енно  решить,  что  на  плот
затесался еще один из  числа поклонявшихся Моране Смерти.  Но если так -
что  тот  предпримет?  Попробует зарезать Дунгорма?  Чуть-чуть  подрежет
уголок шатра и  раскурит у  отверстия крохотную кадильницу,  наполненную
зельем без вкуса и  запаха,  способного предупредить?..  Пустит в  дырку
хорька,  обученного перегрызать спящему  горло?..  Волкодав даже  смутно
припомнил,  что  у  одного из  велиморцев был-таки  при  себе  маленький
любимец.  ...Или просто подберется ко входу и оставит на бревнах полоски
клейкою яда,  убивающего даже сквозь одежду, даже сквозь толстые подошвы
сапог?..
   А  может,  человек этот  вовсе ни  в  чем  не  виновен и  просто ищет
укромного местечка, недоступного порывам холодного ветра?
   Волкодав посмотрел,  как летели редкие снежинки,  падавшие на бревна.
Нет, не то. Ветер дул совсем с другой стороны.
   Венн вытянул нож из  ножен,  перехватил его для броска и  стал ждать.
Надо было, наверное, вскочить и попытаться взять убийцу живьем, но этого
он  себе сейчас позволить не мог.  Едва затянувшиеся раны через два шага
уложили бы его наповал. А закричишь, поднимешь тревогу - и поди попробуй
потом что-нибудь докажи.  Поклонники Смерти как раз и славились тем, что
никто не мог заподозрить в них убийц, пока не поймал с поличным. Значит,
оставалось только ждать. И молиться, чтобы не было слишком поздно.
   Время  тянулось медленно.  Человек то  придвигался к  палатке еще  на
вершок, то надолго замирал в неподвижности. Он тоже умел ждать. Волкодав
не спускал с него глаз.  Когда неизвестный оказался в полуаршине от угла
палатки,  из-под  мехового одеяла появились руки и  осторожно потянулись
вперед.  Венн,  которого убийца  в  этот  момент  видеть не  мог,  резко
приподнялся и сел, и в морозном воздухе свистнул брошенный нож. Волкодав
до  последнего  страшился  расправиться  с   неповинным.   Тяжелый  нож,
способный расколоть череп,  всего  лишь  пригвоздил к  бревнам  одну  из
тянувшихся  рук.  И  только  услышав  глухой  звук  втыкающегося лезвия,
Волкодав закричал.  Закричал во все горло,  зовя караульных.  Он заранее
знал,  во что обойдется ему резкое движение и  этот крик.  И точно.  Под
ребра  словно  разом  воткнулось несколько стрел,  в  глазах  расплылась
чернота.  Но дело было сделано. Обнаруженный убийца уже вполовину не так
страшен.  А  захочет оправдаться,  пусть-ка  объяснит,  что  он  затевал
посреди ночи  возле палатки Дунгорма.  Ведь не  силой,  в  конце концов,
Волкодав его туда затащил.
   Испуганный Серко  взвился на  ноги.  Волкодав потерял опору и  тяжело
повалился навзничь, сокрушенный приступом кашля.
   Он  смутно слышал шум  всеобщего переполоха,  топот,  крики и  ржание
лошадей, а потом всплеск, словно в воду свалилось что-то тяжелое. Позже,
когда он отдышался,  ему рассказали: подраненный им человек выдернул нож
из  бревен и  собственного тела и,  не медля ни мгновения,  перебежал на
край плота,  туда,  где ближе был берег. Бросился в темную ночную воду и
поплыл.  Воины стреляли ему вслед,  и кое-кто божился, будто слышал, как
стрела втыкается в  плоть.  Но никто не мог с уверенностью сказать,  что
сталось с  убийцей.  Действительно ли  его отыскали в  темноте случайные
стрелы, или отняла силы ледяная вода, или все-таки встретил спасительный
берег - осталось неизвестным.
