и поступки, зачем размышлять о Зле и Добре, делать  выбор  и
сомневаться в его правильности,  если  от  этого  всё  равно  ничего  не
зависит?.. Если Хозяйка Судеб уже выпряла нить и занесла острые  ножницы
и ты доподлинно знаешь, сколько витков осталось крутиться веретену?..
   Страшна неизвестность, но предопределённость -  хуже  стократ.  Поняв
это, Волк рад был бы вернуть унёсшуюся молитву. Но этого, как  и  вообще
способности вернуть слово, слетевшее с языка, не дано никому.
   Или он устрашился  предопределённости  только  потому,  что  она,  по
мнению Винойра, ничего хорошего ему не сулила?..
   ...А поднявшиеся псы схлестнулись вдругорядь  уже  не  столь  бешено.
Наскочив один на другого, просто поднялись на дыбы, покачиваясь и борясь
в стойке на широко расставленных задних лапах... Впрочем, "просто" - так
сказал бы лишь тот, кто ни разу не видел  подобной  борьбы  собственными
глазами. А кто видел,  тот  знает,  что,  вздыбившись  свечкой,  степной
волкодав на голову превосходит взрослого немаленького  мужчину.  Скребут
пыль мощные задние лапы, упираются, бьют тупыми когтями передние, хрипят
и ловят чужое движение клыкастые пасти,  разинутые  столь  широко,  что,
кажется, вовсе не положено собачьей пасти так раскрываться...
   Псы вертелись, и  вышло,  что  Волк  встретил  взгляды  обоих.  Глаза
Молодого искрились удалью и  свирепой  уверенностью  в  близкой  победе.
Глаза Старого... Вот тут Волк понял, что Винойр  был  тысячу  раз  прав.
Матёрый, украшенный  сединой  кобель  не  ярился,  не  подстёгивал  себя
кровожадным злым рыком. Он был  очень  спокоен.  Он  без  суеты  отражал
стремительные наскоки соперника, в котором наверняка  распознал  недавно
взматеревшего щенка. Старый был вполне уверен в себе  и  попросту  ждал,
чтобы Молодой сделал ошибку, как-то открылся.  Или  постепенно  выдохся,
плясавши-то на задних лапах, - тяжкая трата сил для всякого пса.  И  вот
тогда Старый преподаст ему урок,  отучая  от  излишней  самонадеянности.
Доходчивый и весьма жестокий урок...
   Непререкаемый молча смотрел на  них  со  своего  возвышения.  Смотрел
Тхваргхел,  лёжа  на  стопке  честно  заслуженных  наградных   ковриков.
Говорят, кое-где в шо-ситайнской степи до сих пор разрешали  незамиримые
споры между соседями, а то и целыми кланами, устраивая Божий Суд - битву
лучших собак. Кто  вскормил  сильнейшего  кобеля,  тот,  стало  быть,  и
достойнейший. С тем пребывает Правда Богов...
   ... И настал миг, когда Волку показалось, будто удача  была  всё-таки
на его стороне. Поднявшись в очередной раз на дыбы, Старый начал  словно
бы  подаваться,  клониться  назад.  Зрители  зашумели,  и  сердце  Волка
взлетело. Никак брал своё нерастраченный напор Молодого? Или  у  Старого
притомились, начали разъезжаться дрожащие от напряжения задние лапы?..
   Тёмно-серый пёс медленно запрокинулся, начал падать навзничь, уступая
белому в чёрных тенях супротивнику...
   ... Но не упал. В последний миг извернулся - и  прочно,  как  врытый,
встал на все четыре сильные лапы.  Когда  он  успел  взять  Молодого  за
меховой воротник, никто из  зрителей  не  углядел.  Однако  -  успел.  И
Молодой, рухнувший  сверху,  перелетел,  перекатился  через  его  спину,
потеряв равновесие и извиваясь в воздухе, точно подброшенный кот.
