гой день они с Матерью Кендарат покинули дом мастера и отправились
дальше, и во время первого же привала венн  выплеснул  на  жрицу  жгучее
недоумение:
   "Я думал, несравненным воином может стать только тот, чья правда духа
столь же велика  и  чиста,  как  его  боевые  умения...  А  он?  Воитель
отменный, но притом сущий ублюдок... Почему так получается, госпожа?"
   На что Кан-Кендарат, по обычаю своей веры отправившаяся странствовать
только после того, как вырастила внуков, лукаво улыбнулась ученику:
   "Я же говорила - ты многому научишься у этого человека, малыш..."
   Минуло время, осталось в прошлом и обучение у Матери Кендарат,  и  её
духовное водительство. Но получалось,  что  даже  годы  спустя  Волкодав
продолжал разгадывать когда-то преподанные ею загадки.  В  тот  раз  его
отучили приписывать человеку благородство души на том основании, что его
охотно слушается праведное оружие. Теперь вот  удалось  сообразить,  что
тысяча прочитанных книг сама по себе способна возвысить душу  не  более,
чем тысяча отбитых ударов. "Спасибо, Мать Кендарат..."
   И, если уж на то пошло, хранитель храмовой библиотеки очень напоминал
венну другого Хранителя. Обитавшего - если только он был всё ещё  жив  -
очень далеко от Тин-Вилены, на ином континенте. В Самоцветных горах.  Он
тоже  был  стариком  и  тоже  распоряжался  несметным   богатством,   не
принадлежавшим ему. Сокровищницей, собранием величайших и лучших камней,
добытых на руднике... Он знал камни, и камни знали его. Он без  раздумий
положил бы седую голову, защищая их от любого посягательства. Всесильные
Хозяева приисков ни словом не противоречили ему, когда он  располагал  и
устраивал вновь добытые  самоцветы...  но  при  всём  том  он  оставался
невольником, таким  же  ничтожным  и  бесправным  рабом,  как  последний
каторжник  из  забоя.  Иной  раз  Волкодава  крепко  подмывало  поведать
книжному хранителю,  какие  воспоминания  тот  у  него  вызывал.  Жизнь,
однако, к тридцати годам в самом деле успела кое-чему научить его, и  он
помалкивал. Он, в конце концов, не о праведности хранителя  радеть  сюда
приходил...
   ...Волкодав отнял руку от лица и  решительно  открыл  глаза,  хоть  и
предупреждало  его  дурное  предчувствие:  не  будет  нынче   толку   от
всегдашнего  средства.  И  точно.  Книжная  страница  так   и   осталась
пепельно-белёсой, а угловатые ряды аррантских букв, коим полагалось быть
буро-лиловыми, как и прежде наполняла неестественная  чернота.  Волкодав
поневоле пригляделся - уж не изменился ли заодно  и  смысл  написанного?
Нет. "Двенадцать рассуждений о пропастях и подземных потоках", созданные
каким-то Кимнотом, придворным  звездочётом  Управителя  стольного  Арра,
оставались всё теми же...  хотя,  право,  лучше  было  бы  им  оказаться
написанными задом наперёд. Или  вовсе  куда-нибудь  исчезнуть  вместе  с
красками мира.
   Волкодав уже давно утратил склонность благоговеть перед книгой просто
оттого, что это - книга и в ней целых двести страниц. Великий мастер боя
способен, отставив копьё, оказаться полным ничтожеством  и  оскорбителем
женщин,  хранитель  библиотеки  -  жмотом,   перепутавшим   сокровищницу
мудрости с лавкой ростовщика... вот  так  и  книгу,  оказывается,  может
написать человек непорядочный или просто дурак.  Волкодав  долго  шёл  к
осознанию этой истины, о которой когда-то его предупреждал ещё Эврих.  И
дело не в ошибках,  способных  закрасться  порой  даже  в  труд  мудреца
Зелхата Мельсинского, когда тот пишет об удалённом и  неведомом  племени
веннов. Уже к середине самого  первого  "рассуждения"  Волкодав  мог  бы
поспорить на что угодно, что Кимнот сам  никогда  не  лазал  под  землю,
предпочитая пользоваться чужими, не очень-то  проверенными  россказнями.
Зато   преподносил   он   свои   заблуждения   с   таким    великолепным
самодовольством, так прозрачно  намекал  своему  неназванному,  но  явно
облечённому властью покровителю на  необходимость  скорейшего  наказания
всех несогласных, что книгой хотелось запустить в  ближайшую  стену.  За
полной, увы, невозможностью проделать это с её создателем.
