едмицу, и то
успел полюбить...
     - У меня есть  три голубя, знающих путь на голубятню государя кониса, -
гладя  слабую руку  мальчишки, говорил между тем наместник. - Я кормлю их на
тот случай,  если вдруг у нас произойдет нечто  необыкновенное. Я сегодня же
напишу письмо  и выпущу  самого проворного голубя. У него белый  хвост  и на
крыльях белые перья. Не позже как  завтра госпожа Гельвина и твой брат будут
знать, что волноваться не следует, но хорошо бы поскорее приехать. Твой брат
Кавтин снарядит повозку  и  скоро  появится  здесь,  а ты  тем  временем еще
немного окрепнешь,  чтобы госпожа Гельвина  поменьше  плакала,  когда увидит
тебя... Я велю перенести тебя ко мне в дом. Там тебе будет лучше, чем здесь.
     - Тут мои друзья, господин Рино, - воспротивился было  Иннори. - Я  так
люблю их. Они заботятся обо мне...
     - Они никуда не уедут  и станут каждый день к тебе приходить, - ответил
наместник. И улыбнулся: - Ты  лучше меня пожалей. Твой  брат, а про государя
Альпина я  и  вовсе не  говорю... они же  голову  мне, старому, оторвут, как
узнают, что я оставил тебя лежать в гостином дворе!
     Волкодаву в  Нарлаке не нравилось никогда. По правде говоря, ему вообще
мало где нравилось, кроме родных лесов. Но из всех беззаконных и неправедных
краев, куда заносила его судьба, Нарлак был едва ли не наихудшим. В Кондаре,
правда, венн еще не бывал, но город, выстроенный из камня, уже по одной этой
причине любви не заслуживал. Не дело  жить человеку, взгромоздив у  себя над
головой камни.  Волкодав  прекрасно  помнил, как  залечивал  раны в крепости
Стража Северных Врат страны Велимор. Ночи не проходило без страшных снов. он
вновь  видел  себя в каторжных  подземельях.  А что  снилось  людям, которые
годами ложились спать под каменным кровом?.. Жутко даже представить!
     А еще нарлаки, по мнению венна, совершенно не умели готовить еду. Здесь
почти не знали ни ухи, ни щей, ни похлебки. Стряпали одно жаркое, а то вовсе
клали сыр или мясо на  хлеб -  и  называли подобное непотребство "обедом". А
чтобы  принял  живот,  запивали чем  Боги  пошлют.  Люди  побогаче -  легким
яблочным вином, простой народ - всего  чаще пивом. Нарлакского горького пива
Волкодав, кстати, терпеть  не мог. Да и хлеб  в  здешних  местах печь совсем
разучились.  В жар сажали как пышки,  а  вынимали как крышки.  Нутром  своим
напоминавшие глину  с опилками. Сущее оскорбление.  Пока  теплые, еще как-то
сжуешь,  остынут - хоть гвозди заколачивай. Бестолковый народ.  Другое дело,
Волкодава, несколько лет тому назад почитавшего за  великое  лакомство сырых
крыс, дурной едой напугать было трудно. Ешь, что дают тебе, да поблагодарить
не забудь.
     Дня через четыре после того, как наместник отослал голубя,  Сумасшедшая
Сигина разыскала Волкодава на крылечке и с таинственным видом  позвала его в
дом.  Ему, по правде говоря,  идти не хотелось.  Местная  детвора  почему-то
облюбовала "Дальний" двор для своих игр, и, сколько ни гоняли ее, собиралась
здесь  едва  ли не третье  поколение  подряд.  Ребятня играла в дорожки. Для
этого в пыли вывели очень сложную запутанную линию со множеством пересечений
и крутых  поворотов. Мальчик, расчертивший двор, слыл самым умным в погосте.
