не бегал
от  драки. Не побежит и теперь. УЖ  будто  этот  венн настолько сильнее того
подгулявшего мельника на торгу, которого Асгвайр заставил целовать пыль!..
     Дальнейшее быстро показало, в чем разница.
     Юнец наскочил на Волкодава, точно неразумный щенок на взрослого пса. Он
был поменьше ростом, но ненамного, и целился венну в скулу кулаком. Волкодав
не стал  уворачиваться,  даже  не отмахнулся. Просто шагнул  вперед.  Совсем
ненамного. Из  всех, кто смотрел, один  Эврих обладал достаточно  наметанным
взглядом, чтобы увидеть, как он всем телом скользнул под  удар, повернулся и
резко присел, а потом разогнулся, сделав что-то руками.
     Асгвайр  беспомощно повис  у него на крестце и стал судорожно цепляться
за одежду венна, чтобы не свалиться вниз  головой и не свернуть себе шею. Он
даже не замечал, что его держат с надежностью деревянных тисков.
     Усмехаясь  в усы, Волкодав неторопливо  прошагал  по заросшему ромашкой
двору  в  угол  забора.  Почтенная  Радегона  ахнула  и  дернулась оборонять
младшенького,  но  Бранох   удержал  ее  за  руку.  Он-то  видел,  что  венн
направлялся к куче соломы, приготовленной для устилания пола. Туда Асгвайр и
полетел вверх тормашками, как в перину.
     Когда он поднялся, его трясло от ярости и унижения.
     - Ты -  гость! - выкрикнул он, сметая с  волос и одежды сухие былинки и
нашаривая сбившиеся за спину ножны. - Ты - гость и только потому еще жив!..
     - Гости разные бывают, - сказал Волкодав. - А за меч лучше не берись, -
порежешься ненароком...
     Как и  следовало ожидать,  Асгвайр  тотчас  рванул  из  ножен клинок  и
устремился прорубать путь на свободу.
     ...С тем же успехом. Когда он выпутался из кучи соломы и снова встал на
ноги, венн держал отобранный меч на ладонях, рассматривая длинное лезвие.
     -  Жаль,  -  сказал  он.  -  Дураку  достался.  Асгвайр  помнил  только
неожиданную боль,  вывернувшую  запястья,  и  то,  как  помертвевшие  пальцы
разжались сами собой. Позднее он сообразит, что  венн мог без большой натуги
смахнуть ему голову с плеч его же мечом. Но пока было не до того.
     - Отдай!.. - взвился он, в третий раз бросаясь на Волкодава.
     Тот едва обернулся навстречу. Рука, метнувшаяся к мечу, была поймана за
мизинец. И Асгвайр заплясал на цыпочках, судорожно хватая ртом воздух. Когда
Великая Мать, Вечно Сущая Вовне, создавала боль,  Она наделила  ее свойством
остужать самый яростный норов.
     -  Уймись! -  сказал  Волкодав, осторожно укладывая  бортникова сына  в
траву. - Не в том счастье!
     Он  положил  отнятый  меч  и  выпустил  Асгвайра.  Мальчишка  мгновенно
вскочил,  подхватил оружие, бегом промчался через  двор и скрылся за  домом.
Волкодав  досадливо покачал головой и подумал о том,  что  рановато выпустил
парня. Он хотел кое-что посоветовать непоседе. Но теперь не ловить же его.
     - Все-таки ты был не прав, - сказал ему Эврих, когда они уже шли лесом,
забираясь все выше в предгорья. Каменистая  крутая тропа, по которой даже  в
самом начале трудно было бы проехать, вилась берегом речки. Речка называлась
по-сольвеннски, просто и понятно: Бурлянка.
     Я у тебя, подумал венн, никогда прав не бываю. Вслух он этого говорить,
конечно, не стал, а Эврих продолжал свою мысль:
     -  Ты унизил его, и разве он стерпит? Теперь он  точно из дому побежит,
чтобы всем доказать. Нет, друг варвар, кулаками - это не вразумление.
     -  А ты где  был,  умный?  - огрызнулся Волкодав.  Он не терпел,  когда
аррант  называл его варваром. К тому  же  и кулаков  он в ход не  пускал. УЖ
Эврих-то мог бы заметить. Однако в словах арранта содержалась толика правды,
и это особенно злило. - Вот и объяснил бы ему, коли я не умею!
     -  А  то стал  бы  он меня слушать, - хмыкнул Эврих. -  Он  же с вечера
только на тебя и смотрел.
