правильно!..  -  обрадовался халисунец.  -  Втолкуй,  втолкуй  ему,
господин! А ты что молчишь, дубина стоеросовая?..
     Венн  опять промолчал.  Гвалиор на  него осердился и,  наверное,  вс„-таки
пустил бы  в  ход кнут -  чтоб проявлял впредь должное уважение,  а  то -  ишь,
волю-то взял!..
     Но  в  это  время навстречу веренице кандальников по  ист„ртым от  времени
деревянным ступеням скатился подросток с медной простенькой "ходачихой" в мочке
левого уха -  будущий надсмотрщик, новая гордость Церагата, так хорошо знающего
людей.
     - Гвалиор,  Гвалиор! - запыхавшись от быстрого бега по лестницам, окликнул
он нардарца.  -  Ступай скорее к Западным,  там караван показался!  Тарким твой
приехал!   -   И  радостно  вытянул  из-за  пояса  размочаленный,   от  кого-то
унаследованный кнут со следами старательной,  но пока неумелой починки:  -  А я
тебя подменю!..
     Тарким,   собственно,   ещ„  не  приехал.   Западные,   или,   правильнее,
Западные-Верхние ворота  были  просто  расположены высоко  и  удобно на  склоне
Южного Зуба и  как  бы  господствовали над долиной -  той самой,  единственной,
тянувшейся сюда  из  низин.  Отсюда можно было различить несколько витков пути,
змеившегося по  склонам.  Заяц не  пробежит незамеченным,  уж куда там отряду в
несколько десятков людей!  В старину, когда во внешнем мире происходили крупные
войны и  на Самоцветные горы ещ„ пробовали нападать,  у Западных-Верхних всегда
стояла неусыпная стража.  Однако те времена давно миновали.  Правители внешнего
мира поняли,  что с Хозяевами рудника торговать куда выгодней,  нежели воевать.
Случиться,  однако,  могло по-прежнему всякое,  и  оттого дозор держали по  сию
пору.  Только теперь он  больше высматривал не вражеские отряды,  а  купеческие
караваны.  Десятник,  стоявший старшим  в  страже  ворот,  с  ухмылкой протянул
Гвалиору большой,  в ладонь,  камень заберзат<Заберзат -  хризолит,  прозрачный
самоцвет золотисто-зел„ного цвета,  имеющий ювелирную ценность>, отполированный
наподобие чечевицы:
     - Посмотри,  парень,  и скачи встречать,  Церагат разрешил. Они с Шаркутом
уже выехали. А за тобой тоже сразу послали, да, видать, не вдруг нашли...
     Гвалиор забыл даже  поблагодарить,  хоть и  следовало бы.  Распорядитель и
старший  назиратель,  значительные и  занятые люди,  не  позабыли его,  вызвали
встречать караван...  Чечевица  была  отшлифована далеко  не  идеально (почему,
собственно,  камень и не выставили на продажу, а отдали стражникам наблюдать за
дорогой).  Прозрачный заберзат делал  прямые  линии  волнистыми,  очень  смешно
искажая вс„ видимое, и к тому же, в силу собственной природной окраски, замещал
все  цвета золотисто-зел„ными.  Однако Гвалиор долго не  мог  оторвать от  него
глаз,  и сердце у него трепетало.  Пятнистое чудище,  размеренно переставлявшее
невозможно кривые ходули,  конечно же,  было  пегой лошадью Ксоо Таркима.  А  в
шедшем поодаль карлике с  удивительной бородой и круч„ным посохом только слепец
не признал бы дядю Харгелла!..
     Караваны ждали  с  радостным нетерпением,  каждый приезд был  событием.  В
подземных  копях  работали  тысячи  рабов,  за  ними  надзирали несколько сотен
надсмотрщиков -  целый обособленный мир, маленькое самостоятельное государство.
