разных   сторон   ринулась  добивать  последних  защитников
переправы.  В их намерениях сомневаться не приходилось. Они рассчитывали
смять галирадцев и  единым духом пролететь через мост.  Пролететь,  чего
доброго,  еще прежде,  чем там сообразят и отвяжут канаты...  Быстроты и
храбрости им было не занимать.
   - Руби!..  -  закричал Волкодав.  И сам, дотянувшись, полоснул концом
меча  по  упругим  гладким волокнам.  Черные  плетеные пряди  распались,
заворачиваясь наружу.  Мост  охнул  и  заскрипел,  тяжело перекашиваясь.
Декша, орудовавший с другой стороны, чуть запоздал, но его удар оказался
еще удачнее:  топор на  длинной рукояти громко лязгнул о  камень,  одним
махом разрубив толстый канат.  Удар болезненно отдался в  раненой голове
молодого старшины.  Декша потерял сознание,  уронил топор и сам свалился
бы следом -  спасибо,  подхватили друзья.  Но дело было сделано. Упругая
черная струна отлетела, свиваясь, как обезглавленная змея, мост медленно
мотнуло,  разошедшийся настил повис,  как  жреческое ожерелье.  Волкодав
нацелился рубануть  еще  раз,  но  тут  рассеченный канат  не  выдержал,
волосяные  пряди  стали  расползаться  и   лопаться,   и   наконец  мост
неотвратимо пошел вниз,  взмахнув на прощанье, словно развеваемый ветром
мокрый рушник.  Завихрились клочья тумана,  провожая его полет.  Длинное
полотнище настила хлестнуло скалы,  как плеть,  обломки досок с  треском
разлетелись в разные стороны и пропали внизу.
   Вот теперь вправду все было сделано.
   Галирадцы вовсю уже резались с  насевшими врагами,  не допуская их ни
ко  входу на  мост,  ни  к  беспомощным раненым.  Но вот рухнул мост,  и
разбойники в некотором замешательстве откачнулись назад. Желанная добыча
окончательно ускользнула от них, и лезть на мечи галирадцев, дравшихся с
последней яростью смертников,  стало  вроде бы  незачем.  То  есть  они,
конечно,  не отступятся и сейчас полезут опять, но больше из мести. А то
обойдутся без рукопашной -  встанут кругом и  не  спеша расстреляют ради
забавы.  Или  попробуют  схватить  живьем,  чтобы  хорошенько потешиться
напоследок...
   - Ну  уж нет!  -  прижимая ладонью липкое пятно на рубахе,  раздельно
выговорила Эртан. - Меня они не получат!
   Воительница сидела на самом краю пропасти,  свесив вниз ноги. Драться
она уже не могла,  не было сил. Но сделать одно-единственное движение ей
не помешает никто.  Глядя на вельхинку,  другие раненые,  кто мог,  тоже
стали  переползать поближе  к  Препоне.  А  если  повезет и  удастся еще
разбойничка с собой утянуть...
   Немногие  ратники,   изодранные  и   окровавленные,   но  по-прежнему
способные держать в  руках мечи,  спрятались за  щитами и  приготовились
дорого продавать свою жизнь.
   - Ну  что,  брат венн...  -  сказал Аптахар.  И  тут же  глухо охнул,
всхлипнув от боли.  Волкодав крутанулся на месте: сегван стоял столбом и
тупо смотрел на свою правую руку,  точно бритвой срезанную в  локте.  Из
раны частыми толчками выливалась кровь.  Под ногами у  Аптахара валялась
длинная стрела, увенчанная остро отточенным железным полумесяцем шириной
чуть  не  в  пядь.  Изуродовав человека,  стрела  ударилась в  камень  и
отскочила.  Попади она в шею,  укатилась бы голова.  Волкодав понял, что
потрясенный сегван так и будет стоять, пока не свалится мертвым.
   - Прикройте!..  - зарычал он и подскочил к Аптахару. Мигом свалил его
наземь,  перехватил лезвием меча длинные завязки его  сапог и  перетянул
ими руку друга пониже плеча.  И с облегчением увидел, как иссяк уносящий
жизнь багровый поток.
   - За...  зачем...  -  не  справляясь с  прыгающей челюстью,  произнес
Аптахар.  Он смотрел на свою руку, валявшуюся отдельно от тела. - Все...
равно...
   Волкодав не  стал ему  говорить,  что  скатиться в  Препону они всяко
успеют; Избавления ждать было неоткуда, но призрачная надежда живет чуть
не  дольше самого человека.  Венн  видел слишком много страшных смертей,
случившихся оттого,  что кто-то опоздал всего на мгновение. Значит, надо
попробовать  купить  это   мгновение.   Он   снял  щит  и   заслонил  им
скорчившегося сегвана.  Положил наземь лук,  отстегнул тул...  Он нутром
чувствовал, что разбойники вот-вот устремятся вперед.

