вич,  и он,  к  несчастью, был вдов. Как  раз тогда он выдавал замуж
дочь, но она, сколь я знаю, так  и  не доехала до жениха... пропала где-то в
горах. Это было большое горе. Возможно ли, чтобы кнесинка Елень...
     - Да  нет!  -  тряхнул  головой  Асгвайр,  так  что за плечами мотнулся
длинный хвост русых  волос,  связанных шнурком  на затылке.  -  Храмну  было
угодно,  чтобы  государыня  Елень Глуздовна  так  и не  возвратилась.  Глузд
Несмеянович, храни  его наши и сольвеннские Боги, по-прежнему вождь и правит
мудро  и  справедливо. Только  теперь он  снова  женился, и жена  родила ему
девчонку.  То  есть мы, сегваны, считаем,  что лучше бы мальчишку,  но по их
Правде женщина тоже может наследовать...
     Боязливая застенчивость  понемногу оставляла его, он разговорился и был
очень рад, что может чем-то удивить бывалых путешественников.
     -  Сколько  я помню,  кнес  много зим скорбел  по жене,  - сказал Эврих
задумчиво. - Кто же та, что сумела так счастливо утолить его скорбь?
     - Она родом вельхинка, - ответил Асгвайр. - Вельхи, они и так гордые, а
теперь вовсе зазнаются. Особенно ключинские, - слышал, может, это те, что на
Сивуре  живут.  Теперешняя государыня  раньше  была воительницей  и  служила
кнесинке  Елень, когда ту везли к  жениху.  Я слышал,  она  вправду  здорово
дерется  и спуску никому не дает.  Она  сражалась у Трех Холмов и еще потом,
когда сопровождала дочь  кнеса.  Люди  говорят,  она  ничего не боится.  Еще
говорят, будто она очень красивая, хотя и черноволосая. Ее зовут Эртдн, дочь
Мохты Быстрых Ног. Забавные имена у этих вельхов, правда?
     Волкодав  невольно  отвернулся, пряча глаза. Он понял,  о ком шла речь,
сразу,  как только  услышал,  что  новая  кнесинка  была родом  из  вельхов.
Эртан!.. Венн  вспомнил гордую голову  в  короне черных кудрей,  бесстрашный
взгляд  серых глаз, маленькие руки, легко управлявшиеся и с тяжелым мечом, и
с поводьями стремительной колесницы... Полуобнаженное, залитое кровью тело и
длинный нож, торчавший у левой груди...  Госпожа кнесинка Эртан  определенно
найдет, о  чем рассказать маленькой  дочери, когда  та подрастет  и  захочет
стать воительницей, как мать.
     -  Как  люди  зовут  девочку?  - неожиданно для себя самого спросил  он
Асгвайра. И услышал в ответ:
     - Любимой.  По  первой  жене государя. Эврих заговорщицки воздел палец,
потом порылся в кожаной сумке, вытащил глиняную бутылочку  и налил понемногу
в три кружки:
     - Да  продлят Боги Небесной Горы дни доброго кнеса и молодой кнесинки и
да оградят Они безгрешную малышку от всякого зла!
     Асгвайр   искренне  присоединился.  Они  выпили  по   глотку  чудесного
виноградного  вина,  привезенного  с  родины  Эвриха.  Ласковый  жар  тотчас
разбежался внутри, помогая отвлечься от забот и насладиться беседой.
     - Так ты,  почтенный  ученый, в  Галирад направляешься? - снова спросил
Асгвайр.
     - Нет, - ответил аррант. - Мы теперь через горы, в Нарлак.
     Волкодав про  себя  только покривился.  И  что за  нужда  была вот  так
вываливать  чужому  парню свои истинные намерения?.. Нарвешься на разбойного
подсыла, а  то вовсе на дурной глаз! Эврих, однако,  был воспитан иначе.  За
что время от времени и платился.
     А у Асгвайра уже разгорелись глаза:
     -  В  Нарлак!.. Значит, не  ошибся отец,  и вы в самом  деле друзья тем
семерым?..
     - Каким семерым?..
     Асгвайр  стал  рассказывать о  похождениях  семерки наемников, наведшей
страху на соседа-сыродела и его трусливых подпасков.
     - Вот это люди!.. - восхищенно смаковал он драку с работниками. - Таким
никто не указ! Захотели - и взяли, что  приглянулось! Так  всегда  поступают
герои. Пастухов было двенадцать, но они разбежались, как крысы!
     Все то,  что  самого Браноха  приводило  в  ужас  и  возмущение, у  его
младшего  сына  вызывало восторг.  Волкодав заподозрил, что у  мальчика были
крепкие нелады  с  кем-то из  упомянутых  пастухов и что выяснение отношений
вряд ли обходилось без ссадин.
