ев кулаком
подбородок, и пальцем дразнил Нелетучего Мыша, путавшегося в его бороде.
   - Он  сломал спину,  -  сказал Волкодав.  -  Я  метил  в  седока,  но
промахнулся. Тилорн вздохнул:
   - Меня ты не прикончил.
   - Надо было,  -  проворчал Волкодав. Положив меч себе на голову, он с
силой  пригнул к  плечам  рукоять и  округлое острие.  Отпущенный клинок
распрямился,  точно  пружина.  Можно  вставить его  в  расселину камня и
повиснуть всем телом,  он не сломается.  Теперь Волкодав точно знал, что
узор - не подделка, что меч перерубит гвоздь и разрежет пушинку, упавшую
на лезвие.
   Тилорн долго собирался с духом и наконец решился.
   - Пожалуйста,  не сердись на меня,  - начал он виновато. - Я невежда,
которого надо  учить  и  учить.  Сделай  милость...  растолкуй мне,  чем
все-таки я обидел тебя.
   - Людоедом ты меня обозвал, вот что, - сказал Волкодав.
   - Как? - ужаснулся Тилорн. - Я...
   Волкодав  поставил локти  на  меч,  и  тот  едва  заметно  прогнулся.
Волкодав долго молчал.  Как  объяснить чужаку,  что там,  наверху,  есть
Великая  Мать,  Вечно  Сущая  Вовне,  которая однажды в  день  весеннего
равноденствия  родила  этот  мир  вместе  с  Богами,  людьми  и  девятью
небесами?  Как рассказать ему, что Хозяйка Судеб, Богиня закона и правды
- женщина?  И еще о том,  как из другого мира прилетела пылающая гора, и
Отец Небо заслонил Мать Землю собой?..
   Позже любопытный Тилорн еще расспросит его и мало-помалу вызнает все.
В частности,  и то, что ни один венн не лег бы наземь ничком, приникая к
ней,  как к жене, если только не справлялся обряд засевания поля. Ну там
еще на  войне или на охоте,  когда другого выхода нет.  Но пока до этого
было  далеко,  и  Волкодав  мрачно  молчал,  отчаиваясь подыскать нужное
слово.
   - Женщины святы! - сказал он наконец. И больше ничего не добавил.

   ...Оказывается, в ватаге у Фителы было заведено освобождать от ночной
стражи  воинов,  отличившихся в  стычке.  Но  когда  осмотрели  раненых,
выяснилось, что наслаждаться заслуженным сном Волкодаву не придется.
   Он  молча пожал плечами,  забираясь под  полог:  пускай разбудят его,
когда настанет черед...
   - Мне кажется, сегодня ты убивал, - осторожно сказал ему Тилорн.
   - Убивал, - сказал Волкодав, не вполне понимая, куда клонит ученый.
   - Значит, - продолжал тот, - на третью ночь они снова придут?
   Волкодаву показалось,  что Ниилит перестала дышать в темноте,  заново
переживая минувший ужас и боясь услышать "да".
   - Не придут, - сказал он.
   - Это потому, что был бой? Твоя вера отличает его от убийства?
   - Не в том дело,  -  проворчал Волкодав. - Ночью будет гроза... никто
не приходит после грозы.
   - Прости мое любопытство,  -  помолчав,  спросил ученый.  -  Там, под
дубом... Когда ты осиновым колом... Что это было?
   - Души, - сказал Волкодав.
   - Но  мне показалось,  ты  сражался с  чем-то материаль...  с  чем-то
вещественным...
   Волкодав долго думал, прежде чем ответить.
   - Души бывают разные,  -  проговорил он наконец. - У праведника она -
как светлое облачко...  Боги призывают ее, и она улетает. А у таких, как
Людоед или тот палач, и души как трупы.

