ьницей:  государь Глузд поначалу состоял у  нее простым
воеводой.  Она погибла в бою с морскими сегванами,  и Глузд,  оставшийся
растить несмышленую дочку,  поклялся,  что не  допустит для нее такой же
судьбы.
   - Кнес ее сам не учил и  нам заповедал,  -  предупредил он Волкодава.
Тот кивнул:
   - Спасибо за науку, боярин...
   Ворчливый  Крут  отдал  ему  в  учение  двоих  отроков,  Лихослава  и
Лихобора.  Благо им, по сугубой незнатности их рода, посвящение в витязи
предстояло вовсе  не  обязательно.  Близнецов так  и  прозывали:  братья
Лихие. Славные парни дружно недолюбливали Лучезара, а посему особенность
новой службы пришлась им как раз по вкусу. Это ж надо - никто из дружины
был им теперь не указ! Даже бояре!
   - Только я, - сказал Волкодав, и ребятам не захотелось с ним спорить.
Он  же добавил:  -  И  кнесинка,  но только в  том,  что охранных дел не
касается.
   Гораздо  трудней показалась братьям другая  наука:  обращать внимание
лишь на  то,  что  могло как-то  коснуться госпожи,  пропуская мимо ушей
ехидные замечания и даже прямые обиды, обращенные на них самих.

   Каждое  утро  добрый  Серко  приносил Волкодава в  крепость,  и  венн
спускал с  отроков по  сорок потов.  Сперва они слегка дичились его,  но
потом  привыкли,  зауважали и  даже  порассказали ему  немало занятного.
Почему-то он испытал немалое облегчение, узнав, что Лучезар вовсе не был
кнесинке братом,  ни родным, ни двухродным. Ее прабабушка доводилась его
прадеду сватьей.  Лучезар,  правда,  при  каждом удобном случае именовал
кнесинку сестрой,  зато она его братом -  никогда. А еще была у молодого
боярина одна странность.  Временами он запирался у себя и не показывался
целые сутки,  а  то и двое.  При этом Лучезар отговаривался нездоровьем,
но,  скорее всего, именно отговаривался: телесной крепости в нем было на
троих.
   Когда близнецы упомянули об этих странных отлучках, что-то сдвинулось
в памяти Волкодава,  точно струна самострела,  настороженного у звериной
тропы. Он сразу вспомнил походку Левого, так не понравившуюся ему в день
покушения, и спросил:
   - А  не бывает ли боярин,  перед тем как запираться,  раздражителен и
зол?
   Братья переглянулись и разом кивнули льняными вихрастыми головами:
   - Еще как бывает!..
   Тогда Волкодав крепко заподозрил,  что  Левый был  приверженцем серых
кристаллов, дарующих блаженство, дивные сны наяву... и шаркающую походку
после пробуждения.  Он еще в  Самоцветных горах насмотрелся на любителей
сладкой отравы.  И знал,  что она в конце концов творила с людьми. Он не
стал ничего говорить отрокам и  так же  подробно расспросил их  обо всех
остальных  обитателях крепости,  до  самого  последнего конюха  и  раба.
Справный  телохранитель  должен  знать  все.  И  про  молодую  чернавку,
сошедшуюся с  витязем,  и про обиженного слугу,  быть может,  затаившего
зло.  И  про то,  в  каких местах кнесинка любит собирать грибы.  И  про
боярина,  который,  того гляди,  совсем станет рабом серого порошка, - а
значит, и людей, его доставляющих...
   По  вечерам Ниилит лечила его  своим  волшебством,  и  через какое-то
время он с радостным удивлением обнаружил, что перестал кашлять.

   Очень скоро Хозяйка Судеб вновь столкнула их с Лучезаром лбами.
