Винитар ехал по улице  на  вороном  Сергитхаре.  Так  или  иначе,  им
предстоял немалый путь вместе. Прежде, чем пускаться в  дальнюю  дорогу,
коню и  всаднику  следовало  привыкнуть  друг  к  другу,  познакомиться,
подружиться. Ибо как знать  наперёд,  кому  из  них  кого  и  при  каких
обстоятельствах, может быть, доведётся спасать?..
   Пока Винитар лишь испытывал всё возраставшее уважение  к  шо-ситайнцу
Винойру, прежнему хозяину  Сергитхара.  Испуг  и  озлобление,  вызванные
невесёлыми жизненными переменами, начали проходить, и жеребец всё  более
становился  таким,  каким,  по  всему  видно,  был  прежде:  понятливым,
ласковым и  послушным.  Он  безо  всякого  труда  нёс  Винитара,  охотно
отзываясь на малейшее движение повода или ноги у своего  бока,  даже  на
изменение положения тела в седле. Он хотел угодить человеку, потому  что
человек ему нравился. С ним Сергитхар не боялся ни брехливых  собак,  ни
скрипучих повозок, ни голубей, неожиданно взлетающих прямо из-под копыт.
Даже при виде других жеребцов он ограничивался лишь тем, что воинственно
прижимал уши, но в драку первым не лез, понимая, что  несущему  всадника
приличествует достойная сдержанность. Шо-ситайнское седло на потнике  из
мягкого войлока удобно облегало его спину... Правда, делалось это  седло
под человека ростом Винитару примерно до плеча. Рослому кунсу в нём было
не слишком удобно, но неудобство было вполне терпимым. Да и не менять же
седло, ведь если всё пойдёт как надо, в  довольно  скором  времени  коня
придётся вернуть...
   Винитар сворачивал то туда, то сюда, не  особенно  задумываясь,  куда
именно едет, и в конце концов Сергитхар вынес его на кривую узкую улочку
неподалёку от гавани,  где  вдоль  бесконечных  заборов  на  подушках  и
ковриках сидели гадалки.
   Винитару было  известно,  что  пророческий  дар  не  считается  среди
саккаремских женщин чем-то из ряда вон выходящим. Конечно, далеко не все
они умели провидеть судьбы страны, но способные предсказать суховей  или
- день возвращения уехавшего  мужа  находились  в  каждой  деревне.  Это
принято было связывать с осколками Небесных Самоцветов -  оружия  Богов,
разившего Зло во времена подения Камня-с-Небес.  Оружие  исполнило  свой
долг, но и само не пережило битвы. Его осколки рассеялись, и там, где их
находили в земле, рождались чтимые саккаремцами провидицы и ворожеи.
   А если есть настоящие провидицы, немедленно появляются и  поддельные,
стремящиеся нажиться на своём мнимом даре и на доверчивости приезжих.  И
не так-то просто бывает отличить одних от других.
   При виде конного воина гадалки наперебой принялись окликать  его,  на
всевозможных   языках   Предлагая   истолковать   будущее,   приворожить
красавицу,  отвести  вражескую   стрелу.   Одна   потрясала   священными
табличками - глиняными  лепёшками  с  выдавленными  на  них  письменами.
Другая подбрасывала  железный  горшок,  внутри  которого  с  удивительно
красивым звоном перекатывались гадательные фигурки. Третья  намекала  на
тайные знания древнего народа  меорэ,  четвёртая  загадочно  поглаживала
череп с непропорционально большим лбом и  глазницами...  Винитар  понял:
его приняли за чужеземного наёмника,  сошедшего  на  чирахский  берег  в
поисках ратного счастья. Он остался равнодушен к призывам  гадалок,  ибо
уважал как  истинный  лишь  свой,  сегванский,  неведомый  здесь  способ
прорицания будущего, - при  помощи  вязального  крючка  и  трёх  морских
камешков,  как  показывала  ему  когда-то  бабка  Ангран.   Его   взгляд
остановился лишь на одной женщине. Сперва она  показалась  ему  глубокой
старухой, но он тут же понял, что ошибался, и  сердце  ёкнуло:  воистину
так могла бы выглядеть его мать, если бы не  умерла  годы  назад!..  Это
видение,  впрочем,  тоже  оказалось  простой   игрой   тени   и   косого
послеполуденного света. Ведь  не  могла  же,  в  самом  деле,  маленькая
темноглазая и темноволосая женщина,  вдобавок  улыбчивая  и  полнотелая,
хоть как-то походить на его мать, от которой он унаследовал и волосы,  и
глаза!..
