нились  благодарности  к   сородичам,   порадовавших   их
праздником.  А устрашенная Смерть подольше не заглядывала в дом,  где ее
подвергли посрамлению и насмешкам...
   Бравлин  и  Волкодав пересекли подъемный мост,  который мало  кто  из
горожан видел поднятым,  и  вошли в кром.  Бравлин сказал что-то отроку,
стоявшему  в  воротах,   и  парень,  кивнув,  убежал.  Волкодав  обратил
внимание,   что  посередине  двора  уже  был  разложен  ковер  и  стояло
деревянное кресло  для  кнесинки.  Дружина понемногу сходилась с  разных
сторон, занимая по чину каждый свое место. Совсем как тогда, зло подумал
Волкодав. Он не любил неизвестности, потому что ничем хорошим она обычно
для него не кончалась, и внутренне ощетинился. Опять суд?.. Да на сей-то
раз с какой бы стати?..

   На всякий случай он обежал глазами лица бояр. Лучезара-Левого не было
видно,  и на том спасибо. Зато присутствовал тот, кого Волкодав про себя
называл Правым, - боярин Крут Милованыч, седой, немеряной силы воитель с
квадратным лицом  и  такими же  плечами.  Он  и  теперь стоял  справа от
кресла, пока еще пустого. Он взирал на Волкодава с хмурым недоумением, и
тот,  присмотревшись,  именно по его лицу догадался: дружинные витязи не
лучше  его  самого понимали,  зачем кнесинке понадобилось в  несусветную
рань собирать их во дворе.
   Юная правительница, впрочем, не заставила себя дожидаться, Как только
Бравлин  подвел  Волкодава  к   краю  ковра,   дверь  в  покои  кнесинки
растворилась,  и  Елень Глуздовна вышла на крыльцо.  Она держала в руках
тщательно свернутый темно-серый замшевый плащ.
   - Гой еси, государыня, - сейчас же поклонились все стоявшие во дворе.
   - И  вам  поздорову,  добрые люди,  -  отозвалась она.  Выпрямившись,
Волкодав сразу  встретился с  ней  глазами.  Потом перехватил сердитый и
непонимающий  взгляд  Правого  и  насторожился  еще  больше.  Между  тем
кнесинка села в свое кресло,  оглядела недовольных бояр, покраснела и не
без вызова вздернула подбородок. Она сказала:
   - Подойди сюда, Волкодав!
   Волкодав осторожно ступил  на  пушистый ковер  и  остановился в  двух
шагах  от  нее.  Кнесинка  Елень  еще  раз  огляделась  и  тоже  встала,
оказавшись ему по плечо,  хотя кресло было снабжено подножкой.  На щеках
молодой государыни пылали жаркие пятна, но голос не дрогнул ни разу. Она
громко   и   звонко   выговорила  осененную   временем   формулу   найма
телохранителя:
   - Я  хочу,  чтобы ты  защищал меня  вооруженной рукой.  Заслони меня,
когда на меня нападут!
   Волкодав настолько не  ожидал  ничего  подобного,  что  на  мгновение
попросту замер,  растерявшись.  Но  потом  опустился перед  кнесинкой на
колени и глухо ответил:
   - Пока я буду жив, никто недобрый не прикоснется к тебе, госпожа.
   Краем уха он услышал возмущенный ропот дружины. И окончательно понял,
что добра ждать нечего.
   - И еще я хочу, чтобы ты принял от меня вот это...
   Кнесинка принялась разворачивать плащ  -  прекрасной выделки плащ  на
коротком,  но  очень густом и  теплом меху.  Он сам по себе был воистину
роскошным  подарком,   -   а   ведь  и  последняя  рогожа  оборачивается
драгоценной парчой,  когда  ее  дарит  вождь.  Волкодав,  однако,  сразу
заметил,  что в  складках плаща скрывался некий предмет.  А потом у него
попросту  остановилось сердце.  Потому  что  кнесинка вытащила наружу  и
протянула ему его меч.
   Сначала он решил,  что ему померещилось. Но нет. Те самые ножны цвета
старого  дерева,   обвитые  наплечным  ремнем,   с   жесткой  петелькой,
притачанной сбоку для  Мыша.  Та  самая блестящая крестовина и  рукоять,
которую   он   успел   запомнить  до   мельчайшего  листика  хитроумного
серебряного узора...  Волкодав взял  меч,  ощутил  на  ладонях  знакомую
тяжесть и заподозрил, что это был все же не сон.
   Дружина  ошарашенно и  с  обидой  смотрела  на  дочку  своего  вождя.
Вернется кнес, что-то скажет! Кабы за ушко дитятко не ухватил. Какой еще
телохранитель, зачем, если каждый из них, испытанных воинов, горд за нее
умереть?..  Да и от кого охранять-то? Горожане на руках носят, заморские
купцы лучшими товарами поклониться спешат...  Нет, подай ей охранника. И
кому же себя поручила?  Чужому,  пришлому человеку,  каторжнику, кандалы
носившему не иначе как за разбой!.. Убийце!.. Иноплеменнику!.. Венну!..
   Волкодав спиной  чувствовал эти  взгляды  и  прекрасно понимал,  чего
следовало ждать. Но ему было безразлично.