   Еще некоторое время после этого Мыш с пронзительными воплями гонял по
плоту небольшого зверька,  гибкого и  зубастого,  уже одевшегося в белую
зимнюю шубку.  Ласка то пряталась,  забиваясь в  щели и  под настил,  то
взвивалась  пружиной,   пытаясь  достать  крылатого  недруга.   Мыш   не
отваживался схватиться со  свирепой маленькой хищницей,  способной,  как
известно,  забраться в  ухо  лосю и  закусать его  насмерть.  Он  просто
неотступно висел у  ласки над  головой и  истошно орал.  Пока наконец та
гибким прыжком не вскочила на крайнее бревно плота и  не уплыла вслед за
хозяином,  по-змеиному извиваясь в  черной воде,  шершавой от  падающего
снега...

   Люди  на  плоту  ходили  как  потерянные.  Особенно  Дунгорм:  ночной
душегуб,   как  выяснилось,  таился  среди  его  велиморцев.  Утром  они
недосчитались одного воина,  далеко не новичка в отряде.  Все его знали,
все  радовались  веселым  побасенкам,  которые  он  был  великий  мастер
рассказывать.
   Все  знали  и  его  любимицу ласку.  Кое-кто  даже  начал коситься на
Волкодава. Но потом стали вспоминать пропавшего и вспомнили, что близкой
дружбы,  как бывает у воинов, с ним никто не водил. Никто не был с ним в
бане:  он  всегда мылся один,  объясняя это обычаем своего народа.  А  у
ласки  было  страшноватое обыкновение  ночью  бегать  по  телам  спящих,
щекотать мордочкой шеи...
   - Кому теперь доверять?..  -  спрашивал Дунгорм,  и голос его дрожал.
Двуличие воина,  которого он  не первый год знал,  потрясло благородного
нарлака больше  угрозы гибели.  Даже  больше,  чем  страшное испытание у
Препоны, когда его собирались разорвать лошадьми.
   Посовещавшись,  велиморцы удалились в  конец плота.  Там они стали по
очереди  раздеваться догола.  Товарищи осматривали скинувшего одежду  от
макушки  до  пят,  разыскивая  на  теле  тайный  Знак  Огня,  вывернутый
наизнанку. Ни у кого ничего не нашли.
   Волкодав некоторое время  хмуро  бродил  по  плоту,  потом  подошел к
воительнице Эртан и попросил ее:
   - Ударь меня, пожалуйста, в живот кулаком. Только медленно.
   И  встал перед ней,  для чего-то закрыв глаза.  Эртан пожала плечами,
кашлянула,  и  ее  кулак  плавно  устремился вверх  и  вперед.  Кулаки у
вельхинки были,  понятно,  вдвое  меньше  мужских.  Но,  как  утверждали
успевшие их  отведать,  из-за своей малости они только били вдвое злей и
больней.  Волкодав,  не открывая глаз,  повернулся на носках,  пропуская
руку  девушки мимо  себя.  Левая  ладонь  догнала сжатый кулак  Эртан  и
обхватила его. Волкодав отшагнул в сторону и повернул пойманное запястье
к себе.
   - Ах ты..!  -  восхитилась предводительница, изворачиваясь и падая на
колено. - Это опять твое... как там называл?
   - Кан-киро, - напомнил Волкодав. - Да правит миром любовь.
   - Такой любви...  хм!  -  проворчала Эртан.  Она казалась венну самим
воплощением женственности.  Такими его народ видел своих Богинь. Женская
мощь и женская нежность. Грозная удаль и влекущая красота.
   - Не  торопился бы  ты,  -  посоветовала Эртан.  -  Поправься сперва.
Волкодав ответил:
   -    Станет он ждать, пока я поправлюсь.
   -    Он,  это кто? - спросила воительница. Волкодав прямо посмотрел ей в
глаза и сказал:
   -    Лучезар. Кому еще.
   -    Ты думаешь, он тебя?..