     - Как я понял, среди той семерки были сегваны,  - продолжал  Асгвайр. -
Наши, островные. Значит, не все еще к земле приросли, не у всех вместо крови
такая вот сыворотка потекла...
     Волкодав сказал ему:
     -  Жалко, что  они проходили не  через ваш  двор. Он-то  слишком хорошо
знал,  что наемники вполне могли не только слопать корову и  разметать ульи,
но  еще и начать ловить за волосы пригожих сестренок Асгвайра. Однако тот не
заметил насмешки.
     -  Ты  прав: жалко!  - вздохнул юный сорвиголова. - Я  попросился бы  с
ними! Что мне здесь, дома? Я четвертый сын у отца. Я надеюсь, Храмн  в Своей
мудрости еще  долго  не станет  призывать  нашего  батюшку, но  дойдет  ведь
когда-нибудь  и до наследства!  И  что  мне достанется? Рой,  вылетевший  из
улья?.. Вот  уж  спасибо. А  наемники... Им щедро  платит  тот,  к кому  они
нанимаются. И еще они берут  добычу. Что взял оружием, то и твое, ни на кого
не надо оглядываться! Их все девушки любят! А если они погибают, то погибают
в бою,  с  мечами в  руках,  и Длиннобородый берет  их на небо, сражаться  и
пировать в Дружинном Чертоге!
     Волкодав  про  себя  полагал, что  сегванский  Небесный Вождь таких вот
наемников если  куда и отправлял, то разве в чернейшую преисподнюю,  клацать
зубами на вековечном морозе. Какому Богу любезны насильники и убийцы?..
     - Ваши друзья наверняка  идут в Нарлак по тропе, проложенной мимо Утеса
Сломанных Крыльев, - блестя глазами, продолжал юный сегван.  - Они тоже были
пешком: горы  у  нас тут не  очень высокие, только на  лошади  все  одно  не
проедешь...
     Волкодав  это знал.  Здешний  кряж потому  и  назывался  Засечным,  что
нашествия из Нарлака можно было не опасаться.
     - ...Но если вы возьмете меня с собой, я покажу вам короткий  путь. Там
почти все время  надо лезть,  но  зато  мы  нагнали  бы  тех  семерых еще до
Утеса...
     -  Они нам не друзья, - хмуро сказал Волкодав. - И  мы тебя  с собой не
возьмем, даже если твой отец разрешит.
     У мальчишки расцвели на щеках горячие малиновые пятна:
     -  Мне семнадцать зим, я взрослый мужчина! Такому, как я, в старину уже
подарили бы  боевой  корабль, чтобы стал кунсом  и славу себе завоевывал!  У
меня и меч есть, вот! Я его в земле нашел, вычистил!
     Он даже забыл  удивиться тому, что, когда дошло до  самого интересного,
речи неожиданно повел слуга, а господин замолчал.
     -  И никакие они  не герои, -  точно не  слыша,  безжалостно приговорил
Волкодав.  - Ворье и разбойники. А ты  научился мечом владеть, ну и молодец.
Может, пригодится дом защитить.
     Он  видел, что Асгвайр оскорбился. Юный сегван  так и заерзал на месте,
не наговорил резкостей  только  потому,  что помнил о гостеприимстве.  Терпи
все, что делает  гость.  Ибо почем  тебе знать,  кто  перешагнул твой порог?
Человек  вроде  тебя  самого  или дух  лесной,  похитивший  людское обличье?
Могущественный  волшебник?  Или вовсе  Бог, надумавший проведать  и испытать
Своих чад на земле?.. Легенды немало рассказывали, что случается с теми, кто
обижает гостей.
     Вот  и Асгвайр - задушил  бы этого Зимогора за  оклеветанную мечту!.. -
вежливо  посидел  в  клети  еще какое-то  время,  рассуждая о  вещах, никоим
образом не касавшихся  наемников и  воинской славы. Потом  забрал опустевшее
блюдо, пожелал добрых снов и ушел.
     Проводив  его, Эврих  не  без  некоторой  торжественности раскрыл  свою
сумку, вынул из нее непроницаемый для сырости  чехол и долго распутывал туго
стянутые завязки.  Наконец  лучина,  ронявшая  угольки в  корытце  с  водой,
озарила пачку чистых пергаментных листов, чернильницу с  навинченной крышкой
и перо для письма,  составлявшее предмет особой гордости грамотея. Это  перо
сотворил его добрый друг и учитель  Тилорн, знавший многое, неведомое лучшим
умам Верхней Аррантиады,  не говоря  уж о Нижней. Дивное  писало могло сразу
принять в себя изрядную толику чернил и потом отдавать их строка за строкой,
не требуя постоянного обмакивания в сосуд с "кровью учености".