Даже  побольше того,  с  которого при  первых  Лаурах началась родина Гвалиора,
Нардар.  Но  даже  надсмотрщикам  недосуг  было  ходить  по  чужим  выработкам,
знакомиться и  любопытствовать,  а  уж рабам...  рабов и подавно не спрашивали,
чего бы им хотелось.  Где поставили (а то вовсе приковали), там и трудись. Пока
не  оттащили  в   отвал...   Люди  видели  каждый  день  те  же  самые,   давно
примелькавшиеся лица.  А  величайшими новостями были трижды перевранные слухи о
драке в забое или о том, что такая-то копь неожиданно начала иссякать.
     Поэтому  любой  караван с  волнением встречали все.  От  распорядителей до
последнего   замурзанного   подбиральщика.    Купцы   привозили   всамделишные,
непридуманные  новости  из  внешнего  мира  -  пищу  для  пересудов  до  самого
следующего лета. Кроме того, у многих где-то осталась родня. И у надсмотрщиков,
и,  у  рабов.  Удивительно ли,  что  каждого  новичка,  будь  то  каторжник или
вольнона„мный,  первым делом буквально выжимали досуха, с болезненной жадностью
расспрашивая - откуда, брат? Из каких мест? А о такой-то семье краем уха ничего
не слыхал?..  Что???  Повтори-ка?..  Эй,  лозоходец,  не в службу,  а в дружбу!
Будешь на девятнадцатом уровне, скажи там, чтобы передали Кривому - у него мать
умерла...
     Буланую кобылу,  на которой ездил Гвалиор, звали Ромашка. Дома он привык к
крупным лошадям.  К таким, чья холка приходилась ему вровень с глазами, если не
выше.  Он помнил,  как впервые собрался сесть на Ромашку: "Это ж не лошадь, это
коза какая-то! Да она, как в седло полезу, вверх копытами свалится..." Мохнатая
кобылка в  самом деле  была  ему  росточком едва  до  груди.  Однако под  весом
немаленького всадника лишь  устойчивей расставила короткие крепкие  ножки  -  и
пошла шагом,  рысью, а потом даже галопом! Шустренькая оказалась, выносливая. И
очень над„жная.  Гвалиор полюбил и  зауважал е„ после того,  как однажды весной
они  вместе чуть  не  угодили в  разлив горной реки,  неожиданно вспухшей из-за
прорыва  ледникового  озера  высоко  над  верховьями.   Ромашка  тогда  вовремя
почувствовала опасность -  и одолела несколько саженей почти отвесной крутизны,
спасая седока и  себя.  С  тех пор Гвалиора перестала смущать внешность кобылы:
всячески баловал любимицу и ездил только на ней.
     Он со всех ног примчался в  конюшню и поседлал лошадку трясущимися руками.
Дядя Харгелл отдаст ему письмо от  Эрезы,  он  сразу прочитает его...  и  будет
читать снова и  снова целую зиму,  всякий раз  вычитывая нечто новое,  сразу не
понятое,  не  замеченное...  Уздечка,  кусок пушистого упругого меха на  спину,
п„стрый войлок, седло!.. Вот так всегда - жд„шь, жд„шь, жд„шь. И вдруг то, чего
ждал,  наступает стремительно и  внезапно,  и  оказывается,  что  ты  его почти
прозевал,  и надо поспешать бегом, чтобы не опоздать совсем безнад„жно! Церагат
и Шаркут со свитой уехали уже далеко,  Гвалиор пустился их догонять.  Он выехал
из  ворот шагом,  чтобы ради  своего нетерпения не  мучить Ромашку.  Однако она
ощутила его состояние и сама прибавляла шаг, пока не побежала семенящей рысцой.
