л вперед...
     Паденье? Полет?..
     Пусть небо судит меня.



3. На третью ночь


     Когда Волкодав покинул ущелье и шел  назад, он почувствовал приближение
Отца Мужей и оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть его.
     Кого другого,  менее знакомого с повадками вилл, подобное зрелище могло
напугать не на шутку. Желтоглазый зверь с мордой пса и крыльями летучей мыши
беззвучно  плыл в  прозрачном  воздухе прямо на него, в  полураскрытой пасти
влажно   блестели  клыки.  Седовласый  всадник  сидел  выпрямившись,   поток
встречного воздуха  разглаживал  длинный  мех  шубы.  Он  не  стал  окликать
Волкодава,  не  помахал ему рукой.  Оба  были  мужчинами,  а  значит,  умели
обходиться без жестов и слов. Соплеменницы Волкодава могли бы еще посмеяться
и добавить, что мужское  немногословие происходило  в  основном  от неумения
обращаться со словами и заставлять их складно  выражать мысли... Да, подумал
венн. Дома любили посмеяться и пошутить...
     Мыш сорвался с его плеча и бросился догонять дальнего родственника. Он,
наверное,  не преодолел бы расстояний, которые легко  покрывал симуран, но в
коротком рывке не собирался уступать никому.
     Небесный  всадник  легко скользнул  над  самой землей, отворачивая мимо
лужайки, где происходило сражение. Волкодав последовал за  вождем. Ему всяко
не хотелось возвращаться к  мертвым телам.  Его народ полагал,  что о павшем
враге  следовало  позаботиться:  расстегнуть  одежду  и пояс,  позволяя душе
вылететь  без  помех, завалить останки камнями, чтобы не добралось зверье...
Пренебреги этим, и мертвые не скоро обретут покой, начнут вставать из могил,
шастать ночами в поисках погубителя...  А и  пусть себе  встают и  приходят.
Шестеро убитых не заслуживали того, чтобы называться врагами.
     Волкодав не чтил и не боялся их ни живыми, ни мертвыми.
     Следуя за Отцом  Мужей, он долго  лез на откосы, спускался с  обрывов и
прыгал  с  камня на  камень.  Возбуждение  битвы  неотвратимо  рассеивалось,
накатывала усталость, хотелось лечь и заснуть. Спустя время виллинский вождь
привел его  на берег ручья,  бежавшего с ледников и  прыгавшего водопадом  в
подставленные ладони скалы. В озерке плескался большой симуран, а его хозяин
сидел на берегу, присматривая за троими людьми. Один из троих был совершенно
гол и, судя  по всему,  зверски избит. В  чем, в  чем, а  в  побоях Волкодав
понимал толк. Наверное,  решил он,  это и есть тот парень из  наемников, что
пытался заступиться за виллу.  Похоже, молодой воин дрался отчаянно и умело,
но  против  шестерых все  же  не  выстоял. Люди,  которых  он  считал своими
соратниками, в конце концов свалили его  наземь и жестоко  били ногами. Чтоб
сдох или впредь жил  как все и поменьше кричал о  какой-то дурацкой воинской
чести...
     Второй  парень,  в  котором  Волкодав  сразу  узнал  Асгвайра,  особого
сопротивления явно оказать не сумел. А посему и отделался  легко: ему  всего
лишь  сломали  правую руку. На  руке белела  повязка. Виллы вправили кости и
полечили молодого  сегвана взглядом  и прикосновением, как это умели  только
они... да  еще  звездный бродяга Тилорн.  Через две  седмицы рука  будет как
новая.
     При виде Волкодава Асгвайр поднялся на ноги, хотел пойти навстречу,  но
почти сразу как-то присмирел  и остановился. А потом вдруг  поклонился  ему.
Волкодав невольно  задумался,  с  чего бы такое почтение.  Сделал  еще шаг и
сообразил: Асгвайр  уже прослышал о  его расправе над шестерыми. И  про себя
сопоставил ее  со вчерашней дружеской возней во  дворе. Тогда  он чувствовал
себя оскорбленным. Теперь ему оставалось только почтительно кланяться...
     Подле  избитого сидел  Эврих и держал  его  за  руку, прижимая пальцами
живчик:   выслушивал  сердце.   Солнце   проливало  живительное   тепло   на
распластанное тело,  бледное как лягушачий живот. Парень почти не шевелился,
только время от  времени облизывал губы. В углах рта  при дыхании пузырилась
кровь. Крепкий малый, решил про себя Волкодав. Может, и не помрет.