   Теперь,  когда не было в  живых Мал-Гоны,  а  Декша и Аптахар сами на
ногах  не  держались,  ратники поневоле стали поглядывать на  Волкодава,
видя в нем старшего.
   - Не  ввязывайтесь  без  нужды,  -  буркнул  он  смотревшим  на  него
молодцам.   После  чего  поднялся  во   весь  рост  и   пошел  навстречу
разбойникам,  оскаливая зубы в  жуткой ухмылке и  на  ходу выдергивая из
ножен  боевой нож.  Он  был  похож на  смерть.  Невероятно обострившимся
зрением он  видел их всех,  в  том числе и  стрельцов,  остолбеневших от
чудовищной наглости безумца, вышедшего умирать в одиночку.
   - Ну?.. - зарычал Волкодав. - Кто?!..
   Иные потом утверждали,  будто разбойное воинство,  несколько десятков
человек,  попятилось перед ним.  Пока люди Жадобы что-то соображали,  он
рванулся вперед. И покрыл последние шесть шагов одним звериным прыжком.
   Туда,  где он стоял мгновение назад,  разом ткнулось несколько стрел.
Еще одна ушла в небеса,  чтобы упасть далеко за Препоной:  когда стрелок
уже  натягивал тетиву,  из  желтоватых клочьев тумана  вынырнул крылатый
черный зверек и с яростным криком бросился ему в лицо. Разбойник выронил
лук и согнулся, зажимая ладонями разодранную глазницу.
   Волкодав уже не казался похожим на смерть.  Он БЫЛ смертью. Он убивал
всех, кого мог коснуться мечом, ножом, локтем, ногой. Они не успевали ни
достать его,  ни оборониться.  Они сами были справными воинами,  но венн
двигался так, что не мог уследить глаз. И убивал. Убивал.
   Ему давно не случалось вот так,  без остатка,  пускать в ход все,  на
что  он  был  способен.  И  уже  не  случится.  Потому что  этот бой был
последним.  Потому что  шел счет последним мгновениям жизни.  Потому что
Песня  Смерти все-таки  будет допета.  И  так  допета,  что  пращурам не
придется стыдиться.

   Незваная Гостья, повсюду твой след,
   Но здесь ты вовек не узнаешь побед.
   Раскинутых крыльев безжизнен излом,
   Но мертвый орел остается орлом...

   Это  не  могло  длиться  долго,   потому  что  человеческие  силы  не
беспредельны. Но пока это длилось...

   Незваная Гостья, ты слышишь мой смех?
   Бояться тебя - это все-таки грех,
   Никто не опустит испуганных глаз,
   А солнце на небе взойдет и без нас...

   Волкодав достиг чего хотел:  разбойники,  пускай на  время,  оставили
недобитых галирадцев и  поневоле  занялись человеком,  который  даже  не
сражался с ними,  -  который их попросту УБИВАЛ.  Они уже поняли,  что в
рукопашной  его  не  возьмешь  и  вдесятером.   И  подались  в  стороны,
освобождая пространство стрелкам.  Волкодав  расхохотался им  в  лицо  и
отбил стрелы мечом.  Он догорал,  но они-то об этом не знали. Он не стал
ждать,  пока они решат,  как им быть дальше,  и  снова метнулся в  самую
гущу.


   Доколе над нами горит синева,
   Лишь Жизнь, а не гибель пребудет права,
   Вовеки тебе не бывать ко двору,
   Незваная Гостья, на нашем пиру!

   Он  знал  некий предел,  миновав который уже  трудно было вернуться и
оставалось только  загонять себя,  как  надорванного непосильной скачкой
коня.  Он давно переступил этот предел. Возврата не будет. Спасибо тебе,
прадедовский клинок, и прощай. Не суди строго, Мать Кендарат...

   Покуда мой меч надо мною поет
   И дух не забыл, что такое полет,
   Я буду идти, вызывая на бой,
   Незваная Гостья, - смеясь над тобой!