     Небо над Тремя Зубьями было совсем ясным; солнце, отражаемое вечным снегом
на склонах,  понемногу клонилось к закату. Долина круто уходила вниз. С дороги,
по которой ехал Гвалиор,  она просматривалась хуже, чем от ворот. Казалось, она
упиралась прямо в  скопление крутых,  ч„рных против солнца -  только нестерпимо
горели шапки ледников -  гор.  Гвалиор поймал себя на странной мысли: он толком
не  помнил,  что же  находится там,  за ущельем,  стиснутым отвесными каменными
громадами.  Он не был там вот уже почти шесть лет. "Эреза... Девочка, что же ты
мне на сей раз прислала в письме? Станет ли у меня тепло на сердце, когда я его
прочитаю? Эреза..."
     Караван был самый обыкновенный.  Точно,  такой же,  как год назад,  и  два
года, и три. Повозка, запряж„нная упорными выносливы" ми лошадьми, надсмотрщики
с палками,  длинная скрипучая цепь...  Пропыл„нные,  усталые, заросшие бородами
лица прикованных рабов.  Их глаза, в которых безнад„жность мешалась с ожиданием
и  безумной надеждой...  Разбойники,  попавшиеся воры,  приговор„нные к  смерти
убийцы.   Несостоятельные  должники,  слишком  смелые  песнопевцы...  грамотеи,
набравшиеся  странных  мыслей  из  книг,   запрещ„нных  повелением  государя...
Последние две-три сотни шагов Ромашка одолела галопом.  Опять сама, без просьбы
и понукания. И звонко заржала, приветствуя сородичей.
     Ксоо Тарким тоже не изменился с прошлого лета.  Кажется, не нажил ни новой
седины в усах, ни жирка на животе - да и с чего бы, если подумать, ему наживать
благополучный  жирок?..   Они  с   Церагатом  и   распорядителем  Шаркутом  уже
осматривали медленно бредущих рабов, обсуждая, кто к какой работе пригоден.
     - А  лозоходца нового ты  мне не доставил,  Тарким?  Вроде того мальчишки,
халисунца, как бишь его звали... Каттаем?
     - Да,  верно,  Каттаем...  О, до чего же быстро летит время! Нет, друг мой
Шаркут,  подобного ему я тебе не доставил.  С такими,  ты ведь понимаешь, вез„т
только раз в жизни,  и этот раз для нас с тобой,  увы,  уже миновал.  Но, прошу
тебя,  приглядись получше вот к  этому старику...  да-да,  ты  ещ„ проехал мимо
него,  едва посмотрев.  Ты,  наверное,  сч„л его слишком старым и слабосильным?
Тебе следует знать, что он весь путь прош„л сам, не отсиживаясь в повозке...
     - Даже так?
     - Да, друг мой. Даже так. Я, как водится, случайно заметил в н„м качества,
могущие тебе пригодиться...
     Гвалиору бросилось в глаза,  что дядя Харгелл, издали, конечно, заметивший
его приближение,  не принялся махать,  как обычно,  рукой,  а,  едва посмотрев,
снова отв„л взгляд.  Так,  словно ещ„ на несколько мгновений хотел сделать вид,
будто не заметил двоюродного племянника.  У  молодого надсмотрщика так и „кнуло
сердце.  "Что-то случилось?  С матерью,  с отцом?  Или...  с Эрезой?  Неужели с
Эрезой?.."
     - Дядя Харгелл..?
     Харгелл,  которого никто не  заподозрил бы в  какой-либо чувствительности,
сунул руку  в  поясной кошель и  вложил в  ладонь остолбеневшему Гвалиору нечто
маленькое, круглое:
     - На,  держи... Другие твои подарки она тоже вернула, почти все. Я их сюда
не поп„р,  уж ты извини,  у твоих дома оставил.  А колечко ведено было из рук в
руки тебе передать. Вот.
     Это  был  недорогой,  простенький перстен„к,  купленный годы  назад совсем
бедным тогда Гвалиором.  Купленный для смешливой девчушки -  на память,  в знак
верности и постоянства. Медный перстен„к даже не с камешком... какое понятие он
тогда имел о  камнях,  да и  мог ли позволить себе!  -  с  обыкновенным,  самым
деш„вым речным  перламутром.  Должно быть,  первые годы  Эреза  носила его,  не
снимая.  Металл ист„рся,  а  перламутр стал  т„мен от  царапин,  и  краешек его
откололся. Каким смешным был этот дар нищего влюбленного рядом с сокровищами, к
которым опт теперь каждый день прикасался...
