Риг приветствовал кнесинку и  ее  свиту почти теми же словами,  что и
Кетарн прежде него.  И тоже не стал, как это было заведено у сольвеннов,
виниться перед владетельными гостями за  свою  мнимую скудость.  В  этом
вельхи и венны были близки.  Те и другие считали, что вошедшему под кров
важна хозяйская честь,  а не богатство,  а значит, и прощения просить не
за что.
   Впрочем,  достаток  в  погосте  определенно водился.  Кнесинке отвели
целый  просторный двор  с  большим домом,  круглым амбаром,  поднятым на
столбики от мышей,  и баней под берегом, у самой воды. Все это выглядело
только что выстроенным, новеньким, добротным и чистым, и солома на крыше
еще не успела потерять свежего блеска, - сияла, как золото.
   - В  день,  когда ты,  бан-риона,  из дому выехала,  последние охапки
вязали,  -  улыбаясь, пояснил риг. - А вчера утром только обжили. Первой
вселишься,  Глуздовна,  так сделай милость,  благослови,  чтобы и другие
после тебя горя не знали.
   - Кто же будет здесь жить после сестры? - поинтересовался Лучезар.
   - У нас в деревне как осень,  так свадьбы, воевода, - ответил Кесан и
сразу перевел разговор на другое,  а  в голосе его Волкодаву послышалась
некая сдержанная осторожность и даже опаска.
   Что нужно путнику после дальней дороги? Отдых, еда и питье, но прежде
всего,  конечно,  доброе омовение.  Слуги взялись таскать вещи в дом,  а
старая нянька с  доверенной девушкой повели кнесинку в  баню -  веселить
тело душистыми вениками, распаренными над квасом.
   Телохранители устроились поодаль, но так, что мимо них к бане было не
подойти.
   Ратники и  Лучезаровы воины распрягали коней,  натягивали за  внешним
тыном палатки,  стаскивали несвежие рубахи, с руганью и хохотом поливали
друг дружку стылой,  уже осенней водой,  от  которой на коже разгорались
жаркие пятна.  Подростки-вельхи ходили за статными воинами след в  след,
охотно  помогали устраиваться,  просили подержать кольчугу,  со  знанием
дела  рассматривали и  ласкали коней.  Взрослые парни  не  без  ревности
косились на пришлых.  Малышня и девушки угощали мужчин пивом и домашними
пирожками,  те  отдаривали нарочно  сбереженными галирадскими пряниками.
Кое у кого -  особенно,  конечно,  у вельхов, - здесь были друзья и даже
родня, так что вельхский отряд попросту разобрали ночевать по домам.
   Кнесинка еще мылась,  когда Волкодав увидел на тропинке шедшего к ним
Кетарна.
   - Хорошо вам здесь сидеть,  мужи бан-рионы,  -  сказал сын рига и сел
рядом, ловко поджав скрещенные ноги.
   Вельхи не очень-то признавали лавки и скамьи,  с малолетства привыкая
сидеть на полу, на подстилках и шкурах. Братья Лихие сразу присмотрелись
к  кинжалу на  поясе молодца.  Позолоченная рукоять была сделана в  виде
фигурки человека с  руками,  воздетыми над головой.  Человечек словно бы
сидел на торце лезвия,  как на древесном пеньке.  Кетарн явно гордился и
красовался добрым оружием.  Признав в  Волкодаве старшего из  троих,  он
обратился к нему:
   - Ты,  наверное,  великий воин и из хорошего рода, раз не отходишь от
госпожи.  Прости, если я ни разу не видел тебя в покоях, где пируют ваши
витязи. Как зовут тебя люди?
   Венн спокойно ответил:
   - Люди зовут меня Волкодавом,  и я не витязь.  Государыне было угодно
сделать меня своим телохранителем, и только потому я все время при ней.
   - Твое лицо украшено шрамами,  -  продолжал Кетарн.  - Много ли голов
привез ты с поля у Трех Холмов?