   Как-то утром,  стоя на заднем дворе крома,  Волкодав объяснял братьям
Лихим   мудреное  искусство  внезапного  боя:   стоял,   стоял   человек
безмятежно...  и  вдруг  взрывается вихрем  сокрушительных и  мгновенных
ударов.  Видеть подобное отрокам раньше почти не  приходилось.  Волкодав
знал,  что  в  дружинах таким боем  гнушались.  Братья Лихие тоже сперва
морщили носы,  потом  перестали.  Удел  витязя -  честные битвы грудь на
грудь  да  гордые поединки.  Телохранитель -  дело  иное.  Ему  лишь  бы
соблюсти того, кого взялся охранять, живым и во здравии. А честь и славу
пусть добывают другие...
   Мыш,  сидевший на плече у  Волкодава,  вдруг забеспокоился и зашипел.
Венн оглянулся и  увидел шедшего к  ним  Лучезара.  За  молодым боярином
следовало  двое  мужчин,   которых  он  сейчас  же  узнал,   а  узнав  -
насторожился.  Один был  тот  черноволосый воин жрецов;  похоже,  они  и
впрямь выгнали неудачника.  Вышелушили,  как рака, из полосатой брони. А
второй... второй был его тогдашний противник-сольвенн.
   - Вот еще двое телохранителей для сестры, - сказал Лучезар, обращаясь
к  Правому,  который  редко  пропускал случай  взглянуть на  Волкодава и
отроков.  -  Воины что надо и к тому же не галирадцы.  Ни с кем здесь, в
городе, сговариваться не начнут.
   Крут нахмурился и спросил черноволосого:
   - Как звать тебя? И почему с проповедниками за море не уплыл?
   - Звать меня Канаон,  сын Кавтина,  а род мой - воины, - ответствовал
тот.  Судя по акценту,  его родиной был Нарлак, лежавший к северо-западу
от Халисуна,  за горами, которые сольвенны называли Замковыми, а венны -
Железными.  -  Проповедники меня отрешили,  -  продолжал Канаон,  и было
похоже, что он на них по-настоящему обозлился. - В семи городах мечом за
их веру стоял, мил да хорош был. Ан стоило один раз оплошать...
   Он посмотрел на Волкодава и сразу отвел глаза.
   - А ты? - повернулся Правый к сольвенну.
   Парень назвался птичьим именем -  Плишкой.  По  его  словам,  он  был
сиротой и  вырос батраком у земледельца-сегвана,  потом сбежал от него и
сделался наемником.  И  вот  уже  семь лет  странствовал по  белу свету,
зарабатывая мечом.  При этом он  нажил какие-то неприятности от Учеников
Близнецов и тогда на площади собрался было поквитаться,  но не совладал.
А когда те уже уехали, увидел Канаона, чуть не плачущего в корчме. Былые
противники хлебнули вместе пивка  и  тут  же  уговорились держаться друг
дружки.  Так,  вместе,  и пришли они к боярину Лучезару, ибо прослышали,
что госпоже кнесинке могут пригодиться наемные телохранители...
   Складно,  подумал Волкодав. Складно и славно. Ишь ведь, у Правого уже
и брови от переносицы в стороны расступились. Да. Жили-были два хоробрых
воителя и  ратилисъ честно,  а  потом взяли да побратались.  Чего тут не
понять!
   Крут повернулся к нему:
   - Ты-то что скажешь, венн?
   Волкодав пожал плечами,  гладя повисшего на рубахе Мыша, и равнодушно
ответил:
   - Скажу, что, пока я при кнесинке, этим двоим подле нее не бывать.
   Плишка  и  Канаон  растерянно переглянулись:  ничего  подобного  они,
похоже, не ждали. Рука Лучезара опустилась на меч.
   - А не много на себя берешь, венн? - заворчал Крут.
   Волкодав спокойно сказал:
   - Ты меня спросил, я ответил.