     Удобно  разложив все на  полу,  Эврих  снял  с  пера  наконечник  и  на
некоторое    время   замер   в   задумчивости.   Потом   глубоко   вздохнул,
сосредоточиваясь,  точно  жрец  перед  божественной  службой,  помедлил  еще
немного и наконец каллиграфически вывел на нетронутом гладком листе:
     дополнения  к  Описаниям  стран и земель, многими премудрыми  мужами, в
особенности же Салегрином Достопочтенным, доныне созданным, Эврихом из  Феда
скромно составленным.
     УВЫ, рядом не  было человека, способного  разделить вдохновенный трепет
творца, стоящего при  начале  нового  замечательного труда. Труда,  который,
быть  может,  станет  одной  из  жемчужин  великой  библиотеки  немеркнущего
Силиона. Одна книга Эвриха уже там хранилась, и это предъявляло  к его новой
работе  особые  требования.  Аррант   полюбовался  заглавием,   одновременно
скромным  и  полным  несуетного достоинства, и начал  писать.  Первые слова,
открывающие книгу и потому особенно важные, были придуманы давным-давно.
     Волкодав оставил  его трудиться и вышел  наружу. Небо  было ясное, и он
попытался  разыскать  на  нем  знакомую звезду. Звезду  Тилорна.  Ничего  не
получилось: мешала ярко разгоревшаяся луна.
     "Как  учит твоя  вера о  звездах, друг Волкодав?" - спросил его однажды
пепельноволосый мудрец.  Дело было в  Беловодье, вскоре  после того, как они
попали  туда, кувырком вывалившись из Врат.  Волкодав еще с трудом двигался,
медленно оправляясь  от ран. Если бы расспрашивать его взялся Эврих,  он бы,
наверное, на  всякий случай  совсем  не стал отвечать.  С Эврихом держи  ухо
востро. Недорого возьмет, посмеется. Да еще и варваром обзовет. Тилорн  тоже
временами  бывает хорош, но хоть  нарочно  издеваться не  станет. И Волкодав
ответил ему:
     "У нас верят, что это глаза душ,  глядящих с седьмого  неба. Там Остров
Жизни. Праведные души отдыхают на нем, ожидая новых рождений".
     Тогда  тоже стояла ночь, и над  головами ярко  горели негасимые лампады
небес.
     "А у нас, - сказал Тилорн, -  полагают, что это просвечивают сквозь все
небеса другие Вселенные. И  каждая  звезда - огромный огненный  шар, светило
иных миров".
     Волкодав  не  стал  возражать.  Спорить  он  не  любил.  И  потом,  ему
встречались  верования  еще  заумней.  Даже  такие, что вовсе не находили  в
мироздании  места Богам. Ну мало ли  какой зримый облик могли  принять души,
ожидавшие нового воплощения? Огненные шары были ничуть не хуже прочего...
     "Видишь звездочку во-он там, возле копыта Аосихи?" - спросил Тилорн.
     "Вижу".
     "Это  мой дом, -  грустно  проговорил мудрец. -  Я  родился в мире, где
светит эта звезда".
     Как  ни дико звучали его  слова, Волкодав  поверил сразу. лгать  Тилорн
попросту не  умел. Он был  способен  молчать  даже умирая  под  пытками,  но
способностью ко лжи Хозяйка Судеб его обделила начисто.
     "Ты, наверное, хочешь вернуться туда?" - только и спросил венн.
     Тилорн вздохнул.
     "А можешь?"
     Тилорн снова вздохнул:
     "Теоретически..."
     Что такое теоретически, Волкодав уже знал. Это вроде того, что на самом
деле голый и безоружный человек может кулаком свалить  мономатанского тигра.
Но вот поди-ка соверши это в жизни!
     "В чем загвоздка-то? - спросил Волкодав. - Колдовать разучился?"
     "Можно  выразиться и так", - кротко  ответил  Тилорн. Обычно он яростно
отрицал   всякую   причастность   к   колдовству,   упорно   объясняя   свои
многочисленные лекарские и иные подвиги всего лишь наукой.
     "Если, - продолжал Тилорн, - твоя лодка разобьется на пустынном берегу,
где нет ни единого дерева, лишь голый камень, ты ведь не сможешь ее починить
и возвратиться домой..."
     "Почему не смогу? - удивился  Волкодав. - Я  добуду  морского зверя или
большую рыбину и кожей залатаю пробоину..."