     Первым  долгом он подошел к  виллину и негромко посвистел, спрашивая на
его языке:
     "Как там маленькая сестра?"
     Вместо   ответа   виллин   показал   ему  каменные  домики,  казавшиеся
игрушечными на  цветущем  склоне  горы. Волкодав хорошо помнил  почти  точно
такие же,  только стоявшие  за  сотни верст к югу.  Он  увидел дверь,  возле
которой, хмуро насупившись, сидел и с самострелом в руках от кого- то стерег
жилище рыжий жених. Венн смог бы пройти в эту дверь, только согнувшись в три
погибели.  Внутри  дома,  на  широкой  лавке, спала,  свернувшись калачиком,
светловолосая  девушка.  Волкодав  отметил  про  себя,   что  ее  лицо  было
безмятежно, дыхание -  спокойно. Рядом  с девушкой на лавке сидела  женщина,
при  виде которой на  ум  просилось одно слово:  величественная. У  нее были
вороные с  густой проседью  волосы, а глаза  - фиолетово-синие,  как  горное
небо. Мать Женщин, сообразил Волкодав.
     Предводительница почувствовала взгляд и обернулась к  нему. Ей  не было
нужды спрашивать, кто он такой и довершил ли он дело, за которое взялся.  И,
как когда-то, Волкодав не мог отделаться от  мысли, что  этой Женщине было о
нем известно гораздо больше, чем он сам про себя знал.
     И Она сказала ему единственное, что сейчас имело значение:
     "Твой Друг -  очень хороший  лекарь, щедро  вознагражденный  Богами. Он
говорил с  внутренним разумом маленькой  сестры, с тем  разумом,  что глубже
рассудка.  Теперь  она спит и  будет спать еще долго.  А  когда проснется  -
поймет, что от  того,  что с  ней приключилось  остались лишь телесные раны,
которые  со  временем  затягиваются...  -  Мать  Женщин  чуть  улыбнулась  и
добавила: - Ее жених только рад будет ее в этом уверить..."
     Волкодав хотел преклонить перед Нею  колени  и попросить благословения,
но вовремя одумался. О каком благословении может просить мужчина, только что
проливавший кровь?!.
     Однако ему не зря показалось, будто Мать Женщин видела его насквозь.
     "Мир  тебе, Волкодав", -  тихо и ласково  проговорила Она. И  он ощутил
прикосновение ко лбу.
     За несколько лет венн  успел отвыкнуть  от общения  с виллами.  Он даже
слегка удивился, обнаружив, что попрежнему  стоит на  поляне  у  водопада, и
вылезший из озера симуран вежливо обнюхивает его руку.
     - Спасибо, брат, - гладя рыжего зверя,  сказал виллину  Волкодав. Тот с
достоинством  поклонился  в  ответ, а  венн  отошел  к Эвриху  с  Асгвайром,
сидевшим подле избитого.
     Молодой аррант поднял голову и  посмотрел на  Волкодава с  таким видом,
что тот  приготовился  выслушать очередное  поучение вроде: "Иногда я просто
боюсь тебя, друг варвар!" Эврих, наверное, именно так про себя и подумал, но
вслух сказал совершенно другое:
     - Сердце что надо... выкарабкается, я полагаю... - Помолчал  и добавил:
- Виллы обещали помочь им обоим добраться к Асгвайру домой.
     -  Хорошо,   -   сказал   Волкодав.   Он   всматривался   в  распухшее,
обезображенное  лицо,  и ему все сильнее казалось, будто он уже где-то видел
этого  человека. Он собрался  было покопаться в  памяти,  но мысль  вязла  в
трясине  усталого  безразличия.  Шесть  жизней,  вопя, проваливались  сквозь
границу  миров, чтобы  вечно мерзнуть в нетающих снегах Исподней Страны. Или
возродиться,  если  за них кто-нибудь  отомстит. И с ними, хочешь не хочешь,
уходила в небытие толика жизни самого Волкодава. Покамест венн только видел,
что  светловолосый  молодой  наемник  был  сегваном  из  береговых.  Об этом
говорила  татуировка - черно-синий  свернувшийся кольцами  зверь,  выколотый
посередине груди.  И сломанный боевой нож в  три пяди  длиной,  лежавший  на
обрывках  одежды.  Вот  так. Еще утром ходил  здоровый, ладный  и крепкий...
теперь лежит, точно под срубленную сосну угодил...
     Парень  вдруг приоткрыл заплывшие щелочки глаз и посмотрел на Волкодава
сквозь слипшиеся ресницы и зыбкую пелену страдания.