   - Во! - повторил Винойр восхищённо. - Вон оно где, наше кан-киро!..
   Волк не услышал. Для  его  обострённого  восприятия  всё  происходило
медленно-медленно. Молодой ещё летел,  растопырив  лапы  и  ловя  пастью
пустой воздух, когда Старый рванул всей силой шей (а  шея  была  -  поди
обхвати), не позволяя сопернику должным образом обрести  равновесие.  Он
очень хорошо знал, что творил. При всей  своей  ловкости  зверя  Молодой
упал неуклюже, неудобно и тяжело - как раз на спину.  И  прежде  чем  он
успел наново сообразить, где верх, где низ, и вскочить, Старый переменил
хватку. Он сделал бросок - короткий, но столь  стремительный,  что  даже
для Волка седовато-серые лохмы на его боку слились в мутные полосы...
   ... И взял Молодого за глотку. Разинутой пастью - за  самую  гортань,
так, что уже не могли помочь толстые оберегающие складки вокруг.  И  ещё
прижал для верности лапой, не позволяя  ни  выкрутиться,  ни  дать  хоть
какой-то отпор.
   Замершие зрители охнули, перевели дух, начали разговаривать. Не  один
и не двое помимо собственной воли потёрли ладонями горло. Какова  хватка
у матёрого кобеля, здесь хорошо представлял каждый.
   В пальцах Мулинги рассыпался уголёк, рука метнулась за новым...
   Передние лапы Молодого обхватывали, почти по-кошачьи царапали  шею  и
грудь Старого, поверженный  пёс  свивался  кольцом,  пытаясь  отбросить,
сбить с себя насевшего недруга... Всё вотще. Старый стоял над  ним,  как
вырубленный из гранита. Стоял, намертво пригвоздив бьющегося противника.
Это ты мне доказывал,  что  ты  уже  не  щенок?  Ну  так  получай,  коли
взрослый...
   Волк смотрел на них, не отводя взгляда, оцепенев.
   Молодой не закричал, не взвизгнул, даже не оскалился,  показывая  тем
самым, что испугался и готов молить о пощаде. Просто его отчаянные рывки
стали делаться всё медленнее и слабее. Волк чувствовал едва ли не наяву,
как у него грохочет  в  ушах  кровь,  как  этот  грохот  превращается  в
высокий, затихающий звон и вместе с ним смолкают все звуки, а  солнечный
мир начинает меркнуть и стремительно удаляться...
   Непререкаемый бросил сыну свой жезл, и Младший Судья  поймал  его  на
лету. Подбежав к собакам,  он  стал  бесстрашно  просовывать  деревянную
лопаточку между стиснутыми зубами Старого. Тот косился на  человека,  но
хватки не ослаблял. Не на шутку обеспокоенный хозяин  Молодого  бросился
внутрь Круга и стал помогать  судье,  наплевав  на  опасность  оказаться
покусанным чужим псом. Хозяин Старого, плохо  знакомый  с  порядками  на
состязаниях, замешкался.  Ему  кричали,  чтобы  он  тоже  шёл  разнимать
кобелей, потом просто вытолкнули вперёд...
   И  тут  случилось  то,  чего  следовало  ждать:  придушенный  Молодой
обмочился. Жёлтая струйка беспомощно излилась, замарав  белоснежный  мех
брюха.  Старый  презрительно  фыркнул  и  выпустил  его  глотку.  Мотнул
головой, выплёвывая проникший в рот  жезл  судьи.  Отряхнулся  -  и,  не
обращая внимания на посторонних, побежал к  своему  хозяину.  Тот  обнял
любимца, начал трясущимися руками застёгивать на  нём  простой  плетёный
ошейник. Кажется, он плакал и обещал кобелю, что никогда, никогда больше
не приведёт его в это скверное место.
   - Нынче же уедем домой... - разобрал Волк. - Будешь, как  прежде,  по
вольной степи наше стадо водить... сыновьями-внуками распоряжаться... Ще
няток новых учить... Аргмвли, внучка твоя, поди, без нас уже родила...
