Хочешь,  чужестранец, после пира я
покажу тебе земляные яблоки и все про них расскажу?
     Польщенный Эврих, загораясь, приподнялся с подушек:
     - Благодарю тебя, добрая красавица, и почту за великую...
     Однако судьбе было угодно, чтобы  любовный сговор, к немалому сожалению
арранта,  так и остался  невысказанным.  Вождь  Элдаг поднялся  на  ноги,  и
женщина поспешила прочь, исчезнув за кругом сидевших мужчин.
     Элдаг держал в руках особенную лепешку. Она была во всем подобна прочим
хлебцам, только в поперечнике - добрых полтора локтя.
     - Братья  истинные  итигулы, - прозвучал голос вождЯ. -  Сегодня,  если
Отец Небо попустит вернуться невредимыми нашим молодым храбрецам, нас станет
на  одного больше. А если  кто-то из юношей удалится ликовать среди пращуров
над вершиной Харан Киира, все равно эта убыль окажется не столь заметна. Ибо
сегодня  от  одного хлеба с  квар-итигулами  будет вкушать  новый  росток на
могучем стволе нашего  племени - Йарра, сын Йарана Ящерицы,  моего  младшего
брата. Подойди сюда, брату-чадо!
     Йарра  выбежал  вперед  и немедленно опустился перед вождем все в ту же
позу почтения. Старейшая потянулась к  нему, обнюхала, потом лизнула в щеку.
Народ загудел:
     люди узрели доброе предзнаменование. Элдаг отломил кусочек лепешки,  не
спеша прожевал  и запил из длинного, извитого  рога. Потом отломил такой  же
кусочек и дал его Йарре с рук, точно младенцу:
     - Отныне этот  юный воин  будет  сидеть вместе со всеми и  держать свою
долю  во  всем, что  пошлет  нам  Отец  Неба,  будь  то праведный урожай или
смертельная битва с врагами... По праву старшего брата я беру дитя  Йарана в
свой род и нарекаю своим собственным сыном. Завтра  же будет поставлено пиво
и выкроен  башмак  наследования, и  когда все  будет готово, мы совершим над
сыном   Йарана  полный  обряд.  Он  будет  наследовать  мне  после  сыновей,
родившихся от моего семени до нынешнего дня!..
     Двое  гостей ждали  одобрительных  криков,  гулких  ударов  обнаженными
клинками в щиты. Ничего подобного не последовало. Итигулы молча и разом, как
один человек, трижды поклонились вождю, признавая и чтя его решение.
     - Приблизьтесь, благородные чужестранцы, - продолжал Элдаг, обращаясь к
венну с аррантом. Эврих, а за ним и Волкодав послушно поднялись и замерли на
коленях перед  вождем. - Вкусите от  нашего хлеба, -  торжественно продолжал
Элдаг, -  ибо  люди,  даровавшие племени  нового воина, не должны оставаться
чужими у очага  итигулов. Отведайте  же с  нами святого  дара Земли и Небес,
чтобы кровь, текущая в наших жилах, отныне объединила свой ток!
     Ученый аррант  первым  принял  из рук вождя румяный край очень  вкусной
лепешки и запил  его  из  рога белой жидкостью,  оказавшейся козьим молоком.
Позже настанет черед и для хмельного,  но козье молоко  считалось у итигулов
священным  напитком. Каждый  горец с  младенчества слышал о том,  как пращур
племени некогда умирал на бесплодных камнях и непременно  погиб бы, не успев
дать  начало  итигульскому роду, не пошли ему  Отец  Небо  ласковую  рогатую
кормилицу с выменем, полным целебного молока.
     Волкодав в свою  очередь  отведал  хлеба  и  молока, и что-то дрожало в
давно   очерствевшей   душе.   Ему   поневоле   вспомнилось   несостоявшееся
побратимство с Аптахаром. Где ж было знать три года назад, что Хозяйка Судеб
приведет побрататься  с  целым  народом!..  Теперь у меня есть родственники,
сказал себе венн. Не только псы меня за своего теперь признают...
     Старейшая подняла  голову,  улыбаясь ему  во  всю  пасть,  и приветливо
застучала хвостом.
     Уже внесли  печеную  баранью голову,  и  вождь Элдаг  принялся отрезать
кусочки  полупрозрачного уха,  по старшинству раздавая  их пировавшим, когда
снаружи  начался  какой-то переполох.  Волкодав  заметил,  как многие  сразу
потянулись к оружию: что там, уж не враги ли?.. Но в криках, доносившихся со
двора, было лишь яростное торжество.