   Пчелы,  прятавшиеся в дуплах,  лошади, с фырканьем нюхавшие воздух, и
Мыш, порывавшийся влезть за пазуху, не обманули его. Глубокой ночью, как
раз  когда Волкодав вдвоем с  Аптахаром обходили телеги,  с  запада,  со
стороны Закатного моря,  выползла громадная туча.  В ее недрах беззвучно
трепетали красноватые молнии.  Потом  стали  доноситься глухие  раскаты.
Проснувшиеся обозники  с  благоговейной робостью  смотрели в  охваченные
пламенем небеса.  Один из воинов,  молодой вельх,  осенял себя священным
знамением,  выводя  ладонью разделенный надвое  круг.  Ниилит  сжалась в
комочек и  что-то шептала,  закрыв глаза и  уши руками.  Ее народ считал
грозу немилостью Великой Богини.
   Когда  налетел дождь,  Аптахар залез  под  телегу  и  позвал  к  себе
Волкодава,  но  тот не пошел.  Выбравшись за составленные повозки,  венн
повернулся туда,  где  молнии  хлестали  чаще  всего.  Поднял  голову  к
разверзающимся небесам и начал тихо молиться.
   - Господь мой,  Повелитель Грозы,  -  шептали его губы. - Ты, разящий
холодного Змея  золотым своим топором...  Мертва душа  моя,  Господи,  в
груди пусто... Зачем я? Зачем ты меня к себе не забрал?..
   Живые струи умывали шрамы на обращенном к небу лице,  текли по щекам,
сбегали по бороде и туго стянутым косам.  Близкие молнии зажигали огни в
хрустальной бусине,  надетой  на  ремешок.  Громовое колесо  катилось за
облаками.  На  какой-то  миг  морщины изорванных ветром туч  сложились в
суровое  мужское  лицо,   обрамленное  черными  с  серебром  волосами  и
огненно-золотой бородой. В синих глазах пылало небесное пламя.
   - ИДИ, - сказал гром. - ИДИ И ПРИДЕШЬ.

   На  другой  день  вдоль  дороги все  чаще  стали  попадаться селения.
Дыхание западного ветра сделалось ощутимо соленым. Потом кончился лес, и
повозки выкатились на  большак,  по  которому сновали туда-сюда конные и
пешие.  К  полудню  у  дальнего  небоската показалось бескрайнее голубое
море, а впереди выросли деревянные башни стольного Галирада.


   "Оборотень, оборотень, серая, шерстка.
   Почему ты начал сторониться людей?"

   "Люди мягко стелят., только спать жестко.
   Завиляй хвостом - тут и быть беде".

   "Оборотень, оборотень, ведь не все - волки!
   Есть гостеприимные в деревне дворы..."

   "Может быть, и есть, но искать их долго,
   Да и там с испугу - за топоры".

   "Оборотень, оборотень, мягкая шубка!
   Как же ты зимой, когда снег и лед?"

   "Я не пропаду, покуда есть зубы.
   А и пропаду - никто не вздохнет".

   "Оборотень, оборотень, а если охотник
   Выследит тебя, занося копье?.."

   "Я без всякой жалости порву ему глотку,
   И пускай ликует над ним воронье".

   "Оборотень, оборотень, лесной спаситель!
   Сгинул в темной чаше мой лиходей.
   Что ж ты заступился - или не видел,
   Что и я сама из рода людей?
   Оборотень, оборотень, дай утки поглажу!
   Не противна женская тебе рука?..
   Как я посмотрю, не больно ты страшен.
   Ляг к огню, я свежего налью молока.
   Оставайся здесь и живи..."

                                           ...а серая
   Шкура потихоньку сползает с плеча.
   Вот и нету больше лютого зверя...

   "Как же мне теперь тебя величать?.."