   - Я не сражался там,  сын рига,  - сказал Волкодав. Судя по выражению
лица молодого вельха,  он делил людей на две части,  между которыми ни в
чем не было равенства:  на тех,  кто бился в  знаменитом сражении,  и на
тех,  кто  там  не  был.  И  этим  последним незачем было  даже пытаться
заслужить его уважение.
   - А я думал, ты герой, - вырвалось у него.
   - Не  всем быть героями,  -  по-прежнему спокойно проговорил венн.  -
Хватит и того, что ты по-геройски вернулся с добычей и головами. Разве у
вас не принято, чтобы младший сын оставался хранить дом?
   Кетарн кивнул:
   - Это  так.  Но  мой  отец сказал,  что  для  мужей нашего рода позор
оставаться в живых,  когда может погибнуть страна и лучшие в ней.  А ты,
значит,  тоже младший сын и  сидел дома при матери?  Или...  тогда уже у
какой-нибудь достойной женщины хлеб ел?
   Во  дни  битвы  у  Трех  Холмов Серому Псу  оставались еще  месяцы до
поединка, давшего ему имя.
   - Я  был  далеко,  -  сказал Волкодав.  В  это время Кетарна окликнул
рыжеусый Мал-Гона, старшина вельхского отряда.
   - Подойди сюда, сын рига!
   Кетарн оглянулся на него и остался сидеть.
   - Я  старше тебя,  и род мой не хуже!  -  рявкнул галирадец.  -  Кому
сказано, подойди!
   Прозвучало это с  немалой властностью,  так что молодой вельх счел за
лучшее подняться и  подойти.  Мал-Гона отвел его в сторону и принялся за
что-то  строго выговаривать парню.  Волкодав не  слышал их  беседы,  его
слуха достигло только одно слово: "Аркатнейл".
   - Волкодав, а ты бывал в настоящем бою? - обратился к нему Лихобор.
   Венн   усмехнулся.   Мальчишкам  отчаянно   хотелось  видеть   своего
наставника героем. Он спросил:
   - В настоящем, это в каком?
   - Ну... - замялся отрок. - Это когда... войско... много народу...
   - Бывал, - сказал Волкодав.
   - И... как? - жадно спросил Лихобор. Волкодав пожал плечами и коротко
ответил:
   - Страшно.
   Близнецы переглянулись, и уже Лихослав подал голос:
   - А сколько тебе было лет, когда ты впервые убил врага?
   Ему самому еще не случалось отнимать вражеской жизни, и он считал это
постыдным.
   - Двенадцать, - сказал Волкодав.

   Вечером затеяли состязания колесниц.
   О  том,  что  такие  ристалища устраивали нередко,  свидетельствовала
нарочно  отведенная дорожка,  замкнутая в  кольцо.  Она  была  огорожена
земляным  валиком  и  до  каменной твердости выбита  конскими копытами и
множеством  промчавшихся  колес.   Перестань  ею  пользоваться,   и  еще
несколько лет не захочет расти здесь трава.
   Близнецам еще не доводилось видеть вельхские скачки, и Волкодав решил
дать им послабление.  Отпустил обоих вопить и  свистеть вместе с толпой.
Не  сделай  он  этого,  братьям все  равно  трудно было  бы  унять  свое
любопытство, а от таких телохранителей толку как от козла молока.
   Самого Волкодава ристалище не особенно занимало. Он стоял у почетного
сиденья кнесинки, сложив на груди руки, и ему было наплевать, что скажут
вельхи по поводу кольчуги, казавшейся из кожаных рукавов.
   Вот рявкнули трубы,  и  с места сорвались сразу три колесницы.  Кони,
раззадоренные не меньше хозяев,  пластались в  бешеном беге.  С колесниц
были сняты щиты,  назначенные прикрывать воина в  бою от копий и  стрел.
