спасти.  От
Людоеда, еще задыхавшегося у стены. От похотливых наемников, которым она
должна  была  достаться назавтра.  Из  замка,  готового  рассыпаться под
ногами...
   В   это   время   со   стороны   раскрытого  окна-бойницы  послышался
пронзительный писк.  Волкодав вскинул голову   как  раз  вовремя,  чтобы
увидеть,  как в комнату, усердно работая перепончатыми крыльями, влетели
два больших нетопыря.  Они держали в лапках длинную палку; посередине ее
вверх  тормашками висел Нелетучий Мыш.  Заметив Волкодава,  он  радостно
заверещал.  Нетопыри взвились под потолок,  и Мыш, отцепившись, свалился
точно на голову другу.
   - Пропадешь!  -  сказал Волкодав и  попытался выпутать его из  волос,
чтобы снова усадить на  палку и  выпроводить вон.  Нелетучий Мыш  весьма
чувствительно укусил его за  палец.  И  пропищал что-то  своим -  знать,
поблагодарил. Те бросили палку и вмиг умчались в окно.
   - Ну,  как знаешь...  -  пробормотал Волкодав,  начиная понимать, что
умереть, как мечтал, ему не дадут. Две лишние жертвы на его погребальном
костре -  это  уж  слишком.  Нагнувшись,  он  перехватил ножом  веревку,
стягивавшую за  спиной локти рабыни.  Сдернул с  ложа плотное покрывало,
пропорол посередине дыру и  натянул на  девчонку.  Схватил ее  за руку и
побежал вниз по всходу.
   Волкодав никогда  не  забывал  мест,  где  ему  довелось пройти  хоть
однажды. Он мчался назад с уверенностью гончего пса, летящего по свежему
следу.  Он  помнил,  где  воткнул  свои  щепки  и  где  видел  фак