     - За кого она вышла? - тупо спросил Гвалиор.
     - Эй, парень, ты смотри только не затевай ничего! - обеспокоился Харгелл.
     - Да не затеваю я ничего,  дядя,  -  отмахнулся Гвалиор. Странно, но он не
чувствовал ничего, кроме внезапно навалившейся усталости. - Так за кого?
     Мысленно он успел перебрать всех жителей своей деревни и разных людей,  на
его  памяти туда заезжавших.  Кто  предложил его невесте больше,  чем собирался
предложить он?..  Сын  лекаря,  к  отцу которого издалека добирались страдающие
глазными болезнями? Ученик кузнеца, ещ„ при Гвалиоре обещавший превзойти своего
наставника в  мастерстве?..  Зал„тный ухарь-купец,  этакий  молодой  Тарким,  с
л„гкостью выложивший деньги на свадьбу?..
     - За пастуха Мария, - нехотя ответил Харгелл.
     "За... пастуха?" Мысли двигались тяжело, точно полусонные рыбины в осеннем
пруду.  Гвалиор помнил Мария,  названного в честь знаменитого кониса.  Родители
часто дают сыновьям имена великих мужей,  надеясь привлечь к ним удачу. Если бы
удача обращала на  это внимание,  на свете перевелись бы несчастные,  обиженные
людьми и  Богами.  Гвалиор помнил лачугу отца Мария и обноски,  в которых вечно
ходил пастушонок, росший без матери.
     - Он  что...   клад  наш„л?  Или...  -  тут  молодой  надсмотрщик  выдавил
судорожную улыбку, - ...золотую жилу открыл?..
     - Ты,  мальчик, совсем одичал здесь в горах, - хмуро пояснил Харгелл. - Ты
не  знаешь,  что делается на свете.  Нынешней весной государь конис издал новый
закон!..  Его объявляли повсюду, даже до нашей глухомани добрались, чтобы никто
не  мог притвориться,  будто не  слышал.  Так и  называется -  "О разорительных
свадьбах".  Теперь мужчина может жениться, если даст женщине кров над головой и
корову в хлеву. Понял, малыш?
     - Но...  как  же?  -  выговорил Гвалиор.  Для него,  коренного нардарского
горца,  свадьба без тр„хдневного пира и подарков всем родственникам была как бы
и не свадьбой вовсе,  а...  чем-то ненастоящим.  Игрой понарошку... Вроде как у
ярмарочных лицедеев,  когда один другому при вс„м народе рубит голову большущим
мечом... а потом оба идут лакомиться пивом в трактир...
     - А вот так, - пожал могучими плечами Харгелл. - Сказано, государь уважает
и  чтит  обычай  предков,  но  и  бедствие,  происходящее  от  его  ревностного
исполнения,  спокойно видеть не может...  Ну, и немилость Священного Огня, если
вдруг  таковая случится,  пад„т пусть на  него  одного,  а  не  на  народ.  Вот
так-то...  Короче, Эреза твоя с Марием тут же... Они, если честно тебе сказать,
уже года два как друг по дружке вздыхали...
     "Два года! Пока я тут нам с ней на свадьбу копил!.."
     Вслух Гвалиор не сказал ничего,  продолжая рассматривать колечко, лежавшее
у  него на  ладони.  В  жилом покое,  полагавшемся ему  на  руднике,  хранилась
запертая шкатулка с  камнями.  Честно купленными в  сч„т  заработка.  Хранитель
Сокровищницы на  эти бы  камешки самое большее плюнул,  но Гвалиор каждый вечер
любовно раскладывал их  перед  собой на  столе,  заново составляя украшения для
Эрезы".  Вс„ представлял,  как она будет в  них выглядеть...  Что подойд„т к е„
русым волосам,  что -  к зел„ным глазам... "Ох, Священный Огонь и Ч„рное Пламя!