Остались  небольшие  площадки,   сами  размером  в  боевой  щит,  только
поместиться воину и  вознице.  Казалось подвигом просто устоять на таком
пятачке,   не  свалившись  под  колеса  соперников.  Однако  бесстрашным
возницам и  того  было  мало -  они  вскакивали цепкими босыми ногами на
самое дышло и  бегали по нему от комля до крюка,  крича в  ухо коням.  У
вельхов  Ключинки не  было  принято  охаживать верных  скакунов горячими
плетками.   Люди,   почитавшие  Каплону,  Богиню  Коней,  полагали,  что
священное животное само выбирает,  кому служить. А значит, и к службе ею
надо не принуждать, а побуждать любовью и лаской.
   К  улюлюканью зрителей примешался хохот,  когда за взрослыми лошадьми
увязался не в меру ретивый жеребенок.
   - Боевым конем будет,  - с улыбкой предрек риг, обращаясь к кнесинке,
с которой рядом сидел.
   Волкодав, занятый толпой зрителей, за исходом скачек почти не следил.
И  лишь когда выигравший возница,  взмыленный не  меньше своих скакунов,
подошел к почетным местам вождей,  он увидел, что это был не победитель,
а  победительница.  Рослая,  статная,  сероглазая девка с пышным ворохом
иссиня-черных  кудрей.  Волосы  у  нее  были  острижены до  плеч,  почти
по-мужски.  Луговые вельхи  завели  этот  обычай  опять-таки  со  времен
Последней войны,  когда их девушки поднимали оружие на равных с парнями,
отстаивая будущее народа.
   Волкодав смотрел на  молодую вельхинку,  принимавшую из  рук кнесинки
серебряный,  с  зеленой эмалью головной венчик галирадский работы,  и  в
который раз поражался про себя многообразию девичьей красы. Он вспоминал
Ниилит и  пробовал мысленно поставить ее  рядом  с  этими  двумя.  Дикий
котенок.  Лебедь.  И соколица. Чернокудрую легко было представить себе в
кольчуге и  шлеме,  с  боевым копьем в  крепкой руке.  Гордая,  сильная,
смелая.  Вполне способная оборонить себя и других. Такая, какой захотела
стать кнесинка, но вряд ли когда-нибудь станет...
   Словно  подслушав  его  мысли,  победительница примяла  мокрые  кудри
подаренным венчиком,  повернулась к  соплеменникам -  и  вдруг испустила
боевой клич,  да такой переливчатый и звонкий, что его подхватила толпа,
а упряжные кони откликнулись ржанием.
   Так-то оно так, подумалось Волкодаву. Пусть женщина делает то, что ей
больше нравится.  Но для того,  чтобы совать голову под топор,  все-таки
существуют мужчины.
   Снова ринулись три  колесницы,  и  на  сей  раз первым прибыл Кетарн.
Волкодав весьма  удивился бы,  позволь  он  кому-нибудь  себя  обогнать.
Молодому жениху положено быть первым парнем во  всем.  У  него в  глазах
огонь,  а  за спиной крылья.  Встанет гора на пути,  он и  гору свернет,
только бы улыбнулась невеста.
   Ему  кнесинка,   посоветовавшись  с  ригом,   тоже  подарила  женское
украшение.  Ожерелье из бус,  синих,  красных и позолоченных,  отлитых в
мастерской стекловара Остея. Кетарн принял награду и с торжеством потряс
ею над головой,  показывая односельчанам.  Можно было не сомневаться,  у
кого на шее нынче же вечером заблестит славное ожерелье.
   - А что,  бан-риона!  -  вдруг смело сказал Кетарн, обращаясь к Елень
Глуздовне.  -  Не  пожелает  ли  кто  из  твоих  людей  испытать  удачу,
состязаясь с  нами в каком-нибудь искусстве?  Может,  твой телохранитель
соскучился, охраняя тебя от друзей?
