.  -  И Ане с Кетарном. Ты, говорят, неплохо
дерешься...
   - Может, и дерусь, - проворчал Волкодав.
   - Еще говорят,  будто ты  однажды обмолвился,  что тебя якобы женщина
многому научила...
   - Может, и научила.
   - Кто она была,  Волкодав?  Я  слышала,  где-то  за морями есть целый
народ воинственных женщин. Она была родом оттуда?
   Волкодав покачал головой.
   - Она  была жрицей Кан,  милосердной Богини Луны.  Богиню Кан чтут на
юге Вечной Степи...

   Это было давно. Целую жизнь назад. Ему едва исполнилось девятнадцать,
и  он  еще не вполне привык к  собственному лицу,  только что впервые за
много  лет  увиденному  в  зеркале.  Он  спускался  с  гор  на  равнину,
распростившись с  виллами -  Повелительницами Облаков,  отнявшими его  у
Мораны Смерти.  Он шел по узкой тропе, неся в тощем мешке хлеб и кожаную
бутыль с простоквашей,  и не особенно хорошо представлял себе,  куда эта
тропа его заведет.  Он твердо знал только,  где она кончится навсегда. У
берега Светыни. Над трупом кунса Винитария по прозвищу Людоед.
   Вот  так он  шел,  жмуря слезившиеся,  никак не  желавшие привыкать к
свету глаза,  когда Нелетучий Мыш зашипел и  беспокойно завозился у него
на плече. Потом впереди раздались человеческие голоса.
   Волкодав обогнул большую, убитую цветущим кустарником меловую скалу и
увидел впереди дорогу, а на дороге - троих человек.
   Одна  была  пожилая седовласая женщина в  серых шерстяных шароварах и
синей стеганой безрукавке, запахнутой не так, как было принято у веннов.
Она медленно пятилась,  держа в  руках посох,  а в сторонке смирно стоял
мышастого  цвета  ослик.  Волкодав  почему-то  сразу  решил,  что  ослик
принадлежал путешественнице.  А  прямо перед собой он увидел спины двоих
вооруженных  мужчин.  Один  держал  наготове  копье,  другой  -  длинный
топорик. Они подходили к женщине, громко переговариваясь по-саккаремски.
Волкодав выучил этот язык в руднике, но все же испытал легкое изумление,
обнаружив, что действительно понимает. Смысл их речей дошел до него лишь
в следующее мгновение.
   Двое дюжих молодчиков обменивались похабными замечаниями и советовали
женщине по-хорошему подарить им и ослика, и свою благосклонность. Тогда,
может, они позволят ей остаться жить.
   Потом  они   заметили,   что  женщина,   не   слушая,   любознательно
рассматривала что-то  у  них за спиной.  Волкодав бросил котомку,  издал
животное рычание и ринулся в бой.
   Он уже тогда был очень быстр.  И  очень силен.  И,  когда доходило до
драки, помышлял лишь о том, как бы убить, а не о том, как сохранить себе
жизнь. Все кончилось в считанные мгновения. В дорожной пыли валялись два
трупа,  а  Волкодав стоял на коленях,  зажимая ладонью распоротое плечо.
Прежде чем свалиться со  сломанной шеей,  один из  грабителей успел-таки
ударить его, и наконечник копья чиркнул по кости.
   Седовласая  женщина  между  тем   хладнокровнейшим  образом  оглядела
побоище, и Волкодав увидел досаду и огорчение у нее на лице. Она подошла
и спросила, остановившись над ним.
   "Зачем ты убил этих несчастных, малыш?"
   Широкоплечий "малыш" с  порядочной сединой в  бороде  смотрел на  нее
снизу вверх,  плохо понимая,  о чем речь.  Сперва его прохватил холодный
пот при мысли:  неужто случилось страшное и  он сдуру совершил то,  чего
больше всего  в  жизни боялся -  расправился с  неповинными?..  Но  нет,
свежая память о  только что  происшедшем свидетельствовала,  что  он  не
ошибся.