     -  Ты  стерег  кнесинку,  -  пополам  с  кровавыми  пузырями  выдохнули
бесформенные  губы, и воин поспешно опустился на колено, чтобы не заставлять
его  тратить  "скудевшие силы. А  тот продолжал: -  Ты  венн... Я знаю тебя.
Тогда тебя называли Волкодавом.
     При этих словах глаза у Асгвайра полезли на лоб, и от Волкодава это  не
укрылось. Ну еще бы. Навряд ли его скоро забудут в здешних краях...
     Он  все-таки  совершил  насилие над отупевшей памятью и добился ответа.
Память, правда,  не смогла дать ему имени, да оно никогда и не было доверено
ей. Зато он  снова увидел перед собой юношу, с отчаянной ловкостью игравшего
длинным  боевым  ножом: "Я буду охранять  кнесинку вместо  тебя,  потому что
лучше сражаюсь!"  А  потом - Мыша,  ринувшегося в  лицо оскорбителю и вдруг,
после пяти лет беспомощного увечья, впервые осознавшего, что ЛЕТИТ...
     - "Сперва побей"!  - сказал Волкодав.  Наемник слабо улыбнулся,  и венн
понял, что память не  подвела. Потом слипшиеся ресницы  медленно моргнули, и
распухшие губы дернулись снова.
     - Мое имя  Имнахар,  второй  сын  Мерохара, третьего  сына Меробиха,  -
услышал венн.
     Вот  так. "Мое имя".  То есть Волкодав нимало не сомневался, что сегван
назвал ему свое истинное  имя, сокровенное и тайное, известное только отцу с
матерью  да братьям, вошедшим в  мужеский возраст. Ни один человек в здравом
уме не назовет  это имя полузнакомому.  Только  сумасшедший или пришелец  из
далекого мира, вроде Тилорна. С какой стати понадобилось сегвану...
     - Владей моим именем, Волкодав, - сказал Имнахар. - Я умру.
     Он не просил ответного дара, однако венн сказал:
     - Я бы дал тебе свое имя, сын славных  родителей, но у меня есть только
прозвище. А его ты и так знаешь.
     - Я умру, - повторил молодой сегван. - Я не  очень хорошо  жил. И  этот
последний бой я проиграл. Радужный Мост обломится у меня под ногами, и двери
Звездного Чертога не раскроются передо мной. Жадный Хегг будет вечно гнаться
за мной по отмелям холодной реки...
     Асгвайр  благоговейно помалкивал, слушая  их разговор, только переводил
подозрительно блестевшие  глаза с  одного  на  другого. Волкодав  без  труда
уловил, о чем  думал мальчишка.  Рядом с  ним навеки прощались двое  великих
мужей, два воина, о каждом из  которых впору было складывать песни... Ничего
не поделаешь, с героическим сказанием ему придется повременить.
     Волкодав самым кощунственным образом усмехнулся и проворчал:
     -  А у тебя для умирающего  язык неплохо работает... Подождет тебя твой
Храм... успеешь еще в последнем бою победить.
     Его  не  обступали  призраки великих  деяний.  И  потому, в отличие  от
Асгвайра,  он  обратил  внимание:  Имнахару больше  не  требовалось  подолгу
отдыхать  и собираться с  духом,  чтобы сказать  еще одно слово. Изувеченные
ребра по-прежнему  превращали  каждый осторожный вздох  в пытку,  но дыхание
выровнялось и обрело силу. И кровь изо рта больше не шла.
     Имнахар и подавно не мог видеть  себя  со стороны. А потому не замечал,
как  начали  постепенно  рассасываться  страшные  следы побоев.  Слова венна
заставили его попробовать пошевелиться. Как следует повернуть  голову он еще
не сумел, только обнаружил,  что  глаза  стали открываться  вроде  бы лучше.
Черная опухоль синяков,  заливших веки, медленно,  но верно спадала. Молодой
наемник прислушался  к себе и вдруг заметил, что жуткая бездна неведомого, в
которую  заглянула было  душа,  словно отодвинулась.  Вернее, это его самого
отводили  от  последнего  края чьи-то дружеские руки. Все  тело  по-прежнему
терзала  боль,  и  очень  жестокая,  и  он  откуда-то знал,  что  так  будет
продолжаться еще долго. Однако грех сетовать на горести выздоровления. Эврих
облегченно вздохнул и выпустил его руку.
     - Как сейчас, парень? - спросил он тоном деловитого лекаря.
     Имнахар  растянул  непослушные,  разорванные  губы  в подобии  улыбки и
впервые пожаловался:
     - Больно...
     Виллин подошел  к  ним и  вытащил из  котомки сверток тонкого  полотна.
