ку.
Эврих весело ответил:
     - Не говори, что грозен, встретишь грозней. Ведь так, Волкодав?
     Венн пожал плечами и промолчал.
     В полдень на  смену Брагеллу пришел со своими  людьми  другой старшина.
Все  как  всегда.  Сейчас Брагелл и  ребята отправятся  по  домам,  а Йарра,
прокравшись переулками мало не через весь  город, издали будет смотреть, как
молодой нарлак стучит в знакомую калитку, потом  входит во двор и скрывается
из  виду.  Иногда Брагелла встречала жена,  но чаще выбегал  сын - мальчишка
помладше Йарры.  Жена обнимала Брагелла и, не дожидаясь,  пока муж  умоется,
целовала в  запыленную щеку, сынишка повисал на ногах, цепляясь за отцовскую
штанину. Обоих  неизменно сопровождали  два больших пса  халисунской породы,
белые, с густой  длинной шерстью,  свисавшей  толстыми грязноватыми  шнурами
чуть не до самой земли.  Йарра где-то слыхал, будто  от таких  псов было без
толку отбиваться даже дубинкой: пышные шубы гасили любой удар. Йарра никогда
не подходил близко  к  воротам, но не  из-за собак.  Может быть,  жизнь  еще
доведет  его уже до полного безразличия, и он не вздрогнет, если  его станут
обзывать попрошайкой. Но пока еще ему было не все равно.
     Он только думал, что верные псы,  должно  быть, каждый день ели досыта.
По целой  миске каши да еще  по косточке, на которой  добрая молодая хозяйка
оставляла  мяса  полакомиться...  Племя  его  отца растило  совсем особенных
собак, которые водились только у  них на  Заоблачном кряже. Йарра никогда не
бывал на горе  Четыре Орла и не видел этих псов, именуемых "утавегу". Только
знал,  что  они тоже были белыми.  Похожими  на  этих халисунцев?..  Или  не
похожими?..
     Горшечник  порекомендовал  Эвриху  постоялый  двор  "Нардарский  лаур",
названный так по серебряной монете маленького, но крепкого и богатого южного
государства.  По словам старика,  этот двор  помещался не  в  самом  богатом
квартале,  но и не  где-нибудь на задворках, -  недорогое, чистое, приличное
место  и честный  хозяин:  не  стыдно  поселиться  путешествующим  женщинам.
Волкодав  шел  рядом  с повозкой,  которой уверенно правил  горшечник.  Венн
поглядывал вокруг без особого удовольствия. Он не жаловал нарлакских городов
с их  узкими  улицами, подспудно  напоминавшими  ходы подземелий. Деревянный
Галирад  был  еще  как-то терпим,  но  здесь!.. Каменные стены, порывавшиеся
сомкнуться над головой. Булыжная, заплеванная  и  залитая  помоями мостовая:
вовсе надо утратить брезгливость, чтобы ходить по ней босиком!
     В  одном месте  старому горшечнику пришлось натянуть  вожжи  и  надолго
остановиться:  дорогу  перегородила процессия во славу Богов-Близнецов.  Эти
Боги не были самыми  почитаемыми в  Кондаре. Местные нарлаки по преимуществу
славили Священный Огонь, но умный правитель строго  запрещал своим подданным
изгонять чуждые верования,  доколе их  приверженцы  никому не чинят  зла,  а
пользу городу творят несомненную. Вот  и шагали, запрудив улицу, мастеровые,
нищие,  рыбаки и торговцы,  собравшиеся на  ежемесячный Постный  День  своей
веры. Все  в красно- зеленых накидках поверх обычной одежды, торжественные и
опрятные. Злые языки поговаривали, будто шествия и пение гимнов помогали  им
в этот день забыть просьбы желудка и объятия жен.
     - О! - сказала Сумасшедшая Сигина и не по возрасту проворно соскочила с
телеги. - Сколько народу!.. Должно быть, эти люди видели моих сыновей!..
     Эврих не  успел  удержать ее: женщина подхватила подол  и устремилась к
идущим.
     -  Вы  не  видели моих сыновей? - спрашивала она, одного за другим ловя
добрых  кондарцев  за  рукава  и  полы накидок.  - Они, наверное, где-нибудь
здесь!.. Вы их не встречали?..
     Безумная бабка  мешала  людям петь  и возноситься  духом,  размышляя  о
Близнецах.  Одни  просто  выдергивали  у  нее  рукава,  другие  отталкивали.
Волкодаву тошно стало на это смотреть, и он отвел женщину прочь:
     - Твои сыновья ждут тебя где-то в другом месте, почтенная. Пойдем лучше
с нами.