   Позже ему  расскажут,  что  аррантский корабль вместо попутного ветра
нарвался  на  бешеный  встречный.   И  всю  ночь  болтался  за  внешними
островами,  прячась от бури.  А купцу Дарсию,  прикорнувшему в хозяйском
покойчике,  приснился могучий,  облаченный в  страшные молнии  неведомый
Бог.   "ЖИВО  РАЗВОРАЧИВАЙ  КОРАБЛЬ,   -   будто  бы   сказал  этот  Бог
перепуганному арранту,  -  И  ЧТОБЫ МЕЧ,  К КОТОРОМУ ТЫ ПОСМЕЛ ПРОТЯНУТЬ
РУКУ, НЕ ДАЛЕЕ КАК НА РАССВЕТЕ БЫЛ У КНЕСИНКИ ЕЛЕНЬ. А НЕ ТО..."

   Надо ли  говорить,  что купец с  криком проснулся и  сейчас же  велел
ставить короткие штормовые паруса.  А  потом  -  рубить якорный канат из
дорогой  халисунской пеньки,  поскольку  якорь  за  что-то  зацепился на
морском дне.  И  с  первыми проблесками зари уже бежал по мокрой улице к
крому...
   В  свой черед Волкодав узнает об этом и  с  запоздалой благодарностью
припомнит обещание меча не покидать его,  доколе он сам его не осквернит
недостойным деянием. Но все это будет потом, а пока он стоял на коленях,
смотрел на кнесинку и молчал.



   Когда во Вселенной царило утро
   И Боги из праха мир создавали,
   Они разделили Силу и Мудрость
   И людям не поровну их раздали.

   Досталась мужчине грозная Сила,
   Железные мышцы и взгляд бесстрашный,
   Чтоб тех, кто слабей его, защитил он,
   Если придется, и в рукопашной.

   А Мудрость по праву досталась женам,
   Чтобы вручали предков заветы
   Детям, в любви и ласке рожденным, -
   Отблеск нетленный вечного Света.

   С тех пор, если надо, встает мужчина,
   Свой дом защищая в жестокой схватке;
   Доколе ж мирно горит лучина,
   Хозяйские у жены повадки.

   И если вдруг голос она повысит,
   Отнюдь на нее воитель не ропщет:
   Не для него премудрости жизни -
   Битва страшна, но в битве и проще.