     Волкодав промолчал. Возражать  смысла  не было.  Если Асгвайр  не вовсе
дурак, он обдумает случившееся и  сам  все поймет. И останется дома.  Потому
что это очень плохо, когда внуки умирают не там,  где умерли деды. И втройне
плохо  - идти  искать  славы, покупая  ее убийством  людей. Если уж  так  не
сидится  на месте и душа жаждет  воинского служения -  Галирад  стольный под
боком и кнес с дружиной, иди в отроки попросись. Может, возьмут... Спутаться
с  наемниками  - наверняка  себя  погубить. Скверно,  если  он даже и  такой
простой вещи внушить юнцу не сумел...
     И  что  терзаться? С чего он  вообще  взял,  будто  его  каким-то боком
касались дела Асгвайра  и его  семьи?.. Мало ли с  кем  на день-два  сводила
жизнь, чтобы тут же разлучить навсегда!
     За горами лежал  нарлакский город Конддр. Там  тоже  был морской  порт,
хотя  и не такой большой, как в Галираде. Посуху через  Засечный кряж ходили
налегке  и   пешком.   Те,  кто  путешествовал  с  имуществом  и   товарами,
предпочитали  трехдневное плавание  по морю.  Тропа лезла вверх по каменному
склону, одетому  шишковатой  броней  пестрых  от  лишайника  валунов.  Между
валунами вгрызались корнями  в твердь  двадцатисаженные ели. Сквозь  опавшую
хвою по сторонам тропинки пробивалась кислица.
     Выбравшись  на  гребень  самого  первого склона,  Волкодав  остановился
подождать  Эвриха и обернулся  назад. Холмы предгорий катились  вдаль, точно
мягкие  зеленые волны.  Среди  сплошных  лесов  блестели  озера,  струились,
бурлили  протоки.  Волкодав  нашел  глазами  озерко,  возле  которого  стоял
бортников  двор, но  ни  дома,  ни  тына  не  видать было под  густой  сенью
деревьев.   А   далеко-далеко  за  озерами   и   лесами  изгибалась  широкая
отсвечивающая  полоса.  Великая Светынь,  Мать-река  всего  веннского  рода.
Волкодав поклонился ей, простершейся у самого горизонта,  потом посмотрел на
запад.  Там, за непроходимой  прибрежной  грядой, раскинулось тускло-голубое
mope, сплошь усеянное  островами. Утесистый кряж, окутанный дымкой, закрывал
устье Светыни и город,  раскинувшийся  на берегу. Волкодав рассмотрел только
видимый с  огромного расстояния ровный каменный  голец,  воздетый в  синеву,
точно  перст  подземного чудища.  Величественная  башня,  изваянная  Богами.
Туманная Скала.
     Волкодав  вздохнул и  посмотрел туда,  куда теперь  лежал  их с Эврихом
путь.  Круча подпирала кручу, одна обрывистей другой. Лес и камень, камень и
лес -  синевато-зеленые  частоколы  остроконечных хвойных  вершин...  В двух
местах  неслись вниз  водопады,  окутанные  облаками  переливчатых  брызг...
Восточнее, залитые ослепительным солнцем, возносились  к небесам исполинские
заснеженные хребты.  Облачка,  гулявшие над  головой  Волкодава, плыли в  ту
сторону и  стайками собирались у колен великанов. Выше, словно растекаясь по
невидимой тверди, струились, кутали ледяные плечи гор призрачные серебристые
перья...
     -  Красота-то какая! - выдохнул Эврих, взобравшись наконец  на  гребень
следом за венном. - До чего хорошо! Давай постоим немного, друг Волкодав!
     Зрелище  определенно   стоило   упоминания   в   только   что   начатых
"Дополнениях". Как-нибудь так: "...на  границе же сольвен некой и нарлакской
держав находится большой горный край, именуемый Засечным кряжем. Он не обжит
людьми и посещается только охотниками. Но путешественник, дерзнувший..."
     Волкодав пробурчал нечто невразумительное, сел наземь и принялся рыться
в  заплечном  мешке.  Эврих укоризненно покосился на  "варвара", отказываясь
понимать, как можно оставаться  глухим  к чудесам и  красотам Божьего  мира.
Зрелище заснеженных каменных громад должно  было, по его мнению, возвышать и
очищать душу,  сообщая  ей мысли о великом  и вечном... Если, конечно,  оная
душа не вовсе обделена тонкостью и чувством прекрасного...
     Знать  бы тебе, что  делается в этих горах,  думал  между тем Волкодав.