   "Ну... Как же, госпожа..." - выдавил он наконец.
   "Они еще  могли бы  образумиться и  понять,  что выбрали неправильный
путь,  -  укоризненно проговорила женщина.  -  Теперь они  ничего уже не
поймут. Зачем тебе понадобилось их убивать?"
   С  таким же  успехом она  могла бы  потребовать объяснений,  почему у
него, положим, две руки. А не пять и не шесть. Человеку, способному хотя
бы  задумать непотребство над  женщиной,  попросту незачем  было  дальше
жить. И все тут. На том стоял его мир.
   "Совсем дикий. И совсем глупыш, - вздохнула незнакомка. Потом велела:
- Ну давай, показывай, что ты там себе причинил".
   Волкодав  осторожно  разомкнул пальцы.  Из-под  руки  густо  побежала
кровь.
   "Зажми  и  сиди",  -  последовал строгий  приказ.  Женщина посвистала
ослику.  Тот  послушно подбежал,  семеня,  и  принялся кротко обнюхивать
обоих - Волкодава и Мыша. Женщина расстегнула переметную суму и вытащила
маленькую  коробочку.   Высыпав  себе   на   ладонь   толику  блестящего
бесцветного порошка,  она сжала сухонький кулачок, поднесла его ко рту и
нагнулась:
   "Убери руку..."
   Волкодав снял с раны ладонь.  Женщина резко дунула в кулак, и порошок
вылетел плотным облачком, глубоко проникнув в кровоточащую плоть.
   Венну  случалось  кропить  раны  вином,   случалось  и  прижигать  их
головней.  Он  думал,  что  уже испытал на  своей шкуре все,  что только
возможно,  но, оказывается, ошибся. Половина торса и вся рука до пальцев
попросту  отнялись.  Волкодав  не  закричал только  потому,  что  умение
терпеть было  едва ли  не  главной наукой,  усвоенной им  в  Самоцветных
горах.
   "...ласковый,   -   вновь   дошел   до   сознания  голос  незнакомки,
продолжавшей как ни  в  чем не  бывало что-то ему рассказывать.  -  Но я
берегу его для особенных случаев. Например, для рожениц".
   Волкодав разлепил губы и просипел:
   "Тебе видней, госпожа..."
   Порошок запер кровь и отвалился коркой,  оставив чистую рану. Женщина
смазала  ее  какой-то  пахучей черной  смолой,  потом  удивительно ловко
зашила. Четыре с лишним года спустя на этом месте был не очень заметный,
тонкий,  как  ниточка,  шрам,  который  не  мешал  двигаться руке  и  не
напоминал о себе даже перед ненастьем.
   Отдышавшись  немного,   Волкодав  забрал  оружие  убитых  и   деньги,
найденные в кошельках.  Оттащив тела в сторону от дороги, он развязал на
обоих тканые кушаки и принялся заваливать мертвых землей и камнями. Не в
первый и  не  в  последний раз  жизнь вынуждала ею  обойтись без обрядов
воинского очищения.  Но  если можно было хоть как-то обезопасить себя от
пришествия  мстительных  душ,  пренебрегать этим  не  стоило.  Вовсе  уж
последнее дело - бросать непогребенным тело врага...
   "Куда ты шел-то, малыш?" - спросила его женщина.
   "Сперва в Саккарем, госпожа", - сказал Волкодав.
   Пристальный взгляд карих глаз обежал его с головы до ног.
   "СПЕРВА в Саккарем!.. Что ж, полезай на ослика, я тебя провожу".
   Садиться на ослика Волкодав наотрез отказался.
   "Свалишься,   -   предрекла  женщина.  -  Двух  поприщ  не  пройдешь,
свалишься. Я же вижу, думаешь, я тебя сумею в седло взгромоздить?"
   Волкодав прошел два поприща. Потом, столько же. И еще.