     Тилорн с печальной улыбкой посмотрел, на него:
     "А  если лодка разбита 6 щепы? Ты сейчас скажешь, обломки можно поджечь
и дать знать проходящему  кораблю. Но мои кремень  с кресалом затерялись там
же, где и все остальное".
     Венны  славились  непроходимым  упрямством,  и  волкодав  только  пожал
плечами:
     "Все, что затерялось, можно отыскать снова".
     "Вот тут ты прав, друг мой, -  сказал Тилорн. - Тем  более что я хорошо
знаю, где искать.  Мне  кажется, я смогу подать весть о себе, если  заполучу
одну-единственную вещицу..."
     "И  далеко она разбилась,  твоя небесная лодка?"  - начиная соображать,
что к чему, спросил волкодав.
     "Долеко... на острове у западного берега Озерного Края. С некоторых пор
я  вынашиваю  мысль  побывать там.  Могу  ли я  надеяться, друг мой,  что ты
пожелаешь сопровождать меня в путешествии?.."
     "А  вот  об этом  ты  и говорить не моги! -  мгновенно  рассвирепев,  с
неожиданной  яростью зарычал  Волкодав.  -  Ты  по  нашему  миру  уже  разок
погулял!...  Я  тебя лучше прямо здесь  своими руками придушу!... Сам пойду,
коли надо, и все принесу! Чего выдумал!.. Давно ни у какого Людоеда в клетке
не сидел?.."
     Для него это была необыкновенно длинная речь, и Тилорн сразу понял, что
венн не шутил.  Волкодав, впрочем, шутить вообще почти не  умел. Пришелец со
звезды растерянно попытался увещевать:
     "Там требуются познания особого рода..."
     "А ты растолкуй!" - мрачно посоветовал Волкодав.
     "И надо уметь говорить и читать на моем. языке..."
     "Научишь!"
     Эврих,  наверное,  не зря считал его самодуром.  Невеждой,  неотесанным
варваром,  вздумавшим  указывать  чудесному  мудрецу.  Ну и  пускай  считает
сколько угодно. Пока Волкодав жив, ничья  жадность или  жестокость  более не
заставит Тилорна страдать. Все. А прочие могут удавиться, если невмоготу.
     "Как называется  твоя  звезда?"  -  спросил  он  пепельноволосого.  Тот
мгновение помедлил, потом грустно  произнес короткое  слово. Так  произносят
только имена, исполненные величайшего священного смысла.
     "Что это значит по-нашему?" - прислушался Волкодав.
     "Солнце..." А происходило это более двух лет назад.
     Утро  занялось теплое и  солнечное: следовало ждать  полетнему  жаркого
дня. Босой, в одних  потрепанных кожаных  штанах,  Волкодав  умывался  возле
колодезя, когда к нему подошел хозяин" двора.
     Только теперь, при ясном  солнечном свете, Бранох  во всех подробностях
рассмотрел  своего странного  гостя. И  то,  что он  увидел,  ему  весьма не
понравилось.   Венн  выглядел  законченным  висельником.   Браноха   считали
домоседом, но в молодости он погулял по свету и кое-что повидал. И потому, в
отличие от  сыновей, сразу понял, что означали две широкие, скверно зажившие
полосы на запястьях и третья такая же - на шее. Полосам  было немало лет, но
они не разглаживались. Такие бывают только от кандалов.
     За что его отправили на каторгу, этого Зимогора?.. Что успел натворить?
И как вырвался?.. Сплошное беспокойство.
     Но на  ремешке,  стянувшем одну из кос, висела,  радужно переливаясь на
солнце, крупная  хрустальная бусина. Значит, где-то любила и ждала  Зимогора
невеста  либо  жена,  и   это  вселяло   надежду.   Глядишь,   поймет  отца,
испугавшегося за сына...
     Из клети черным  клоком  вылетел Мыш, коснулся влажного плеча венна, но
передумал  и  уселся  у  колодезя на  обрубок  бревна. Бранох  впервые видел
ночного  летуна,  совсем  не боящегося солнца. Венн,  потянувшийся  было  за
полотенцем, усмехнулся, вновь поднял ведро и окатил Мыша остатками  холодной
воды. Зверька сбило с бревна, он заверещал, барахтаясь в мокрой траве, потом
вылез обратно на деревяшку и  с удовольствием начал отряхиваться.  Перепонку
на одном крыле рассекала узкая полоска безволосой розовой кожи.