   - Чего боишься?.. - осведомился Крут. Плишка хмыкнул:
   - Боится,   кнесинка  нас   вперед  него   жаловать  станет.   Канаон
заулыбался:  мужественное,  темное от загара лицо,  голубые глаза, белые
зубы из-под черных усов.  Красивый малый,  уж что говорить.  Да и Плишка
был хорош собой, гораздо хорош. Волкодав сказал:
   - Один из них побил другого, а я побил победителя.
   - Ну и что? - фыркнул Крут. - Если ты их побил, они, по-твоему, плохо
дерутся? Отроками, небось, только двор не метешь...
   - Может,  дерутся они и неплохо,  -  сказал Волкодав. - Но к госпоже,
покуда жив, я их не подпущу.
   - Обижаешь,  венн,  -  покачал головой Плишка.  -  Смотри, каяться не
пришлось бы.
   - А ты молчи, тетеря! - рявкнул вдруг Правый. - Поговори мне тут!
   Канаон   вполголоса  пробормотал  по-сольвеннски  нечто,   касавшееся
башмаков и пояска бабушки Волкодава. За подобные слова у веннов вызывали
на  поединок,  и  все это знали.  Братья Лихие не  отрываясь смотрели на
наставника. Волкодав стоял, как глухой.
   Лучезар слушал разговор,  постепенно белея  от  бешенства.  Рука  его
танцевала по рукояти меча, но дальше этого дело покамест не шло. Не ему,
дружинному воину, прилюдно задираться с бывшим рабом...
   - Пошли! - коротко бросил он наемникам. И те удалились следом за ним,
нехорошо оглядываясь на Волкодава. Когда же скрылись, на него напустился
Крут:
   - А теперь, парень, сказывай толком! Почто обидел добрых людей?.. - И
свирепо оглянулся на замерших рядом близнецов: - Брысь!..
   Лихобор  и   Лихослав  по  привычке  дернулись  с  места,   но  потом
переглянулись -  и  остались  стоять  где  стояли.  Боярин,  видя  такое
непослушание,  начал  наливаться  гневом  и  открыл  рот  прикрикнуть...
Волкодав опередил его, кивнув:
   - Ступайте.
   Братья исчезли.
   - Ну,  парень!..  -  Крут не  знал,  сердиться или смеяться.  Поскреб
пятерней  в  бороде  и  продолжал:   -   Ты  с  теми  двоими  словом  не
перемолвился,  а уж я-то вас,  веннов,  знаю.  Значит,  прикидываешь, не
доведет ли судьба насмерть рубиться!.. Почему?
   - Потому,  что они лгали,  -  сказал Волкодав. - Они давно знают друг
друга. А тот бой был подставным. Таким людям у меня веры нет...
   И тем, кто таких людей сестре в телохранители сватает, добавил он про
себя.
   - А не на собственный хвост оглядываешься? - хмыкнул боярин. - С чего
взял-то?.. Волкодав усмехнулся:
   - Я зверь травленый,  воевода, вот и оглядываюсь... Когда они бились,
Плишка угадывал удары, которые нельзя угадать. А потом не заметил самого
простого, которым нарлак его и свалил...
   Крут,  презирая деревянные мечи,  вытащил  из  ножен  свой  боевой  и
потребовал:
   - Покажи!
   Волкодав показал. Ему не удалось коснуться боярина, но дело было не в
том.
   - Ты  ловишь их,  как я  тогда,  -  сказал он  Правому.  -  А  Плишка
защищался, будто заранее знал. Боярин опустил меч и спросил:
   - Сколько тебе лет?
   - Двадцать три.
   - А сражаешься сколько?
   - Четыре...
   - А я -  с четырех, - с мальчишеской досадой заявил Крут. - В тот год
твой отец,  не знаю,  родился ли! Почему ты сразу увидел то, что я понял
только теперь?
   Волкодав сказал:
   - Наверное, ты все с честными воинами дело имел, воевода. Не как я, с
висельниками.

   Следующий день  выдался теплым и  солнечным.  Молодая кнесинка решила
покататься на лошади и велела Волкодаву собираться:
   - Поедешь со мной.
