делать дальше. При этом он вполглаза наблюдал
за  Мышом,  который  упоенно носился над  поверженными телами,  на  лету
оскверняя каждое по очереди.
   - Тебя не  хватятся дома,  если до  утра не придешь?  -  спросил венн
наконец.
   Тут бы ей соврать,  что непременно хватятся,  но она ответила правду.
Ей и раньше случалось,  навещая Кетарна,  оставаться у его доброй матери
на ночлег.
   - Пошли,  -  сказал Волкодав и взял ее за руку.  Мыш завис в воздухе,
заглядывая ей в лицо, потом устроился у хозяина на плече.
   Ане  покорно поплелась за  телохранителем,  держась за  его  ладонь и
стараясь поплотнее запахнуть на груди рубашку и плащ. Плащ был толстый и
теплый,  но девчонку продолжало трясти.  Волкодав, подумав, снял кожаную
куртку и  заставил Ане  в  нее  облачиться.  Она  подняла глаза и  робко
спросила:
   - Мы теперь куда? К Кетарну?..
   - Нет,  не  к  Кетарну,  -  сказал Волкодав и  увидел,  что она снова
приготовилась испугаться. Делать нечего, пришлось объяснять, что к чему.
- Ты хоть знаешь, кто тебя тащил? - спросил он для начала.
   Ане ответила:
   - Л-люди...  вельможи,  который бан-риону везет... Вельможе этому, по
мнению Волкодава,  следовало бы выпустить кишки. И заставить измерять их
шагами,  пока не иссякнет в нем жизнь. Поступить так с Лучезаром было не
в его власти. К великому сожалению.
   - Если я отведу тебя домой или к жениху,  будет переполох. А то вовсе
драка,  -  сказал он Ане.  - Здешнее племя галирадского рига руку двести
лет держит... что ж, насмерть ссориться из-за одного говнюка? Так ведь и
не вышло у  него ничего...  А за твою обиду я с ними довольно,  кажется,
поквитался...
   Вельхинка  посмотрела на  него,  явно  вспоминая мгновенную и  весьма
жестокую расправу,  которую он только что учинил у  нее на глазах.  Быть
может,  наказанные снова начнут задирать парней и пугать девок. Но будет
это еще очень нескоро.
   - Куда же? - шепотом спросила Ане, робея и боясь думать, не потребует
ли заступник награды. Мало с веннами зналась, хмыкнул в бороду Волкодав.
Потом вспомнил, что Волк тоже был венном.
   - Во двор бан-рионы,  -  сказал он вслух.  - Нам, телохранителям, там
амбар отвели... Поспишь до утра, никто близко не подойдет. Свои спросят,
где была, скажешь, вернулась государыне послужить. Поняла?
   Они  возвратились в  Ключинку  уже  знакомым  Волкодаву путем:  через
заливной луг,  вверх  по  откосу,  потом  через  тын.  Молодая вельхинка
оказалась  невеликой  мастерицей  лазить  по  заборам.   Пришлось  венну
подсаживать ее  наверх,  потом  ловить  на  руки.  Прикосновение теплого
девичьего тела и  смущало,  и  радовало его.  Ане  зацепилась подолом за
острую верхушку обтесанного бревна и, соскакивая вниз, доконала без того
изодранную  рубашку.   Волкодав  далее  в  темноте  разглядел,  как  она
покраснела, пряча от него оголившиеся коленки.

   Когда они добрались до двора,  выяснилось, что он успел-таки кое-чему
научить своих  подопечных.  Стороннему взгляду могло  показаться,  будто
двор был вовсе безлюден, только возле амбара теплился кем-то оставленный
костерок.  Но стоило подойти поближе,  и у ворот неслышно сгустились две
рослые тени.