   Женщина молча сидела на  старом-престаром  коврике,  таком  ветхом  и
драном, что было не вполне ясно,  зачем  вообще  он  ей  нужен,  -  ведь
мягкости в нём уж  точно  больше  не  было  никакой,  -  и  смотрела  на
Винитара. Молодой кунс остановил коня.  Его  рука  потянулась  к  поясу,
разыскивая кошель. В кошеле у него лежало несколько серебряных монет  из
запасов Волкодава. Винитар не просил их  у  него,  это  венн  за  столом
пододвинул ему горсть денег, сказав просто: "Возьми". Кунс  нащупал  два
самых крупных сребреника и бросил их женщине. Одна - и более  здравая  -
часть его разума  отчётливо  понимала,  что  он  делает  глупость.  Ему,
оставшемуся без гроша, купили прекрасную лошадь и ещё дали денег,  а  он
вздумал тратить их... вот таким образом. Но другая часть его существа  -
и он склонен был  прислушаться  именно  к  ней,  -  не  менее  убеждённо
твердила, что женщина,  награждённая  от  Богов  хотя  бы  мимолётным  и
неверным сходством с его матерью,  не  должна,  просто  не  имеет  права
сидеть на голых камнях, а значит, брошенные  монетки  некоторым  образом
оказывались посвящены памяти умершей, стало быть, потрачены самым благим
и правильным образом...
   И  плевать,  что  якобы  нищая   гадалка   вполне   может   оказаться
собственницей богатого дома, вышедшей облегчать кошельки таких, как  он,
доверчивых простаков...
   Женщина  между  тем  ловко  поймала  брошенные  сребреники   подолом,
украшенным разноцветными заплатками, и улыбнулась:
   - О чём же рассказать тебе всю правду, сынок?
   - Ни о чём, - ответствовал Винитар. - Купи себе, мать,  новый  коврик
или подушку.
   - О! Так я и сделаю, - обрадованно отозвалась уличная гадалка.  -  Но
мой нынешний коврик столь долго странствовал вместе со мной, что я  вряд
ли решусь просто взять и похоронить  его  в  мусорной  куче.  Окажи  ему
честь, сынок, присядь на него вместе со мной!
   И Винитар, к своему некоторому удивлению, обнаружил, что  соскакивает
с седла и в самом деле опускается рядом с женщиной на продранный коврик.
Жеребец изогнул шею  посмотреть,  чем  занят  всадник,  но  с  места  не
двинулся.
   - Никуда не денется твой Серги, - сказала  женщина  Винитару,  и  тот
вздрогнул от неожиданности. Он не называл коня по  имени  так,  что  она
могла бы услышать, и отлично помнил об этом. От женщины не укрылось  его
замешательство, и она шутливо погрозила ему пальцем, а  потом  взяла  за
обе руки:
   - Не  обременяй  себя  слишком  многой  задумчивостью,  сынок,  и  не
противься течению жизни. Ты опытный пловец и знаешь, что она  всё  равно
протечёт так, как ей будет угодно... Верно, ты вождь племени, бросившего
родной остров и живущего в чужом краю, захваченном без правды  и  чести,
так что мало кто из соседей вас любит... А теперь ты остался вовсе один,
даже без ближней дружины и корабля. Ну и что  с  того,  мальчик?  А  она
кто?.. Верно, кнесинка и дочь кнесинки, но тоже семь лет уже  не  видела
стен своего Галирада, и жизнь там успела далёко утечь без неё  и  помимо
неё...
   Винитар остолбенело внимал. В некоторый миг ему померещился вязальный
крючок, лежавший на коленях  у  женщины.  И  три  разноцветных  камешка,
брошенные на старый коврик. Он  моргнул,  и  наваждение  рассеялось.  Но
голос матери продолжал звучать:
   - Вы с ней оба -  как  лягушки  на  сарсановых  листах,  плавающих  в
болоте: каждый на своём... и оба голые. И оба думаете,  что  вам  нечего
предложить друг дружке, но как же вы заблуждаетесь,  глупенькие!  У  вас
есть вы сами, неужто этого мало?.. А  потому  слушай  меня  внимательно,
сынок,  и  памятуй  крепко.  -  Тёмные   глаза   женщины   вдруг   стали
необыкновенно глубокими и воистину  заслонили  для  Винитара  всю  суету
улицы, и в них снова мерцала всё та же синева беспредельного  океана,  а
выкрики гадалок, ловивших  уже  другого  прохожего,  отдалились  в  иную
вселенную и замолкли. - Памятуй же, - в  полной  тишине  продолжала  его
странная собеседница. - Когда тот, кого ты называешь врагом, хотя был бы
рад назвать братом, скажет тебе: "Ступай к ней! Меня же оставь,  у  меня
другая дорога", - сделай  по  его  слову  и  не  горюй  оттого,  что  не
превратил его дорогу в свою. И наградой тебе  будет  отступивший  разлив
Сиронга и корабль, поднимающийся с низовий, а на  нём  -  все,  кого  ты
думаешь, что потерял... и даже с прибытком.