        4. СТАРЫЙ МАСТЕР

   Волкодав шел по улице,  неся под мышкой завернутый в  тряпицу меч.  У
меча  по-прежнему не  было  ножен,  но  годится ли  гулять  по  городу с
обнаженным клинком?  Аптахар  присоветовал ему  мастерскую,  и  Волкодав
отправился искать ее,  оставив своих в  гостином дворе и строго-настрого
воспретив Ниилит  в  одиночку высовываться за  ворота.  За  комнату было
уплачено на седмицу вперед.  Благо Фитела не обманул,  рассчитался честь
честью.
   Город  Волкодаву не  нравился.  Слишком  много  шумного,  суетящегося
народа,  а под ногами вместо мягкой лесной травы -  деревянная мостовая,
на  два  вершка  устланная шелухой  от  орехов.  Босиком не  пройдешься.
Калеными орехами  здесь  баловались все  от  мала  до  велика,  женщины,
мужчины и  ребятня.  Волкодав сперва неодобрительно косился на  лакомок,
потом,  неожиданно смягчившись,  надумал купить  горсточку -  побаловать
Ниилит.
   Люди оборачивались ему вслед, ошибочно полагая, что он не замечает их
взглядов.  Сольвенны считали веннов лесными дикарями и  про  себя слегка
презирали,  не забывая,  впрочем,  побаиваться. За глаза болтали всякое,
что взбредало на ум,  но в  открытую дразнить не решались,  спасибо и на
том. Венны почитали сольвеннов распустехами и бесстыдниками, покинувшими
завещанный от предков закон.
   И  что любопытно:  ни  один сольвенн не стерпел бы,  вздумай при нем,
скажем,  сегван охаивать веннов.  И  венн  кому  угодно оборвал бы  усы,
услышав из  чужих уст хулу на  сольвеннов.  Два племени еще не  забыли о
родстве,  и что бы там ни было между ними -  свои собаки грызутся, чужая
не встревай.
   Язык у  двух народов был почти един,  вот только здесь,  в  Галираде,
называли всход  -  лестницей,  петуха  -  кочетом,  а  тул  -  колчаном.
Непривычно, но отчего не понять. Хуже было то, что они говорили "малако"
и  "карова" и  глумливо морщились,  слушая веннское оканье.  Волкодав за
свой выговор пошел бы на каторгу еще раз.
   Город раскинулся между морской бухтой, приютившей многошумную гавань,
и каменистым холмом,  где высился кром - деревянная крепость. В крепости
жил со своей дружиной кнес по имени Глузд. Кроме кнеса, в городе был еще
совет  думающих старцев,  избиравшихся от  каждого конца.  Этому  совету
подчинялась стража, глядевшая за порядком на улицах Галирада.
   Улицы спускались к  тусклому голубому морю,  лениво пошевеливавшемуся
под  теплым  безветренным небом.  Вдали  виднелись  подернутые  туманной
дымкой лесистые горбы  островов.  Самые  дальние,  казалось,  реяли  над
водой,  не касаясь собственных отражений. Местные волхвы, насколько было
известно Волкодаву,  толковали этот знак то  как добрый,  то как дурной,
сообразно расположению звезд.  С моря пахло водорослями, рыбой, смоленым
деревом...  и еще чем-то,  наводившим на мысли о дальних странах и чужих
небесах.  Волкодаву нравилось море.  Больше, чем море, он жаловал только
родные леса.
   Чем ближе к гавани, тем больше разного народа встречал Волкодав. Иных
он сразу узнавал по цвету кожи,  говору и одеждам, других видел впервые.
Здесь,  близ устья Светыни,  у  скрещения удобных дорог,  торг шел,  как
говорили, от самого рождения мира.
   Улицы  в  нижнем городе были  вымощены не  в  пример лучше окраинных:
поверх  плотно  спряженных горбылей бежали  гладкие доски.  Не  стало  и
ореховой шелухи -  улицы подметались.  Волкодав невозмутимо шагал сквозь