Там, дальше  к югу,  где  их  называют  Самоцветными  за  драгоценные  жилы,
выпущенные  к  самой  поверхности  по  явному  недосмотру Богов!.. Волкодав,
спроси  его кто, сказал  бы, что хуже гор места  на свете  быть  не могло. И
причины  для  такого  суждения  у него  были  самые  веские. Он  не очень-то
рассказывал Эвриху  о семилетней вечности, проведенной в каменных недрах, на
самой страшной каторге населенного мира.  Он вообще  рассказывать  о себе не
любил. Тем более что и хвастаться в прожитой жизни было особенно нечем...
     Ученый аррант вдруг воздел руки и торжественно продекламировал:
     Снежные пики Земли,  озаренные солнца  лучами, Суть отраженья Горы, что
воздвигли   бессмертные  Боги  Славным  седалищем  Света  при  самом  начале
творенья, - Неба вершины, духовным провидимой оком!
     Чтение  предназначалось  грубому  варвару,  чей  разум Эврих  не  терял
надежду  облагородить.  Волкодав  не собирался  ему  говорить,  что  мог  бы
наизусть продолжить  классическую поэму. Он запомнил ее там  же, на руднике.
Ее очень любил  его  напарник,  с которым они, прикованные к  одному рычагу,
крутили в подземелье ворот.
     Волкодав  стянул  кожаные  завязки  мешка,  поднялся  на  ноги  и хмуро
буркнул:
     - Пошли!


     Я - меч. Прославленный кузнец
     Меня любовно закалял.
     Огонь творящий - мой отец.
     А мать - глубокая земля.

     Вспорю кольчугу, как листок,
     Чертя свистящую дугу.
     Пушинка ляжет на клинок -
     И распадется на лету.

     И все ж не этим я силен.
     Иным судьба моя горда:
     Я божьей правдой наделен
     И неподкупностью суда.

     Когда исчерпаны слова
     И никакой надежды нет
     Понять, кто прав, кто виноват, •
     Спроси меня! Я дам ответ.

     Суров мой краткий приговор:
     Всему на свете есть цена!
     Огнем горит стальной узор -
     Священной вязи письмена.

     Закон небесный и земной
     Навеки вплел в себя мой нрав...
     И потому хозяин мой
     Непобедим, покуда прав.



2. Сломанные крылья


     - ты знаешь, друг Волкодав, почему он так называется? - спросил Эврих.
     Крутая  каменная  тропа, по которой  местами приходилось взбираться  на
четвереньках, вывела их на гребень  очередного  обрывистого кряжа, поросшего
великолепными елями. Здесь, наверху, обнаружилась небольшая площадка. За нею
вздымался  к  небесам   очередной   взлобок  -   почти  голое  нагромождение
чугунно-серого  камня,  лишь  кое-где   украшенного  зеленью  да  желтыми  и
малиновыми  пятнышками цветущих кустов. Кряж  обрывался на площадку отвесной
стеной,  отполированной  дождями и  ветром  до  темного блеска. Так  блестит
неподвластный ржавчине старинный металл.
     -  Так  ты  знаешь,  откуда у него  такое имя? - кивая в сторону утеса,
повторил Эврих.
     -  Ну?..  - спросил  Волкодав  больше для того,  чтобы  аррант  наконец
выговорился и умолк.
     -   В  книге  Салегрина   Достопочтенного  "Описания  стран  и  земель"
приводится  легенда  о том,  что когда-то в древности  здесь  обитало  племя
крылатых людей. Так вот, когда эти люди  чувствовали приближение смерти  или
по  какой-то  причине  утрачивали способность летать,  они приходили на этот
утес  и  бросались с него вниз.  Потому-то он и называется Утесом  Сломанных
Крыльев. Прекрасная легенда, не правда ли?
     - Правда, правда, - пробурчал Волкодав, размышляя про себя,  почему это
у  книгочеев вроде Эвриха что  ни легенда,  то обязательно прекрасная.  Даже
какая-нибудь непроходимая гадость вроде предания о том, как саккаремский шад
застукал свою дочь  с конюхом и  велел  ее утопить,  привязав к ногам полный
мешок золота.
     А Эврих  в  который раз огорченно  подумал о том, что  варвар  все-таки
неспособен был внимать высокой поэзии.
     И вот тут-то Волкодаву разом стало не до него. И уж вовсе не до бредней
какого-то давно умершего Салегрина. Ибо Мыш, только что  мирно  дремавший на
жесткой ременной петельке,  пришитой к ножнам  меча нарочно ради него, вдруг
проснулся,  выполз  на  плечо  Волкодаву  и  обеспокоенно  зашипел. А  потом
развернул черные крылья и свечой взвился вверх!