        7. НИКТО

   Вскоре Волкодав заподозрил,  а чуть позже    и доподлинно убедился: его
юная  благодетельница и  сама  толком не  знала,  зачем ей,  собственно,
телохранитель.  Когда кнесинка удалилась в свои покои, а раздосадованные
витязи  потянулись кто  куда,  к  Волкодаву подошел  мятельник -  особый
слуга, ведавший одеяниями дружины и семьи самого кнеса.
   - Пойдем,  господин, - сказал он венну. - Елень Глуздовна велела тебе
одежду красивую подобрать.
   Да  куда уж  еще-то,  подумал Волкодав,  прижимая к  груди подаренный
плащ.  Но вслух,  конечно,  ничего не сказал и  послушно последовал,  за
уверенно шагавшим слугой,  По  дороге он  начал  прилаживать через плечо
ремень от ножен,  но сразу спохватился и стащил его обратно:  небось все
равно сейчас придется снимать.
   Мятельник был седобород,  осанист и  исполнен достоинства.  Настоящий
старый слуга из  тех,  что  блюдут честь дома  паче  самого хозяина.  Он
привел Волкодава в просторную клеть,  где на сундуках были уже разложены
наряды,  которые он  навскидку счел подходящими для высокого и  крепкого
венна. Волкодав обежал их глазами затосковал и понял, что мятельник имел
очень смутное представление о  том,  кто  такие телохранители и  чем они
занимаются. Да и откуда бы ему? Обитатели крома в большинстве своем были
воины,  не только не нуждавшиеся в  охране,  но и сами способные за кого
угодно постоять Зачем рядом с кнесинкой еще один вооруженный боец! Разве
только для красоты.  Вот слуга и  разложил по  пестрым крышкам несколько
негнущихся от  вышивки свит и  к  ним  новомодные узкие штаны.  В  них с
грехом пополам еще можно было стоять или сидеть,  но,  скажем, на лошадь
вспрыгнуть - срама не оберешься: сейчас же треснут в шагу.
   Волкодав неслышно вздохнул и повернулся к старику.
   - Как тебя зовут, отец?
   - Зычком, - ответил мятельник.
   - А по батюшке?
   Слуга удивленно помедлил, потом разгладил бороду:
   - Живляковичем...
   - Нет ли у тебя,  Зычко Живлякович, мягкого кожаного чехла? - спросил
Волкодав. - Такого, чтобы кольчугу покрыть.
   Кивнув,  мятельник сдвинул  в  сторону  поблескивавшее цветным шелком
узорочье,  безошибочно раскрыл один из  сундуков,  и  скоро Волкодав уже
примеривал тонкий,  хорошо выделанный буроватый чехол.  Он  спускался до
середины бедер, а на руках доходил почти до локтей. Глаз у старого слуги
был наметанный,  Волкодав подвигал плечами,  наклонился, присел и понял,
что  чехол точно ляжет поверх кольчуги и  не  станет мешать.  За  чехлом
последовали штаны вроде тех,  что уже носил Волкодав,  только поновей, и
легкие сапоги с завязками повыше щиколотки.  И,  наконец,  простая, безо
всякой вышивки, рубашка из толстого полотна.
   - А ты, добрый молодец, прямо на рать собираешься, - заметил Зычко.
   Волкодав хотел по  обыкновению проворчать "Может,  и  собираюсь",  но
передумал и ответил:
   - В таком деле не знаешь,  когда ратиться выпадет. Спасибо тебе пока,
Живлякович.
   Потом он разыскал боярина Крута.  Волкодав обнаружил старого воина на
заднем  дворе.   Раздосадованный  выходкой  молодой  государыни,  Правый
отводил душу,  рявкая на безусых отроков, орудовавших дубовыми потешными
мечами.  Этот-то рык,  слышимый на всю крепость,  и подсказал Волкодаву,
где его искать.
   Посмотрев на боярина,  он поначалу усомнился,  стоило ли с ним вообще
заговаривать.  И подумал,  что имя Правого -  Крут -  очень смахивало на
ладно  севшее прозвище,  А  может,  и  было-таки  прозвищем,  потому что
истинные  имена   у   сольвеннов  тоже   знала   только  родня  да   еще
ближники-побратимы.  Полуголые, лоснящиеся от пота отроки уворачивались,
прыгали и рубили увесистыми, гривен на двадцать пять, деревяшками во все
стороны,  низом и  над головой.  Боярин ходил среди гибких юнцов медведь
медведем  и  раздавал нескладехам отеческие затрещины.  Он  поспевал это
делать без большого труда:  годы его, седовласого, еще не скоро догонят.
Он  заметил  наблюдавшего за  ним  Волкодава и  не  подал  виду,  только
побагровел еще больше,  но венн не уходил,  и  наконец Правый сам позвал
его:
   - Эй,  ты там! Поди-ка сюда! Волкодав осторожно опустил наземь пухлый
сверток с плащом и одеждой и подошел.
   - Почему я должен тебе доверять?..  - сверля его пристальным взглядом
маленьких  серых  глаз,  осведомился  боярин.  В  его  голосе  Волкодаву
послышалась неподдельная горечь. Он немного помолчал, обдумывая ответ, и
спокойно проговорил:
   - Потому, что госпожа мне доверяет.
   - Тебе она госпожа!  -  прорычал Правый. - А мне - дочь родная! Почем
мне знать, что ты, висельник ее не обидишь?
   Волкодав поневоле припомнил норовистых,  тяжелых  на  руку  молодцов,
которые  обхаживают друг  друга,  толкаясь крутыми плечами и  обдумывая,
стоит ли драться уже как следует. Драться определенно не стоило. Значит,
кто-то должен был уступить.
   - Скажи лучше,  воевода,  грозил ли кто Глуздовна? - негромко спросил
Волкодав.  -  Были какие-нибудь письма подметные?  Или разговор недобрый
кто слышал?
   - Не было ничего,  -  чуть-чуть остывая,  буркнул Крут. - И на что ты
ей, обормот?
   - Нужен,  не нужен, то не нашего с тобой ума дело, - сказал Волкодав.
- Велела, надо служить. Есть ли еще телохранители у госпожи?
   - Нету!  - по-прежнему нелюбезно, но уже без былой лютой враждебности
ответил боярин. - Допрежь не было и ты недолго пробудешь.
   - Как госпожа велит,  так и станется, - сказал Волкодав. - Спасибо за
науку, воевода.