шумный водоворот разноплеменной,  разноязыкой толпы. Больше всего ему бы
хотелось вдруг  оказаться где-нибудь  на  берегу  лесного  озера,  возле
уютного костерка.  Там,  по  крайней мере,  никто не  орет  тебе в  ухо,
нахваливая товар...
   Лавки,  харчевни  и  мастерские теснились  впритирку одна  к  другой.
Волкодав косился на  прилавки,  раздумывая о  том,  чего ради послал его
сюда Аптахар,  -  ведь ясно,  что мастера на  окраине взяли бы  за ту же
работу намного дешевле...  Сегван подробно объяснил ему,  как пройти, но
Волкодав,  не любивший городов,  чувствовал себя немного неуверенно. Он,
впрочем,  скорее вернулся бы  назад,  чем пустился в  расспросы.  Еще не
хватало, чтобы какой-нибудь сольвенн с этакой усмешечкой начал объяснять
дремучей деревенщине,  где  тут  мастерская старого Вароха.  Наконец,  с
большим облегчением углядев среди пестрого множества нужную ему  вывеску
- красный щит и пустые ножны при нем,  - Волкодав толкнул дверь и вошел.
Сколько труда положил он когда-то,  пока не навык входить под чужой кров
вот так,  без приглашения, непрошеным переступать святую границу порога.
Ничего, жизнь вразумила...
   Где-то  внутри  дома  тотчас  откликнулся  колокольчик,  и  навстречу
посетителю,  сильно  хромая,  вышел  хозяин  -  угрюмый  старый  сегван.
Волкодав с  первого взгляда опознал в  нем вдовца.  Из-за  спины мастера
любопытно выглядывал востроглазый мальчонка. Внучок, решил Волкодав. Или
младшенький поздний сынок, ненаглядная память об ушедшей подруге...
   - Доброе утро,  почтенный,  -  сказал он с поклоном. - Много ли нынче
работы?
   Он уже понял,  что мастерская знавала лучшие дни.  Что ж,  тем лучше:
может, хоть втридорога не сдерут.
   - Милостью Храмна,  не жалуемся, - коротко ответил хозяин. - Господин
витязь, верно, желает ножны к мечу?
   Волкодав едва не поправил старика. Он не состоял в дружине, а значит,
и  витязем называться не  мог.  Но  потом  сообразил,  что  мастеровой и
мальчишку назовет мужчиной,  лишь бы  тот  что-нибудь купил.  Но  что за
обыкновение у  них здесь,  в городе,  -  прямиком переходить к делу,  не
заводя разговора!  То ли дело было у Айр-Донна, в "Белом Коне". Волкодав
принялся разворачивать меч:
   - Не найдется ли у  тебя к нему ножен,  почтенный?  Прекрасный клинок
невольно притянул взгляд,  заставил заново оглядеть себя  от  кончика до
рукояти...  Если бы Волкодав смотрел не на меч, а на старого мастера, он
увидел бы,  как вздрогнула его борода.  Но  он того не заметил и  поднял
глаза, услышав:
   - Такой  меч  вдевать в  покупные ножны  -  что  красавицу в  обноски
рядить...  Не оскорбляй его, витязь. Дай лучше я сниму мерку, и завтра к
вечеру ножны будут готовы.
   Волкодав задумался над его словами. В глубине души он был уверен, что
меч все поймет и не обидится на него... однако нелишне было и побаловать
добрый клинок:  отплатит, небось. Но более всего подкупило Волкодава то,
что дед,  видно, знал свое дело и не кривил душой в ремесле, предпочитая
потерять единственного, быть может, за целый день покупателя.
   - А сколько возьмешь? - спросил он наконец.
   - Смотря какая кожа,  какие украшения...  - начал было старик, но тут
же осекся и  проговорил почти умоляюще:  -  Я  сделаю тебе очень хорошие
ножны.  Они  будут  стоить столько,  сколько в  другом месте  возьмут за