   -    Может,  и нет,  - вздохнул венн. - Но надо же знать, на что я нынче
гожусь.
   Эртан нахмурилась.  Волкодав знал:  она была не болтлива.  Она только
спросила:
   - А глаза жмурил зачем?
   Венн пожал плечами,  вернее,  одним левым плечом,  потому что  правым
шевелить было больно.
   - Это так,  -  сказал он. - Просто на случай, если вдруг ослепну, как
Декша. Меня с моей разбойничьей рожей в тестомесы вряд ли возьмут.
   В ту ночь,  в глухой час,  мимо плотов пронеслись развалины Людоедова
замка.  Еще через несколько суток снег по  берегам стал пропадать,  а  в
воздухе  повеяло морем.  И  вот  на  рассвете по  левую  руку  ненадолго
открылась знакомая заводь,  а  за нею,  над бережком,  -  поляна посреди
соснового леса. Здесь невозвратным солнечным летом кнесинка училась себя
защищать.  Нынче  день  занимался мглистый и  пасмурный,  и  прошло  еще
немалое время,  прежде чем  впереди замаячили деревянные башни стольного
Галирада.

   Кнес Глузд Несмеянович,  сопровождаемый боярами и народом,  сам вышел
встречать  бесславно  вернувшееся  посольство.   Светынь   возле   устья
разливалась чуть не на полторы версты и  текла неспешно,  величественно.
Волкодав видел,  как приблизился и  встал возле берега передний плот,  и
кнес обнял соступившего с него Лучезара, как отец обнимает любимого сына
после  долгой разлуки.  Подозрительному венну  это  показалось несколько
странным.  Винитар сам говорил,  что отправил с  голубем послание кнесу.
Сам Волкодав, конечно, того письма не читал, но догадывался, что молодой
кунс в  нем Лучезара излишне не восхвалял.  Надобно думать,  решил венн,
Левый тоже  вез  с  собой голубей и  тоже  написал письмо кнесу.  И  тот
предпочел поверить родственнику.  И вообще,  долетел ли голубь Винитара?
Лучезар ведь, кажется, и ловчего сокола с собой не забыл?..
   Тем  временем  его  глаза  проворно  обшаривали высыпавшую из  города
толпу.  Волкодав пытался рассмотреть знакомые лица,  волнуясь и виновато
вспоминая,  что  так  и  не  добрался в  берестяной книге  до  последней
страницы.  Ему  показалось,  будто за  цепью стражников (зачем,  кстати,
поставили стражу?..) мелькнули пепельные кудри Тилорна,  но тут их плот,
гоня  перед  собой  небольшую волну,  со  скрипом  и  шорохом наехал  на
песчаную прибрежную отмель.  Воины уже  крепко держали коней под  уздцы:
те,  стосковавшиеся по  надежной привычной земле,  ржали  и  готовы были
выпрыгивать  на   сушу  безо  всякого  порядка  и   чина,   хозяевам  на
посрамление.
   Вначале,  как  подобало знатному воину,  на  берег  сошел  со  своими
велиморцами  Дунгорм.   Потом  ступили  на  знакомый  обледенелый  песок
ратники.  Волкодав высадился с  плота одним из последних.  Едва он успел
поставить  ногу  на  сухое,   прозвучал  голос  кнеса,  обращавшегося  к
Лучезару, и венн вздрогнул: говорили о нем.
   - Как вышло,  что ты привез мерзавца не в цепях? - громко, чтобы знал
народ, спрашивал государь Глузд. Его простертая рука с вытянутым пальцем
указывала на Волкодава.
   Первой мыслью венна была мгновенная мысль о мече, висевшем за спиной.
Он  по-прежнему  носил  "ремешок  добрых  намерений" распущенным.  Благо
деревянную бирку со  знаком дозволения кнесинки у  него еще  не  отняли.
Даваться в  цепи  Волкодав не  собирался ни  при  каких обстоятельствах.
Пускай лучше убьют.  Следующая его мысль была о Тилорне и остальных. Что
будет с ними, если...