   Винитару сразу захотелось расспросить провидицу о сотне вещей скопом,
но услышанное потребовало нескольких мгновений даже не  на  обдумывание,
нет, просто на то, чтобы как  следует  ощутить,  осознать...  когда  эти
мгновения истекли и он поднял глаза,  то  успел  увидеть  лишь  штопаный
подол, мелькнувший и исчезнувший за дальним углом. Женщина  унесла  даже
коврик, ни дать ни взять каким-то образом выдернув ветхую рванину из-под
колен Винитара, причём он умудрился не заметить движения. Винитар  сразу
поднялся и последовал за гадалкой, ведя  коня  в  поводу.  Но  за  углом
открылся лишь узкий замусоренный  тупичок,  в  котором  никого  не  было
видно.

***

   - Ты изменился, брат мой, -  сказал  Эврих  Волкодаву.  И,  пока  тот
силился сообразить, в какую именно сторону, продолжал:
   - Раньше ты был просто воином  из  породы  непобедимых.  А  сейчас...
Помнишь, как ты нанимался вышибалой в  трактиры?  Если  бы  ты  оказался
вынужден зарабатывать этим  теперь...  Я  думаю,  тебе  не  пришлось  бы
трудиться, выбрасывая за порог разбушевавшихся пьяниц. И не потому,  что
их скоро начала бы отпугивать твоя слава. Нет! Их с самого начала просто
некоторым образом миновала бы мысль о  корчме,  где  ты  состоял  бы  на
службе. Каждый из них по самой обыденной причине  просто  отправился  бы
шуметь в какое-нибудь другое заведение. Знаешь, как это бывает?  Человек
вдруг испытывает необъяснимое желание отойти от скалы. И тут с неё  вниз
падает камень. Вот и с тобой то же... Что ты так на меня смотришь?
   Волкодав как  раз  вспоминал  нарлакский  город  Кондар,  "Сегванскую
зубатку" и буйного вельможу,  заслужившего  прозвище  Беспутного  Брата.
Воспоминание было не из тех,  которыми  венн  мог  по  праву  гордиться.
Поэтому ответил он так:
   - Жду, когда ты меня варваром назовёшь. Эврих засмеялся, но  довольно
странно, почти со всхлипом. Он сказал:
   - Я всё как следует поверить не могу, что встретил тебя...  Наверное,
поэтому мне и кажется - вот сейчас моргну, а тебя уже  и  нет  рядом  со
мной!
   Может, так оно и вправду случится, подумал Волкодав, но  говорить  об
этом вслух ему не хотелось, и он промолчал.
   Был  поздний  вечер,  и  понемногу  начинал  моросить   дождь.   Луна
мутно-жёлтым пятном пробивалась сквозь облака, другого света не  было  -
масляные светильники в Чирахе покамест появились  лишь  на  причалах  да
возле дома вейгила. Эврих же с Волкодавом шли по одному из  бесчисленных
петлистых заулков, медленно,  исподволь  подбираясь  к  дому  почтенного
мельника Шехмала Стумеха. А где-то в стороне от них, теми  же  заулками,
но иными путями, плутал некий сегван, определённо опрокинувший в "Удалом
корчемнике" несколько лишних кружек и подзабывший, на котором  постоялом
дворе лежали его вещички. По крайней мере, должен был плутать.  Винитара
они не видели с самого заката.
   Афаргу же с Тартунгом  Эврих  оставил  в  своих  покоях  в  "Стремени
комадара". Теперь,  правда,  ему  упорно  казалось,  будто  и  самострел
паренька, и кое-какие способности  Афарги  могли  оказаться  очень  даже
нелишними в предстоявшем им деле...
   - Не окажутся, - сказал Волкодав. Эврих возмутился:
   - Ты что, мысли читаешь?..
   - Не читаю, - пожал плечами Волкодав. - И так ясно, о чём думаешь.
   За три года, что они не  виделись,  Эврих  нажил  немалое  количество
шрамов на душе и на теле и видел смерть гораздо чаще и ближе,  чем  иные
степенные люди, ведущие размеренную жизнь, видят  за  весь  свой  земной
срок. Но вот снова появился Волкодав - и арранту сразу  стало  казаться,
будто время попятило изрядно назад, и снова он следовал  за  сумасшедшим
венном, впутавшимся в очередное дремучее непотребство, следовал, негодуя
и ругаясь на каждом шагу, но при всём том  понимая,  что  не  впутаться,
если числишь себя человеком, было нельзя...