Теперь и  он и все остальные в очередь носились по "дорожке", мелькая босыми
пятками  из-  под  рубашонок,  а  остальные  мерно хлопали в ладоши  и хором
считали:
     - Двадцать пять! Двадцать шесть! Двадцать семь!.. Требовалось завершить
путь как  можно скорее и притом ни разу не ошибиться. Людская молва гласила,
будто из лучших игроков получались справные воины.  Воинами хотели быть все,
даже некоторые девчонки.  Волкодав и сам когда- то пребывал в убеждении: что
за  мужчина, если  не  защитник, не  воин!.. Потом пообтерся в  жизни, начал
коечто понимать...
     Мыш задорно метался туда  и сюда, полагая себя равноправным, участником
детской забавы.  В самый первый раз  ребятишки  изумленно  разинули щербатые
рты, когда в их игру встряла черная крылатая тварь. Минуло несколько дней, и
они стали обращать на Мыша не больше внимания, чем на двух щенков,  бегавших
по "дорожкам" следом за своими маленькими хозяевами. К тому же, в отличие от
щенков, он не усаживался чесаться или ловить блох прямо посреди  начертанных
линий. И,  уж конечно,  не имел скверной  привычки  задирать лапку  в  самых
неподходящих местах...
     - Сынок, поди-ка сюда! - окликнула Сигина. Волкодав поднялся, поправляя
за спиной Солнечный Пламень. Он не оставлял меча в комнате: постоялый двор в
чужой стране,  да  еще такой,  как Нарлак, -  не то  место, где простительно
забывать  осторожность. Мыш  остался безобразничать  во  дворе. Волкодав  же
пошел в  дом, продолжая  думать о  детях  и  о том,  как,  бывало,  играли и
носились они  с братьями и сестренками. А ведь  все  были детьми, подумалось
ему вдруг. Добрыми и смешными детьми. Все. И даже сегванский куне Винитарий,
впоследствии прозванный Людоедом. И мало кто рос уж совсем без любви. Как же
получается, что...
     Он шагнул  через порог и сразу забыл все, о чем силился размышлять. Ибо
ноздрей  его коснулся  благодатный запах, учуять  который в  Нарлаке было не
проще,  чем аромат цветущего сада  где-нибудь  на  северных островах,  среди
вечного льда. Пахло щами.
     Сигина  указала  рукой  за  стол,  и  Волкодав ошалело сел  на  скамью.
Сумасшедшая скрылась  за занавесью, перегораживавшей кухонную дверь, и скоро
вернулась  с  хлебом  и  большой  дымящейся  миской.  Только  тут   Волкодав
удостоверился, что нюх его не подвел.
     - Соскучился? - улыбнулась  Сигина,  торжественно  ставя миску на стол.
Хлебово белело сметаной, сверху густо плавала пряная зелень.
     - А ты, госпожа..? -  только и смог  спросить  Волкодав.  Он не  привык
угощаться каким-нибудь  лакомством  в одиночестве,  но Эврих, насколько  ему
было известно, варварскую кухню не жаловал.  Сигина же... он так и не уяснил
для себя, какое племя она называла родным. А спрашивать казалось невежливым.
     -  Ты ешь,  ешь, - отмахнулась  она. Села напротив и стала смотреть  на
него, подперев ладонью мягкую щеку. Волкодав чуть не вздрогнул, ему стало не
по себе. Так  на него до сих  пор  смотрела только мать.  Так  она  могла бы
выглядеть, если бы дожила до сего дня... Мама...
     Сигина спугнула наваждение:
     - Да ты отведай! Вдруг еще  не  понравится. Волкодав отведал.  Щи  были
сварены   не  очень  умело,   но  старательно  и  любовно.  Кроме   капусты,
умудрившейся  сохранно  долежать до  нового  лета,  венн  распознал  молодую
крапиву, щавель и вообще почти  все, что успело вырасти на здешних огородах.