   Боярин   Крут   подозвал  кого-то   из   витязей  помоложе  и   начал
распоряжаться,  приказывая седлать коней для десятка молодцов,  но Елень
Глуздовна остановила его:
   - Только телохранитель, больше никого не надо.
   - Как так?..  -  всплеснул руками старый храбрец.  -  А  худых людей,
неровен час, повстречаешь?..
   Кнесинка, взбегавшая на крыльцо одеваться, смерила его взглядом:
   - Тот раз твои десять молодцов меня защитили? Или он один?..
   И скрылась за дверью, и боярин, не имея возможности оттрепать ее, как
надлежало бы, за ухо, выплеснул раздражение на Волкодава:
   - Ну, венн...
   Волкодав посмотрел ему в глаза и ответил:
   - Я тоже считаю,  воевода, что десяток воинов был бы надежней. Но раз
госпожа сказала, значит, быть по сему. А наше с тобой дело - проследить,
чтобы никто ее не обидел...
   Братья Лихие  с  завистью смотрели в  спину Волкодаву,  выезжавшему с
кнесинкой за ворота.  Они понимали,  что им эта честь будет доверена еще
очень нескоро.
   Серко  выгибал могучую шею,  размеренно бухая подкованными копытами в
деревянную мостовую.  Если бы  кто ни  попадя носился по  городу вскачь,
мастера-мостники навряд ли поспевали бы перестилать разбитые горбыли,  а
горожане вконец разорились бы, собирая деньги на починку улиц под своими
заборами. Оттого в городе исстари воспрещено было пускать лошадей вскачь
всем,  кроме витязей и спешных гонцов.  Волкодав видел,  как разлетались
щепки из-под  копыт,  когда Лучезар несся со  свитой.  Кнесинка,  уважая
прадедовское установление, ехала шагом.
   Добрые  галирадцы  приветствовали  свою  государыню,   кланялись  ей,
отступали с дороги,  махали вслед.  Перепадало внимания и Волкодаву. Ему
некогда было вежливо кланяться в ответ,  как это делала кнесинка. И даже
думать о том, как вот эти люди совсем недавно с ухмылкой оглядывались на
него,  шедшего заказывать ножны.  Он  сидел  в  седле,  точно кот  перед
мышиной норой,  и  на  плечах  под  кожаным чехлом тихонько поскрипывала
кольчуга,  а  у  седла висел в  налучи снаряженный лук.  Волкодав озирал
уличный люд,  держа руки у поясного ремня. Руки непроизвольно дернулись,
когда  наперерез кнесинке устремился юный  сын  пекаря.  Плечи  парнишки
обвивала широкая перевязь лотка, заваленного вкусно пахнувшим печеньем и
пирожками.  Кнесинка взяла пирожок и  что-то  сказала безусому продавцу,
кивнув в сторону телохранителя. Парнишка отступил, пропуская серебристую
кобылицу,  и  протянул лоток Волкодаву.  Венн  взял  маленькую булочку с
маком  и  бросил продавцу грошик.  Еще  не  хватало,  угощаться задаром.
Мальчик ловко,  на лету, подхватил денежку и поспешил прочь, распираемый
законной гордостью.  Не  далее  как  завтра вся  улица сбежится покупать
сдобу из печи, из которой сама кнесинка не брезговала отведать!.. Он так
и не узнал,  что слишком резвое движение навстречу кнесинке вполне могло
стоить ему жизни.
   Волкодав отщипнул кусочек булочки и дал Мышу.

   В середине лета на Галирад,  случалось,  опускалась влажная удушливая
жара,  но  этот  день был  совсем не  таков.  Легкий ветер гнал по  небу
маленькие  белые  облака.  Летучие  тени  скользили по  цветущим  лугам,
невесомо перебегали полноводную Светынь  и  спешили  вдаль  по  вершинам
лесов,  синевших на том берегу. Такие дни сами собой западают в память и
потом вспоминаются, точно благословение Богов.