   Пятнистая сука радостно повизгивала и  знай  умывала  супругу  морду,
серебристую от густой седины. Кобель тыкался носом в мокрые щёки хозяина
и всем своим видом показывал, что нисколько не сердится на него.  И  что
вы, люди, вечно о чём не надо переживаете? Подумаешь, оттрепал  дурачка,
старших чтить не наученного. Тоже важность какая...
   - Вот так, - задумчиво проговорил Винойр. - И победил пёс, а  радости
никакой.
   Владелец  Молодого  сидел  на  земле,  тормоша  и   гладя   всё   ещё
неподвижного кобеля. Тому никакая особая опасность не угрожала -  он  не
был ни ранен, ни даже сильно помят, и воздух, без помехи  вливавшийся  в
лёгкие, быстро делал своё дело. Вот дыхание перестало сипеть и клокотать
у него в горле,  вот  ровней  заходили  бока,  вот  он  увидел  и  узнал
склонившегося хозяина -  дёрнулся  пушистый  обрубок  хвоста,  из  пасти
высунулся язык, лизнул знакомую руку... Человек поднялся и пошёл вон  из
Круга, и вывалянный в пыли Молодой поплёлся за  ним.  Хозяин  на  всякий
случай придерживал его за загривок - торопясь на помощь  питомцу,  он  в
спешке оставил на земле поводок.
   У самой черты Круга Молодой остановился и посмотрел назад. По  другую
сторону площадки стоял Старый. И тоже  смотрел.  Ну?  Понял  что-нибудь?
говорил его взгляд.
   Волка как молнией ударило. Ему показалось - этот взгляд был устремлён
на него...
   Венн всё ещё стоял столбом, пытаясь осмыслить  случившееся,  когда  с
той стороны Следа, что была обращена в сторону города, начал раздаваться
истошный лай псов. У границы Круга уже стояли два очередных  поединщика,
но головы поневоле начали поворачиваться прочь. Оглянулся и Волк.
   По дороге, извивавшейся между холмами,  торопливо  катилась  повозка,
запряжённая саврасым сегванским коньком. Кузов повозки представлял собой
нечто вроде ящика,  покрытого  толстой  грубой  тканью.  Нетяжёлый  ящик
сильно мотало, ткань хлестала и пузырилась. Рядом с возчиком  на  козлах
сидел, подбоченившись, Ригномер Бойцовый Петух.
   Псы поднимали щетину и бешено лаяли на повозку или на то, что  в  ней
находилось. Похоже, запах, исходивший оттуда,  весьма  им  не  нравился.
Саврасая лошадка закладывала уши и косилась: ей тоже отнюдь не по сердцу
были стервеневшие псы и подавно - груз,  который  её  принуждали  везти.
Возчик, однако,  был  опытный  и  коньку  никакой  возможности  проявить
своеволие не давал. Повозка катилась себе и  катилась  вперёд,  прямо  к
Кругу. Люди расступались, давая дорогу. Оттаскивали хрипящих собак.
   Когда повозка приблизилась, Тхваргхел  поднялся  со  своих  наградных
ковриков и сделал шаг вперёд. Он не стал вздыбливать шерсть, потому  что
ему не было нужды  казаться  крупней.  Он  сразу  угадал  приблизившуюся
опасность и без суеты заслонил собою хозяина. Ты к  нему  не  подойдёшь!
внятно говорил высоко и воинственно поднятый обрубок хвоста.
   Тут у Волка пробежали по  позвоночнику  остренькие  иголочки  холода.
Должно быть, напряжение духа обострило его восприятие уже  сверх  всяких
пределов, ибо он тоже со всей отчётливостью понял, что именно  привёз  с
собой Ригномер. Вернее - КОГО.