   "Значит,   ты  идешь  СПЕРВА  в  Саккарем,  -  покачиваясь  на  спине
семенившего  ослика,   рассуждала  его  седовласая  спутница.  Она  была
любопытна,  как  Тилорн,  и  так  же  умела  беседовать одна  за  двоих,
постепенно вытягивая из неразговорчивого венна все, что ее интересовало.
И Мыш к ней, в точности как к Тилорну, сразу проникся полным доверием. -
Ты не похож ни на купца,  ни на странствующего мастерового, - продолжала
она. - Ни на... прости, но на воина ты тоже не очень похож. И кто только
додумался отправить тебя, малыш, одного и такого глупого через перевалы,
по опасной дороге?"
   Волкодав  долго  молчал,  потом,  отчаявшись найти  правильные слова,
мотнул головой в сторону снежных вершин, горевших в розовом небе:
   "Там...  люди были.  Разные.  Где родня, сказывали друг другу. Вот...
навестить хочу, про кого знаю..."
   "Там - это где?" - спросила женщина.
   "В Самоцветных горах, госпожа", - сказал Волкодав.
   Она  внимательно посмотрела на  него,  кивнула и  долго  ехала молча,
что-то обдумывая.
   "Слышал ли  ты  об  Идущих Вслед За Луной?  -  заговорила она погодя.
Волкодав кивнул,  и она фыркнула:  -  Тогда я вовсе не понимаю, что тебе
понадобилось соваться..."
   Загадка  разрешилась через  несколько  дней,  когда  каменные  склоны
сменились холмами и  болотами зеленого Саккарема,  а  швы на плече венна
уже не грозили разойтись даже при резком движении.  Как-то вечером, пока
закипал  на  костре  котелок,  хрупкая  маленькая женщина,  посмеиваясь,
велела  Волкодаву схватить ее,  пырнуть  ножом  или  ударить.  Все,  что
угодно, на его усмотрение. И без поддавок.
   "Как те двое", - пояснила она.
   Венн,   привыкший  закованными  в   цепи  руками  ловить  в   темноте
стремительных крыс,   осторожно шагнул вперед...  Ему почти удалось.  Он
успел  слегка коснуться смуглого морщинистого запястья.  И  сразу что-то
случилось,  он  не  понял,  что  именно.  Земля опрокинулась под ногами,
словно  половица-ловушка.  Волкодав  увидел  свои  ступни,  задранные  к
небесам,  и только тогда земля встала на место,  властно притянув к себе
его тело.
   "Не зашибся?" - весело спросила жрица Богини Кан....

   - У этих жриц заведено странствовать,  -  сказал Волкодав.  - Лечить,
учить... А чтобы безоружные женщины живыми возвращались домой, их Богиня
даровала своим ученицам Искусство.  Кан-киро веддаарди лургва... "Именем
Богини,  да  правит миром Любовь".  Мать Кендарат стала вразумлять меня.
Она бы и теперь меня вон в те кусты зашвырнула.
   Эртан смерила его недоверчивым взглядом:
   - Тебя? Старушка?.. Волкодав ответил что думал:
   - Она мудра,  а я глуп. Если бы она оказалась у вас в Ключинке вместо
меня,  она  бы  так  повернула дело,  что  Лучезаровы олухи руки  бы  ей
целовали и умоляли простить. А я что?.. Только кости ломать...
   Эртан хмыкнула:
   - Тоже иной раз полезно бывает...
   - Может,   и  полезно,  -  кивнул  Волкодав.  -  Только  Кан-Кендарат
говорила:  покалечишь врага,  он  еще больше озлобится.  А  надо,  чтобы
совесть проснулась. Она это умела. Я - нет. А это и есть совершенство.
   Эртан задумчиво помотала головой.
   - Жрица!  -  пробормотала она затем. - Совершенство!.. По мне, голову
оторвать все же верней!