   При виде спутницы Волкодава,  выглядевшей так,  словно ее дикие звери
кусали,  у братьев округлились глаза. Они, конечно, сразу признали в ней
рыжеволосую невесту Кетарна и загорелись разузнать, что же случилось. Но
венн,  не вдаваясь в  объяснения,  повел девушку к  амбару,  и  близнецы
остереглись расспрашивать.
   Волкодав притворил дверь и  зажег в углу светец.  Лучина разгорелась,
озарив чистые мазаные стены,  опрятный берестяной пол и  три разложенные
меховые постели.  Ане выйдет замуж за Кетарна и  много лет будет входить
сюда как хозяйка, и всякий раз ей будет вспоминаться самая, самая первая
ночь, проведенная в этих стенах.
   Волкодав без большого восторга оглядел свое ложе, нашел его не вполне
подходящим для  молодой  девушки  и,  дотянувшись,  снял  с  деревянного
гвоздика свой серый, на мягком меху, дареный замшевый плащ.
   - На,  устраивайся,  -  сказал он  вельхинке,  протягивая ей плащ.  -
Сейчас одеться принесу.
   Ане,  достаточно успокоившаяся,  чтобы  начать  думать на  сей  счет,
встрепенулась и хотела поблагодарить. Но венн уже закрыл за собой дверь.
   Вельхи  не   устраивали  в   своих   домах   внутренних  перегородок,
предпочитая плотные тканые занавеси,  которые они  искусно и  с  большой
выдумкой расшивали. При этом особенно ценились те, что не имели ни лица,
ни изнанки:  вышивка получалась двусторонней. Такие-то занавеси, изделие
лучших  мастериц,  разгораживали  хоромину  кнесинки  на  две  половины.
Главную, где помещалась сама госпожа, и прихожую, где ночевали служанки.
Ни  одна из девушек не проснулась,  когда тихо отворилась дверь и  вошел
Волкодав.  Только старая нянька, у изголовья которой не погасал масляный
светильничек,  сразу открыла глаза, а потом встревоженно приподнялась на
локте.  До  сих пор у  телохранителя не было привычки врываться в  покои
кнесинки по ночам. Значит, что-то случилось. Потоп, пожар, враги!..
   Волкодав приложил палец к губам и успокаивающе кивнул старухе,  потом
подошел  к  ней,   перешагивая  через  мирно  посапывающих  служанок,  и
опустился рядом на корточки.
   - Бабушка,  - сказал он ей шепотом, - не найдется ли запасной рубахи,
которая не особенно нужна госпоже?
   - Тебе-то  зачем?  -  тоже шепотом подозрительно осведомилась Хайгал.
Волкодав пояснил:
   - Тут хорошей девушке одежку порвали, одарить надо бы.
   Старуха  проворно  выбралась из-под  одеяла,  явив  неизменные чернью
шаровары,  и  прошуршала босыми  пятками  к  большому  лубяному  коробу,
поставленному возле стены.
   - Что за девушка? - деловито спросила она Волкодава.
   - Рыженькая... невесткой будет старейшине. Ане зовут.
   Бабка что-то  проворчала себе под  нос,  порылась в  глубине короба и
спустя некоторое время  развернула перед ним  нарядную новенькую рубаху,
шелковую,  ярко-зеленую, на сольвеннский лад вышитую по рукавам и вороту
бледно-голубой ниткой:
   - Довольно ли хороша?
   Может,  кнесинка надевала ее один раз, а может, вовсе не знала, что у
нее есть еще и такая.
   - Спасибо, бабушка, вот уж выручила, - поблагодарил Волкодав, забирая
рубаху.
   Нянька вдруг хитровато повела на него блестящими, как уголь, глазами:
   - Тем, кто на девку зарился, небось головы поотрывал?
   Волкодав усмехнулся;
   - Головы не головы, но поотрывал. Не то, правда, что надо бы.
   Старуха хихикнула,  но убоялась разбудить служанок и замахала на него
рукой:
   - Ступай, ну тебя!..