   В  тот  день Волкодав пробыл в  кроме недолго,  но  наслушаться успел
всякого.  Кто-то из витязей интересовался не был ли он намерен все время
торчать  возле  кнесинки  и   провожать  ее   до  двери  задка.   Другие
предполагали,  что венн собирался воевать с блохами, буде таковые начнут
грозить кнесинке из пуховых перин.  Третьи ядовито пророчили,  что блохи
если  и  заведутся,  то  разве  с  самого венна  и  перепрыгнут,  с  кем
поведешься, от того, мол, и наберешься. Волкодав выносил злоязычие молча
и  так,  словно к нему оно вовсе не относилось.  Он всегда так поступал,
когда был  на  службе.  Только то  имело значение,  что  могло повредить
госпоже.  Что  же  касалось его  самого  -  грязь  не  сало,  высохло  и
отстало...
   Кнесинка Елень из своих покоев более не появлялась.  Ждала, наверное,
пока схлынут пересуды.  Только выслала отрока,  который вручил Волкодаву
мешочек серебра и  передал изустный наказ:  ныне  отправляться домой,  а
назавтра рано поутру прибыть к той же двери.  Государыня,  мол, кнесинка
поедет на торговую площадь, где ей поклонятся вновь прибывшие купцы.
   - А почему не купцы к госпоже? - спросил Волкодав.
   - Так искони заведено,  -  важно ответил мальчишка.  -  Кнесам не для
чего затворяться от добрых людей. Купцами же Галирад славен!