А также кругом. Волкодав ощутил, как возрадовался желудок. Он зачерпнул еще,
взял хлеба и, прожевав, благодарно проговорил:
     - Здесь  не  варят  подобного,  госпожа. Откуда  ты  узнала, что  любит
вкушать мой народ?..
     Сигина ласково улыбнулась и, с видимым удовольствием глядя, как он ест,
пояснила:
     - Мои сыновья  не могут вернуться ко  мне насовсем, пока они  врозь. Но
это не значит,  что они  совсем  не навещают меня. Иногда они приходят в мой
дом... думают, глупенькие,  будто я их не  узнаю. Один из них побывал у меня
дней за десять прежде тебя.  В тот раз он был венном. Он-то и рассказал мне,
как готовится похлебка из капусты и трав, которую вы называете щами.
     УЖ не тот  ли  венн, которого видели  в  Четырех Дубах! -  отметил себе
Волкодав. Коли  уж Сумасшедшая посчитала его за  своего сына, парень, верно,
не из  самых дурных. Знать  бы еще,  чего  ради он  в  одиночку таскается по
чужедальней стране. Надо будет  спросить,  не разобрала ли, какого он  рода.
Хотя  откуда  ей... а  впрочем,  ведь  распознала же  во  мне  Серого Пса...
Волкодав посмотрел в опустевшую миску. Подметать еду так жадно и поспешно не
считалось  приличным. Другое дело, щи, как любая  очень добрая снедь, словно
бы провалились мимо нутра, не причинив тяжести, лишь навеяв теплую благодать
в животе. Выхлебал и не заметил, когда ложка по  дну  заскребла.  Венн хотел
извиниться,  но  Сигина, как  любая  хозяйка,  только  радовалась  мгновенно
исчезнувшему угощению.
     - Я тебе  еще принесу! - поднимаясь,  сказала она. -  Я много  сварила.
Целый горшок. Он тоже проворно поднялся:
     -  Не годится тебе ходить  за мной, госпожа... Ей  бы дом,  подумал  он
неожиданно. Свой дом, настоящий. Уютный и теплый, не ту мерзкую развалюху. И
настоящих, не выдуманных сыновей. Любимых чад... работников,  заступников...
Сигина улыбнулась:
     - Мои сыновья однажды разыщут Друг друга и возвратятся ко мне. Тогда мы
выстроим  дом и станем в нем жить.  Знаешь ли ты, какая радость для матери -
смотреть на сыновей, собравшихся за столом?.. Эта радость меня еще ждет... а
пока дай угостить тебя, как я привыкла.
     Она взяла миску  и  вновь  удалилась на кухню, а  прежде того потрепала
венна по волосам. Он остался сидеть, онемело чувствуя на себе ее руку. Краем
уха он  слушал, как возилась  во  дворе  ребятня.  Он заметил,  что дети  на
некоторое время притихли, словно увидев незнакомых людей,  потом возобновили
игру. Ему смутно подумалось, уж  не Кавтин ли приехал?.. И так  же смутно он
решил, что навряд ли. А хотя бы Кавтин!.. Сказанное и сделанное Сигиной было
гораздо значительнее Канаонова братца. И вообще всего, что могло происходить
снаружи.
     Сумасшедшая  отчего-то застряла  на  кухне. Волкодав почувствовал  себя
вовсе  неловко и решил пойти посмотреть,  но тут занавеска  откинулась, и он
увидел Сигину. Дюжий бородатый мужик крепко держал ее перед собой, приставив
к шее женщины нож.
     Волкодав одним движением вылетел из-за стола, перепрыгнув скамью...
     - А ну, стой смирно! - рявкнул мужчина. Тогда-то, со второго взгляда  и
по  голосу, венн  признал  его.  Это  был предводитель  данщиков,  обиравших
приречную деревушку во славу какого-то Сонмора.