   Стражники,   возглавляемые  Бравлином,  неохотно  двинулись  к  нему,
замыкая круг. Они-то знали, что без боевых рукавиц его не возьмешь.
   - Эй, эй, вы там, не очень! - решительно вмешалась Эртан. Стражники с
большим   облегчением  остановились,   удивленно  разглядывая  красавицу
вельхинку в  старшинском,  почетном,  сияющем золотыми бляхами поясе.  А
Эртан,  сильной рукой отодвинув кого-то  из  них в  сторонку,  подошла к
Волкодаву и встала с ним рядом,  и за ней подтянулись ратники,  двадцать
шесть бывалых мужчин,  сами  почти все  -  бывшая галирадская стража.  -
Добро тебе.  государь Глузд Несмеянович,  много лет  жить  и  править на
земле твоих предков!  - отчетливо и звонко разнесся голос Эртан. - У нас
чтут твою правду вождя и  знают,  что  ты  никогда не  велишь наказывать
человека,  не  разобравшись как  следует!  Ты  и  твоя  дочь -  воистину
справедливые судьи!
   - Кто  такова?..  -  углом рта,  в  четверть голоса спросил ближников
кнес.
   - Девка драчливая из Ключинки,  никто замуж не берет,  так она к  нам
пристала, - презрительно скривил губы Лучезар. - С венном спит, говорят.
   Крут, стоявший справа от вождя, прогудел громче, чем следовало:
   - Это  Эртан,  дочь  Мохты  Быстрых  Ног  и  внучка  славного Киарана
Путешественника. Она была с тобой у Трех Холмов и похоронила там жениха.
   - Вот  как,  -  пробормотал  кнес,  присматриваясь к  воительнице.  И
спросил с  хмурой горечью,  но уже без былой грозы в голосе:  -  Мне вас
что, всех в поруб сажать?..
   Сквозь цепь стражников,  не  подумавших останавливать своего,  проник
Авдика. Он встал рядом с отцом и сказал:
   - Против родича я  даже за  тебя,  кнес,  не  пойду.  Его  взгляд все
скользил вверх-вниз по полупустому рукаву Аптахара.
   - Видишь,  сын,  вот я и отвоевался,  - сказал ему Аптахар. - Станешь
кормить? Не бросишь калеку? Авдика с обидой ответил:
   - За  что  срамишь при честном народе,  отец?  Тем временем кое-где в
толпе народа поднялся горестный плач.  Иные  из  горожан,  выбежавших на
берег,  не  доискались среди молодых ратников кто брата,  кто сына.  Те,
кому  повезло больше,  напирали на  тонкую цепь охраны,  стремясь скорее
обнять  спасшихся родственников,  утащить их  по  домам  мыть,  лечить и
расспрашивать.   Волкодав  высмотрел  наконец  среди   людского  прилива
Тилорна. Таких платиновых волос, как у мудреца, даже среди светлоголовых
сольвеннов и сегванов было наперечет.  Ниилит приподнималась на цыпочки,
выглядывая из-за его плеча.  Немного позже рядом с ними вынырнула голова
в золотистых тугих завитках.  Эврих. Деда Вароха с внучком они, конечно,
оставили дома.  Волкодав убедился,  что друзья заметили его,  и  коротко
кивнул. И ощутил в ответ, как незримая рука погладила его по щеке.
   Дунгорм  покинул  своих  велиморцев  и   подошел  туда,   где   стоял
галирадский правитель.
   - Государь,  - с поклоном обратился он к Глузду. - Позволь, государь,
от  имени моего господина и  от моего собственного уверить тебя,  что мы
вполне разделяем твою досаду и  скорбь и  так  же,  как  ты  сам,  горим
желанием покарать виноватых в случившемся.  Позволь,  однако,  спросить,
что именно подвигло тебя возложить столь страшную вину на  телохранителя
госпожи, именуемого Волкодавом?