     -  Наши юноши  возвратились, -  сказал пожилой итигул, сидевший рядом с
гостями. - И, похоже, Отец Небо ниспослал им удачу!
     Как вскорости выяснилось,  удача была такова,  что  не  за стыд  даже и
вломиться с нею прямо в  пиршественный  покой. Распахнулись двери, и  внутрь
общинного  дома ввалилось пятеро  парней. Они еще не успели  стереть  с  лиц
смесь  жира и сажи, помогающую  незаметно  красться  в ночи,  так что взгляд
выделял только зубы и сверкающие глаза, но по голосам, по движениям Волкодав
тотчас определил:
     все  пятеро были ровесниками тем неудачливым  шанским юнцам, которых он
оставил "поспать" где-то  за перевалом.  То  есть такими же сосунками лет по
пятнадцать.  Которым  бы  слушаться бабок  и  матерей и по  пятам ходить  за
старшими братьями и отцами, постигая мужскую науку...
     Четверо тащили  на  плечах  толстый  шест.  Прочная  жердь  скрипела  и
прогибалась  под тяжестью  большого мешка.  Время от  времени  мешок слабо и
неуклюже трепыхался: ни дать ни взять в  нем несли большую овцу, связанную к
тому же. Но когда парни с видимым облегчением сбросили свою ношу на каменный
пол, вскрик из мешка раздался вполне человеческий.
     Это  был  голос  женщины.  Беспомощной  и  жестоко  страдающей.  Эврих,
холодея, оглянулся на Волкодава.  Венн жевал  кусок лепешки,  с любопытством
наблюдая за юнцами, и по  его лицу решительно невозможно было что-то сказать
о его истинных чувствах.
     Вожак  возвратившейся пятерки тем временем припал на колени возле мешка
и торопливо распутал  веревку, стягивавшую горловину. Один из  его товарищей
несильно пнул ворочавшийся сверток  сапожком: вылезай, мол. Пленница должной
расторопности не проявила, и тогда  парни подхватили мешок  за  углы,  и под
раскаты всеобщего хохота на пол вывалилась женщина.
     Невысокая, не слишком молоденькая, измученная и растрепанная.
     И с огромным животом, готовым вот-вот выпустить в мир младенца.
     Женщина  затравленно  озиралась,   помимо  разума  прикрывая   ладонями
беззащитное  чрево.  Потом  неожиданно  выпрямилась,  справляясь   с  собой,
опустила руки и подняла подбородок с таким видом, словно не она находилась в
плену, а,  наоборот, ей самой предстояло решать  судьбы  врагов,  наконец-то
угодивших к ней на расправу.
     Эврих снова заметил подле себя гибкую красавицу, обещавшую показать ему
земляные яблоки, и спросил:
     - Не вразумишь ли чужестранца, моя госпожа, что это за женщину принесли
в мешке ваши юные воины, и почему все так радуются ее появлению?
     Горянка охотно пояснила:
     - Это  Раг,  сестра Лагима, предводителя шанов. Взгляни, как хорошо она
держится! Не плачет, не просит  пощадить ее  или ублюдка, которым собиралась
порадовать  мужа. Надеюсь, она не  утратит мужества  до рассвета, когда Отец
Небо увидит ее смерть.  Мы, итигулы, считаем,  что это совсем  не  забавно -
пытать малодушных врагов. Только  смелого врага можно убить так, чтобы потом
было что вспомнить!
     Эврих заставил себя улыбнуться и поблагодарил:
     - Спасибо, красавица.
     Мысль о том, что он едва не отправился с нею смотреть диковинный земной
плод и,  вполне  вероятно, мог  бы удостоиться ее  женской  благосклонности,
внезапно  внушила  ему  животное  омерзение. Он  улучил  мгновение  и  снова
покосился  на Волкодава. Волкодав невозмутимо ел. Вот только Старейшая время
от времени поглядывала на него, словно ожидая приказа.
     Вождь Элдаг опять поднялся на ноги, и опять в длинном доме разом стихли
все разговоры, крики и шум.
     - Внемлите, чужестранцы! - проговорил вождь. -  Я думал, ваше появление
с  сыном моего  брата принесло нам удачу. Я  ошибался! Трижды великая  удача
вступила сегодня под кров итигулов! Ибо Отец Небо, приблизивший нас к Своему
престолу, позволяет нам  истребить дочь врага и  с  нею всех  тех,  кого она
могла бы родить на погибель истинному итигульскому корню!..