   Между тем проворный конёк приблизился к самому  Кругу,  возчик-сегван
натянул  вожжи,  и  Ригномер  легко  вскочил  на  козлы,  возносясь  над
любопытной толпой. Несмотря на  круглое  брюшко,  нажитое  в  трактирных
застольях, он оставался ловок и быстр.
   - Ну что, добрые люди? - разлетелся над Следом его голос,  внятный  и
зычный, как у многих сегванов. - Думаете небось, Бойцовый Петух только и
способен драть горло, кукарекая на заборе? Посмотрим теперь, кто из  нас
правду говорил, а кто брехал попусту!
   Возчик  тем  временем  обходил  тележку  кругом,  отвязывая  верёвки,
удерживавшие ткань.
   - Тащите сюда ваших  куцехвостых,  которых  вы  по  ошибке  называете
волкодавами! - продолжал Ригномер. - Да покрепче держите,  чтобы  они  с
перепугу не разбежались! Ну-ка, смогут они что-нибудь сделать со зверем,
которого привёз вам я?
   Возчик  стащил  тяжёлую  мешковину.   Кузов   повозки,   оказывается,
представлял собой клетку, да не деревянную, а железную. А в  клетке  был
волк.
   Где раздобыл его Ригномер? На каком-нибудь из  своих  островов,  куда
ещё не добрались ледяные великаны,  размножившиеся  на  севере?  Или  на
Берегу, возле края великих чащоб?.. Во всяком случае, пленник сегвана  в
самом деле мало напоминал  поджарых  и  некрупных  бродяг  шо-ситайнских
степей.  Это  был  настоящий  лесной  вожак,  всё   ещё   облачённый   в
серовато-белую зимнюю шубу. Он не бушевал, не бросался на прутья. Просто
стоял, слегка наклонив крупную лобастую голову. И  обводил  столпившихся
людей и  собак  немигающим  взглядом  жёлтых,  косо  поставленных  глаз.
Всякому суждено рано или поздно встретить свой конец. И не важно, где  и
когда это произойдёт. Важно - КАК...
   Но тут глаза волка встретились с глазами молодого венна,  подошедшего
вплотную к повозке, и уши зверя впервые дрогнули, а сам он  даже  слегка
подался вперёд.  Брат?..,  ощутил  человек  неуверенную,  зыбкую  мысль.
Брат?..
   - Эй, венн! - задорно проорал сверху Ригно-мер. Он,  по  обыкновению,
постарался, чтобы слышали все. - А ты  случаем  не  привёз  сюда  серого
волкодава из тех, что разводят в ваших лесах?
   Волку понадобилось усилие, чтобы отвести глаза от зверя, заключённого
в клетку.
   - В моём роду, - сказал он, - никогда не держали собак. На что  нужны
цепные рабы, когда с нами наши братья, вольные Лесные Охотники?
   - Ага!.. - обрадовался Ригномер. - А я и забыл, что  вы,  венны,  все
числите себя звериными родственниками.  Ну  и  на  кого  ты  собираешься
ставить, когда я сейчас выпущу своего красавца против вон  того  кобеля,
что  важничает  рядом  с  главным  судьёй?  Слышал  я,  будто  ему   всё
противников  не  находится.  Так  ведь,   господин   Непререкаемый?   Не
побрезгует твой пёсик выйти на моего волка? Или  он  теперь  уже  только
меховым ковриком при тебе состоит?
   Между тем на Тхваргхела было достаточно посмотреть  только  раз  -  и
всякий,  кто  не  знал,  мог  воочию  убедиться,  за  что  его  прозвали
Саблезубом. Он  не  лаял,  не  щерился  (ибо  то  и  другое  могло  быть
истолковано как признак слабости и  испуга),  просто  стоял  -  молча  и
неподвижно,  внешне  совершенно  спокойно,  но  было  видно,  что,  даже
расслабленная, его верхняя губа не вполне прикрывала клыки и они торчали
из-под неё чуть желтоватыми, как слоновая кость, кончиками.  Горе  тому,
кого угораздит изведать их остроту!