   Разбойники снова начали стрелять в  него.  Уже  без разбора,  попадая
большей частью по  своим.  Не очень-то они и  дорожили друг другом.  Они
были близки к  отчаянию,  к  суеверному страху.  Еще немного,  и они бы,
наверное, дрогнули. Кто же мог предвидеть, что у галирадиев окажется при
себе демон, против которого впору было запасаться оружием из серебра?..
   Эртан первая запела что-то по-вельхски, отодвинулась от края пропасти
и с трудом поднялась на ноги.  Нет,  они ее нипочем не получат. Но уйдет
она не так, как собиралась вначале.
   Неведомая сила подхватывала сольвеннов,  вельхов, сегванов, поднимала
их с земли и вела вперед.  Туда,  где могла ждать только смерть.  Но они
чувствовали себя победителями.  Они ими и  были.  И когда они сшиблись с
разбойниками, они могли - все.
   Но  в  это время за  скалами,  там,  где остались валяться на равнине
перебитые велиморцы,  истошно закричал рог.  Это  был  призыв даже не  к
отступлению -  к  немедленному бегству,  отчаянному  и  безнадежному.  И
разбойники медлить не стали. Привыкшие быстро нападать и столь же быстро
уносить ноги,  они кинулись прочь с проворством вспугнутых крыс.  Они не
обращали внимания на дорогое оружие,  валявшееся на земле, перепрыгивали
через своих раненых,  пытавшихся схватить за ноги бегущих. Рог прокричал
им о том,  что настала пора спасать свою жизнь. И уж тут, как водилось в
подобных ватагах, каждый был сам за себя.
    Прошло  всего  несколько мгновений,  и  галирадцы остались  одни  на
площадке у обрушенной переправы.  Они толком не верили в свое спасение и
не понимали, что же спугнуло налетчиков.
   Волкодав лежал на камнях, залитых его и чужой кровью, и неподвижными,
немигающими глазами смотрел на  солнце,  еле  видимое сквозь  желтоватый
смрадный туман. Стрелы торчали в его теле, но ни меча, ни ножа он из рук
так и  не выпустил.  Мыш надрывался отчаянным плачем,  прижимаясь к  его
щеке.