     ...С тем другим старшиной  явилось к  Восточным воротам двое всадников,
оба  при  гербах государя кониса,  вышитых на кафтанах.  Брагелл передал  им
кошель с собранными пошлинами и дощечку, пояснявшую, с кого и за что. Вот он
дружески  поздоровался  со сменщиком,  передавая ему  охрану  ворот... Йарра
приготовился проводить его взглядом, а  потом  незаметно пуститься следом по
улице... Брагелл неожиданно оглянулся на него и поманил пальцем:
     - Эй, малый, поди-ка сюда!
     Йарра  нерешительно  подошел, заранее страшась,  не заметил ли стражник
его  прогулок к своему дому да не счел ли он  их непростительной  наглостью.
Мальчик чуть не  шарахнулся,  когда сильная ладонь легла на тощее  плечо под
рваной рубашкой. Однако Брагелл совсем не собирался ругать его. Наоборот, он
спросил:
     - Тебе,  малый, не  надоело жить  возле ворот?  Хочешь,  отведу в  одно
место, где тебя и к делу приставят, и брюхо к спине липнуть больше не будет?
     Сам Йарра еще очень  плохо  говорил  по-нарлакски,  но  когда  говорили
другие -  почти все понимал.  Какое-то мгновение он  смотрел на стражника  в
молчаливой растерянности, пытаясь  понять, следует  ли принимать  невероятно
щедрое предложение. Или все же лучше не связываться:
     мало ли, вдруг оплошаешь... вдруг что-то случится?..
     Сомнения  еще одолевали, однако Йарра уже кивнул головой. Он знал,  что
чудеса хоть  и изредка, но  случались. Этак раз в сто лет.  А  посему хватай
удачу двумя руками - и будь что будет. Сиротская жизнь этой мудрости его уже
обучила.
     - Ну, пошли, - сказал Брагелл и зашагал по улице прочь от ворот. Давний
обычай  предписывал  стражникам  исправлять службу  в  кольчугах наголо  и в
шлемах,  застегнутых под  подбородками. Чтобы, значит,  готовы  были  тотчас
сражаться, да  и  всякий  мог видеть - не просто так  люди стоят. Одна беда,
головы под шлемами уставали: клепаный металл зимой холодил, летом нагревался
на   солнце.  Потому  стражники,  сменившись,  первым  долгом   расстегивали
подбородочные ремни. И так над ними подшучивали  в трактирах - лысеют,  мол,
раньше прочих мужчин. Вот  и Брагелл снял шлем  и понес в руке, как ведерко.
Внутри был  виден толстый подшлемник, повлажневший от  пота.  Шаг у молодого
старшины был шырокий, Йарра поспевал за ним трусцой. Но поспевал.
     Он так  и не  осмелился спросить, куда  вел его стражник. Иарра  еще не
успел превратиться  в  подозрительного  волчонка, ждущего  только пакости от
всякого, кто сильнее. Половина  мальчишек  на его месте тут же припомнила бы
жуткие россказни  о  торговцах  рабами, готовых  на  любой  обман,  лишь  бы
заполучить беззащитного сироту. Йарра доверчиво шел  за  человеком, которого
считал своим другом. Старшина обещал помочь. Значит, поможет.
     Эврих  с  Волкодавом  возвращались  в  "Нардарский лаур", где  оставили
женщин.  Они  ходили  к  пристани  узнавать насчет  кораблей, отплывающих на
сегванские острова. Новости были не  особенно  утешительные. Как выяснилось,
единственный сегванский корабль убыл накануне и нового ждали не скоро.
     То есть в Кондаре придется на некоторое время застрять.
     А значит, понадобятся деньги.
     Пускаясь в  дорогу,  они захватили с  собой вполне  достаточно серебра,
чтобы  безбедно  пропутешествовать  за  море  и  обратно.  Жизнь, однако,  в
очередной раз доказала  им: всего не учтешь. Где ж было предвидеть появление
Сигины и Рейтамиры! И маленького  Иннори, с которым они дожидались в Четырех
Дубах, пока прибудет его мать со слугами и Кавтином!.. Входя во Врата, Эврих
самонадеянно полагал, что  примерно вот в это время они достигнут Островов и
будут  уже торговаться  с  отчаянным  мореходом,  согласным  отвезти  их  на
безлюдный клочок  суши, который Тилорн до сих пор называл островом Спасения.
Волкодав, помнится,  благоразумно  помалкивал,  слушая рассуждения  арранта.