   Вот и сейчас, пока они  петляли  кривыми,  как  воровские  намерения,
чирахскими  переулками,  Эвриху  всё  лезло  на  ум  их   с   Волкодавом
приключение на Заоблачном кряже. Наверное, оттого, что  тогда  они  тоже
брели в  темноте,  пробираясь  к  защитной  стене  итигульской  деревни.
Правда, тогда они собирались лезть изнутри наружу, да  и  собаки,  то  и
дело подбегавшие приветствовать Волкодава, вместо грозных утавегу  здесь
были скромными уличными шавками, но в остальном  всё  казалось  до  жути
похожим. Кто она была им, та женщина, пленница  воинственного  народа?..
Кто он ему, Эвриху, этот ни разу не  виданный  шо-ситайнский  парень  по
имени Винойр?.. Но как - и тогда, и теперь - пройти мимо, не попытавшись
спасти?..
   Мысли начали делаться высокопарными, и Эврих оборвал их поток. "Да  я
просто боюсь! - уличил он себя. - Чего, спрашивается?"
   - Не боишься, - сказал Волкодав. - Просто пытаешься  думать  сразу  о
многом, а случится одно. Думай про то, что тебе кажется самым паскудным,
и будешь готов. А случится другое, покажется облегчением.
   Эврих только  застонал  про  себя.  Частью  оттого,  что  венн  снова
подслушал его мысли. Но что поделаешь, если  каждая  новая  возможность,
приходившая ему на ум, выглядела паскуднее некуда?.. Они лезут в сад,  и
кто-нибудь замечает их ещё на стене. Они подходят к дому, и  тут  к  ним
бросаются слуги, вооружённые вилами и мясными топориками.  Они  начинают
шарить в конюшне, и некстати проснувшийся конюх...
   "А всё оттого, что теперь  у  меня  есть  что  терять!  -  беспощадно
приговорил себя учёный ар-рант. - Тоже выискался... Лечитель  наследницы
Агитиаль! Кладезь мудрости, пишущий третью книгу  для  хранилищ  вечного
Силиона... И чтобы меня как какого-то распоследнего... в воровстве...  А
провались!!! Да пошли они все в ...!!!" - Эврих с удовольствием, чуть ли
не по складам, мысленно выговорил самое непристойное проклятие на родном
языке. Средство было безотказное. Эвриху снова исполнилось восемнадцать,
он сделался шальным, весёлым и лёгким и напрочь  перестал  беспокоиться,
как завершится затеянное ими дело. Собственно, ему стало всё равно.  Чем
бы ни кончилось - главное, что прежде конца будет неплохая забава!  И  в
том смысле, что вкладывали в это слово сегваны, и в самом обыкновенном!

***

   У дверцы в каменной стене Эврих, к некоторому  своему  разочарованию,
дюжих стражников не  обнаружил.  Значит,  драки  в  ближайшее  время  не
предвиделось. Эврих быстро огляделся, а когда снова посмотрел на дверцу,
то даже вздрогнул: возле неё  стоял  Шамарган.  Вот  так  и  поверишь  в
необычайную выучку и особые умения поклонников Смерти. Эврих отвёл глаза
всего на долю мгновения,  и  за  это  время  лицедей,  вряд  ли  нарочно
желавший его удивить, вырос точно из-под земли. Хотя до ближайшего  угла
было шагов, наверное, десять, а тень в дверной нише  была  маловата  для
укрытия даже ребёнку. Чудеса, да и только. Эврих ощутил, как разгорается
знакомый огонёк любопытства, и мысленно положил себе на досуге  подробно
расспросить Шамаргана.  Когда  ещё  ему  доведётся  снова  пить  пиво  с
единоверцем убийцы, чей нож  однажды  едва  не  лишил  его  удовольствия
странствовать и постигать мир?..
   - Нам везёт, - вполголоса сообщил Шамарган. - Он уже там.
   Им не было  нужды  бояться  случайных  прохожих,  способных  заметить
подозрительное сборище  под  стеной  и  на  всякий  случай  переполошить
городских стражников. Мудреца Зелхата, чей дом единственный соседствовал
с обиталищем Шехмала Стумеха, в городе почитали отчасти за  колдуна;  во
всяком случае,  сплетни  о  таинственных  огнях  и  свечении  на  болоте
расползались исправно. Кто  в  здравом  рассудке  сунется  сюда  посреди
ночи?