   При этом он в упор смотрел на Волкодава.  Риг нахмурился, недовольный
дерзостью сына, но кнесинка тоже оглянулась на венна и спросила его:
   - Не хочешь поразмяться, Волкодав? Он невозмутимо ответил;
   - Нет, государыня, не хочу.
   Кетарн смерил его взглядом,  ясно говорившим: от человека, привыкшего
смирно  сидеть  дома,   пока  другие  дерутся,  иного  ответа  ждать  не
приходится. И отошел.
   - Моя сестра наняла в  охранники воина,  который не очень заботится о
своей чести, - хмыкнул Лучезар, сидевший по левую руку старейшины.
   "Зато заботится о  том,  чтобы я  была жива и  здорова",  -  могла бы
ответить кнесинка,  но не ответила. Наверное, подумал Волкодав, она тоже
считала,  что  недостаточно отчаянный  телохранитель не  возвышал  ее  в
глазах подданных. Впрочем, она и этого не произнесла вслух.

   Вечером  устроили  пир  в  круглом,   крытом  косматой  соломой  доме
старейшины.  На глинобитном полу расстелили ковры,  сшитые из нескольких
волчьих шкур до  того ловко,  что  получалось подобие одного непомерного
зверя.  Входя,  гости и  свои  первым долгом приветствовали отца  рига -
седоголового древнего старика, давным-давно уже сложившего с себя тяжкое
звание старейшины.  Он  был еще вполне тверд разумом,  но шумное веселье
быстро утомило его, и плечистые внуки под руки увели дедушку отдыхать.
   Волкодав с  двоими подопечными устроился за  спиной кнесинки.  Вельхи
были  горячим  народом и  на  пирах,  напробовавшись хмельного,  нередко
принимались  соперничать.   Здесь,   в  Ключинке,   случилась  один  раз
поножовщина,  приведшая к  гибели  двоих  молодых удальцов;  с  тех  пор
всякому,   у   кого  еще  не  было  женатого  внука,   оружие  на  пирах
возбранялось.   Волкодав  и   близнецы,   пользуясь  своей   привилегией
телохранителей,  сидели с  мечами.  И они же были единственными,  кто не
брал в  рот хмельного.  Волкодав люто запретил братьям Лихим далее пиво.
Не  говоря уже о  вине,  от которого при ясной вроде бы голове почему-то
отказывались ходить ноги.  И  о  меде,  от  которого при  надежных ногах
путались мысли и заплетался язык. Сам Волкодав к выпивке был равнодушен.
Близнецы вздыхали и завидовали гостям,  но запрет был понятен,  и они не
роптали.
   В  начале пира  вельхи почти в  открытую проезжались по  поводу троих
вооруженных мужчин,  которых  бан-рионе  неизвестно  зачем  понадобилось
держать подле себя. И которые к тому же блюли совершенно неприличную, по
их мнению,  трезвость.  Близнецы, наученные наставником, и тем более сам
Волкодав на подковырки никак не отзывались.  И в конце концов хозяева от
них  отстали,  кажется,  порешив  считать  телохранителей  чем-то  вроде
сторожевых псов, не стоящих особого внимания.
   Спасибо и на том,  что кормили их, в отличие от псов, не объедками, а
честной едой.
   Напитки здесь по обычаю разносили женщины.  Вельхи считали подношение
медов  немалым  искусством,  требующим сосредоточения и  мастерства.  То
одна, то другая красавица проходила между пирующими со жбаном и костяным
черпачком,  улыбаясь в  ответ на восторженные похвалы мужчин и временами
ловко уворачиваясь от чьих-нибудь слишком пылких объятий.