   Однако книга как таковая не была  ни  в  чём  виновата,  и  Волкодав,
хмурясь, просто переворачивал страницу за страницей. У него  дома  могли
сурово выговорить впившейся под ноготь занозе,  непослушной  иголке  или
камню, из-за  которого  подвернули  ногу  на  круче,  -  но  никогда  не
попрекали немощью слабого  или  болезненного  ребёнка.  За  что  бранить
детище, коему всё досталось от матери и отца?..
   Мудрость родного племени Волкодава никогда прежде  не  подводила.  Не
подвела и теперь. Перевернув лист, он обнаружил  начало  новой  главы  и
вдруг понял, что Хозяйка Судеб надумала за что-то  его  наградить.  Быть
может, за то, что в раздражении не  захлопнул  книгу  посередине,  решил
всё-таки дочитать. "Рассуждение третье, - гласил заголовок  (выделенный,
должно быть, как и все прочие, красным), - разоблачающее низкий  помысел
Тиргея, сына дорожного мостника из предместья Арра".
   Вот тут Волкодав жадно придвинул к себе книгу, начисто позабыв  и  об
исчезнувших цветах, и о напыщенной глупости Кимнота! Да плевать на него,
на Кимнота этого! Тиргей!.. Друг мой, Серый Пёс, брат мой... Прошу  тебя
об одном: не пытайся  защитить  меня,  когда  надсмотрщики  придут  меня
добивать... Молодой учёный, чья  память,  помимо  бездонных  познаний  о
скрытой  жизни  пещер,  хранила  едва  ли  не  всю  классическую  поэзию
Аррантиады... Этого - заменить!  И  руки  надсмотрщика  по  имени  Волк,
равнодушно, по-деловому, без гнева и злобы переломавшего  ему  позвонки.
Тиргей...
   К Небесной Горе, брат мой, можно подниматься  всю  жизнь,  обретая  и
обогащаясь. Так и с Истовиком-камнем: ты не повесишь его на цепочку и не
вправишь в браслет. Ты просто будешь искать его, находя по пути  гораздо
больше, чем предполагал... Сквозь решётки правильных  буквиц  протягивал
руку давно сгинувший друг, сумевший добраться  к  нему  хотя  бы  так  -
посредством сочинений своего погубителя.
   Ведь должен же был этот Кимнот, прежде  чем  начинать  хаять  Тиргея,
воспроизвести на своих страницах хоть какие-то  его  умозаключения?..  А
впрочем, как знать? Может, он не удосужился привести и двух слов учёного
супротивника, которого надумал не просто победить в  споре  -  вовсе  со
свету сжить?..
   -  Наставник,  -  почтительно  окликнул  Волкодава   молодой   голос,
долетевший сквозь сумрак чертога.
   Венн   поднял   голову   и   убедился,   что   ночное   зрение,   дар
прародителя-Пса, его ещё не покинуло. На пороге библиотеки стоял Винойр.
   Звать Наставника на  урок  считалось  весьма  почётной  обязанностью.
Волкодав разглядел улыбку Винойра. Похоже, сегодня никто не оспаривал  у
паренька эту честь. Сегодня  Винойр  будет  творить  кан-киро  вместе  с
друзьями и учителем в самый последний раз. Назавтра он уезжает.
   Волкодав молча закрыл книгу,  потушил  пальцами  свечку  и  пошёл  за
учеником каменным коридором наружу.
   Они уже ждали его, рассевшись во внутреннем дворике.  Их  было  около
двух десятков - совсем новые уноты и те, кто успел застать  ещё  госпожу
Кен-дарат. Волкодав не делал между ними различий.  "Если  ты  видел  два
урока,  а  твой  друг  -  только  один,  у  тебя  уже   есть   что   ему
посоветовать..." - наставляли когда-то его самого. Он обвёл глазами  ряд
обращённых к нему  молодых  лиц,  хорошо  знакомых  и  ещё  не  успевших
таковыми стать... и сразу отметил, что между ними не было  Волка.  Очень
странно. До сих пор Волк  не  отлынивал  от  занятий,  скорее  наоборот:
являлся даже жестоко простуженным, даже с только что вывихнутой, ещё  не
зажившей рукой. Что же с ним произошло на сей раз?.. Наверное,  всё  тот
же Винойр, его побратим, мог бы ответить... Волкодав не стал спрашивать.