   Суров был Глузд.  И нрав его,  по общему мнению,  отнюдь не улучшился
после гибели любимой жены.  Дивно ли,  что он готов был рвать и  метать,
утратив еще и  дочь!  Бывал он и  немилостив,  и  гневлив,  и  временами
тяжкосерден,  и на затрещину скор,  однако безвинных голов ни прежде, ни
теперь не рубил. Он буркнул:
   - Мой витязь и родственник,  которого я привык считать сыном, прислал
мне голубя с письмом. Там обо всем говорилось. Тебе этого не довольно?
   Дунгорм снова поклонился,  уважая волю и мнение кнеса. Но отступать и
не подумал. Он сказал:
   - Мой господин тоже отправил тебе голубя,  государь.  Я, недостойный,
по  мере  своего  разумения  помогал  благородному кунсу  составлять это
письмо,  и потому вышло так,  что я близко знаком с его содержанием.  И,
уверяю тебя,  государь, никаких обвинений против телохранителя госпожи в
нем  не  было!  Позволь  спросить  тебя,  получил  ли  ты  письмо  моего
господина?
   Сперва Волкодав увидел,  как отрицательно мотнул головой боярин Крут.
Потом услышал раздраженный ответ самого правителя;
   - Ничего я не получал!
   По  мнению венна,  всех лучше о  судьбе голубя мог бы поведать ловчий
сокол,  давно переваривший его  нежную плоть.  А  невесомый пепел письма
разнесли,  должно быть, веселые ветры, всегда дувшие по осени у Северных
Врат Потаенной Державы.
   - Мой господин,  - сказал Дунгорм, - хорошо представлял себе важность
того  письма  и  даже  предвидел,  что  по  дороге с  ним  может  что-то
произойти.  Ибо  несовершенен наш  мир,  и  происки Зла  в  нем нередки.
Поэтому благородный кунс снабдил меня полным списком письма,  заверенным
его рукой и печатью, хорошо знакомой тебе, государь. Вот оно! Со времени
отъезда я сохранял его на груди.
   Дунгорм расстегнул подбитый теплым мехом  камзол,  снял  через голову
плетеный шнурок и протянул кнесу ярко-красный цилиндрик из вощеной кожи.
И  Волкодав отчетливо понял,  к  чему  стремился подосланный среди  ночи
убийца. Он хотел забрать вот этот самый цилиндрик. И, вероятно, вместе с
жизнью  Дунгорма,  в  гибели которого были  бы  повинны опять-таки  они,
ратники.
   Кнес тем временем сломал желтую восковую печать,  вытащил и развернул
перевязанный цветными  тесемками  свиток.  Галирадцы  сдержанно  гудели,
ожидая,  чтобы правитель огласил приговор.  Кто-то  переживал за друзей.
Для прочих суд кнеса был чаемым развлечением.
   Прочтя первые же  несколько строчек,  Глузд  Несмеянович покосился на
Правого:
   - Читай и ты тоже.
   Седовласый великан дальнозорко сощурился через плечо государя.  Вождь
был на полторы головы меньше него.
   - И  что он  такого там понаписал...  -  проворчала Эртан.  Она очень
волновалась,  -  и  из-за  суда,  и  из-за непривычного еще старшинства,
которое кнес то ли признает, то ли, чего доброго, осмеет.
   - Правду, наверное, написал, - так же негромко ответил Волкодав.
   Государь кнес обычно принимал решения быстро.
   - Поди  сюда,  ты!..  -  сквозь зубы  велел он  Волкодаву.  Если венн
что-нибудь  понимал,  Глузд  Несмеянович люто  досадовал на  судьбу,  не
давшую тотчас сорвать ярость на подвернувшемся под руку висельнике. Но и
душой покривить галирадский кнес себе позволить не мог.
   Волкодаву не  слишком понравился его  тон,  но  делать  было  нечего,
подошел. Народ притих, ожидая, что будет.