     Как все летучие мыши, он предпочитал бодрствовать по ночам. Но  жизнь с
Волкодавом давно приучила  зверька  просыпаться и  действовать в любое время
суток, когда было необходимо.
     Венн проводил  взглядом стремительно возносившееся пятнышко... и острые
глаза внезапно различили какое-то шевеление высоко наверху, за самой кромкой
обрыва.  Волкодав  напряг  зрение.  К  отвесной  круче  медленно,  с  трудом
подползал человек. Вот  появилась голова,  вот свесились длинные волосы, вот
напряглись тонкие  руки, цеплявшиеся за  выступы  камня. Сейчас  они сделают
последнее усилие и...
     Эврих  испуганно  шарахнулся  прочь:   Волкодав  молча  швырнул  наземь
заплечный мешок и сломя голову кинулся через площадку вперед. Молодой аррант
сообразил,  что  к  чему, только когда  сверху вниз  мимо  ржаво-серой скалы
заскользил, переворачиваясь в воздухе, легкий человеческий силуэт.
     Что до Волкодава, - венну казалось, будто тело падало  очень  медленно,
паря возле каменной стены, словно комок невесомого пуха. Он знал, отчего так
происходило. Внешнее  время всегда замедляло  для него  свой  ход, когда  он
выкладывался  до конца, а  сейчас  был  именно такой случай.  Волкодав успел
оказаться  как  раз  там,  где  должно  было грянуться  оземь  валившееся из
поднебесья тело, и вскинуть руки навстречу. Он успел заметить, что тело было
женским, что на изорванной одежде запеклись  багровые  пятна...  успел  даже
разглядеть  обезображенное  побоями лицо  с закрытыми глазами и  прикушенной
нижней губой. Коснувшись  его  ладоней, тело сразу перестало быть невесомым.
Страшной  силы  удар  опрокинул  венна  на  камни. Валясь навзничь,  он  еще
подумал, что, кажется, все-таки смягчил падение неведомой  женщины. Потом он
ударился виском, и сознание кануло в темноту.
     Что  бы там  ни плел этот Салегрин  Достопочтенный, крылатых людей все-
таки не бывает...
     Когда  Волкодав пришел  в  себя,  первым звуком,  достучавшимся до  его
слуха,  был  жалкий стонущий  плач.  Мыш?..  Нет,  не  Мыш.  Что-то  твердое
упиралось в левый висок, и там свила гнездо грызущая  боль. Волкодав  слегка
отстранил  голову, потом открыл глаза. Он увидел над  собой  острое каменное
ребро, раскрашенное длинной полосой  крови. И  понял, что  Незваная Гостья в
который раз с ним  разминулась, промазав на полноготка. Волкодав приподнялся
на локтях и посмотрел в ту сторону, откуда слышался плач.
     Эврих сидел  на земле, прислонившись спиной к откосу, и баюкал на руках
существо, спасенное благодаря чуду Богов и  вмешательству Волкодава. Молодой
аррант  повернул  голову  и посмотрел на венна  с  выражением потустороннего
ужаса.   Увидел,   что  Волкодав  зашевелился,  и  ужас  в  глазах  сменился
неописуемым  облегчением. Волкодав поднялся  и подошел,  осторожно  ощупывая
рассеченный  висок  и  пытаясь пристроить на  место лоскут кожи  с волосами,
содранный о камень.
     Та, что лежала на коленях у Эвриха, на первый взгляд казалась девочкой-
подростком.  Изящное,  хрупкое  тело,  по-птичьи легкое  в кости. Изодранная
одежда и кровавые синяки, уродовавшие почти обнаженную плоть...
     И  ведь,  наверное,  еще  жило   и  сыто  радовалось  собственной  силе
похотливое   животное,   по   недосмотру   Богов  именовавшееся   человеком.
Мужчиной...
     Эврих,  кажется,  успел  убедить  несчастную прыгунью,  что она наконец
попала  к друзьям.  Она не  пыталась  высвободиться  из его  рук.  Наоборот,
хваталась  слабыми,  совсем   детскими  пальцами  за  полотняный   рукав  и,
надрываясь  беспомощным  плачем,  что-то  лопотала   на  странном  свистящем
наречии.  Если  этот  посвист  и щелканье  вообще можно  было назвать речью.
Эвриху не удавалось разобрать ни единого знакомого слова.
     - Я обращался к ней на всех языках, которые знаю, - тихо пожаловался он
Волкодаву. - Не понимает, хоть тресни. Только свиристит, как синица.
     Венн, не отвечая, опустился  рядом на  колени.  Взял девушку  за  руку,
зажмурился... И, к полному изумлению Эвриха, принялся посвистывать и цокать,
совсем как она.