   Причина бегства разбойников была  хорошо видна с  тропы,  по  которой
уводили кнесинку Лихослав и  младший из  двоих горцев.  Здесь,  наверху,
совсем  не  чувствовалась подземная вонь  из  Препоны:  холодный  ветер,
стекавший с гор,  уносил ее прочь. Клочья тумана, проползавшие внизу, то
скрывали побоище,  то опять расступались.  Кнесинка все время смотрела в
ту сторону,  ища глазами человека,  к которому рвалось ее сердце.  И она
его увидела. Они забрались по тропе уже достаточно высоко: фигурки людей
казались крохотными и одинаковыми.  Но Волкодава кнесинка узнала тотчас.
Он не шевелился, а кругом него стояли уцелевшие галирадцы. Так стоят над
мертвым. Или израненным до такой степени, что не вдруг и смекнешь, как к
нему прикоснуться.
   Кнесинка  смотрела  и  смотрела,  ослабнув  на  непослушных  ногах  и
чувствуя, что умирает с ним вместе. Жить дальше было незачем. Ради чего,
ради кого, если...
   - Госпожа! - окликнул ее Лихослав.
   Кнесинка с  трудом и  не сразу оторвала взгляд от безжизненного тела,
распластанного внизу за  Препоной на красных от крови камнях.  Потом все
же посмотрела туда, куда указывала вытянутая рука Лихослава.
   Из-за  черной  скалы,  беспощадно молотя  конскими копытами невысокую
жилистую  травку,   летели  всадники.   Десяток  за   десятком,   молча,
стремительно,  неудержимо.  Горным  льдом  горели  на  солнце  ничем  не
прикрытые брони и  наконечники копий,  приготовленных к  бою.  И первым,
далеко  обогнав  остальных,  на  золотистом шо-ситайнском жеребце мчался
предводитель.  И  было похоже,  что  тому,  кто  хоть чуть дорожил своей
жизнью, лучше было не становиться у него на пути.
   Вот  почему таким дурным голосом взвыл разбойничий рог,  вот от  кого
уносило ноги воинство в берестяных личинах.
   Последние  всадники  кунса  Винитара  еще  огибали  скалу,   когда  с
противоположной стороны,  из-за Спящей Змеи,  появились витязи Лучезара.
Они  гнали перед собой сколько-то  конных разбойников.  Часть велиморцев
немедленно отделилась от остальных и  все тем же бешеным скоком пошла им
навстречу.  И  когда грабители завертелись,  не  зная,  в  какую сторону
спасаться, длинные копья велиморцев согласно легли плашмя для таранного,
невиданного в Галираде удара.  Еще миг -  и столкнулись. Было видно, как
падали кони,  как  всадников вынимало из  седел и  проносило над  землей
корчащихся,  пронзенных насквозь.  И  только потом долетел глухой грохот
столкновения и  страшные крики людей.  Людей,  успевавших умереть,  пока
долгое эхо их  последнего вопля еще гуляло меж скал.  Лучезаровичи вовсю
работали мечами, добивая тех, кто поспел увернуться от копий.
   Остальные   велиморцы,    возглавляемые   вождем,   перестроились   и
по-прежнему молча, без боевого клича и труб, широким серпом понеслись на
разбойников, выбравшихся из нагромождения скал. Те частью успели сесть в
седла, частью не успели. Но это ничего не изменило. От разящего серпа не
ушел ни пеший,  ни конный. Половину, не меньше, смело первым же свирепым
ударом.  Стих  жуткий треск ломающихся двухвершковых оскепищ,  и  в  ход
пошли мечи.  Велиморцы неотвратимо теснили разбойников, явно намереваясь
прижать их  к  отвесной каменной круче  и  истребить без  остатка.  Люди
Жадобы  отбивались что  было  сил,  но  участь их  была  решена.  Те  из
велиморцев,  кому  не  хватило  места  в  передних рядах,  останавливали
выученных коней,  забирались им на крупы и  вытаскивали из налучей луки,
стреляя через головы товарищей.  Разбойники один за  другим вываливались
из седел, и тех, кто падал еще живым, насмерть затаптывали в толчее.
   Молодой предводитель почти  сразу  отбросил щит  и  бился в-обе-ручь,
рубя и  расшвыривая врагов.  Сеча вокруг него кипела вдвое ожесточенней,
чем в других местах.  Золотой жеребец бил копытами и люто кусался. Грудь
и  бока его оплетала стальная кольчуга.  С  горы было хорошо видно,  как
Винитар схлестнулся с  рослым всадником на  крупном молочно-белом  коне.
Оружие и  одежда у этого человека были заметно богаче,  чем у остальных,
но сражался он довольно неловко,  особенно для главаря.  Так,  словно не
вполне доверял попорченной когда-то правой руке. Винитар легко отбил его
меч, между тем как злой Санайгау рванул соперника зубами за плечо. Белый
конь отчаянно заржал и  рванулся,  силясь проложить себе путь в тесноте.
Это ему удалось,  и  лошади почти разминулись,  когда Винитар всем телом
развернулся в  седле,  ложась на  круп жеребца,  и  знаменитый разбойник
перестал быть.  То,  что потащил дальше обезумевший конь, уже не было не
то  что  Жадобой  -  даже  и  просто  человеческим телом.  Запутавшись в
стременах расшитыми сапогами,  по разные стороны седла свисали два куска
бесформенной плоти.
   Кое-кто из  его людей с  отчаяния попытался уйти по каменному откосу.
Им  дали  проползти  несколько  саженей,  после  чего  сняли  считанными
стрелами.  Велиморцы не  давали пощады.  Шайка,  пять  лет  грабившая на
лесных  дорогах,  погибала  под  стеной  Ограждающих гор.  Вся  целиком.
Лучезаровичи тоже хотели участвовать в разгроме, но воины кунса Винитара
в помощниках не нуждались.
   Беглецы и  проводник следили за ходом сражения,  стоя на горной тропе
примерно в полутора верстах от дерущихся. Когда стало ясно, чем кончится
дело, Лихослав обратился к горцу. Телохранитель не знал языка и попросту
указал пальцем на кнесинку,  потом вниз.  В  ответ на его вопросительный
взгляд  ичендар  отрицательно помотал  головой и  ткнул  рукой  вверх  и
вперед.  Знатная гостья и ее спутники должны были сперва предстать перед
вождем.
   Лихослав   осторожно   тронул   за   плечо   кнесинку,    обессиленно
привалившуюся к камню:
   - Пойдем, госпожа.
   Она посмотрела на  него отсутствующими глазами и  попыталась шагнуть,
но  не  смогла  и  начала  оседать наземь.  Лихослав поднял ее,  устроил
поудобнее на руках и бережно понес вверх по горной тропе.




   Явился однажды Комгалу в ночном сновиденье
   Могучий и грозный, украшенный мудростью Бог.
   "Иди, - он сказал, - и убей Сигомала в сраженье.
   Давно ожидает его мой небесный чертог!"

   Свела их назавтра друг с другом судьба боевая,
   И видит Комгал, что достойней соперника нет;
   Людей, Сигомалу подобных, немного бывает:
   В одном поколенье второй не родится на свет.

   Рубились герои... Комгал, поскользнувшись, на землю
   Коленом припал... Вот сейчас голова полетит!
   Сказал Сигомал: "Я победы такой не приемлю!"
   И подал ему, наклонившись, оброненный щит.