готовые: полчетверти коня серебром.
   Сколько раз Волкодав бывал в больших городах,  столько же и попадался
на том, что шел в первую же лавчонку, не разведав сперва, что делается в
соседней.  А уйти без покупки, уже заведя разговор с продавцом, венну не
позволяла совесть. Потому, может, и мало было среди веннов купцов?
   - По  рукам,  почтенный,  -  сказал  Волкодав и  принялся отсчитывать
задаток. - Снимай мерку.
   Почему-то мастер решил начать не с меча, а с него самого.
   - Как будешь носить? У бедра или за спиной?
   - За спиной.
   - С какой стороны рукоять - слева, справа?
   - Справа.
   Старик  водил  писалом  по  навощенной дощечке-цере,  делая  какие-то
пометки.  Волкодав  обратил  внимание,  что  Нелетучий Мыш  настороженно
озирался по сторонам,  а  когда мастер вытащил шнурок с узелками и хотел
обмерить Волкодава через плечо -  зашипел и едва не цапнул его за палец.
Пришлось взять  обозленного зверька в  руку,  а  дед  вдруг  заворчал на
мальца:
   - Что  зря  лавку просиживаешь?  Сбегай-ка  лучше к  дядьке Бравлину,
скажи,  пусть  в  гости  заглядывает,  совсем  забыл  старика...  Пряжку
нагрудную, господин витязь, где делать?
   Волкодав показал,  отметив про  себя,  что  мальчишка исчез  молча  и
стремительно -  ни дать ни взять,  по очень важному делу.  Нелетучий Мыш
плевался и шипел,  пытаясь высвободиться.  Дед между тем поглядел в свои
записи,   нахмурился,   прикинул  что-то  в  уме  и  попросил  Волкодава
повернуться спиной:
   - Как  еще  ляжет,  долог  изрядно...  Волкодав  послушно повернулся,
уважая хромоту старика,  но  меча на  прилавке не  оставил.  Это  его  и
спасло.
   ...Когда дверь с  треском распахнулась и  через порог с  криком "Руби
вора!"  ворвалось сразу  четверо стражников,  Волкодав прыжком отлетел в
пустой угол еще  прежде,  чем  ум  его  успел родить осознанную мысль об
опасности. И только поэтому жилистые руки старого мастера, протянувшиеся
сзади к его шее, схватили пустоту.
   Стражники едва не проскочили мимо с  разгону.  Когда же повернулись -
Волкодав стоял  в  углу,  слегка согнув разведенные колени и  держа  меч
перед собой,  а Мыш, взобравшись ему на голову, воинственно разворачивал
крылья.
   - Ну?  - спросил Волкодав и ощерился, показывая выбитый зуб. - Может,
хоть скажете, за что собрались рубить?
   Три  молодца,  стоявшие  против  него,  начали  переглядываться.  Они
видели:  этот парень шуток не шутил,  чего доброго вправду зарубит,  кто
сунется.  Четвертый был седоусый крепыш с витой бронзовой гривной на шее
и  при старшинском поясе в серебряных бляхах.  Он открыл рот,  собираясь
ответить, но мастер его опередил.
   - Я  могу  забыть лицо,  но  никогда не  спутаю меч,  -  сказал он  и
дрожащей рукой провел по  бороде.  Было видно,  что  этого часа он  ждал
очень, очень давно. - Ты - Жадоба!.. Сам я не в силах тебе отомстить, но
в этом городе, по счастью. Правда не перевелась...
   - Я не Жадоба! - сказал Волкодав.
   - Лжешь,  -  ровным голосом ответил старик.  -  Немногие знают тебя в
лицо,  потому что ты надеваешь личину, когда идешь насиловать и убивать.
Но я  знаю твой меч и то,  что другому ты его ни за что не доверишь даже
на время.  То-то ты и зашел в мою мастерскую,  ведь здесь почти никто не
бывает...
   - Я  не Жадоба!  -  мрачно повторил Волкодав и про себя в который раз
проклял  разбойников.   Не  убив  по  дороге,  они,  похоже,  собирались