   - Куда  ты  хочешь  поехать,   госпожа?  -  спросил  Волкодав,  когда
городские ворота и большак с вереницами груженых возов остались позади.
   - К Туманной Скале!  -  обернувшись, ответила кнесинка. И пояснила: -
Оттуда видно море, острова и весь город. Я давно там не была.
   Волкодав поймал себя на  том,  что  любуется ею.  Она сидела в  седле
уверенно и прямо,  глаза сверкают, нежные щеки разрумянились от солнца и
свежего  ветра,  маленькие  руки  крепко  держат  поводья  стремительной
кобылицы...  Можно представить себе,  какова была  ее  мать-воительница.
Волкодав покачал головой и сказал:
   - Нет, госпожа. Больно далеко, да и место глухое. Чистый лоб кнесинки
от переносья до серебряного венчика перечеркнула морщинка: телохранитель
отказывался повиноваться!..  Стало быть,  случается и такое. Серые глаза
неожиданно разгорелись задором:
   - Моя Снежинка быстрей...  Поскачу,  не догонишь! Волкодав смотрел на
нее без улыбки.
   - Может, и быстрей, госпожа, - сказал он наконец. Кнесинка покосилась
на аркан, висевший у него при седле. Она видела, как он его бросает. Она
вздохнула:
   - Ты,  Волкодав,  видать,  мне  жизнь спас  для  того,  чтобы я  сама
удавилась...  Ладно,  там дальше на реке славная заводь есть, да и город
видать...
   Венн кивнул и тронул пятками жеребца.

   Место   оказалось  действительно  славное.   Травянистую  полянку  на
возвышенном речном берегу окружали могучие старые сосны,  разросшиеся на
приволье не  столько  ввысь,  сколько в  ширину.  Да,  хорошее место.  И
вплотную незаметно не подберешься, и издали не больно-то выстрелишь.
   Под  берегом,  за  узкой  полоской мелкого песка,  лежала  просторная
заводь, едва тревожимая ветерком. Длинный мыс, по гребню которого в ряд,
точно  высаженные,  стояли  одинаковые  деревья,  отгораживал заводь  от
стремнины.  В темном зеркале,  отражавшем небесную синеву,  лежали белые
звезды водяных лилий. А вдали и правда виднелись гордые сторожевые башни
стольного Галирада.
   Волкодав спешился сам и снял с седла кнесинку.  При этом он несколько
мгновений держал ее на весу и успел подумать: совсем не тяжела на руках,
даром, что полнотела...
   - Снежинку не привязывай,  -  велела Елень Глуздовна.  -  Она от меня
никуда.
   Ласковая кобылица доверчиво сунулась к  нему,  когда он  взял ее  под
уздцы. Волкодав все-таки привязал ее, но на длинной веревке, чтобы могла
и травы себе поискать, и поваляться, и в воду войти. Серку такой свободы
не  досталось.  Славный  жеребец  и  так  уже  начал  красоваться  перед
тонконогой Снежинкой. Пускай охолонет. Волкодав увел его на другой конец
прогалины и оставил там, утешив кусочком подсоленного хлеба. И вспомнил:
венны всегда ставили жеребцов и  кобылиц у  клети,  в  которую удалялись
молодожены.  Нарочно затем,  чтобы кони призывно ржали и тянулись друг к
другу, приумножая людскую любовь...
   - Что  творишь!..   -   встретила  его  кнесинка,   уже  сидевшая  на
разостланной попоне. - Я же сказала, она от меня никуда!
   Волкодав почти  ждал,  чтобы она  поспешила освобождать любимицу,  но
кнесинка осталась сидеть.
   - Может,  и так,  госпожа,  -  сказал он.  -  Ее могут испугать.  Или
попробовать увести.
   Кнесинка досадливо вздохнула,  отвернулась и стала смотреть на реку и
город.