   И надо б разить, исполняя небесную волю!..
   Но в самый решительный миг задрожала рука:
   Комгал поклонился герою средь бранного поля
   И прочь отступил, покорен благородством врага.

   Бог Воинов грозный явился ничтожному Догу
   И тоже убить Сигомала ему повелел:
   "Хоть раз прояви, малодушный, мужскую отвагу!
   Давно ожидает его мой надзвездный предел!"

   Не смея ослушаться, Дог устремился в дорогу
   И выследил воина - тот был с любимой вдвоем.
   И пал Сигомал на ступени родного порога,
   Рукою трусливой сражен, вероломным копьем.

   Что ж дальше? А вот что. В небесном чертоге пируют
   Комгал с Сигомалом, и пенистый мед не горчит.
   А трус и предатель - досталась награда холую! -
   Скорбит за оградой, в сырой и холодной ночи...


        14. КРОВНЫЙ ВРАГ

   Пещера. Дымный чад факелов. Крылатые тени, мечущиеся под потолком....
   Серый Пес висит на стене,  распятый железными гвоздями, забитыми куда
попало в  руки  и  тело.  Прямо  перед  ним,  на  противоположной стене,
сплетается  невероятным,  узором,  пылает  драгоценным огнем  искрящаяся
самоцветная жила.  Странно.  Насколько  он  помнит  рудник,  самоцветные
камни,  попадавшие под  кирку,  больше напоминали простые бурые желваки.
Требовался очень  опытный  глаз,  чтобы  распознать живую  радугу  недр,
затаившуюся  внутри.   Лишь  изредка,   может,  раз  в  год,  проходчики
вламывались  в   этакие   каменные  пузыри,   сплошь   усеянные  изнутри
переливчатыми  щетками   граненых   кристаллов.   Большинство   из   них
безжалостно обкалывали на продажу, но некоторые все же оставляли ради их
красоты.  Кое-кто к тому же считал, будто серый порошок в них действовал
по-особенному.  Серый Пес  мельком,  издали,  видел две  или  три  такие
пещеры.  И однажды задумался:  да как может быть,  чтобы чудесные камни,
улыбка и диво подземелий,  мало что приносили добывавшим их людям, кроме
горя и слез?..  Но это по молодости. Очень скоро он перестал удивляться.
Ибо понял: какое там камни! - слезами и кровью оборачивались даже учения
вдохновенных  пророков,   проповедовавших  Добро  и  Любовь.  Одни  люди
страдали и гибли ради этих учений.  Другие ради них убивали.  А иногда и
не другие -  убивали те же самые, не понаслышке знавшие неволю и муки за
веру...
   Чадящее  пламя  вспыхивает  и  мерцает,  мутнеет  свет,  дробится  на
каменных гранях,  разлетаясь неожиданно пронзительными, чистыми искрами.
Искры впиваются в распятое тело, причиняя новую боль...

   - Ме-е-еч!.. Ему обещали вернуть ме-е-еч...
   Так  кричат только под пыткой,  когда умирают упрямство и  гордость и
человек  говорит,  говорит  взахлеб,  готовый  выдавать и  предавать без
конца.  Волкодав тускло подумал о том, что каторга вроде бы кончилась. И
после освобождения,  кажется,  даже успело что-то  произойти.  Но  тогда
почему?.. И о каком мече говорят?..
   Человек снова закричал,  завыл уже  без  слов.  Волкодав ощутил,  что
лежит на  земле,  и  голова его покоится на теплых женских коленях.  Без
сомнения, это была его мать, каким-то образом спасшаяся во время набега.
Он  захотел посмотреть на  нее,  приоткрыл глаза  и  увидел  воительницу
Эртан.   Девушка  держала  возле  его  ноздрей  пушистое  перышко.   Так
проверяют, дышит человек или умер. Другой рукой Эртан прикрывала перышко
от ветра. Держась коготками за пальцы Эртан, в лицо Волкодаву озабоченно
заглядывал Мыш.
   Венн приоткрыл глаза всего на  мгновение и  сразу зажмурился,  потому
что  из-под  век  потекли слезы.  Дышащий морозом ледник  и  беспощадное
солнце,  грозящее выжечь глаза...  Когда ему  бывало по-настоящему худо,
любой свет ранил, как то жестокое солнце.
   Мыш  заметил  движение  ресниц,   взвился  и  заверещал.  Воительница
наклонилась, стала бережно промокать венну слезящиеся глаза.
   - Держись, Волкодав, - услышал он ее голос. - Держись, не умирай...
   Он попробовал пошевелитьс