   Дома  Волкодава ждали с  большим нетерпением.  Пока его  не  было,  к
мастеру  заглянул  знакомый  молодой  вельх   и   поведал  о   вчерашнем
происшествии со  стариком и  старухой -  поведал  чисто  по-вельхски,  с
великим  множеством красочных подробностей,  за  достоверность которых и
сам не поручился бы,  ибо половину выдумал на ходу. Когда же возвратился
из крома Волкодав,  да при мече, да с кошельком полновесного серебра, да
с  объемистым мягким свертком в  руках...  взволнованные вопросы хлынули
градом.
   - Я теперь самой кнесинки телохранитель,  -  коротко пояснил венн.  -
Она мне и меч отдала.
   Больше он ничего так и не добавил, но понимающему человеку было ясно:
за  одно это он  готов был хранить кнесинку без всяких плат.  Наутро его
служба должна была начаться уже  по-настоящему,  и  он,  еще раз наскоро
осмотрев отчищенные разбойничьи кольчуги, сунул их в мешок и засобирался
к броннику, до которого не дошел накануне.
   - Я с тобой.  Можно?  -  тут же попросился Тилорн.  И пообещал:  -  Я
быстро дойду. Я не буду больше зевать по сторонам. Честное слово!
   Проходя  мимо  "Бараньего Бока",  Волкодав  невольно отыскал  глазами
место,  где  пробежала мимо него старая Киренн.  Пробежала,  чтобы через
мгновение растянуться на мостовой,  так и  не прикоснувшись к  заветному
боярскому стремени.
   - Здесь я  вчера встретил ту  женщину,  -  неожиданно для себя сказал
венн Тилорну.
   Тилорн, усердно старавшийся идти быстро, спросил:
   - Ты его видел потом, этого вельможу? Волкодав покачал головой:
   - Нет, не видел.
   Деликатный  Тилорн  не   стал  спрашивать,   что  будет,   когда  они
встретятся.  А ничего не будет,  наверное,  сказал себе Волкодав.  Хотя,
честно признаться,  утром в кроме он с некоторым напряжением ждал, чтобы
красавец боярин вышел  откуда-нибудь из  двери.  Но  если  Лучезар стоял
слева от кнесинки всякий раз,  когда та судила и  рядила или кого-нибудь
принимала,  это значило -  хочешь, не хочешь, а придется стукаться с ним
локтями.   Стукаться  локтями...   Волкодав  помимо  воли   задумался  о
завтрашнем выезде к торговым гостям, вспомнил кнесинку в кресле во время
проповеди жрецов,  вспомнил стоявших рядом бояр и начал прикидывать, где
следовало держаться ему самому. Он предпочел бы чуть-чуть позади кресла,
за правым плечом. Чтобы был, случись вдруг что, простор для немедленного
рывка и  размаха правой рукой.  Но  если  встать там,  прямо перед носом
окажется седой затылок старого Крута.  Волкодав был  чуть повыше ростом,
но  именно чуть:  через голову не  посмотришь.  Да  и  поди  сдвинь его,
семипудового,  если потребуется прыгнуть вперед. Если же встать слева...
Обеими руками Волкодав владел одинаково хорошо,  но его заранее замутило
при одной мысли о том,  что тогда уже точно придется стукаться локтями с
Лучезаром,  а  тот,  пожалуй,  станет  кривиться и  утверждать,  что  от
немытого венна псиной разит...
   Волкодаву случалось охранять самых разных людей,  мужчин и женщин, но
все больше в дороге.  Да и с такими важными особами,  как кнесинка, дела
он еще не имел.  Встать впереди,  у подлокотника кресла?..  Сейчас тебе.
Правый,  пожалуй,  своими руками придушит.  И  поди объясни ему,  что  с
телохранителем  чинами  считаться  -   как  с...  вот  именно,  с  серым
сторожевым псом, впереди хозяина, бывает, бегущим...
   До  улицы оружейников они  с  Тилорном добрались без хлопот,  если не