   ...Негоже, хмуро думал Волкодав, обегая настороженным взглядом редкие
сосны,  заводь и  деревья на мысу.  Позвала бы с  собой подружек,  дочек
боярских или хоть няньку.  Было бы с кем и побеседовать,  и поиграть, да
ведь и стыд оградить,  если придет охота купаться... Венны испокон веков
лезли в реку все вместе, мужчины и женщины, и ничего непристойного в том
не находили. Волкодав знал, что сольвенны судили иначе.
   ...А  десяток отроков как  раз  встал  бы  за  соснами,  чтобы  никто
недобрый на семь перестрелов приблизиться не сумел...
   - Ты всегда такой...  как лук напряженный? - спросила вдруг кнесинка.
Оказывается, она наблюдала за ним, рыскавшим глазами кругом.
   Волкодав ответил:
   - Всегда, госпожа, когда кого-нибудь стерегу.
   Она похлопала по расстеленной попоне рядом с собой:
   - Что стоишь, сядь.
   Волкодав сел,  но не рядом, а напротив - спиной к реке, лицом к лесу.
Из воды все же навряд ли кто выскочит. Мыш слез с его плеча и отправился
ловить кого-то в лесной мураве.
   - А простым боем ты драться умеешь?  - спросила кнесинка Елень. - Без
оружия, одними руками?
   - Умею,  госпожа,  -  кивнул он.  - Да ты видела. Кнесинка решительно
посмотрела ему прямо в глаза:
   - Научи меня, Волкодав.
   Ну вот,  опять за свое, вздохнул он про себя. Ему совсем не улыбалось
попасть,  как  зерну на  мельнице,  между бегуном и  поставом.  Вслух он
сказал:
   - Боги  не  судили  женщинам  драться,  госпожа.  Их  мужчины  должны
защищать.
   Она смотрела на него, как сердитый маленький соколенок.
   - А не случилось рядом мужчины?  А ранят его или, сохрани Боги, вовсе
убьют?..  Совсем не  мочь за себя постоять,  плакать только?  Умолять?..
Одну такую послушали!..
   Волкодав отвел взгляд. Кнесинка была права. И все-таки...
   - Если хочешь,  госпожа,  я тебе покажу, как вырываться, - проговорил
он неохотно. Начало было положено.
   - Покажи!
   Волкодав обхватил правой рукой свое левое запястье:
   - Когда схватят,  люди обычно вырываются вот так... - он потянул руку
к себе,  -  ...а надо вот так. - Он наклонил сжатый кулак прочь от себя,
одолевая сопротивление одного пальца вместо четырех.
   Кнесинка Елень попробовала сделать то же и  убедилась,  в чем выгода.
Она поджала скрещенные ноги и наклонилась к нему:
   - Ну, держи, вырываться стану!
   Волкодав  взял  ее  за  руку.  Кнесинка  высвободилась  одним  ловким
движением,  без  ошибки повторив показанный прием.  Потом,  правда,  она
посмотрела на свою руку и нахмурилась.  Венну неоткуда было знать, о чем
она думала. А думала она о том, что осторожные пальцы телохранителя были
способны запросто превратить ее руку в  кисель.  И  вряд ли спас бы даже
створчатый серебряный браслет в  треть  вершка толщиной,  застегнутый на
запястье. Она спросила:
   - А если... не вырваться? Тогда что?
   - Если свободна вторая рука,  госпожа,  бей в глаза.  Он объяснял ей,
как покалечить,  а то и убить человека,  и говорил спокойнее, чем другие
люди  -   о  том,   как  лучше  варить  мясную  уху.  Кнесинка  поневоле
содрогнулась, а он еще и предложил:
   - Попробуй, госпожа.
   Ее  решимость учиться таяла,  как  снег по  весне.  Она поднесла было
руку, но тут же уронила ее и замотала головой:
   - Не могу... страшно.
   - Страшно,  -  кивнул Волкодав. - Ре