     Делать нечего, Волкодав застыл, смиряя злую дрожь тела, изготовившегося
для  боя. Вот что бывает, если сыновья шляются неведомо где,  подумал  он  с
отвращением. Когда требовалось, он бывал быстр. Стой Сонморов человек на три
шага  ближе, он уже  катался бы  по  полу,  утратив нож вместе  с рукой.  Но
разбойник был опытен  и расчетлив. Волкодав знал,  что  не  поспеет до  него
дотянуться.  То есть, конечно, дотянется  и убьет,  но  кабы тот  прежде  не
чиркнул ножом... Даже в смертной судороге: и этого хватит...
     - Ты за меня не  бойся, сынок, - неожиданно сказала Сигина. - Не слушай
его, он меня не убьет. Мои сыновья не позволят.
     -  Ты-то  помолчи,  клуша!  -  встряхнул ее предводитель.  Волкодав  не
двинулся  с  места.  Он  услышал,  как  к  нему осторожно подошли  сзади,  и
разбойник злорадно оскалился: - Давайте-ка, свяжите его!
     Между тем  в общей комнате  появились еще люди: их было уже не четверо,
как в деревне, а никак не меньше десятка, и все с оружием. Несколько местных
и заезжих  мужчин,  сидевших  за  столами  и  стоявших у  стойки,  при  виде
непорядка  двинулись  было  с  места.  Блеск  отточенного  железа  мигом  их
вразумил. Остался сидеть на своем  месте  старый горшечник, везший в  Кондар
небьющиеся кувшины  и  звонкие  чаши  из  белоснежной  глины,  водившейся  в
одном-единственном месте, близ его дома. Мрачно замерли  сыновья старика.  И
даже охотник, уложивший свои  меха на повозку горшечника  и  за то взявшийся
провожать его по лесам...
     -  Всем тихо сидеть, - ухмыляясь, приказал разбойный вожак. - Без нужды
не тронем. А кто вынудит, не обессудь!
     Вот потому,  думал между  тем Волкодав, я  и не пустил  Тилорна обратно
через  Врата. Да  и Эвриху на самом-то деле не след бы  высовываться сюда...
Ох, Беловодье!..  Даже  и меня  по сторонам  оглядываться  отучило.  УЖ  что
говорить  про  тех, кто там  вырос!.. Но  я,  я-то хорош!.. На  какой мякине
попался...
     Тут венн  дал  себе  слово:  останется  жив  -  до конца  дней своих не
послушает человеколюбцев. Милосердцев  всяких  там.  Вроде Матери  Кендарат.
Внял  ее наставлению, не схлестнулся насмерть с четверыми в деревне... и вот
награда. Как бы  теперь повела себя жрица?  На какую ошибку  ему указала бы?
Вовсе  не  надо  было  обижать  данщиков у  реки,  а обидел,  так пожинай?..
Волкодав  свою  оплошность  видел разве  в том, что  на месте  голов  им  не
скрутил.  Сейчас еще  Сенгар припожалует...  Которого он тоже имел  глупость
носом потыкать, а потом отпустить...
     Кто-то  торопливо  свел его  запястья и  начал  весьма умело  опутывать
прочной веревкой, похожей на струнную тетиву. И за то  спасибо, что сразу не
накинули на горло удавку. Волкодав напряг  руки, стараясь оставить себе хоть
какую надежду, но возившийся с веревкой оказался тоже не промах:
     -  Не  балуй, ты!..  - И под  ребра  уперся  кончик ножа.  Эврих  сидел
наверху,  в  комнате. Он  усердно  писал-таки  книгу  обо  всем увиденном  в
путешествии.  Вот уже  который  день венн ожидал, чтобы  ему  наскучило  это
занятие, но арранту  прилежания было  не занимать. Сегодня он взялся усердно
расспрашивать Рейтамиру, а та только рада была говорить. Стоя  дурак дураком
со  связанными  руками,  Волкодав  подумал  об  этих  двоих,  не  зная, чего
пожелать.  Чтобы  они выглянули  в общую  комнату?  Или  чтобы  просидели  в
неведении, пока все не закончится и разбойники не уйдут?..