     Он смотрел  на пленницу и указывал на  нее  пальцем. Раг подняла темные
глаза  и выдержала его взгляд с величием, достойным царицы. И внезапно Эврих
с  удивительной  легкостью  представил себе точно  такой  же  дом, только  в
шанской деревне, взятого в плен Элдага и эту женщину, с ликованием слушающую
страшные слова произносимого над ним  приговора. Да,  именно так  все и было
бы,  распорядись по-иному здешние Боги. Эврих  вдруг  осознал, что побасенки
Иарры  о лютой жестокости шанов были истинной правдой. От начала и до конца.
Дело  только  в том, что  и шаны могли бы  наговорить  о своих ненавистниках
точно такого же.
     И это тоже было бы правдой. От начала и до конца...
     Ох как мудр был Наставник: "Не  верь, когда тебе  рассказывают о вражде
двух народов и один предстает мужественным страдальцем,  а другой - сплошным
семенем негодяев! Начнешь разбираться, и оба окажутся хороши..."
     - Завтра будет праздник, - продолжал тем временем Элдаг. - И жертвенный
пир, дабы пращуры,  взирающие с вершины Харан Кипра, могли вкусить от нашего
ликования. А покуда  бык не освежеван и не собрана его  кровь,  пусть-ка эта
шанская шлюха стоит здесь и наблюдает за радостью,  которую принесла под наш
кров!
     Молодые воины, доставившие пленницу,  тут же подхватили ее, вытащили на
середину погашенного очага,  расплели  свисавшие цепи и  за руки привязали к
ним женщину. Она восприняла возню юнцов с таким  видом, словно происходившее
вовсе  не  имело  к  ней  отношения.  Эврих  же  с  какой-  то окончательной
обреченностью подумал о том, как  несправедлива судьба. Они-то с  Волкодавом
надеялись отдохнуть  у  горцев  несколько дней в  сытости и  тепле, а  потом
двинуться  дальше - в  Тин-Вилену.  Может,  даже и  с  вооруженным  отрядом,
снаряженным  благодарными  итигулами. То есть они  с венном из каких  только
передряг  уже не выкручивались, но  плохо ли путешественнику,  когда в чужой
стране  его охраняет местный  народ?.. Ученый аррант  успел  размечтаться  о
легком и приятном странствии через  Заоблачный кряж и о том, какими  главами
он украсит на досуге свои  "Дополнения", в которые, к слову сказать, он даже
и встречу со Всадником пока еще не смог как следует занести...
     И  вот  теперь  ничего  этого  не будет.  Ни  беззаботной  поездки,  ни
упоительной работы  над книгой, и  это еще  при самом  благоприятном исходе.
Если же рассуждать трезво, все скорее всего кончится сразу  и  навсегда. Ибо
отстоять Раг не удастся ни вооруженной рукой, ни с помощью всего красноречия
лобастых мудрецов  Силиона.  Люди, у  которых  на  уме  резня до  последнего
человека,  редко слушаются разумных речей. А жить дальше,  сделав вид, будто
не  заметил,  как  здесь замучили  женщину... притом еще  и  беременную... и
сколько угодно тверди себе, что она и сама, дай только случай, своими руками
пытала бы своих нынешних палачей...
     Вот и  делай  выбор. Точно такой,  о  каком, волнуясь,  читал раньше  в
героических сказаниях  великих предшественников. Читал, мечтая о подвигах, у
себя  дома в  благополучной Верхней  Аррантиаде,  и  хотелось перенестись за
ровные линии строчек, туда, где принимались достойные  песен решения и выбор
оплачивался кровью. Ну вот и настал он,  твой час.  Только в сказаниях  дело
обычно происходило  не в Богами забытых деревушках крохотного народца, а под
стенами блистательных городов прошлого. И речь шла самое меньшее о царствах,
а не о какой-то впервые увиденной женщине, которая, даже если  случится чудо
и ее удастся вызволить, сама, того и гляди, от родов помрет...
     Веселье,  с  появлением  пленницы ставшее ощутимо  грозным,  шло  своим
чередом. Итигулы поглощали ароматное жареное мясо, лепешки и зелень, запивая
добрую  снедь  немереным  количеством  хмельного напитка, приготовленного из
сквашенного молока. Эвриху кусок не лез в горло.  Он с  трудом принудил себя
сжевать пол-лепешки: дивный вкус  хлеба,  испеченного  из "земляных  яблок",
казался ему кощунственным. Что  же касается напитка, он как-то подозрительно
быстро причинил легкий хмель, и молодой аррант, заметив его  коварство, стал
подносить рог к губам больше для виду.