Зачем вс„?!."
     Харгелл продолжал рассказывать.  Он-то  сам был женат уже лет пятнадцать и
только жалел,  что  новый закон опоздал к  его  собственной свадьбе.  И  жил бы
небось  побогаче теперешнего,  и  на  проклятую работу -  в  надсмотрщики -  не
пош„л... Сидел бы дома с женой, вишни в садике собирал!
     Впрочем,  волею  государя  кониса  устанавливался новый  порядок  возврата
долгов теми,  кто уже был женат,  -  дабы и нынешний закон соблюсти, и тех, кто
когда-то помог нищему жениху,  не обидеть.  Харгелл, увл„кшись, только собрался
поведать об этом двоюродному племяннику,  но вовремя заметил,  что тот перестал
его слушать.
     - Письма  никакого не  написала?  -  вс„  тем  же  ровным  голосом спросил
Гвалиор.
     - Письмо!..  -  спохватился  Харгелл.  Сунул  руку  за  пазуху  и  вытащил
коричневатый лист,  сложенный в  несколько раз и  порядком измятый.  -  Ну  да,
конечно. Держи. Только не от не„, а от матери.
     - Спасибо,  дядя  Харгелл,  -  кивнул Гвалиор.  -  Ну,  поеду я.  Меня там
подменили, вернуться надо бы...
     Ромашка  бродила поблизости нерасс„дланной,  щипала  короткую,  но  сочную
горную травку.  Ей,  как  всякой лошади,  кормиться нравилось куда больше,  чем
таскать на себе человека,  но привычка к покорности была выработана поколениями
- кобыла трусцой подбежала на зов и  ткнулась мордой в  руку нардарца.  Гвалиор
рассеянно погладил мягкий  нос,  поскр„б пальцами густую,  подстриженную „жиком
гриву-  "Зачем вс„?.."  Короткий вопрос,  на  который не было ответа,  звучал и
звучал, словно эхо под сводами обширной пещеры. Гвалиор молча забрался в седло,
и Ромашка деловито зашагала обратно к воротам.
     Вереница  усталых  рабов  доплет„тся туда  ещ„  не  особенно скоро.  Потом
говорили, что первым поднял тревогу мальчишка-надсмотрщик, которого Гвалиор так
и  не  явился  сменить.  Тогда  нашлись  видевшие,  как  нардарец  спускался по
рудничным лестницам вниз,  покачиваясь и что-то бормоча.  Обеспокоенный Церагат
отправил людей  на  нижние уровни.  И  на  двадцать седьмом почти  сразу кто-то
поднял небольшой аметист,  заключ„нный в сеточку из серебряных нитей, - камень,
спасающий,  как всем известно,  от опьянения. В нескольких шагах обнаружилась и
фляжка,  из  которой Гвалиор его вытряхнул.  Она была пуста,  но  из  не„ пахло
вином.
     И самоцвет, и фляжка валялись совсем рядом со входом в Бездонный Колодец.

     Харгелл очень винил себя в происшедшем и хотел сразу лезть за племянником,
но его удержали.
     - Ты не жил здесь, под земл„й, ты не понимаешь, - сказал Церагат. - Может,
твой родственник ещ„ жив,  а  может,  Скрытые уже сожрали его тело и  завладели
душой.  Ты смел и  сил„н,  но туда смогут проникнуть лишь те,  кто знает тайную
жизнь недр.  Только опытные исподничьи...  Да  и  они,  скорее всего,  назад не
вернутся. Эй!.. Объявить всюду!.. Если кто из рабов отважится пойти в Бездонный
Колодец и доставит Гвалиора живым - получит свободу!..