   Он кивнул  чёрному  мономатанцу  Урсаги,  и  тот,  живо  подбежав,  с
поклоном остановился на удалении шага и вытянутой руки - это именовалось
"расстоянием готовности духа". Венн протянул  ему  обе  руки,  предлагая
схватить, и Урсаги,  мягко  прыгнув  вперёд,  сейчас  же  точно  клещами
стиснул его запястья. Но пока длился прыжок,  Волкодав  столь  же  мягко
прянул навстречу налетевшему мономатанцу и чуть мимо него,  а  руки  тем
временем расходились - одна вниз,  другая  наверх,  -  и  остановить  их
движение было уже невозможно. Но сила разгона  ещё  не  была  исчерпана,
чернокожий проскочил вперёд, окончательно утрачивая равновесие, и, когда
Волкодав шагнул ему за спину и несильно толкнул в бок - только и  успел,
что разжать руки и резко  бросить  их  под  себя,  разворачивая  рёбрами
ладоней, чтобы приняли тяжесть падающего тела, дали  ему  встретиться  с
землёй не плашмя, а плавно, начиная с лопаток.
   - Ух ты, - послышался тихий вздох  кого-то  из  новеньких.  Наверное,
парень считал, что уж ему-то такого никогда не постичь, и речь шла  даже
не о показанном Наставником приёме - об искусстве падения, которое  явил
сливово-чёрный Урсаги. Со всего маха на землю! Навзничь притом!.. Как же
так - на спину, да чтобы не покалечиться?..  Ему-то  всю  жизнь  внушали
совершенно иное...
   - "Вечно Небо и нерушима Земля", - назвал  Волкодав  ухватку,  только
что сокрушившую нападение мономатанца. И кивнул унотам - пробуйте, мол.
   - Я тебе доверяю...
   - И я тебе доверяю... - вразнобой и негромко огласило двор ритуальное
приветствие кан-киро.
   Волкодав  отошёл  в  сторону  и   опустился   на   кем-то   заботливо
расстеленный коврик. Ему показалось,  будто  серый  цвет,  в  который  с
некоторых пор  окрасился  для  него  мир,  начал  утрачивать  оттенки  и
переливы, всё более распадаясь на чёрный и белый.
   Он не успел поразмыслить об этом.  С  той  стороны,  где  поместились
новые уноты, раздались резкие голоса. Потом вовсе крики. И почти сразу -
резкие шлепки ударов.
   - Так! - сказал Волкодав, поднимаясь на ноги. По этому  слову  те  из
учеников, кто ещё продолжал постигать тщету нападения на Небо  и  Землю,
замерли на местах, а Наставник отправился  туда,  где  честное  обучение
боевому искусству  сменилось  мордобоем,  чуждым  благодати  и  красоты.
Подобное хотя и редко,  но  всё  же  иногда  происходило  на  уроках,  -
конечно, не  среди  старших,  а  между  новичками,  ещё  не  усвоившими:
кан-киро есть наука Любви. Что там у них на сей  раз?..  Кто-то  кого-то
слишком жёстко отправил в объятия Земли и тот, обидевшись,  накинулся  в
ответ с кулаками?..
   Подойдя, он сразу понял, что всё было  гораздо  хуже.  Причина  ссоры
крылась  не  в  вывернутой  руке  и  не  в  ушибленном  локте.  Старшие,
оказавшиеся, к счастью, поблизости,  уже  растащили  драчунов  и  крепко
держали, пресекая неумелые попытки высвободиться. У  одного  из  парней,
темноволосого, желтокожего халисунца Бергая, вовсю растекалась  из  носу
красная юшка. У другого, обветренного зеленоглазого Сурмала, родившегося
на юге Саккарема, успело распухнуть ухо и уже заплывал, наливался цветом
грозовой тучи полновесный синяк на скуле. Но боевой запал ещё не  иссяк:
задиры продолжали орать во  всё  горло,  изобличая  один  другого  сыном
блудницы, порождением вшивого осла  и  даже  выкидышем  прокажённой.  И,
словно этих словесных чудес было ещё недостаточно, оба взаимно  поносили
народы, сумевшие породить столь  мерзкие  существа.  Халисун  объявлялся
страной распутных женщин и трусливых мужчин: "Мы вас, степных шакалов, в
старину били и всегда бить  будем!"  Халисунец  огрызался,  провозглашая
Саккарем родиной болотных пиявок, у которых по жилам вместо крови  течёт
жидкое дерьмо: "Мы вас, жабье отродье, сапогами привыкли давить - и  ещё
подавим..."
   Присутствие Наставника на них очень мало подействовало.
   - Так, - повторил Волкодав. - Вы продолжайте, почтенные, я подожду.
   Это вызвало смешки старших унотов, а участники  перебранки  замолкли,
как по  команде.  Можно  продолжать  выкрикивать  непримиримому  недругу
оскорбления, когда тебя крепко держат, пытаются зажать  рот  или  больно
тычут кулаком в рёбра. Но не тогда, когда над тобой начинают смеяться!