прикончить его  здесь,  чужими  руками.  Даже  если  он  и  уложит  всех
четверых, далеко уйти ему не дадут.
   Седоусый наконец подал голос.
   - Рожа у тебя, прямо скажем, разбойничья, - сообщил он Волкодаву. - А
что, может кто-нибудь подтвердить, что ты не Жадоба?
   Наконец-то Волкодав услыхал разумное слово.
   - В гостином дворе Любочады живет Фитела,  сегванский купец, - сказал
он старшине. - Его люди тебе растолкуют, кто я такой.
   - Сходи,  -  кивнул тот одному из своих молодцов.  И сам заступил его
место, следя, чтобы Волкодав не вздумал броситься в дверь.
   - Не бойся, не побегу, - сказал Волкодав. - Пускай тать бегает!
   Он ждал,  что занятый делами купец пришлет самое большее Авдику Если,
конечно,  стражнику вообще повезет застать кого-нибудь в гостином дворе.
К его искреннему изумлению,  Фитела пожаловал сам, да еще с Аптахаром...
и  с Ниилит.  Девчонка тут же кинулась к Волкодаву.  Стражники дернулись
перехватить ее,  но  гибкая Ниилит вывернулась из-под  рук  и  оказалась
рядом с венном.
   - Еще и потаскушку свою... - плюнул старик.
   - А вот за это,  дед, я тебе бороду выдеру, - пообещал Волкодав. - Не
посмотрю,  что седая.  - И зарычал на Ниилит: - Я тебе что сказал - дома
сидеть!..
   А про себя подумал,  что так и не купил ей синие бусы. Себя небось не
забыл, бегом побежал заказывать ножны...
   - Здравствуй,  почтенный Бравлин,  -  обратился между  тем  Фитела  к
старшине,  и Волкодав сперва удивился,  но потом рассудил, что купец был
здесь не впервые и наверняка знал полгорода. - Что это здесь произошло с
моим человеком?
   - И ты здравствуй,  Фитела, богатый гость, - ответил Бравлин. - И ты,
Аптахар.  Случиться-то ничего пока не случилось. Только вот мастер Варох
признал его меч и говорит, что это - Жадоба.
   - Во  дела!  -  восхитился Аптахар и  звонко  хлопнул себя  по  бедру
ладонью:  -  Нет, дружище Бравлин. Жадобу словить, конечно, дело доброе,
но нынче ты промахнулся.
   - Пожалуй, - согласился купец.
   - Что вы  можете сказать об  этом человеке?  -  кивнув на  Волкодава,
поинтересовался Бравлин.
   - Ничего, кроме хорошего, - ответил Фитела без раздумий.
   Аптахар же добавил:
   - Он венн, мы зовем его Волкодавом.
   Бравлин  с  сожалением  посмотрел  на  налившегося  багровой  краской
Вароха. Он спросил:
   - А давно ли вы его знаете?
   Аптахар принялся загибать пальцы и ответил:
   - Четырнадцать дней. Фитела согласно кивнул.
   - Так-так! - встрепенулся старик. Бравлин со вздохом развел руками:
   - Ничего не поделаешь. В кром надо идти, пускай кнесинка судит.
   - Кнесинка? - переспросил Аптахар.
   - Ну да, кнесинка Елень. Кнес-то нынче в отъезде, - кивнул Бравлин. И
повернулся к Волкодаву:  -  Ты,  парень, давай-ка сюда меч. Выйдешь чист
перед государыней - получишь назад.
   - Не дам!  - сказал Волкодав. Бравлин покосился на своих молодцов, но
Аптахар перехватил взгляд старшины.
   - Не советую,  Бравлин, - сказал он спокойно. - Я видел его в деле...
ребят погубишь и  его живым не возьмешь.  Давай лучше я  буду ручателем,
что он не сбежит по дороге. Ведь не сбежишь, Волкодав?
   - Пусть тать бегает! - повторил Волкодав.
   - Мой человек хочет сказать,  -  вмешался Фитела,  -  что, пока он не
назван преступником,  ему нет нужды ни убегать,  ни отдавать оружие.  Он
рад будет предстать перед кнесинкой и  не  сомневается в  ее