Волкодав  с  Эврихом  осторожно  приподняли  Имнахара.  Асгвайр  помогал  им
здоровой  рукой.  Виллин ловко запеленал  наемника,  потом  стал кутать  его
поверх полотна пушистым  меховым одеялом. К тому времени, когда они опустили
его обратно на землю, сегван уже спал.
     Скоро на поляну  у  водопада опустилось еще шесть симуранов: два рыжих,
серый, пегий, белый и  вороной,  все под седлами, но без всадников. К  спине
одного из них был приторочен плотный тючок, оказавшийся свернутой сетью. Вся
шестерка благородных летунов первым  долгом  окружила Волкодава. Их звериные
рассудки осязали  в  нем  далекого родственника,  глаза  же и  носы сообщали
совершенно иное.  Значит, требовалось  подойти, подробно обнюхать,  лизнуть,
как следует рассмотреть... Пегий вожак недовольно заворчал на арранта, когда
тот принялся отвязывать тючок. Вдвоем с виллином Эврих расправил сеть, потом
виллин строго посвистал симуранам, а Волкодав перенес Имнахара и устроил его
посередине.
     - Садись рядом, - сказал он Асгвайру.
     Тот опасливо и как-то по-детски  жалобно  смотрел на него, и венн снова
отчетливо  понял,  о  чем думал  юнец.  Он,  конечно, боялся путешествия  по
воздуху,  но это было  не главное. Ему не хотелось возвращаться домой.  Юный
сын бортника предпочел бы  идти в страну нарлаков вместе с венном,  которого
он до сегодняшнего дня знал как Зимогора. У Асгвайра болела сломанная  рука,
но  очень скоро  она  заживет. Он сможет служить... носить котомки,  чистить
оружие, огонь разводить... и  учиться,  кроха за крохой подбирая драгоценную
воинскую науку...
     - Садись, - повторил Волкодав.
     - Как же  я теперь домой-то?.. - беспомощно спросил Асгвайр, и  губы  у
него предательски  задрожали. -  Как покажусь...  ведь засмеют... скажут, по
носу получил...
     - Ты спас жизнь  мужчине  и  не пожалел себя, заступаясь за  женщину, -
покачал  головой Волкодав. - Я горжусь, что узнал  тебя.  И твой отец  будет
гордиться тобой.
     Некоторое время Асгвайр смотрел на него в безмолвной растерянности. Как
так  может быть,  чтобы жестоко проигранный бой принес не только насмешки?..
Он еще осознает услышанное, но позже. А пока он только уныло кивнул (в самом
деле,  не  спорить  же!)  и,  не  выдержав,  умоляюще,  чуть  не со  слезами
проговорил:
     - Я хотел учиться у тебя. Волкодав... Венн хмыкнул в ответ:
     - А ты устрой, чтобы Имнахар у вас задержался. Пускай он тебя и поучит.
Скажешь, я попросил.
     Утешение было  слабое, но Асгвайр пообещал все выполнить в точности и с
обреченным покорством уселся на разостланную сеть.
     Виллин забрался на  своего симурана, отдал мысленную команду... шестеро
могучих зверей одновременно подались назад, приседая на задние лапы, а потом
взяли с  места  короткий стремительный разбег  - сколько  позволили  прочные
веревки, привязанные к седельным  ремням, -  и  разом оторвались  от  земли,
взвившись  в  едином  прыжке.  Согласный  удар  двенадцати  широких  крыльев
завертел обрывки  травы,  вихрем  понес  песок,  комья  земли и даже  мелкие
камешки, вывернутые когтистыми задними лапами.
     - Мама!..  -  совсем  по-мальчишески  вырвалось  у Асгвайра,  судорожно
вцепившегося в сеть. Волкодав улыбнулся, щуря глаза. Эврих заслонился локтем
от пыли. А Имнахар даже не проснулся.
     Всадник-виллин поднялся следом за осторожно улетавшей шестеркой, сделал
круг  над  поляной.  Рыжий красавец-симуран  внимательно  смотрел  на  людей
желто-карими  песьими  глазами,  пофыркивая  на  лету.  Виллин поднял  руку,
прощаясь.  Волкодав  с  Эврихом  ответили  ему  тем  же.  Больше всадник  не
оглядывался. Небесные летуны постепенно удалялись, и, как  ни  прозрачен был
горный воздух, расстояние мало-помалу скрадывало только им присущие силуэты.
Когда  всадник и  семеро зверей, разворачиваясь,  потянулись  за обрамленный
снежниками  голый  каменный  пик  и растворились в лучах  вечернего  солнца,
немногие сумели бы отличить их от обычных орлов...