   Волкодав неторопливо жевал  пирожок  с  грибами и  время  от  времени
косился на Кетарна,  сидевшего вдвоем с Ане возле стены.  Он видел,  как
молодой воин подтолкнул локтем подругу,  таинственно шепча что-то  ей на
ухо и  кивая в  его сторону.  Не  иначе,  затевал какую-то каверзу.  Ане
послушно поднялась,  подошла  к  низкому  столику  возле  входа,  сплошь
заставленному ковшами  и  кувшинами.  Выбрала  один,  вооружилась резным
черпачком и направилась к Волкодаву и братьям.
   Венн залюбовался тем,  как она держала кувшин: на ладони под донышко,
не  давая глиняным запотевшим бокам коснуться ни  тонкой льняной рубахи,
щедро вышитой на груди, ни загорелой, обнаженной выше локтя руки.
   - Утолите жажду, воители, - проговорила Ане по-вельхски. Сольвеннской
и  тем более веннской речью она не владела.  И  от боязни,  что гости не
поймут и обидятся, залилась румянцем - ярким и быстрым, каким Боги часто
награждают рыжеволосых.
   - Воистину наши кружки пусты,  -  ответил Волкодав на  языке западных
вельхов. - Не случится ли так, что твои руки наполнят их, кайлинь-ог?
   Девушка  покраснела  еще  жарче.  Кайлинь-ог  означало  невеста.  Она
сказала:
   - Об этом и бывает уговор между хозяевами и гостями.
   Плавным движением она  окунула в  кувшин  длинный,  слегка  изогнутый
остроконечный черпачок,  выточенный из  цельного клыка какого-то  зверя,
годившегося в прадедушки всем тиграм Мономатаны.
   Угощение,  должно быть принято и отведано,  иначе ты враг, а не друг.
Волкодав подставил кружку,  и  в нее полился...  добрый квас,  пахнувший
сладкими ржаными  сухарями.  Кетарн,  надобно полагать,  просил  невесту
совсем не о том, но она распорядилась по своему усмотрению.
   Она налила квасу близнецам, и Волкодав спросил ее:
   - Не доведется ли тебе посидеть рядом с нами под крышей этого дома?
   От такого приглашения тоже нельзя отказываться,  и Кетарн мог сколько
угодно ерзать и злиться на смятой шкуре возле стены.  Ане поджала ноги и
села против Волкодава.  Любой вельх был способен просидеть так полдня. В
отличие от  Лихослава и  Лихобора,  успевших до зуда намозолить жилистые
зады.
   Мало  кто  назвал  бы   Ане  красавицей,   но   Волкодаву  она  очень
понравилась.  Круглолицая,  милая,  какая-то удивительно домашняя.  И  с
этаким  добрым  лукавством в  карих  глазах,  которым,  похоже,  еще  не
случалось отражать ни страдания, ни страха.
   - От кого ты охраняешь бан-риону здесь, среди друзей? - спросила она.
Она  заметила  внимательный  взгляд  Волкодава,   без  устали  обегавший
пирующих.
   Венн подумал и ответил:
   - От чужого человека, который мог бы пробраться на праздник и учинить
госпоже вред, а вам обиду.
   - Ты,  наверное,  долго жил среди вельхов,  -  сказала девушка.  - Ты
беседуешь, как один из нас.
   - У  меня  были  друзья вельхи,  кайлинь-ог,  -  ответил Волкодав.  И
коснулся ладонью ее руки,  державшей кувшин.  - Добро тебе за подношение
напитка и за то, что украсила наш пир.
   Женщины мудрее мужчин,  думал  он,  глядя в  спину невесте,  идущей к
своему жениху.  Женщина не станет задирать гостя и допытываться, в какой
такой  пьяной  драке  ему  распороли  лицо,   если  он   не   сподобился
хоробрствоватъ у Трех Холмов...
   Еще он видел,  как смотрел Кетарн на подходившую к  нему Ане,  и  как
раздражение таяло и сползало с его липа, изгоняемое неудержимой улыбкой.