     Зимогор улыбнулся, и тут  Бранох окончательно сообразил, кого напоминал
ему  этот человек. Вот именно -  собаку. Волкодава  славной веннской породы,
невозмутимого, нелающего, невероятно свирепого. Внешне  эти псы были схожи с
волками. И люто их ненавидели. И были знамениты тем, что даже от целой  стаи
не пускались в бегство, отстаивая тех, кому верно служили.
     Зимогор поклонился подошедшему бортнику и стал вытираться.
     -  Не  добром ты,  достойный гость,  платишь мне за  ночлег... - сказал
Бранох.
     Венн вскинул голову, руки с полотенцем остановились.
     - Что случилось, хозяин? - проговорил он медленно.
     - Что  вы  наплели  вчера  моему  младшему сыну? -  вопросом на  вопрос
ответил  Бранох. -  Как посидел вечер с вами в клети, так и  носится,  точно
курица с отрезанной головой. Меч, в лесу найденный, вытащил, сидит точит, из
дому затеял идти...
     На  словесные  рассуждения Волкодав  никогда  не  был  горазд. Да и что
ответить Браноху?  Что они  со спутником тут ни при  чем  и  нечего валить с
больной  головы на здоровую?.. Выручил Эврих, только что проснувшийся  после
ученых трудов.
     - Вчера твой сын посчитал нас друзьями каких-то наемников, почтенный, -
пояснил молодой аррант. - Он, мне кажется, позавидовал смелости этих людей и
решил попытать счастья в воинском деле. Мы, как умели, отговаривали его...
     В это  время бухнула дверь, и во  дворе появился сам Асгвайр. Мальчишка
был одет, как в дорогу, и на поясе у него висел в самодельных ножнах длинный
меч. Асгвайр нес кожаную заплечную сумку; следом спешила Радегона и пыталась
эту сумку у него отобрать.
     -  О,  - сказал Эврих, - я вижу, наших слов оказалось недостаточно  для
убеждения...
     Когда-то давно,  когда Волкодав был маленьким мальчиком и счастливо жил
дома,  он,  по   неразумной   малости   лет,  с   завистливым   любопытством
приглядывался к путешественникам, забредавшим порою в жилище его рода. Он во
все глаза смотрел  на проезжих людей, слушал их рассказы и мечтал посмотреть
мир, как они. Теперь он, сирота, вот уже который год неприкаянно болтался по
свету и  завидовал тем, у кого был дом и  в доме семья. Юному сегвану только
еще предстояло это постичь.
     Асгвайр направился мимо венна к воротам, еле кивнув.  Ни на отца, ни на
братьев, ни тем более на плачущую мать он не смотрел. Станешь смотреть, кабы
не отбежала решимость. УЖ лучше воображать  себя  юным героем  из сегванских
сказаний. Те ведь тоже  отправлялись на подвиги, не слушая увещеваний матери
и  отца. А потом возвращались  домой  во  главе дружин, с добычей  и славой,
удостоенные песен.  И,  смеясь, вспоминали,  как  их  когда- то пытались  не
отпустить со двора... Сказания умалчивали лишь про то, сколько сгинуло не то
что без славы, но даже и без вести.
     Пригрози  Бранох  с Радегоной  проклятием, может,  и сумели бы удержать
сына. Но к этому последнему средству прибегать они не спешили. То ли слишком
любили своенравного  младшенького... то ли  не  надеялись, что даже это  его
остановит. Мыш  почувствовал  напряжение между  людьми,  развернул крылья  и
встревоженно  зашипел...  Волкодав  посмотрел  на зверька и  решил отплатить
Браноху за гостеприимство.
     Асгвайр чуть  не налетел на него. Венн, которого парень  вроде бы успел
миновать, как из воздуха возник между ним и воротами.
     - Сражаться решил? - негромко спросил Волкодав. - Ну, сражайся. Начни с
меня...
     Его  меч,  в  знак  большого доверия  к  хозяину,  висел  в  клети,  на
деревянном гвозде.
     Асгвайр ошарашенно замер, силясь сообразить, как же это вот прямо так -
и  сражаться... Ладонь Волкодава  тут  же  соприкоснулась  с его  челюстью в
нежном юношеском  пуху. Не больно,  но  очень  обидно. Сын бортника отдернул
голову  и  зло  посмотрел  венну  в  глаза.  Лучше  бы  он этого  не  делал.
Зеленовато-серые глаза  смотрели  куда-то  сквозь  него  и  были  совершенно
спокойными. Ни гнева, ни жалости, не  говоря уже  о боязни... то есть вообще
ничего.  Асгвайру вдруг  сделалось  необъяснимо страшно, и мысль о  том, что
дома тоже вроде неплохо, впервые посетила его... Нет!  Он который год дрался
с соседскими парнями, ходил даже на нож и гордился тем, что никогда