     - Что-то ты  плохо  ешь и пьешь, уважаемый гость, -  тут же обратился к
нему усатый сосед. - Не  нравится угощение? Или у вас, мягкотелых обитателей
равнин, животы болят от настоящей еды, достойной мужчин?
     Он  доброжелательно  улыбался  - только не сердись,  мол, на  дружескую
подначку,  - но  Эврих  усмотрел  в  словах горца  некую  настороженность  и
ответил:
     -  Ваше   угощение  прекрасно   настолько  же,   насколько  несравненны
красавицы,  его подающие.  Увы, мой желудок  в  самом деле нередко  подводит
меня, когда я пытаюсь воздать должное лакомствам, для него непривычным. Быть
может, в дальнейшем, когда я несколько у вас обживусь...
     Он  давно  усвоил:  лучший  способ  рассеять  чужую  подозрительность -
позволить над собой посмеяться.  Однако  отделаться от  соседа оказалось  не
так-то просто.
     -  А твой слуга почему  не ест и не пьет? - спросил итигул. - УЖ он-то,
насколько я вижу, мужик - из катапульты не прошибешь?
     Эврих давно знал о равнодушии  Волкодава к выпивке и  про себя полагал,
что венн, не слишком привычный к хмельному, попросту не умеет пить.  Сам  он
подтрунивал  над спутником при  каждом удобном случае,  но  давать повод для
этого стороннему человеку было нехорошо. Эврих помнил,  как обидел Волкодава
на кондарском торгу. Повторять не хотелось.
     -  О-о, -  развел  руками аррант, -  этого  человека  даже  уважение  к
хозяевам дома не заставит делать то,  что не кажется ему правильным. Я нанял
его в телохранители, уважаемый, ибо  мало ли  что может случиться  в дальнем
пути  с безобидным собирателем мудрости вроде меня. Он, правда, отказывается
таскать мою  поклажу и во все сует нос, но службу исправляет отменно. Даже и
теперь, когда мы наслаждаемся гостеприимством друзей, он боится отяжелеть от
еды и напитков и не устеречь какую-нибудь опасность...
     Итигул   с  уважением   посмотрел   на  Волкодава,   проворчал   что-то
одобрительное и с расспросами больше не приставал. Видно, здешним жителям не
требовалось особых объяснений, что такое бдительность... Поразмыслив  на сей
счет, Эврих в свою очередь обратился к соседу:
     - Скажи мне, почтенный...  Ваш пир прекрасен, но  не  получится ли, что
шаны - воистину да исторгнется их имя из разговоров мужей! - явятся отбивать
свою родственницу,  а ваши воины,  отведавшие  благородного  напитка,  столь
бурно веселящего кровь...
     - Тебе не о чем беспокоиться, аррант! - захохотал итигул. - То,  что ты
видишь, - это не пир, полпира! Вот завтра, когда мы казним шанскую блудницу,
и в самом деле будет на что посмотреть. Но даже если каждый из нас  вольет в
себя  по целому бурдюку, как это пристойно мужчине,  какой враг доберется до
нас, пока деревню стерегут вот эти собачки?..
     И   он   с   силой   похлопал  по  боку   большого  мохнатого   кобеля,
принюхивавшегося к костям с обрезками мяса.
     Эврих положил на ладонь кусочек баранины:
     - Можно ли  мне его угостить? Итигул чмокнул губами, привлекая внимание
пса, и сказал ему, указывая на Эвриха:
     - Свой!
     Утавегу  вежливо качнул  пышным  хвостом,  обнюхал сперва  руку,  потом
угощение  и  наконец  взял  мясо. Сделал он  это без жадности, скорее как бы
исполняя долг учтивости по отношению к гостю. Зубы у него были страшенные.
     Женщина по имени Раг неподвижно  стояла  посередине погашенного  очага.
Эврих не  видел, чтобы она хотя бы переминалась с ноги на ногу. Или пыталась
пошевелить  руками,  поднятыми  над  головой.   Такое  беспощадное  мужество
наверняка недешево ей  обходилось,  но шанка явно  не желала выказывать даже
малейших признаков слабости. Гибель - ужасная гибель - была неминуема, и она
это знала. И  собиралась хранить ледяное достоинство.  До тех пор, пока  это
будет в человеческих силах...