   А потом Тхваргхел заговорил. Нет,  не  словами,  конечно.  Он  поднял
голову и издал низкий, далеко раскатившийся звук,  удивительным  образом
сочетавший в себе рычание и вой.  Короткая  и  грозная  песня  заставила
мгновенно умолкнуть всех других  псов,  разгавкавшихся  было  на  волка.
Когда разговоривают вожаки, всякой мелочи лучше  не  вмешиваться.  Целей
будет.
   Волк же,  которого  мать  в  детстве  прозвала  Пятнышком  за  тёмную
отметину посередине лба, - волк сразу распознал суровое  предостережение
и то, что обращено оно  было  именно  к  нему.  И  повернулся  навстречу
Тхваргхелу, отделённому от него прутьями клетки  и  считанными  скачками
через Круг. В отличие от Ригномера, для Пятнышка  была  вполне  очевидна
сокрушительная мощь противника-пса, отнюдь не только  годившегося  греть
хозяйские ноги. Да, Саблезуб уже был немолод, но  он  по-прежнему  ловил
ядовитых змей, угрожавших внукам хозяина, и  ни  одна  не  успевала  его
укусить. И когда он вёл отары с летних пастбищ на зимние,  одного  звука
его голоса, долетавшего  издали,  было  достаточно,  чтобы  серые  стаи,
промышлявшие по степи, тихонько исчезали с дороги.
   Да, Тхваргхел никогда ещё не встречал таких крупных и могучих волков.
Если доведётся сражаться с ним,  этот  бой  может  стать  последним.  Но
Саблезуб не думал об этом. Он был просто готов - как был  готов  всегда,
всю свою жизнь...
   Только Ригномер не понял намерений  и  поведения  пса.  То  есть  он,
может, и понял бы, что к чему, если бы  не  успела  затопить  его  разум
хмельная молодецкая удаль, заставляющая во всём искать повод для  драки,
- то самое качество, которому  он  и  был  обязан  прозванием  Бойцового
Петуха.
   - Ага! Стаю зовёт, напугался! Сейчас хвост подожмёт!..  -  насмешливо
указал он на Тхваргхела. - Ну что, венн? Тебе, звериному родичу,  первая
честь и первая ставка! Этот пёс, говорят, самый сильный здесь на  Кругу,
только на моего зверюшку и он боится в  одиночку  идти!  Ну,  загадывай,
сколько ему таких же шавок в помощь понадобится, чтобы одному  Истинному
Зверю глотку перекусить? Две, три, девять для ровного счёта?.. На что об
заклад биться будешь? А, венн?
   Народ вокруг начал неодобрительно шуметь. Разошедшийся  сегван  желал
нарушить само предназначение  Круга,  исстари  служившего  святому  делу
возвеличения пастушьей пёсьей породы. Он собирался заменить  благородные
борцовские поединки кровавым зрелищем травли. Куда ж такое  годится?  На
Кругу мерились силой, а не занимались смертоубийством  без  правил...  А
кроме, того, можно один раз  назвать  степных  волкодавов  "куцехвостыми
шавками", можно два или даже три раза - ничего,  ветер  развеет.  Но  не
беспременно же, когда рот открываешь!  Тем,  кто  ценит  и  любит  своих
питомцев, это может в конце концов надоесть...
   Вот  только  Бойцового  Петуха  уже,  что  называется,   понесло,   и
остановить его иным доводом, кроме кулачного, было мудрено. И  Волк  это
понял. Он далеко не первый день знал Ригномера.
   Ещё не осознав, что именно совершает, он вплотную подошёл к клетке  и
положил руку на железные прутья:
   - Ты столько раз взывал к имени моего народа, сегван,  что  я  отвечу
тебе так, как ответили бы в наших лесах. А у нас очень не  любят,  когда
родичей травят собаками, Ригномер. И вот  что  я  тебе  скажу,  Бойцовый
Петух: надумаешь спустить стаю на этого зверя - переступи  сперва  через
меня!