Спорить с книгочеями и жрецами было одинаково бесполезно. И потом, вдруг все
вправду  сбудется  так,  как  расписывал Эврих?.. Аррант ведь до конца его и
своих дней не отвяжется, будет  смеяться. Однако про себя венн полагал: вряд
ли  путешествие  пройдет как  по маслу и  они сумеют вернуться домой  еще до
конца лета. Чтобы судьба да упустила случай перебежать им дорожку?.. Такого,
по его глубокому убеждению, просто быть не могло...
     -  Пускай  эта  задержка  станет  нашим  самым  большим  огорчением,  -
посмеиваясь,  загадал  Эврих.  Волкодаву  его   смешок  показался  несколько
деланным.
     Устроив Сигину с Рейтамирой и расплатившись за комнату, они отправились
на  пристань  кратчайшим  путем, минуя торговую  площадь  с  ее диковинами и
соблазнами. Известно же, как бывает,  - зазеваешься, на миг опоздаешь, потом
год придется волосы рвать. Но спешить оказалось действительно  некуда, и  по
дороге обратно спутники завернули на торг.
     Как  и  полагается в  большом  приморском городе, на площади  торговали
всякой всячиной  с самых разных концов света. Волкодав,  правда, нашел,  что
торг был победней галирадского, да и сама площадь поменьше. Он сказал себе:
     это, наверное, оттого, что сольвеннская  столица  для  меня стала почти
своей.  А здесь все чужое. Такое  чужое, что  даже  и  по сторонам  смотреть
неохота...
     Он кривил душой. Поглазеть определенно было на что.  Внимание Волкодава
почти сразу привлек негромкий мелодичный звон. Почему-то он  тотчас вспомнил
о бубенцах, которые венны  нашивали на одежду  маленьким детям. По вере  его
народа, веселый звон бубенцов состоял в кровном родстве с громом небесным, а
значит, за неразумным ребенком незримо  присматривал сам Бог Грозы. Опять же
и родителям слышно, куда побежало дите...
     Волкодав  прислушался  как следует  и  понял,  что  звон  испускали  не
бубенцы,  а  скорее  нечто  вроде  металлических  палочек,  которыми  любили
сопровождать  свои пляски  мономатанцы. Будь  рядом  Тилорн, он объяснил  бы
Волкодаву, что  тот  последнее  время  просто слишком часто  думал  о  своем
племени  и  о  таинственном  венне, которого  видела сперва Сигина,  а потом
жители Четырех  Дубов.  Думал  и  наполовину  ждал  встречи с ним  здесь,  в
многолюдном  КонАаре... Так  или  иначе, Волкодав решил уступить  внезапному
тоскливому желанию и обернулся, приглядываясь, а потом зашагал туда,  откуда
слышался  звон. Скоро он увидел  двоих жрецов,  старого и молодого, стоявших
возле резного  деревянного изображения.  Одеяния  у жрецов  были двуцветные.
Справа серая ткань  отливала  краснотой, слева -  зеленью. У старшего  жреца
цвета  одеяния были поярче, у  молодого - совсем  тусклые. Он-то  и  звонил,
ударяя  маленьким  молоточком  в литой  бронзовый  знак  Разделенного Круга.
Начищенный  знак  покачивался  и  сиял  дрожащим  золотым блеском,  испуская
высокий и чистый звук, словно манивший куда-то, за пределы зримого мира.
     Что  же  касается  резной  деревянной  фигуры,  она  изображала  нищего
больного, распростертого на ложе страданий. Изображение показалось Волкодаву
весьма убедительным. Должно быть, жрецы неплохо разбирались в ранах, язвах и
иных немочах тела, да и нищих в Кондаре было более чем достаточно...  А  над
больным  заботливо склонялись двое юношей  с прекрасными, кроткими и добрыми
лицами.  Они были  очень похожи один на другого. Старший в  красном одеянии,
младший - в зеленом.  Их головы и руки окружало  золотое сияние. Внизу доски
красовалось стихотворное  пророчество, без которого редко обходились  образа
Близнецов:
     Доколе  со  Старшим Младший брат  разлучен,  В пустых  небесах порожним
пребудет трон.
     Ибо   всем  было  известно,   что  земная  жизнь  божественных  Братьев
завершилась  очень  по-разному. Старший, повоински  погибший  в  бою,  честь
честью принял  огненное погребение и без помехи вознесся к Отцу, Предвечному
и Нерожденному. Тело Младшего,  замученного жестокими гонителями, так  и  не
было обретено. И  вот уже который век  знаменитое пророчество гнало по всему
свету Учеников,  дававших обет  великого поиска,  но до  сих  пор не повезло
никому...