   Волкодав принес вельхинке рубашку и  дал  переодеться,  потом отобрал
порванную и  унес во двор.  Там он сел возле костерка,  оживил его парой
поленьев и стал бросать в огонь кусочки измызганной ткани.  Он подумал о
том,  что трое увечных,  скорее всего, только-только выбирались из лесу,
скрежеща от  боли зубами и  предчувствуя,  как еще наградит их  Лучезар.
Волкодав  улыбнулся.   Чужая  невеста,   целая  и  невредимая,   лежала,
свернувшись калачиком,  в амбаре у него за спиной.  Он пообещал ей,  что
будет недалеко. И, кажется, беспокоиться пока было не о чем.
   Его улыбка не  ускользнула от  внимания близнецов.  Скоро они присели
рядом с ним у огня, и Лихобор спросил:
   - Кто же это ее так, Волкодав?
   - Лучезаровичи, - ответил наставник.
   - И много их... было? - спросил Лихослав. Венн пожал плечами:
   - Да не особенно. Трое. У парней разгорелись глаза:
   - И ты их... один? Всех?
   - Если  бы  не  всех,  здесь  бы  не  сидел,  -  сказал  Волкодав.  И
спохватился: - Ни полслова чтоб мне никому!
   Близнецы  обиженно переглянулись:  наставник все  еще  держал  их  за
несмышленых юнцов, которым надо напоминать самые простые истины. И разом
кивнули льняными лохматыми головами.
   Позже выяснилось,  что один шестилетний мальчишка все-таки видел, как
телохранитель бан-рионы "тот  страшный,  с  косами,  у  которого летучая
мышь..."  вел задворками Ане,  одетую в его куртку.  Да еще и обнимал за
плечо!  По счастью,  мальчишка попался не очень сообразительный и притом
трусоватый.  Он  не  только не побежал полошить взрослых -  какое!  Он с
перепугу забился в собачью конуру и там,  обняв теплого кобеля, просидел
до рассвета.  Жуткий чужак,  без сомнения, собирался съесть Ане, а потом
вернуться за  ним.  Но,  когда  рассвело,  возле конуры появился Кетарн,
победивший в геройском стоянии на копьях и наконец-то шедший вздремнуть.
Мальчишка выкатился ему под ноги:
   - Ой,  а  кто  твою  Ане  ночью с  собой увел...  Славно нагулявшаяся
деревня в большинстве своем еще крепко спала.  И юный Бог Солнца, только
что  показавшийся в  небе,  явил  свою  милость,  направив людские дела.
Горячий  молодой  вельх,  ошеломленный несусветным  известием,  тоже  не
побежал  скликать народ  на  подмогу.  Он  сразу  все  понял.  Вчера  он
поцапался с  Волкодавом и уличил ею в малодушии.  И тот вознамерился ему
отомстить.  И отомстил. Гнусно, подло, исподтишка. Как и положено трусу.
Кетарн  ощупал неразлучный кинжал в  ножнах на  поясе  и,  не  сказав ни
слова,  во весь дух кинулся ко двору бан-рионы. К тому самому двору, где
он думал прожить жизнь с Ане. Со своей Ане. Он казнит негодяя сам. Своей
рукой  располосует ему  глотку и  добавит его  голову к  тем  двум,  что
бережно сохранялись у него дома,  забальзамированные в кедровом масле. И
никакой помощи ему в том не понадобится.
   Мальчишка же,  избавившись от жгучей тайны и  вместе с нею от страха,
зевнул и  полез назад в  конуру -  досыпать.  Кобель лизнул его в щеку и
подвинулся, давая приятелю место.

   Ночь выдалась не холодная,  и  Волкодав даже поспал у  костра,  возле
двери  амбара,  пока  близнецы  несли  стражу.  Когда  стало  светать  и
закричали первые  петухи,  во  дворе  появилась большая полосатая кошка.
Волкодав вспомнил,  как мать учила его отличать котов от  кошек по форме
мордочки,  и  рассудил,  что  к  ним  в  гости  пожаловала именно кошка.