     Волкодав  напряг  внутренний слух.  Он помнил,  как жил у  Поднебесного
Народа после освобождения из каменоломни, как  трудно учился мысленной речи.
Его спасители подоброму  потешались  над  его  неуклюжестью.  Да  он  и  сам
понимал,  что его тогдашние  потуги напоминали естественный язык самих  вилл
примерно   так  же,  как   попискивание  "говорящего"   скворца  -  разумную
человеческую  беседу.  Вот Эврих, наверное, выучился бы  быстрее и лучше. Он
уже и теперь начал неплохо понимать - всего-то за один день!
     Сейчас Волкодав просто  чувствовал вдалеке молчаливое присутствие вилл.
Если он  позовет их или попросит о помощи  -  они отзовутся. Но сами попусту
навязываться не будут...
     - Волкодав!.. - почему-то шепотом окликнул его Эврих. - Эти.. как их...
виллы, они  что... все мысли читают? Все,  о чем думаешь?.. Как же они между
собой-то?..
     - Не все, - покачал головой венн. - Только то, что ты хочешь сказать.
     На самом деле мысленный разговор требовал еще большей строгости к себе,
чем  обычная речь.  Недобрую  мысль  куда легче метнуть  в  собеседника, чем
недоброе  слово. Та же разница,  что между деревянным и боевым мечом в руках
неумехи. Лучшего сравнения подобрать он не мог.
     Вот  так, сказал себе венн,  глядя  вдаль,  где скрылись  за озаренными
скалами  крылатые  псы. Легко же  привыкают к простому:  силен, значит,  все
можно. Начинают задумываться, только если  споткнутся, только если с кем- то
не вышло. А на самом-то деле и мысли быть не должно... И тоже не потому, что
вдруг придут и накажут...
     Об  этом много  раз  говорила  ему  мать.  Еще когда  он  был маленьким
мальчиком  и  никто не  называл  его Волкодавом.  Одна  беда -  смысл  таких
наставлений постигается лишь с годами, когда успеешь уже нажить и заплаты на
шкуре, и седину в волосах, и сердечную боль...
     Эврих  выглядел  пришибленным  и  потрясенным  событиями  дня.  Вздумай
Волкодав поделиться с ним своими рассуждениями, вряд ли он стал бы по своему
обыкновению насмешничать  и поддевать его. Однако  у  венна не  было никакой
охоты затевать  разговоры. Больше всего ему хотелось просто  лечь и заснуть,
свернувшись  калачиком  на  траве, еще  хранившей  родной  запах  валявшихся
симуранов. Ему потребовалось усилие, чтобы расстегнуть ремни, сложить наземь
пояс и меч, раздеться догола и полезть в  озеро мыться. Он  мылся тщательно,
действуя не только мылом,  но и  песком.  Вода была ледяная. По  телу сперва
пошли пупырышки, потом оно стало терять чувствительность.
     - Простудишься! - встревоженно сказал с  берега Эврих. -  Опять кашлять
начнешь!..
     Волкодав ничего  ему не ответил. Он держался  ближе к  тому  месту, где
поток  переливался  через край каменной чаши, свергаясь вниз  водопадом. Вот
пускай и уносит скорее прочь всю  смытую скверну, помогая очиститься если не
душе, так хоть телу...
     Ему почему-то вспомнились рассказы Матери Кендарат  об изваяниях Богини
Кан, стоявших в Ее  немногочисленных  храмах. По словам жрицы, Богиню Любовь
изображали в виде прекрасной и умудренной женщины с лицом, полным милосердия
и  понимания.  Ее  статуи  всегда держали  в  ладонях  и как бы  протягивали
молящимся большие драгоценные камни, ограненные наподобие  капель сверкающей
влаги. Не  то  звали выплакаться, словно у матери  на  коленях,  излить свои
слезы в общий  сосуд... не то  обещали утолить целительной Любовью  духовную
жажду...  или,  может,  сулили  очистительное  омовение... как  мать  купает
младенцев...  да...  это  горное  озерко,  тоже чем-то напоминавшее каплю  в
исполинских ладонях...
     Кан, Богиня Луны, любит тех, кто жаждет  душой. Волкодав никогда ей  не
молился.
     Эврих отчаялся воззвать  к разуму  венна и взялся раскладывать костерок
из  сушняка, который они  запасливо прихватили с предгорий. Волкодав наконец
выбрался обратно  на берег, отмывшись и выскоблив всю одежду, Он еще походил
нагишом, обсыхая на