   В  самый  разгар  пира  четверо  здоровенных молодцов втащили снаружи
огромное деревянное блюдо.  На блюде покоился кабан,  целиком зажаренный
над углями.  Вельхи считали вепревину пищей мужественных героев, главным
и  самым  лакомым  кушаньем,  достойным  венчать  праздничное торжество.
Волкодав не  особенно удивился,  услышав,  что кабана добыл не кто иной,
как Кетарн. Этого только следовало ожидать.
   Блюдо  торжественно поставили перед кнесинкой и  вручили ей  большой,
старинного  вида,   начищенный  бронзовый  нож.   Пускай  бан-риона   по
справедливости разделит вепря и сама вручит первую долю -  сочный ломоть
окорока - лучшему из героев, сидящих здесь на пиру.
   На  взгляд  Волкодава,   не  требовалось  провидческого  дара,  чтобы
определить этого лучшего из  лучших сразу и  без  ошибки.  Кто был нынче
первым парнем в Ключинке, кого так и распирала буйная удаль, кто из кожи
вон лез, доказывая свое мужество себе и другим?..
   Кнесинка о чем-то тихо спросила Кесана рига, тот так же тихо ответил.
Елень  Глуздовна ловко  выкроила из  дымящейся туши  драгоценный кусок и
высоко подняла его, проткнув ножом:
   - Верно ли,  что не найдется здесь никого, чья правда духа сравнялась
бы с правдой Кетарна, сына Кесана и Горрах?
   Половина ключинских вельхов сейчас же взвилась на ноги с воплем:
   - Не найдется!
   Другая половина приподняла крышу дружным ревом:
   - Найдется!
   Наступал долгожданный миг,  начиналась излюбленная потеха - сравнение
мужей.  Состязание,  которое до  следующего праздника будет  у  всех  на
устах.  Сто лет назад сравнение мужей заканчивалось,  бывало,  и кровью.
Теперь  люди  поумнели  и  ограничивались словесной перепалкой,  а  если
доходило до потасовок, так только на кулаках.
   Ревнивые  парни  и  молодые  мужчины  принялись  наперебой вспоминать
Кетарну  всякие  недостатки  и  прегрешения,  делавшие  его,  по  мнению
спорщиков,  недостойным первого куска из рук бан-рионы. Друзья Кетарна и
сам он усаживали хулителей на место,  одного за другим срезая смешными и
ядовитыми замечаниями.
   - Не  тебе порочить Кетарна:  все  видели,  как на  тебя жена тряпкой
замахивалась!
   - Не  тебе разевать рот  на  первый кусок,  ты  на  празднике Коней в
бочонке с пивом топился... Недовольные не сдавались:
   - От  тебя,  Кетарн,  с  самого рождения не  было проку,  -  поднялся
светлоусый,  очень похожий на Ане воин с  мускулистыми руками,  обвитыми
синими лентами татуировки.  -  Не помнишь небось, как перевернул на себя
котелок с  кипятком и твоя почтенная мать носила тебя в хлев -  сажать в
свежий коровий навоз?  Ты,  по-моему, так еще и не отмылся как следует с
того разу...
   - Спроси у своей сестры, Ферадах! Только ли зад он тогда ошпарил или,
может, еще что-нибудь? - со смехом подал голос сидевший подле него.
   Ферадах.  Брат девчонки,  отметил про себя Волкодав.  Рыжеволосая Ане
вновь покраснела и  спрятала в  ладонях вспыхнувшие щеки.  За  ее жениха
заступилась чернокудрая Эртан, та самая, что выиграла скачку колесниц:
   - Уж  ты-то  помолчал бы,  Ферадах!  Не  тебе  порочить смелого мужа,
который и тогда уже, говорят, не пикнул, пока ему лечили ожоги. Зато ты,
как  рассказывал мне  твой досточтимый отец,  мальчиком боялся подойти к
малине, потому что рядом стояли ульи и пчелы тебя жалили!
   Когда  на