     Старый жрец заметил  взгляд  Волкодава и шагнул ему навстречу, смиренно
протягивая куколь, отстегнутый от облачения.
     -  Святы  Близнецы,  чтимые  в  трех мирах...  -  негромко  произнес он
приветствие-благословение, принятое у его единоверцев.
     -  И Отец  Их, Предвечный и Нерожденный, - неожиданно  для  себя самого
ответил  Волкодав. В доме его рода когда-то жил жрец Богов-Близнецов, мудрый
и славный старик. Встреченный на кондарском  торгу был  очень мало похож  на
него,  разве  что  выражением  глаз.  В  них  лучился  тот  же  тихий  свет,
говоривший: этот человек никогда не будет один, хоть запри его, как Тилорна,
в вонючее подземелье.
     У жреца между тем поползли кверху седые кустистые брови.
     - Скажи мне, добрый человек, из каких ты краев? Ты выглядишь нездешним.
Поведай же нам, сколь отдаленных земель успел достигнуть истинный Свет?..
     - Мой народ живет между  вельхами и  сольвеннами, на  северных  истоках
Светыни,  - сказал Волкодав. - Другие  племена называют  нас  веннами. К нам
приходили жрецы, такие, как ты.
     Седобородый Ученик Близнецов перешел на довольно скверный сольвеннский:
     - Скажи,  добрый  человек,  много  ли  твоих  единоплеменников приняло,
подобно тебе, настоящую веру? Строят ли храмы?
     Волкодав медленно  покачал головой.  И  ответил так,  как  не  раз  уже
отвечал Ученикам Близнецов:
     - Я  молюсь своим  Богам,  достопочтенный. Не сердись,  но мой народ не
воздает хвалы Близнецам. Что касается сольвеннов... Три года назад я видел в
Галираде ваших жрецов. Старшего звали  брат Хономер, и он проповедовал перед
самой государыней. Я, правда, не знаю, многие ли прислушались...
     О том, каким образом ему самому довелось поучаствовать в той проповеди,
распространяться, право, не стоило. Тем более что сзади к Волкодаву  подошел
Эврих и остановился рядом, не без враждебности поглядывая на Учеников.
     Венн  между  тем  заметил,  что  его  ответ не  понравился старику.  Он
помедлил, выжидая, не назовет ли  тот его зловредным язычником, но жрец лишь
склонил  голову  и  огорченно  молчал. Волкодав  же  разглядел, что  куколь,
который тот держал в опущенной руке, оттягивало несколько монет, и спросил:
     - Позволь узнать, отец, почему ты стоишь  здесь, а не идешь с шествием?
Разве не для проповеди ты сюда прибыл?
     Он любил слушать проповеди Учеников. Если рассказчик попадался толковый
-  вроде  того  деда,  что  когда-то  грел  кости  у  очага  Серых  Псов,  -
божественные    Братья    представали    живыми    героями,   мужественными,
трогательными,  смелыми  и смешными. Какой  же  венн откажется послушать про
таких, хоть сидя возле огня, хоть стоя в  людной  толпе!.. У Эвриха  на  сей
счет было  свое  мнение. Венн углядел краем  глаза,  как скривил губы ученый
аррант.
     - Наша вера подобна бесценному алмазу, наделенному несметным множеством
граней, - ответил  седой  жрец. - Каждый из нас служит Близнецам как  умеет,
избирая  ту  грань, чей  свет  ближе  его  душе. Для одних  это вдохновенная
проповедь, для других  - шествия и молитвы,  для третьих - защита утесненной
Истины посредством  меча. А для нас  с  братом Никилой -  смиренное служение
страждущим.  Некий  торговец, живший  здесь, во дни  тяжкой болезни  испытал
просветление и завещал нам один из своих домов. В нем  мы основали лечебницу
для неимущих...
     -  И  теперь  собираете  на  нее  деньги?  -  спросил  Волкодав.  Смысл
деревянного изображения сделался окончательно ясен.
     - Да, - кивнул жрец. -  В исцелении болящих мы прибегаем к молитвенному
слову, но требуются и лекарства. А  кроме того, всех доверившихся  нам нужно
кормить, менять им тюфяки, перевязывать раны... - старец вздохнул. - Все это
и заставляет  нас  прибегать к  помощи  добрых  людей.  Какой бы веры они ни
были...