   Халисунец и саккаремец, размышлял между тем Волкодав. Да, тут  не  за
оторванную пуговицу биться пошли. Это  вроде  того,  как  если  бы  меня
когда-то,  мальчишкой,  заставили  вежливо  и  уважительно  бороться   с
сегваном...
   Вслух он сказал:
   - Хорошо. Так чего же вы, мои почтенные, меж собою не поделили?
   - Этот последователь бесплодной Богини... - немедленно начал уроженец
халисунских равнин. В ответ тотчас раздался рык непокорённого Сурмала:
   - Сам ты почитатель Небес,  с  которых  давно  сбежала,  устыдившись,
Луна!
   Волкодав поинтересовался:
   - Мне, может, уйти, а завтра вернуться? Когда вы оба иссякнете?
   Ученики опять стали смеяться, а Волкодав краем  глаза  выделил  среди
них Хономера. Жрец пристально следил за происходившим и,  похоже,  готов
был с удовольствием высказать своё мнение. Но молчал. Когда-то, ещё  при
госпоже Кендарат, он время от времени позволял себе на  уроках  пояснять
речи Наставницы, преломляя  её  слова  и  превращая  их  едва  ли  не  в
проповеди, славящие его веру. Мать Кендарат не противилась: ей было  всё
равно. Волкодав же немедленно заявил Избранному Ученику:  "У  меня  дома
говорят так - на чужое мольбище со своими Богами не лезь!" Что означало:
здесь, на площадке, постигается путь  благородного  кан-киро.  А  истины
Близнецов можешь сколько угодно провозглашать в другом месте, у тебя для
этого храм есть. Хономер попытался перечить... Исход той стычки  до  сих
пор вызывал у него покаянную улыбку, ибо учат Старший и Младший:  сделав
ошибку, не изводи себя упрёками, но осознай своё  заблуждение  -  и  тем
стань сильнее.
   А ещё - и это показалось Волкодаву даже более важным - он  наконец-то
заметил возле входа во двор своего лучшего ученика, опоздавшего к началу
урока. Вид у Волка был такой, как если бы он бежал всю дорогу от  города
до крепости. Волкодаву неоткуда было знать, что этой ночью молодой  венн
так и уснул на сухой и тёплой земле возле  клети,  рядом  с  опрокинутой
чашей. И спал до того крепко и сладко, что поутру никому  не  захотелось
прерывать его сон. Ни Мулинге, ни её почтенному батюшке, ни даже псам.
   Входить во двор, где.  уже  совершался  урок,  можно  было  только  с
дозволения Наставника.  Волкодав  поймал  устремлённый  на  него  взгляд
соплеменника - и кивнул. Волк ответил ему поклоном... вроде  бы  обычным
поклоном, но вся осанка и повадка движений у него сегодня была до  такой
степени иная, чем даже вчера, что, не видя лица,  было  бы  простительно
обознаться. Тут  определённо  следовало  поразмыслить  и  разобраться...
потом.
   - Если бы меня не держали, - шмыгая расквашенным  носом,  пробормотал
халисунец Бергай, - этот  сгнивший  сарсановый  лист  уже  подавился  бы
непристойностями, сказанными о моей стране и о Небесах,  Которым  у  нас
поклоняются...
   Волкодав повернулся к саккаремцу.
   - Я полагаю, - сказал он, - у тебя дело стало тоже только за тем, что
тебя держат?
   Сурмал молча оскалил зубы, глядя  мимо  Наставника.  Это  был  взгляд
охотника, бросившего к тетиве смоченную ядом стрелу.
   - Значит, если бы вас не держали... - снова повторил Волкодав. Кивнул
и продолжал:
   - Вы оба забыли одну простую вещь. Удержать можно только того, кто на
самом деле не свободен. Ну-ка, идите, оба сюда...
   По его  жесту  старшие  ученики  выпустили  забияк,  и  они  подошли,
раздражённо потирая намятые чужими пальцами плечи  и  исподлобья  косясь
один на другого. Волкодав протянул им обе руки:
   - Держите. Так, будто взяли меня в  плен  и  хотите  поставить  перед
своим полководцем... Ну?
   Служили или нет Бергай с Сурмалом  каким-либо  полководцам  -  так  и
осталось делом тёмным, ибо здесь, в крепости, каждый рассказывал о  себе
сам и только то, что хотел, - но вот воров, пойманных в огороде, и  тому
и другому точно приходилось вязать. Они живо схватили Наставника за руки
и ссутулились у него за спиной, оказавшись таким образом носом  к  носу.