   - По мне,  тоже,  -  сказал Волкодав.  - Вот потому я и не победил бы
Мать Кендарат.
   Пока шли к  лагерю,  Эртан все расспрашивала венна о  кан-киро,  и он
понял,  что не  далее как на следующем привале у  него появится еще одна
ученица.  Вельхинке только не  верилось,  что с  помощью этого искусства
можно одолеть человека крупнее и сильнее себя.  И даже нескольких сразу.
Доводы Волкодава особого впечатления на  нее не  производили.  Вероятно,
оттого,  что он  и  без всяких ухищрений,  одним кулаком кого угодно мог
отправить на тот свет.
   - А  ты поди к кнесинке да ухвати ее покрепче за руку,  -  с усмешкой
посоветовал венн.  -  Ты ее в три раза сильней,  да и не знает она почти
ничего. Но ведь не удержишь.

   Волкодав спешил назад в становище, как обычно, боясь, не стряслось бы
чего в его отсутствие.  По возвращении,  однако,  выяснилось, что в пору
было  спасать  не  госпожу,   а   двоих  младших  телохранителей  -   от
разгневанной госпожи.
   Случилось то,  чего  и  ожидал Волкодав:  Елень  Глуздовна,  пока  не
стемнело,   собралась  за  грибами,   а   братья  Лихие,   на  посмешище
Лучезаровичам, ее не пускали.
   - Волкодав!..  -  чуть не плача от бессильной досады, бросилась она к
венну. Но Волкодав покачал головой.
   - Они правы,  государыня,  -  проговорил он  тихо.  Когда он  хотел в
чем-то  убедить рассерженного человека,  он всегда говорил тихо.  По его
наблюдениям,  это заставляло прислушаться.  А  прислушиваться,  в  то же
время продолжая кипеть, затруднительно. - Место здесь глухое, неведомое,
да и  слава за ним дурная,  -  продолжал Волкодав.  -  Мало ли кто из-за
дерева кинется.
   У кнесинки еще жарче зацвели на щеках малиновые разводы:
   - А вы трое на что?.. У ж не силой ли меня удерживать станете?..
   - Лучше не  принуждай к  тому,  госпожа,  -  без  тени  улыбки сказал
Волкодав. Подумал и добавил: - Вот приедем, будешь вольна меня в три шеи
вытолкать и ни денежки не заплатить. А пока едем, стану тебя беречь.
   При  словах "вот  приедем" с  лица  кнесинки,  словно по  волшебству,
сбежал  гневный румянец.  Бросив наземь приготовленную корзину,  девушка
скрылась в шатре. Нянька поспешила следом за ней. Волкодав прислушался и
вскоре различил сдавленное всхлипывание,  доносившееся изнутри. Кнесинка
плакала.
   Волкодав тоскливо задумался о том,  хорошо ли он поступил,  не дав ей
потешить  душу  грибами.  И  решил,  что  все-таки  был  прав.  Не  дело
разгуливать по лесам,  когда кто-то на тебя затеял охоту. А обида все же
не та, чтобы помирать от нее.
   Еще он  подумал,  что уже не  раз и  не  два,  сидя ночью,  слышал из
палатки кнесинки точно такой плач. Почему-то ему всегда вспоминалось при
этом,  как она хваталась за его руки тогда в Галираде, в день покрывания
лица.

   Некоторое время  спустя  Волкодав  сидел  у  костра  Аптахара  и  вел
разговор с ратниками-сегванами.
   - Что ты будешь делать,  Аптахар,  -  спросил он,  - если нынче ночью
кто-нибудь на нас нападет?
   Сегван поскреб пятерней в кудрявой седеющей бороде:
   - А с чего ты взял,  венн,  что на нас нападут?  Кто-то из стражников
помоложе, видно, наслышанный о похождениях Аптахара, засмеялся:
   - Опять  летучая мышь  беспокоится?  Это  успело стать  чем-то  вроде
семейной шутки и многих насмешило, но Волкодав не улыбнулся. Он сказал:
   - Я сам не хочу, чтобы нападали. Но если вдруг?