     Ноги они ему  связать  не  додумались,  и Волкодав  все  поглядывал  на
вожака. Однако тот, не в  пример самому венну, бдительности не терял. И ножа
от горла Сумасшедшей Сигины не отводил.
     - Пойду  гляну  наверху, - сказал  один из  разбойников,  рослый усатый
парень.  Предводитель кивнул.  Волкодав проводил взглядом двоих,  ушедших по
винтовой лесенке,  и  на душе потемнело.  Их  комната  была самой  первой по
коридору (и оттого самой дешевой). А с Эвриха велика ли защита?..
     Между тем на нем расстегнули ремень с ножнами, и алчные руки немедленно
обнажили   клинок.   Грабители   зацокали   языками,   любуясь   сплетениями
неповторимых солнц,  бегущими от кончика до  рукояти. Волкодав  видел, какое
искушение  немедленно  одолело   главаря.  Ему   смерть   захотелось  самому
испробовать  меч,  отобрав  его у  подручного (подручным,  кстати,  был  тот
молодой стрелок, охотник на кур). Но и  Сигину было боязно выпускать, притом
что  двое  с  луками  держали  венна на прицеле...  Знать,  чуял нутром, что
Волкодав и со связанными  руками мог натворить дел... И нацеленными стрелами
навряд ли смутился бы...
     - Слышь, Тигилл,  -  обращаясь  к  предводителю,  сказал  вдруг пожилой
седоусый разбойник.  - Больно непростой меч у парня. Смотри... Не  нарваться
бы...
     Волкодав  сразу  спросил  себя,  на кого  они  опасались нарваться.  На
знатного витязя? Воскресшего Жадобу? Или на кого-то  еще?.. Молодой  стрелок
осторожно  попробовал  лезвие  ногтем, восхищенно воздел  порезанный  палец,
схватился за рукоять уже двумя руками  - и  с  силой  рубанул по столешнице.
Солнечный Пламень, вряд ли  обрадованный  таким  с собой обращением, яростно
сверкнул в отсветах каминных углей. Вычертил свистящую дугу, глубоко вошел в
вязкий падуб... и насмерть застрял. Стрелок начал дергать и раскачивать его,
стремясь высвободить из разрубленной столешницы. Ничего не получалось: Божья
Ладонь  держала крепко. Вырваться из бессовестных  рук и уязвить оскорбителя
меч, к сожалению, не умел. Но что мог, то мог.
     Отчаянно бранясь,  стрелок пытался выдернуть упрямое  лезвие, остальные
хохотали, глядя на его усилия. Кто-то  посоветовал загнать в трещину клинья.
Другой предложил сходить за пилой.
     Не до веселья было одному предводителю.
     -  Ты!  -  косясь на  дверь,  вновь  окликнул  он  того,  что  связывал
Волкодава. - Давай!
     Венн напряженно ждал, что его сейчас пырнут в спину (ощутить близящийся
удар и  кувырком броситься через  стол,  ногой снося Тигиллу полчерепа - ибо
все равно нечего  будет терять...), но  разбойник обошел его  кругом,  хищно
усмехнулся  -  и одним движением раскроил на нем  рубашку от  шеи до  пояса.
Тогда Волкодав заметил у одного из Сонморовых людей в руках свернутый кнут и
догадался, что именно  было у них на уме.  Главарь  не забыл происшествия  в
деревушке.  Он  чувствовал  себя  униженным.  И  собирался причинить  своему
обидчику ответное унижение.
     - Если  заорешь, -  кривясь в  усмешке,  сказал  он  Волкодаву, - мигом
старухе глотку перехвачу.
     Волкодав  ничего  ему не ответил. Этого человека, появись только  такая
возможность, он собирался убить. А посему и разговаривать с ним...