Это им, понятно, не нравилось, но не рядом же  с  Наставником  отношения
выяснять!
   - Держите? - усмехаясь углом рта, спросил Волкодав.
   - Да! - долетели сзади два голоса. - Держим!
   Крепкие парни действительно держали его. С толком, со  знанием  дела.
Однако, когда Волкодав начал движение,  оно  оказалось  для  них  совсем
неожиданным. Как говорила госпожа Кендарат: "Бывает, трудно приблизить к
ножу  ножны,  пристёгнутые  на  поясе.  Но  ведь   можно   поступить   и
наоборот..." Вот и венн, до времени не пытаясь высвободить  руки,  начал
разворачивать бёдра. А когда тело заняло выгодное положение - его правая
рука, на которой всей тяжестью повис саккаремец, пошла...  именно  туда,
куда Сурмал изо всех сил  увлекал  её:  вниз.  Ойкнув,  парень  невольно
сунулся следом, попытался сдержать движение, уже поняв,  что  попался...
всё тщетно! С другой стороны сдавленно зарычал Бергай:  с  ним  -  разве
только на пару мгновений позже - происходило всё то же самое. Ещё миг, и
оба  взвились  на   цыпочки,   из   последних   сил   пытаясь   удержать
неудержимое... Волкодав сделал примерно то, что днём раньше,  избавляясь
от Ригномеровых слуг, совершил Волк, - но сделал не по-боевому, как  его
ученик, а плавно и медленно - для невежд. Он  мог  бы  шагнуть  легонько
вперёд и отправить обоих кувырком через весь двор, но превращать падение
в спасительный кувырок они ещё не умели  и  могли  здорово  расшибиться,
поэтому он  не  стал  их  бросать  -  просто  стряхнул  с  себя,  словно
прицепившиеся репьи, и они повалились в пыль, невольно хватаясь один  за
другого. Когда-нибудь -  много  позже  -  они  поймут,  как  пощадил  их
Наставник. Поймут и оценят. Но пока им было до этого весьма  далеко,  и,
соприкоснувшись с жёсткой землёй, они первым долгом отодвинулись друг от
дружки, а потом собрались вскочить.
   Однако в это время Наставник сделал к  ним  шаг,  и  таков  был  этот
короткий шаг, что обоих внятно предостерегло животное чутьё: замри! - и,
может быть, уцелеешь.
   И халисунец с саккаремцем замерли, сидя в постепенно оседающей  пыли,
почти касаясь локтями.
   - Вот так-то оно лучше, - негромко сказал им Волкодав. И добавил:
   - Можете, оказывается, сообща дело делать... Держали-то ведь неплохо.
   Бергай и Сурмал с прежней  ненавистью  покосились  один  на  другого.
Вокруг них постепенно рассаживались другие ученики.  Все  понимали,  что
Наставник не продолжит прерванного урока, пока не вразумит драчунов.
   Волкодав же продолжал:
   - Я не буду спрашивать, из-за чего вы сцепились.  Когда  саккаремский
дурак встречает халисунского дурака, повода для драки  редко  приходится
долго ждать.
   Они было вскинулись. Каждый считал недоумком никак не себя, а  только
своего супротивника. Наставник заметил это и опять повернулся к  ним,  и
почему-то желание шевелиться разом пропало. А Волкодав неожиданно  ткнул
пальцем в Бергая:
   - Ты. Ты живёшь здесь уже месяц. Ты знаешь,  где  находится  храмовая
библиотека? Ты в ней бывал?
   Халисунец озадаченно помотал головой. Однако отвечать таким  образом,
когда с тобой разговаривают  облечённые  властью,  отнюдь  не  считается
вежливым, и он поспешно пробормотал:
   - Нет, Наставник. Не ведаю и не бывал... да зачем бы мне?
   Волкодав оставил его слова без  ответа.  Вытянутый  палец  указал  на
саккаремца.
   - А ты?
   Сурмал ответил не без некоторой дерзости:
   - Я пришёл  сюда  учиться  непобедимым  приёмам,  а  не  за  книжками
шаровары просиживать.
   Волкодав прищурился:
   - Сам-то умеешь читать?
   На сей раз в голосе Сурмала прозвучал почти вызов:
   - Чего ради тратить время на бесполезное? Я воин,  а  не  жрец  и  не
торговец.
   - Значит, не умеешь, -  кивнул  венн.  -  Довольно  стыдно  для  сына
великой страны, к тому  же  готового  отстаивать  свою  родину  даже  от
глупого слова, брошенного не подумавши...
   На самом деле