   - Если да кабы,  -  проворчал Аптахар.  Сняв с огня,  он протянул ему
большую лепешку,  поджаренную по-сегвански,  с луком и шкварками.  Потом
пожал плечами: - Станем делать что скажут.
   - А некому будет сказать? - не отставал Волкодав. - Вот мы тут сидим,
а из болота полезли?..
   Лучезар,  первый  воевода  походников,  вправду вел  себя  словно  на
безобидной прогулке близ города.  Устраиваясь на  ночлег,  он ни разу не
утруждал себя подробными распоряжениями,  кому куда бежать и что делать,
ЕСЛИ...
   - Да ну тебя к ночи с такими-то разговорами!  -  досадливо отмахнулся
Аптахар.  -  Накликать решил?..  Расскажи мне  лучше про  эту вельхинку,
Эртан. Может, мне к ней присвататься? Для сына, а?..
   Волкодав усмехнулся углом рта:
   - Присвататься-то  можно,  только не  начала бы  она вам с  ним какие
приемы показывать...
   Вот  это уже точно была семейная шутка,  и  Аптахар захохотал во  все
горло.
   - Мы с Эртан,  -  переставая улыбаться,  сказал Волкодав,  -  тут все
думали, как оградить госпожу, если вправду полезут.
   - Ты бы к витязям с этим,  -  посоветовал один из сегванов. - Мы что!
Не больно нас спрашивали.
   - На витязей надежда,  как на синий лед,  - вздохнул венн. - Вот что.
Мы с ней наверху холма старое святилище нашли. Стены каменные... Как раз
вон  в  той  стороне.  Эртан своих вельхов там обещала устроить...  Если
ночью кто зашумит, я кнесинку за руку цап и сразу туда.
   - А мы прикроем, - кивнул Аптахар. - Я стрельцов выставлю.
   - Еще, - сказал Волкодав. - При государыне служанки, нянька и лекарь,
и она их не бросит. Одних девок семеро, а нас, телохранителей, трое...
   Если по совести, в основном за этим он к Аптахару и шел. Саму по себе
кнесинку он и в одиночку выдернул бы из-под носа у каких угодно убийц. И
уволок в  такую  чащу,  что  там  его  даже  местные уроженцы никогда не
сыскали бы без собак.  А с собаками -  и подавно.  Но стоило представить
себе  несчастных девчонок,  оставленных посреди  леса  на  потеху  лютым
насильникам... испуганно и бестолково мечущихся, гибнущих...
   Волкодав    посмотрел,     как    разглаживали    усы    широкоплечие
красавцы-сегваны, как они нетерпеливо ерзали на своих местах у костра, и
понял,  что зашел с нужного конца. Служанки у государыни были все как на
подбор пригожие, быстроглазые и смешливые. Ясное дело, молодые воины все
время  искали случая подмигнуть девушкам,  перекинуться шуткой,  а  если
повезет,  так и  чмокнуть какую-нибудь в  румяную щеку.  Но  до  сих пор
подобное если и происходило, то разве что у лесного ручья или в укромном
уголке ключинского тына.  О  том,  чтобы ночь  напролет торчать у  шатра
кнесинки и болтать со служанками на глазах у бдительной бабки,  не могло
быть  и   речи.   Зато  теперь!..   Попробуй  кто   прогони!..   Старший
телохранитель позволил!
   Волкодав  вернулся  к  походному  жилищу  своей  госпожи  и,  наказав
Лихославу разбудить себя на  закате,  забрался под повозку,  закутался в
теплый плащ и  немедленно уснул.  Густой мягкий мех грел и  ласкал тело.
Случись надобность,  Волкодав точно так же спал бы хоть голым: жизнь его
к  чему только не приучила.  Но если была возможность,  венн предпочитал
спать по-человечески, в тепле и уюте.