     Тигилл  был, кажется, не рад, что сам пожелал  вывести Сигину. И меч не
случилось первым попробовать, и кнутом поиграть... Он безошибочно видел, что
пленника  держал  лишь  нож  у  женского  горла.   И  поди  передай  старуху
подельникам. Какое передавать! Дрогни палец - и пожалеть о том не успеешь. К
скамье   привязать   венна?   Только   удовольствие    портить...   Волкодав
прислушивался, что делалось наверху. Там все было тихо.
     Крепкий молодой парень,  у которого с запястья свисал кнут, был  одет в
потертую черную  безрукавку. Ни  один нарлакский мужчина не  показывался  на
люди иначе как  в безрукавке,  носимой, согласно обычаю,  в память о кочевом
прошлом народа. Для стариков и  почтенных мужей  их кроили из  цельных,  без
разреза, овчин, молодежь в  возрасте деяний носила кожаные,  притом на голое
тело.  Наверное, затем, чтобы все могли видеть красивые мускулистые  руки  и
широкую грудь,  твердую,  как две ясеневые доски.  Кнут  шевелился  на  полу
толстой  змеей, но в глазах парня решимости  не было. Он выглядел не дураком
подраться,   помахать   кулаками   и  даже   ножом,  но  спускать  шкуру  со
связанного... тут  особый дар нужен, не каждого Темные  Боги им наделяют.  В
деревне Волкодав этого молодца не видал.
     - Заснул, Динкел? - рявкнул предводитель.  - А ну, объясни ему наконец,
кто такой Сонмор! Пусть поскачет!
     Парень нахмурился и с  видимой неохотой начал отводить  руку  назад, но
седоусый придержал его за плечо:
     - Постой...
     Он пристально вглядывался в Волкодава.
     - Что тебе еще, Морни!.. - рассвирепел главарь. - Знакомца признал?..
     Все катилось  не по задуманному.  Он-то мыслил быстренько проскользнуть
на постоялый двор  -  обобрать и избить не  в  меру наглого венна, а  заодно
дерзко позлить наместника  Рино - и  так же быстро удрать, а там ищи ветра в
поле. Неожиданные препоны были совсем ни к чему.
     - Посмотри на него,  Тигилл, - внимательно хмурясь, проговорил Морни. -
Клеймо видишь? Три  зубца в  круге? Помнишь  ты,  что это такое? Самоцветные
горы!..
     Теперь  уже все уставились на Волкодава, и он знал, о чем они думали. В
Самоцветные  горы  попадали  не только  безвинно, по злой • прихоти  случая,
подобно  ему  самому.  Сколько  матерых душегубов горько  проклинало судьбу,
пронесшую  их мимо топора и  петли!  Ибо на рудник продавали - были бы телом
выносливы да сильны! - отъявленных воров и убийц  со  всего света. Ибо какой
же правитель станет казнить пойманного злодея, если на нем можно нажиться?..
Ну  и откуда было знать Тигиллу и остальным, кто стоял перед ними? С клеймом
каторжника и великолепным мечом,  за который весь этот гостиный  двор  можно
было  купить на  корню?..  А вдруг великий  вор, перед коим сам Сонмор шапку
станет ломать?..  Мало ли кого в свое время за хорошее подношение  выпустили
из неволи!..
     - УМНЫЙ  ты, Морни, -  впервые подав голос, проворчал Волкодав. Наверху
по-прежнему было тихо. Он даже начал надеяться, что еще можно разрешить дело
миром...
     ...И  за  эту надежду  был  немедля  наказан.  Мало, видно,  жизнь  его
вразумляла:  рассчитывай   на  худшее,  тогда,  может,  шкуру  на  плечах  и
удержишь!.. Если повезет, конечно...
     Не повезло. Тигилл оказался  из тех, кому, если что втемяшится, на пути
лучше  не  становись.  Чтобы проклятый венн  вдругорядь  вынудил перед собой
отступить?.. Нет уж.
     -  Данкел!..