     За спинами  взрослых  итигулов  вертелись  дети  - от  едва выучившихся
ходить до подростков с уже пробившимися  усами. Они слушали разговоры мужчин
и время от времени стайками  подлетали  к  Раг, чтобы, приплясывая, радостно
объяснить пленнице,  что именно ожидало ее назавтра.  Женщина не удостаивала
их вниманием  и  не произносила ни слова. Когда  в  кругу ребятни, корчившей
рожи и дергавшей Раг за одежду, появился Йарра и начал  веселиться вместе со
всеми, Эврих ощутил, как болезненно сжалось слева в груди. Вот так, мысленно
сказал он себе.  Вот так. Видно, парень сделал тот выбор,  о котором говорил
ему Волкодав...
     - Пусть подойдут  новые братья, еще утром бывшие для нас чужестранцами!
- прозвучал голос вождя.
     Эврих  немедленно  поднялся на зов и увидел, как в двух  шагах  от него
встает  Волкодав.  Вдвоем  они  приблизились  к  почетному  месту   и  снова
преклонили колени.
     -  Ты  со  своим спутником доставил  мне нового  воина и наследника,  -
обратился к арранту Элдаг. - И я усматриваю особый знак Отца Небо в том, что
именно  сегодня  Ему  было угодно  позволить  нам  отомстить  нашим  врагам.
Скажите,  новые   братья,   каким  деянием  или   подарком  я  мог   бы  вас
отблагодарить?
     Судя  по раскрасневшимся скулам и блестящим глазам, он выпил немало, но
голос и движения рук оставались уверенными, и можно было не сомневаться, что
разум вождя был светел и трезв.
     Эврих   набрал   побольше  воздуха  в  грудь...   О  Прекраснейшая,  ты
милосердна!.. Сделай же, чтобы у меня получилось...
     - Государь мой, щедро взысканный Богами предводитель храбрецов и хозяин
поднебесной твердыни! - ответствовал он без запинки.  - Чего может  пожелать
скромный ученый, не  помышляющий ни о каких земных благах, кроме возможности
добавить еще одну крупицу к своим познаниям о чудесах этого мира? Под кровом
твоего дома, государь мой, живет немало отменных рассказчиков,  способных, я
думаю, поведать мне немало такого,  о чем я  прежде и не догадывался. Но все
эти благородные итигулы, о которых я говорю,  волею Отца Небо пребудут здесь
и завтра, и еще много дней, так что, если ты позволишь мне их расспросить, у
нас  будет в  избытке времени для благословенной беседы.  Однако, пресветлый
вождь,  ты  без  сомнения знаешь, что  Боги премудрости велели нам,  ученым,
пристально  наблюдать не только орлиный полет,  но и возню ничтожных червей,
роющихся  в падали. К  тому же наша вера  гласит:  желая  наилучшим  образом
оттенить доблесть героев, найди  достойные слова для их недругов... Так вот,
под кровом твоего дома, славный предводитель,  я  усматриваю некий  источник
сведений о врагах итигулов, о тех,  чье имя  должно  несомненно исчезнуть из
разговоров мужей. Я дерзаю говорить об этом источнике, государь, только лишь
потому, что назавтра у меня уже не будет возможности прибегнуть к нему...
     Тут Эврих позволил себе улыбнуться, и  ответный  смех итигулов наполнил
его сердце надеждой.
     -  Лучшим  подарком  было  бы для меня, -  продолжал он, - если  бы  по
окончании пира ты позволил отвести пленницу в тот чертог, где поселят меня и
моего телохранителя. Я расспросил  бы эту ничтожную о ее народе и записал бы
рассказ,  дабы  те,  кому  случится  прочитать  мою книгу,  не  сомневались:
квар-итигулы воистину великие воины,  раз  уж они  посрамляют  столь сильных
врагов...
     Он чувствовал,  как  ползли по  вискам  предательские капельки пота,  и
только  молился:  пускай  Элдаг  припишет  это  жару  огня,  сытной  пище  и
выпивке!..  Боги  Небесной  Горы  услышали его молитву,  -  не  зря,  знать,
духовные наставники  древности  советовали  жаждущим возвышения уединяться в
горах. Вождь Элдаг посмотрел сперва  на него, потом на рослого телохранителя
- и неожиданно расхохотался:
     - Странными гостями благословляет меня Отец  Небо! Взгляните,  итигулы,
на  этих  обитателей  равнин!  Вместо того чтобы  до  рассвета  наслаждаться
объятиями наших  красавиц,  они предпочитают беседовать  неизвестно  о чем с
безобразной,  как жаба,  шанской  грязнухой,  которая, того гляди, еще родит
свое