Любопытная,  зеленоглазая,  она пришла поближе посмотреть на  незнакомых
гостей,  а  заодно и проверить,  не завелись ли уже в новом доме крысы и
мыши.
   Кошка с  благожелательным достоинством шествовала через двор,  подняв
трубой  роскошный  пушистый  хвост.  Волкодав  посмотрел на  царственную
красавицу и вдруг вспомнил свои то ли сны,  то ли не сны,  в которых ему
доводилось знать себя серым псом.  Кошки не больно ладят с  собаками,  и
венн загадал:  если она  почует в  нем зверя,  испугается и  не  захочет
подойти,  значит, он в самом деле помаленьку становится оборотнем. Такая
будущность его не то чтобы очень печалила.  Боги, в конце концов, знали,
что для него лучше.  И что он заслужил,  а что нет.  Однако человеческая
внешность и разум были как-то привычнее, и он предпочел бы их сохранить.
Он  поскреб  ногтем  порожек  амбара,  на  котором  сидел,  и  кошка,  к
некоторому его облегчению,  подбежала. Если от Волкодава и пахло зверем,
то не собакой,  а самое большее Мышом, но Мыш спал на гвозде, с которого
был снят серый плащ.
   Кошка скоро поняла,  что с  ней просто играют и охотиться особо не на
кого,  но  не обиделась.  Когда Волкодав осторожно опустился на колени и
протянул  руку,  она  уткнулась  в  его  ладонь  головой,  замурлыкала и
подставила белую грудку -  почесать. Потом вовсе перевернулась на спину,
стала ловить мягкими лапками его проворную руку.
   Вот так он  стоял на  коленях и,  посмеиваясь,  забавлялся с  кошкой,
когда во двор прямо через плетень метнулся Кетарн.
   Молодой вельх даже не  закричал,  вызывая Волкодава на  поединок.  Он
просто бросился на него, не глядя ни вправо, ни влево. Ему было плевать,
есть ли кто еще во дворе и что сделают с ним самим. Он пришел убивать. В
его  руке  светился  кинжал,   лицо  свела  судорога,  превратив  его  в
неподвижную страшноватую маску. Только глаза горели сумасшедшим огнем.
   Кошка,  сипло мяукнув, спаслась под амбар, а Волкодав понял, что вряд
ли успеет даже подняться с  колен.  Другое дело,  вставать было вовсе не
обязательно.  Зачем, если можно просто крутануть бедрами, разворачиваясь
на левом колене,  и  привычно вскинуть руки вверх и  вперед.  Герой Трех
Холмов проехал щекой  по  остаткам травы,  не  до  конца  вытоптанной во
дворе, и от удара о землю воздух с шумом вырвался из его легких. Пока он
силился осознать,  что  же  случилось,  и  подобрать под себя руки-ноги,
чтобы вскочить, - Волкодав сел на него верхом. И. прижал. У Кетарна вмиг
отнялась правая рука, сжимавшая великолепный кинжал.
   - Так,  -  сказал Волкодав, вынимая из безвольной ладони позолоченную
рукоять и броском всаживая кинжал в амбарный косяк.  - Может, поговорим,
как приличные люди?
   Вельх застонал и яростно дернулся,  но ничего не достиг. Какова бы ни
была ярость, очень трудно заставить собственную плоть ломать себя самое.
   Стук  кинжала,  воткнувшегося в  дерево,  разбудил Ане,  и  без  того
спавшую чутко.  Дверь была прикрыта неплотно: Волкодав намеренно оставил
щелку,  чтобы девчонка не решила,  будто ее запирают.  В  щелку проникал
свет  и  холодный  утренний воздух.  Ане  села,  разглаживая по  коленям
шелковую рубашку,  и  увидела  у  себя  на  запястьях отчетливые полосы,
оставленные веревкой.  Девушка зябко  передернула плечами,  закуталась в
плащ, как следует протерла глаза и решила выйти наружу.