   Эврих снова огляделся:
   - А где кунс?
   Винитара нигде не было видно, хотя ему следовало бы уже появиться,  и
арранта даже кольнула некая очень нехорошая  мысль,  но  Мыш,  бдительно
крутившийся рядом с хозяином, вдруг шастнул в непроглядную тень  у  края
забора и сразу вернулся,  и  почти  сразу  оттуда  в  полосу  мутного  и
тусклого света шагнул Винитар. Один  рукав  его  рубашки  был  почему-то
разорван возле локтя. Он пожал плечами и равнодушно пояснил:
   - Кошелёк срезать хотели.
   На другой день среди чирахского ворья распространится пугающий  слух.
О том, как трое порядочных мужиков с дубинками, сокрытыми  под  плащами,
увязались за явно пьяным одиноким сегваном, думая  вежливо  попросить  у
него деньжат на лечение больного собрата. Но,  когда  дубинки  уже  были
занесены, пьяный вдруг обернулся, хотя ничего не должен был увидеть  или
услышать, и... что случилось потом, ни один из  троих  толком  вспомнить
так и не смог. Но на свою улицу они кое-как доползли только к рассвету.
   Однако всё это будет лишь назавтра... Эврих  снова  вспомнил  деревню
под сводом горной пещеры и задрал голову, примериваясь к каменной  стене
и соображая, как они полезут наверх. Как  тогда  -  или,  может,  сперва
закинут наверх лёгкого Шамаргана?.. Ни то, ни другое. Шамарган присел на
корточки рядом с дверцей, вынул что-то  из  поясного  кармана.  Короткая
игра ловких пальцев возле считавшегося очень надёжным замка...  И  дверь
неслышно повернулась на хорошо смазанных  петлях.  Ещё  бы  им  не  быть
хорошо смазанными!
   ...И, конечно, первым  долгом  в  двери  появилась  морда  большущего
сторожевого пса.
   Всё правильно. Кто поверит в богатство хозяина дома, если  тот  может
обходиться без такого вот стража? Люди засмеют. Да и правильно  сделают.
Пёс был степной халисунской  породы,  очень  крепкий,  с  длинной  белой
шерстью,  отроду  не  стриженной  и  свалявшейся  в  грязноватые  шнуры,
подметавшие землю. На такого зверя вору без толку  замахиваться  палкой.
По его шубе, не причинив вреда, может соскользнуть  нож  и  даже  топор.
Окажется хоть чуть-чуть неверен замах - и молись, ночной гость, уже не о
жизни, а лишь о том, чтобы  недолгими  оказались  мучения  в  страшенных
зубах... Не иначе, какой-нибудь служанке особо платили за то,  чтобы  на
время прихода-ухода "друга сердечного" она уводила неподкупного  сторожа
в дом. Куда простой душе против человеческой подлости!..
   Свирепый  кобель  уже  высунулся  наружу,  чтобы  уткнуться  лобастой
головой Волкодаву  в  колени  и  начать  по-кошачьи  тереться,  ворча  и
поскуливая от восторга. Венн  похлопал  его  по  боку,  потом  обнял  и,
кажется, что-то тихо сказал на ухо. Шамарган вошёл  внутрь  последним  и
снова повернул отмычку в замке, запирая дверь.
   К дому через сад тянулась тропинка. Ею пользовались слуги, выходившие
за деньги показывать приезжим дом Зелхата  Мельсинского.  Дом  мельника,
почти не дававший себя разглядеть через стену (и правильно - нечего  зря
глазеть  всяким  чужим!),  вблизи  оказался  большим  и  богатым.   Тоже
правильно. Шехмала Стумеха называли мельником лишь по привычке. На самом
деле он давно  уже  сам  не  бросал  в  воздух  горстку  муки,  призывая
запропастившийся ветер. Мельниц, исправно вращавших крыльями, у него был
целый десяток. И хороший надел земли, где колосилась пшеница. И  пекарни
с умелыми работниками...
   В этом доме росла Ниилит.
   Сперва - как  любимая  дочь.  Потом  -  после  Чёрного  года,  смерти
родителей и приезда дядьки с семьёй - как нелюбимое брату  чадо,  то  ли
бедная родственница, то ли служанка. По саккаремским законам  незамужняя
дочь не может наследовать, если только она не дочь шада.  Умрёт  старший
брат, и имущество отойдёт к младшему. А судьбы таких, как Шехмал Ниилит,
вручаются заботам родни.
   И уж те позаботились...
   Эврих косился на три невесомые  те