   - Почему  по  моему  городу  с   развязанными  ножнами  шастаешь?   -
напустился на венна правитель.
   Волкодав чуть не  огрызнулся -  не город,  мол,  твой,  а  ты,  кнес,
городом призван на службу. Кабы еще путь-то не показали, если начнешь ни
за что людей обижать. Он, однако, воздержался и ответил так:
   - Мои ножны своей рукой развязала твоя дочь, государь. И ее изволения
никто еще не отменил.
   - Моей  дочери  с  нами  нет!  -  прорычал  кнес.  Волкодав  вспомнил
сапфировые глаза своего кровного врага и сказал:
   - Винитар отыщет госпожу,  кнес.  Не тот человек,  чтобы так легко ее
потерять.
   - Вот что,  - притопнул сапогом Глузд Несмеянович. - Мой зять тебя не
казнил,  и  мне не  пристало.  Но в  городе моем чтобы я  тебя больше не
видел. Пошел вон, говорю!
   Боярин  Крут,  недовольный решением вождя  и  близкого друга,  хмурил
косматые седые  брови.  Позже,  когда кнес  поостынет.  Правый,  как  то
нередко бывало,  попробует заговорить с ним и заставить смягчиться. Он и
теперь бы  вмешался,  да  знал  из  опыта -  помочь не  поможет,  только
навредит.
   Волкодав о намерениях боярина не знал. Да и знать не хотел. Он мрачно
сказал:
   - Не так, кнес!
   Мыш, сидевший у него на плече, угрожающе развернул крылья и зашипел.
   Глузд Несмеянович, казалось, сделался выше ростом:
   - Молчи!
   Волкодав ответил с угрюмой решимостью и так,  словно у него за спиной
была  не  кучка  потрепанных ратников,  а  войско  раза  в  три  поболее
галирадского:
   - А  ты  рот мне не  затыкай!  И  ноги о  мою честь тебе,  кнесу,  не
вытирать!  Я либо виноват,  либо прав!  Виноват если - руби голову. А не
виноват, так и из города гнать не моги!
   - Вот  видишь,  родич,  с  каким наглецом мне приходилось иметь дело,
пока я сестру в Велимор вез, - устало вздохнул Лучезар.
   - Венн дело говорит! - сказал Крут.
   - Может,  мне тебя еще и наградить,  телохранитель? - недобро щурясь,
спросил кнес.
   Волкодав смотрел на него не мигая. Он сказал:
   - Наградой мне было доверие кнесинки.  Ты лучше спроси своего боярина
хоть о том,  почему он так рвался везти госпожу через Сивур вперед всего
войска! На том берегу велиморцы поймали...
   - Ты на кого клеплешь,  безродный?  - перебил Глузд Несмеянович. - Ты
кто таков, чтобы витязя и родственника моего обвинять?
   - Государь... - начал Дунгорм, но Волкодав был вполне способен сам за
себя постоять.
   - Человек я!  -  сказал он,  по-прежнему глядя кнесу прямо в глаза. -
Богами создан, и Их справедливость надо мной простерта так же, как и над
тобой!
   Позже  он  вспоминал этот  разговор на  берегу и  дивился собственным
небывало  складным речам.  Тут  задумаешься,  то  ли  подстегнула умишко
нужда,  то ли кто незримо нашептывал в ухо.  Боги?  Тилорн? Прадедовский
меч?..
   - Государь,  -  сказал Дунгорм. - Переправа через Сивур происходила в
точности так,  как рассказывает венн.  Я сам свидетель тому. - Он обежал
глазами  тихо  переговаривавшихся ратников  и  добавил:  -  Есть  и  еще
свидетель. Добрый Аптахар был тогда старшиной над сегванским отрядом.
   Аптахар,  застигнутый  врасплох,  вскинул  голову,  шагнул  вперед  и
кивнул.  И,  кажется,  только потом  сообразил,  что  свидетельствовал в
пользу ненавистного венна. Дунгорм ж