     Добрым человеком Волкодав себя не  считал. То  есть, может, когда-то он
был вовсе  не злым мальчишкой, но ту детскую доброту из  него выколотили уже
очень давно. И весьма основательно. Тем не менее  он запустил руку в кошель,
извлек полновесный сребреник и бросил его в куколь. Потом повернулся и пошел
прочь, не слушая  удивленных  благословений.  Что  проку  слушать  не  очень
заслуженное? Да притом от  имени Богов, не имеющих к твоему  народу  особого
отношения?..
     -  Друг Волкодав!..  -  торжественно  начал  Эврих,  когда  они  отошли
достаточно  далеко и за спинами возобновился льдистый  металлический звон. -
Во  имя бороды  Вседержителя, которую  Он  наполовину сжевал, наблюдая,  как
Прекраснейшая  купалась  в   ручье!..  Изумляешь  ты  меня  временами,  друг
Волкодав!..
     Венн ничего ему не ответил, понимая: что ни скажи, только дождешься еще
худших насмешек. А Эврих продолжал:
     - Думается,  этих двоих  ты нынче же  вечером застанешь в трактире, где
они славно пропьют наш с тобой сребреник...
     - Если застану,  головы поотрываю, - нехотя буркнул Волкодав. Подумал и
добавил, вспомнив  ветхость жреца: - Ну, может,  не поотрываю...  но  деньгу
отберу...
     Эврих накинул на локоть полу плаща и простер перед собой руку движением
оратора, держащего речь перед всей Школой знаменитого Силиона:
     - Как  ты думаешь,  друг Волкодав, сколько  Хономер платил Канаону? Или
Плишке, чтобы тот разыгрывал с ним подставные бои?.. А корабельщику, который
возил  его из  города  в город?..  Не хочешь прикинуть, сколько лечебниц для
бедных можно было бы обустроить даже на часть этих денег?
     Волкодав  про  себя  полагал,  что  со  старика,  вышедшего  с  молодым
сотоварищем побираться ради больных, грешно было спрашивать за чужие дела. С
другой стороны, город, в котором  бедняки были вынуждены гибнуть от болезней
прямо  на  улицах,  а возле  ворот  ждала  милостыни голодная  и  оборванная
ребятня, - такой город вообще подлежал немедленному искоренению, если только
водилась в здешних Небесах хоть какая-то справедливость. В этом Волкодав был
убежден нерушимо,  так, что весь Силион не смог бы отговорить. Но, опять же,
не старика винить: он-то силился хоть что-то поделать...
     - Ну а от меня ты чего хочешь? - угрюмо  спросил он арранта. - Чтобы  я
вернулся и сребреник отобрал?..
     -  Я  хотел бы, - чопорно ответствовал Эврих, - чтобы  у меня тоже была
возможность  разбрасывать  деньги направо и налево,  если  я  того  пожелаю.
Почему только  ты носишь  наш  кошелек? Я не ребенок и не намерен всякий раз
спрашивать у тебя позволения!
     У них была при себе примерно половина  всего серебра,  принесенного из-
за  Врат:  они  ведь  рассчитывали,   идя  на   пристань,   платить  задаток
корабельщику с Островов.  И лежала эта  половина  в кошеле у Волкодава,  ибо
венн не  без  основания  полагал,  что  с  ним  местные  воришки связываться
остерегутся. Как поступит просвещенный аррант, обнаружив чужую пятерню возле
своей  мошны?  Кликнет  стражу, самое  большее.  А  варвар с  рожей  беглого
каторжника?.. Вот то-то и оно.
     Волкодав полагал, что  рассуждает правильно  и  никому не  в  ущерб, но
выяснилось, что  он в очередной раз поступал как  самодур. И ему это  успело
порядком-таки надоесть.
     -  На,  держи!  - только и сказал  он,  отстегивая  и  передавая Эвриху
кошель. Он  видел,  что аррант слегка  растерялся.  Не  ожидал, наверное.  А
может, смекнул: деньги ведь придется стеречь. Волкодаву было все равно.
     Душевные сомнения Эвриха, впрочем, продолжались недолго. Зоркие зеленые
глаза арранта высмотрели неподалеку торговца книгами, и  он устремился  в ту
сторону, на  ходу цепляя кошель к поясу и едва не роняя его в пыль. Волкодав
подошел следом за ним.
     Торговец оказался соотечественником Эвриха и очень обрадовался ему. Он,
конечно, не  знал, что  родились они в разных  мирах, в  разных Аррантиадах.
Скоро  они оживленно беседовали,  сравнивая между  собой каких-то ископаемых
философов и раскрывая посередке пухлые тома, выгляде