     Еще  одно чудо состояло  в  том, что  девушка  встрепенулась, с  трудом
приоткрыла заплывшие  кровоподтеками глаза и  начала  отвечать. Она давилась
слезами  и  дрожала в жестоком  ознобе.  Эврих запоздало  расстегнул на себе
пряжку, стащил  теплый плащ и закутал ее. Он посматривал на Волкодава, и то,
что  он  видел,  пугало  его  все  больше.  Обычно  лицо  у  венна  было  не
выразительнее  соснового  пня.  Когда на  подобном  лице  вдруг  проявляется
хладнокровная неотвратимость убийства, это кое-что значит.
     -  Она вилла,  - выпустив руки  девушки, сказал наконец Волкодав.  - Из
племени Детей Утреннего Тумана.
     Эврих  молча  кивнул, сдерживая не  к  месту пробудившееся любопытство.
Виллы!.. Именно так назывался мифический крылатый народ,  о котором упоминал
в   своей   книге   добродетельный   ученый   предшественник.   При   других
обстоятельствах  аррант  непременно  пустился  бы  в  расспросы  и, пожалуй,
составил бы неплохую главу в свои "Дополнения"... Но не теперь.
     -  Помнишь  наемников, -  про  них  мальчишка Браноха все говорил?..  -
продолжал венн.  - Так вот,  она увидела их нынче утром, когда  возвращалась
после ночного  дождя. Это был ее первый  дождь.  Люди шли  без  дороги,  она
спустилась  узнать,  не заблудились  ли, не терпят ли  какого несчастья. Они
подстрелили ее симурана...
     Волкодав  скрипнул  зубами  и замолчал.  В том, что  произошло  дальше,
никакого сомнения быть не могло.
     - Плохо дело! - сказал он затем.
     Эврих с бесконечным участием  гладил ладонью грязный колтун, в  который
чья-то жестокая воля превратила некогда роскошные светлые пряди. Он вздохнул
и хмуро согласился:
     - Чего уж хорошего.
     - Сюда  летит  ее  племя,  - сказал  Волкодав. Эврих  поспешно завертел
головой... И глазам его предстало  великолепное зрелище, любоваться  которым
доводилось не  всякому земному владыке. Из-за  высокого каменного  гольца  -
родного брата Туманной Скалы, украшенного белой бармицей снежника, - один за
другим выплывали в  небо могучие крылатые звери. Легендарные  симураны  были
гораздо  крупнее орлов,  даже крупнее  знаменитых  саккаремских  беркутов, с
которыми тамошние охотники травят  волков. Издали небесные летуны напоминали
больших  поджарых  собак,  снабженных  от Божьих  щедрот  еще и  широченными
перепончатыми  крыльями. У каждого на  спине,  касаясь  коленями  перепонок,
сидел всадник.
     Волкодав встал с земли и  приветственно поднял правую руку. Мыш повис в
воздухе у него над головой.
     Симураны быстро снижались, и скоро стало заметно, что всадники были так
же хрупки и  невелики ростом, как и  девушка, лежавшая  под мягким шерстяным
плащом.
     Честно  молвить,  у  Эвриха  екнуло  сердце,  когда  передний  симуран,
буровато-черный  вожак,  погнал крыльями  вихрь,  величественно опускаясь на
каменную  площадку.  Мыш  поспешно вцепился в  плечо  Волкодаву:  маленького
зверька едва не унесло  прочь. Со спины  симурана соскочил поджарый, крепкий
седовласый мужчина. Гордое лицо, властная осанка - вождь! И кому какое дело,
что ростом этот вождь  был Волкодаву до середины груди. Венн поклонился ему,
как младший старшему. И просвистел нечто, по мнению Эвриха, весьма отдаленно
напоминавшее связную речь.
     Другие  симураны касались цепкими когтями угловатых  камней. С мохнатых
спин скатывались маленькие наездники, все - мужчины, - и спешили к арранту и
его подопечной. Первым  подбежал коренастый  светловолосый  крепыш в  легкой
шубке  из пушистого, точно  перья, белого меха. Если Эврих еще не  ослеп, он
приходился девчонке родным отцом. С ним подоспел рыжий парнишка, вооруженный
небольшим самострелом,  приспособленным в чехле  за  спиной.  Брат? Жених?..
Парень плакал, даже не пытаясь скрыть слезы ярости и отчаяния.
     Вождь поклонился Волкодаву, как равный равному. И вдруг вполне прилично
выговорил по-веннски:
     - Дети Утреннего Тумана рады приветствовать Брата Крылатых, ид