   Он уже задремал, когда под повозку бесшумно влетел Мыш. Покрутившись,
ушастый зверек повис кверху лапками на каком-то выступе днища. Спать ему
не хотелось, но всякому, кто надумает обижать Волкодава, придется сперва
иметь дело с ним!
   Венн  проснулся,  когда  Око  Богов  коснулось  туманного  горизонта,
готовясь уйти  за  Кайеранские топи,  за  едва  видимые  вдали  острова.
Лихослав и Лихобор шепотом спорили возле повозки,  обсуждая, пора будить
наставника или  пускай  еще  немного поспит.  Мыш  приподнимал голову  и
раздраженно шипел на обоих.  Волкодав вылез наружу и  стряхнул с  одежды
травинки. Зверек тотчас вспорхнул ему на плечо.

   Без мехового плаща сразу показалось холодно.  Волкодав пошел в  обход
становища,  отмечая про  себя,  что многие на  всякий случай обвели свои
палатки охранительными кругами.  Тилорн, наверное, сейчас же объяснил бы
ему  и  всем  любопытным,  почему люди самых разных вер  так  единодушно
полагались на  оберегающую силу  круга.  Очень  могло быть,  сказал себе
Волкодав,  что,  выслушав  объяснения,  народы  проявили бы  не  меньшее
единодушие, сговорившись намылить шею ученому.
   Как  бы  то  ни  было,   сольвенны  чертили  круги  ножами,   сегваны
выкладывали их камешками,  а  вельхи -  веревками из конского волоса,  и
разница на  этом кончалась.  Пока еще  не  стемнело,  в  круге оставляли
проход.  Когда все угомонятся и отправятся спать, проходы замкнут. И это
тоже все делали одинаково,  так что Тилорн - почем знать! - возможно, не
сильно и ошибался...
   Лагерь раскинулся на лесистом каменном взлобке привольно и  беспечно,
люди поставили палатки кому где больше полюбилось.
   Плохо. Очень плохо.
   Волкодав еще раз посмотрел на солнце,  почти уже канувшее в болота, и
твердо решил про себя:  быть беде.  Он  не родился ясновидцем и  события
предугадывать не умел.  Но нюх на опасность, присущий травленым зверям и
битым каторжникам, его еще ни разу не подводил.
   Когда  он  вернулся к  шатру кнесинки,  там  было  людно.  Сегванские
стражники держали слово. Добрый десяток плечистых светловолосых молодцов
уже вовсю развлекал служанок, пуще прежнего похорошевших от неожиданного
мужского внимания.  Возле  входа  сидел  на  своем  кожаном ящике лекарь
Иллад,  казавшийся еще  дородней из-за  меховой безрукавки.  Халисунец с
многозначительным видом  осматривал руку  долговязого сегвана  с  лицом,
сплошь облепленным веснушками.  Рука была крепкая,  весьма мускулистая ,
и,  если Волкодав еще не ослеп,  совершенно здоровая. Так что ощупывание
якобы больного места происходило в  основном ради  сольвеннской девушки,
трепетно ожидавшей, чтобы лекарь вынес приговор ее новому другу. Девушку
звали Варея,  и  все сходились на  том,  что госпожа подыщет ей хорошего
мужа,  может быть,  даже не совсем из простых.  Уж верно,  какого-нибудь
купца или молодого ремесленника, рано ставшего мастером. Варея, любимица
кнесинки, была удивительно похожа на нее и лицом, и статью. Вот и теперь
она облачилась ради дорогих гостей в красивое платье,  которое со своего
плеча подарила ей  государыня.  А  задумают шить  кнесинке новый наряд -
станут примерять его на Варею, чтобы госпожу лишний раз не беспокоить...
   Сама Елень Глуздовна вдвоем с Эртан расположилась у костра.  Кнесинка
и воительница играли в ножички, и Волкодав обратил внимание: Эртан, судя