   Кетарн  лежал  лицом  к   амбару.   Он  сразу  увидел  свою  невесту,
появившуюся на пороге.  На ней была красивая зеленая рубашка,  совсем не
та,  что накануне,  и...  теплый серый плащ, в котором полдеревни видело
вчера волкодава.  На руках багровели синяки,  но в остальном было отнюдь
не похоже, чтобы Ане удерживали здесь силой. Значит... значит...
   Можно  ли  выразить словами всю  бездну  унижения несчастного жениха?
Кетарн рванулся еще  раз  и,  вновь остановленный болью,  закусил зубами
мятые травяные пеньки. Потом уткнулся в них лицом... и заплакал.
   Ане  громко  ахнула,  уронила  с  плеч  плащ  и  устремилась к  нему.
Подбежав,  она  принялась  отдирать  пальцы  Волкодава,  державшие  руку
Кетарна:
   - Пусти его!
   С таким же успехом она могла бы разгибать подкову.
   - Повремени,  кайлинь-ог,  - негромко сказал Волкодав. - Я ничего ему
не сделаю.
   Близнецы уже стояли подле наставника, и Лихобор весело подтвердил:
   - Не сделает.  Хотел бы,  давно душу бы вытряхнул.  Лихослав согласно
кивнул.
   - Я только хочу, чтобы твой жених меня выслушал, - сказал Волкодав. -
Отпущу, он же опять воевать полезет. Отойди, кайлинь-ог.
   Кетарн  приподнял голову,  открыл  рот...  Волкодав  заподозрил,  что
парень  собирался наговорить невесте  такого,  в  чем  сам  потом  будет
каяться до  смертного часа.  Да и  вообще лучше было ему пока помолчать.
Волкодав легонько двинул рукой.  Кетарн сейчас же забыл, о чем собирался
говорить, брыкнул ногами и снова ткнулся лбом в пыль.
   Ане  шагнула к  нему,  но  натолкнулась на  взгляд Волкодава,  как на
стену.  И  безошибочное женское  чутье  подсказало ей:  хочешь  добра  -
поступай,  как велит этот человек.  Чужой,  до вчерашнего дня ни разу не
виданный и,  чего уж  там,  страшный.  Ане  всю жизнь учили не  доверять
чужакам.  Никто не знает, что там у пришлого на уме, никто не поручится,
что это не злой дух, принявший человеческое обличье...
   Она не стала поднимать шум,  призывая односельчан на подмогу.  Просто
растерянно закивала - и отошла.
   - А  теперь послушай взрослого человека,  -  поудобнее устраиваясь на
спине у Кетарна,  сказал Волкодав. Жених был, может, на год младше него,
но это не имело никакого значения.  Волкодав нагнулся пониже и продолжал
очень тихо,  чтобы слышал только Кетарн:  -  Тебе сказано было проводить
девчонку до дома?  Отцу с матерью с рук на руки передать?  Ты передал?..
Тебе назад надо было скорее,  на копьях сноровкой хвастаться.  Не то, не
приведи ваш Трехрогий,  кого другого первым молодцом назвали бы.  У тебя
такой случай был  за  свою Ане с  троими сразу схватиться...  которые ей
руки связали... Ты мне оставил ее избавлять, а теперь еще недоволен?
   Трое,  которых он мало не поубивал, Кетарна скорее всего бросили бы в
болото,  но  Волкодав  предпочел о  том  умолчать.  Для  него  это  была
необыкновенно длинная речь. И, как с ним чаще всего и бывало, не слишком
толковая.  Волкодав сам почувствовал, что исчерпал запас говорливости на
седмицу вперед,  а толку не добился.  И раздумывать, как бы еще вставить
ума  Кетарну,  было  некогда:  из  дому доносились приглушенные голоса и
осторожная возня  просыпавшихся служанок.  Волкодав  поднялся  и  рывком
поставил на ноги охнувшего Кетарна.