     Южный Зуб загудел снизу доверху,  Подобного не  помнило не только нынешнее
поколение каторжан;  ничего  похожего не  сохранили даже  бережно  передаваемые
легенды врем„н Горбатого Рудокопа и Белого Каменот„са.  Случалось, люди уходили
в  Колодец,  но  вышедших из  него не было.  Там,  в  глубине,  таился пробитый
Горбатым лаз  наружу из  рудника.  А  на  пути  к  нему  подстерегало множество
погибелей. Таких, что обычному человеку туда лучше было и не соваться...
     И  вот теперь рабам предлагали исполнить неисполнимое.  Пойти и вернуться.
Да ещ„ вернуть добровольно заплутавшего в чертогах Хозяйки Тьмы...
     И за это обещали СВОБОДУ...
     Довольно долго никто не откликался на посулы глашатаев Церагата. Потом как
прорвало:   охотники  начали  вызываться  один  за  другим.   Большинство  было
отвергнуто прямо  на  месте  -  всякие  немощные и  больные,  решившие попытать
счастья просто потому,  что  нечего осталось терять.  Тех,  от  кого можно было
дождаться толку, повели к Церагату. Старший назиратель придирчиво оглядел всех,
В сорок петель выругал своих бестолковых посыльных -  и выбрал двоих.  Эти двое
стояли  теперь возле  ч„рной,  с  призрачно-радужным блеском,  стены  штрека на
двадцать седьмом уровне и слушали Церагата.
     Один был рыжеволосый молодой аррант, тонколицый и кудрявый, как многие его
соплеменники.   Он  заметно  хромал  из-за  некогда  раздробленной,   а   потом
неправильно сросшейся ступни.  По  этой причине его  чуть не  обошли Церагатовы
подручные...   за   что  старший  назиратель  прилюдно  обозвал  их  никч„мными
дармоедами и  пустой  породой,  годной только в  отвал.  Аррант ещ„  пытался не
опуститься до животного существования.  Он выглядел опрятнее многих, работавших
рядом, и даже побитая ранней сединой борода, простиравшаяся по щекам чуть не до
глаз, выглядела не такой длинной и косматой, как у других.
     - Пойд„шь вот с этим, Тиргей, - сказал ему Церагат.
     Аррант не сдержал усмешки.  Старший назиратель прекрасно знал,  как его на
самом деле зовут,  однако все  четыре года Тиргей слышал из  его  уст лишь свою
невольничью кличку -  "Рыжий". По имени же удостоился только теперь... Потом он
посмотрел на своего будущего напарника и  едва не попятился,  вспомнив про себя
сандалии Посланца, столько раз уносившие своего божественного хозяина от беды.
     Перед Тиргеем стоял молодой раб, ещ„ по-мальчишески угловатый, но в ручных
и ножных кандалах опасного. На ошейнике у него висела особая бирка, означавшая,
что уже здесь,  на руднике,  он убил человека. Даже и теперь надсмотрщик держал
наготове копь„,  направленное ему  в  р„бра.  Кандальник сумрачно,  исподлобья,
поглядывал на арранта,  и  ничего доброго этот взгляд,  по-видимому,  не сулил.
Тиргей присмотрелся и  понял,  что  из  них двоих юный варвар был гораздо более
сильным.  "Да он  же  меня пристукнет и  съест,  чтобы продержаться и  дойти до
потайного лаза Горбатого..."
     Он  успел почти пожалеть,  что  ввязался В  затею с  Колодцем,  но  тотчас
од„рнул себя:
     "Ну убь„т. Ну съест. Много потеряю?.."
     - Этого расковать,  он пойд„т первым,  -  деловито распоряжался Церагат. -
Ошейник оставить.
     Харгелл, беспокойно топтавшийся возле стены, неожиданно подош„л к Тиргею и
сунул что-то ему в руку:
     - На, держи, хромой... Мало ли что вы там встретите, вдруг пригодится...
     Он не узнал Тиргея. Мудрено ли, если вспомнить, сколько рабов прошло через
его руки за  годы работы надсм