   Он говорил не особенно громко, но  люди  стали  кивать,  одобрительно
пересказывая и обсуждая между собою его слова. Молодой венн увидел это и
услышал, потому что Наставник научил его  даже  в  пылу  ссоры  и  спора
ничего не упускать из виду. И, что важнее, он ощутил, как в его руку  на
прутьях клетки осторожно ткнулся мокрый принюхивающийся нос:
   Брат!..  Такое  поведение   волка   не   укрылось   от   внимательных
тин-виленцев. Вместо того чтобы разом отхватить  дерзкому  человеку  все
пальцы,  мохнатый  пленник  нюхал  их,  едва  прикасаясь.  Кто-то  успел
опрометчиво рассудить, что волк был ручной и знал венна. Таких  зрителей
поправили другие, истолковавшие вернее:  венн  вправду  доводился  волку
своим, но не из-за приручения, а просто по крови. Узнанной и  признанной
ими обоими.
   - А что ты себе думаешь! И переступлю!
   Двое то ли слуг, то ли ближников  Ригномера  -  возчик  и  ещё  один,
явившийся с клеткой, - немедля приблизились к венну и  схватили  его  за
плечи, пытаясь оттеснить прочь.
   Волк не двинулся.
   - Вели им убраться, - сказал он. - Это наш с тобой спор.
   Народ тем временем подался в стороны, освобождая нечто вроде  второго
Круга, только поменьше. Тхваргхел же оглянулся на своего хозяина,  потом
величественно улёгся. Пускай эти глупые двуногие сперва разберутся между
собой, говорил весь его вид.  А  потом,  если  не  сумеют  договориться,
уступят место настоящим бойцам...
   - Выкиньте отсюда  этого  мальчишку!  -  рявкнул  Бойцовый  Петух.  -
Наскучил!
   Он мог бы уже  заметить,  что  двоим  рослым  прислужникам  никак  не
удавалось спихнуть Волка с места, но не заметил. Как и того, что  Винойр
даже  не  думал  бросаться  побратиму  на  помощь,  -  стоял   себе   да
посмеивался, сложив на груди руки.
   - Так-то ты, Ригномер, - укорили из толпы, -  чтишь  того,  кому  сам
сулил первую честь и первую ставку!
   - Взялся спорить - спорь до конца! - поддержали с другой стороны.
   - Нам кричал, что у нас мужества не  хватает,  а  сам  на  слуг  дело
переложил!.. - выкрикнули издалека, из-за спин.
   А Волк  не  стал  ничего  говорить.  Просто  сделал  некое  движение,
выверенное  и  короткое,  о  котором  сторонний  наблюдатель  сказал  бы
"тряхнул плечами", не ведая, что удостоился лицезрения грозного  боевого
приёма, - и слуги, думавшие, что крепко держат парня, полетели на землю.
Полетели неловко и неуклюже, да притом ещё умудрились крепко  стукнуться
лбами.
   - Это наш с тобой спор! - ровным голосом повторил венн.
   - Ах так?.. - Бойцовый Петух спрыгнул с козел и  обманчиво  медленно,
вразвалочку двинулся на Волка. - Да кто ты таков, чтобы я  ещё  с  тобой
спорил? Я таких, как ты, ногой с дороги отпихиваю...
   И,  противореча  только  что  сказанному,  дёрнул  из  ножен  длинный
сегванский меч. Народ, кто близко стоял, торопливо шарахнулся в стороны.
Когда обнажают мечи - уноси ноги подальше!
   Был бы Ригномер чуть менее распалён - и  он  вспомнил  бы,  что  Волк
полных три года прожил в крепости, а значит, навряд ли впустую ел  хлеб,
обучаясь у тамошнего Наставника. Вспомнил бы он и пересуды,  ходившие  в
городе  после  каждого  прибытия  корабля  из-за  моря,  то  бишь  после
очередной потасовки в приб