   - Ты сейчас пойдешь в  амбар и будешь там тихо сидеть,  -  сказал он,
вталкивая молодого вельха внутрь и пропуская туда же Ане. - Твоя невеста
будет  говорить,  -  продолжал Волкодав,  -  а  ты  будешь слушать ее  и
помалкивать.  Она девка мудрая,  так что советую.  А  если ей  хоть одно
слово грубое скажешь, я тебе язык узлом завяжу. Вокруг шеи.
   Учтивостью тут и не пахло, и Кетарн, привыкший считать, что не боится
никого и  ничего,  мгновенно вскипел бешеным гневом.  Но  так же  быстро
остыл. Волкодав произнес свое обещание очень спокойно, скучным будничным
голосом.  И Кетарн,  как многие прежде него,  отчетливо понял:  венн его
отнюдь не стращал. Он действительно собирался исполнить обещанное. И был
вполне на это способен.
   Кетарна даже замутило: так восстает желудок против пищи, которую не в
состоянии переварить.  У  Ане  блестели на  глазах  слезы.  Ей  хотелось
броситься  к  любимому  жениху,   обнять,   успокоить  его...  так  ведь
оттолкнет. Кетарн тоже чувствовал, что между ними впервые что-то стояло,
и от этого было вдвое больней.  Волкодав,  окончательно исчерпавший свое
небогатое  красноречие,   стоял  за  спиной  Ане  и   хмуро  смотрел  на
несчастного жениха.  Проснувшийся Мыш  высунул голову  из-под  свернутых
крыльев и  переводил светящиеся бусинки с одного на другого,  соображая,
не требуется ли вмешательство.
   Рука Кетарна,  помятая в короткой схватке, мало-помалу снова обретала
чувствительность.  Вместе со  способностью осязать вернулась и  боль,  и
некая часть его разума,  не чуждая осторожности, стала искать причину не
нападать больше на Волкодава. Достойную причину, не вызванную боязнью...
   Венн не стал дожидаться, пока он эту причину найдет.
   - Не все так просто,  как тебе кажется, - буркнул он и вышел во двор,
оставив жениха  и  невесту наедине.  Мыш  отцепился от  своего  гвоздя и
выпорхнул следом, легко скользнув в щель уже закрывавшейся двери.
   Выйдя наружу,  Волкодав подставил крылатому приятелю руку и пощекотал
зверька, в то же время прислушиваясь к происходившему в амбаре. Он очень
боялся,  что петушиная гордость все-таки толкнет Кетарна на какой-нибудь
трудноисправимый поступок.  Однако  за  дверью сперва было  совсем тихо,
потом   раздался  голос   Ане.   Негромкий,   но   очень  настойчивый  и
убедительный. Если бы Волкодав захотел, он бы, наверное, сумел разобрать
слова. Он не стал этого делать.

   Государыне кнесинке снился сон. Нехороший, тягостный сон. Веселые ее,
правду  молвить,  последнее время  посещали  нечасто.  Но  об  этом  она
поразмыслит наяву.  А  во сне все принимаешь,  словно так тому и следует
быть.
   Кнесинка Елень стояла на узкой каменистой тропе, по бокам, которой не
росло ни кустика,  ни травинки.  Справа и  слева вздымались неприступные
серые скалы.  Над  зубчатыми вершинами медленно плыло навстречу косматое
серое небо.
   А из-за скал... наступало, подкрадывалось, ползло... нечто безымянное
и  безликое,  пока еще невидимое за  поворотом тропинки,  но такое,  что
кнесинка знала:  стоит ей  хоть  мельком увидеть это,  и  она  сейчас же
умрет.
   Она была не  одна,  она видела рядом с  собой Волкодава.  Его спину в
кольчуге,  казавшей вороненые кольца из-под кожаного чехла.  Он медленно
пятился по тропе,  яростно с кем-то рубясь, принимая