считать того, что все встречные вельхи им кланялись.
   - Здравствуй,  почтенный,  -  сказал  Волкодав,  входя  в  мастерскую
бронника.
   - И  тебе  поздорову,  венн,  -  ответил мастер Крапива,  русобородый
кряжистый середович.  -  Вчера я тебя ждал... Ладно, люди поведали. Цела
твоя нареченная, не продана. Идем, посмотришь.
   И  он  повел Волкодава во  двор,  куда  в  хорошую погоду выносили на
честный  солнечный  свет  продажные  брони.  Галирадские мастера  обычно
работали на  заказ,  но  в  нынешние времена все  чаще случалось,  что и
просто на торг.
   Доспех же здесь делали самый различный.  Кольчуги мелкого,  крупного,
плоского  и  двойного плетения и  даже  такие,  что  не  составлялись из
отдельных колец,  а  вязались  из  длинной  проволоки целиком.  Подобные
кольчуги было трудно чинить,  да  и  использовали их  не  для серьезного
дела,  а  больше покрасоваться.  Еще  во  дворе  у  мастера Крапивы были
выставлены дощатые брони: сплетенные из железных пластинок на ремешках и
иные,   на   сплошной  коже,   к   которой   пластинки  пришивались  или
приклепывались одним  краем  и  красиво  заходили одна  за  другую,  как
чешуйки на рыбе.  Многие воины считали их надежней кольчуг.  Волкодаву в
свое время приходилось пользоваться тем и другим.  Равно как и сражаться
с  соперниками,  облаченными  во  всевозможный доспех.  И,  если  бывала
возможность,  он  всему  предпочитал  полупудовую  веннскую  кольчугу  с
воротником в  ладонь и  рукавами до  локтя.  Такая отлично держала любой
случайный, скользящий удар и не стесняла движений. А прямого удара меча,
топора или  стрелы не  удержит и  литой нагрудник из  тех,  что  недавно
начали делать береговые сегваны, любители конного боя...
   Волкодав пришел за  кольчугой,  которую высмотрел себе еще позавчера.
Он тогда обошел почти все мастерские и  увидел ее чуть ли не в последней
по  счету,  но  уж  когда увидел -  едва  смог отвести взгляд.  Испросив
позволения,  он натянул через голову шуршащее вороненое кружево,  и  ему
показалось,  что плечи обхватили тяжелые дружеские руки.  Так, наверное,
его меч чувствовал себя в  ножнах,  сработанных старым Варохом.  Спереди
кольчуга простиралась на  полторы  пяди  ниже  промежности,  сзади  была
несколько покороче,  чтобы удобней сиделось в  седле.  Вот уж надежа так
надежа!.. Волкодав долго перебирал лоснящиеся кольца, заваренные наглухо
или  скрепленные крохотными заклепками,  обнаружил кое-где  следы умелой
починки и не нашел,  к чему бы придраться.  И работа, и качество металла
были бесскверны. Приснится, как меч, что-то расскажет...
   Совсем не  грех отдать за такую обе разбойничьи,  куда более жидкие и
без воротничков.  Только деревенский народ стращать, чтобы живей выносил
снедь и добро.
   Волкодав вытащил их из котомки -  серебристо сверкающие,  отчищенные,
отодранные от  ржавчины  и  остатков  засохшею кровяного налета.  Мастер
Крапива бегло  окинул  их  многоопытным глазом и  удовлетворенно кивнул.
Купцу или там путешественнику в дороге сгодятся.
   - По рукам? - с бьющимся сердцем спросил Волкодав.
   - По рукам.
   Волкодав еще подержал красавицу броню на ладонях, не торопясь прятать
в котомку.  Тилорн,  только сейчас появившийся из мастерской,  подошел к
нему  и  заинтересованно потянулся  потрогать,  но  в  последний  момент
отдернул пальцы:
   - Можно ? Волкодав улыбнулся:
   - Можно, не кусается.
   - Я думал,  мало ли,  верование какое-нибудь...